Остапенко Александр Иванович

Я родился 4 февраля 1920 г. в с. Вершино-Рыбное Партизанского района Красноярского края. Родители мои были крестьянами, отец был активным участником Гражданской войны, служил в нашей Красной Армии, попав в плен к белым, он получил 250 плетей от колчаковцев. После возвращения отца жили мы бедно, даже своей хаты не было, как семью самого бедного крестьянина нас отправили в д. Ивашиху. Так мы попали прямо под тайгу, т.к. Ивашиха находилась в районе Саянских гор. Когда начали создавать колхозы, отец, несмотря на то, что он даже в школу не ходил, стал председателем колхоза. Создал первый колхоз в Ивашихе, поначалу в нем было всего 7 дворов, потом вся деревня вступила в него, назвали колхоз "Память Ленина", затем так случилось, что в Вершино-Рыбном колхоз завалился, надо было поправлять, отца туда перебросили. Мы с ним поехали, конечно же. Оттуда в Штолбу, а потом в Партизанск, везде надо исправлять ошибки, потом опять в Вершино-Рыбное, всего в 4 селах отец был председателем. Что скрывать, у нас первое время колхозы в районе разваливались, но у отца получалось их восстанавливать. Он был настоящим коммунистом, член партии с 1931 г., я, следуя его примеру, с 1939 г. также стал членом ВКП(б).

Вот количество классов, что я окончил, мне вам даже страшно сказать. Дело в том, что в 4-ом классе меня выгнали из школы. Я не любил холуем быть и всегда за ребят послабее и за себя стоял. И особенно за девчат, мне было очень обидно, когда их обижал кто, меня даже "девичий пастух" прозвали. Первое время было непросто, но, к счастью, приехал как-то к нам в гости мой дядя, он был пограничником, научил меня кое-каким приемам, да так, что даже старшие ребята, которые уже в армии отслужили, и те меня побаивались. Но что делать, я дрался. А в школе мы всем классом очень сильно любили одну учительницу, Таню Павленко, мы даже отчества ее не знали, она была хорошая и простая, не задавалась. Я как раз пошел в пятый класс, когда директор школы Строцкевич стал к ней подсыпаться, а сам семейный, сволочь. И вот однажды я как раз помогал ей, дров натаскивал в квартиру, зашел внутрь, она сидит, а директор обнимает ее, но я же вижу, что Тане неприятно было. Тут валек взял (женщины ими белье на речке колотили) и как врезал в спину директору. Скандал, само собой. Вот меня и выгнали из школы. Кстати, ведь все выплыло, директора потом забрали куда-то, и с концами.

Меня первое время перевели из Инокентьевки, где я учился, в другую школу, в Партизанск, но и там я не удержался. Надо было доказывать себя, и я случайно подрался с сыном директора школы, так что я пятый класс не закончил. Но ничего, писать умел, работал до призыва в армию секретарем комсомольской организации в Вершино-Рыбном. Наступил 1940 г., как двадцатилетний я должен был быть призван в армию. И вот весной приехал к нам вербовщик - пограничник по фамилии Жуков, я уже стал членом партии ВКП (б), помогал ему подбирать кандидатов, а тогда в пограничники брали строго, здоровых ребят и исключительно добровольцев. Беседовали-беседовали мы с ним, как-то я спрашиваю Жукова:

- Вот как бы и мне попасть в пограничники? - Мой дядя тогда служил начальником пограничной заставы, был настоящим героем в моем представлении.

Я ведь должен был призываться осенью, а еще весна только, но я подумал, как там получится, приедет ли еще кто из пограничников, неизвестно, а тут такой случай. Жуков мне сказал:

- Я могу сделать тебя сопровождающим при призывниках. Поедешь?

Конечно, что мне мешает, я согласился быть сопровождающим, эта должность правильно называлась "старший команды". Со всего нашего района отобрали 10 человек, сами видите, насколько серьезный был отбор, они все комиссию прошли, а еще даже и не показывался там. Поехали мы на Дальний Восток, сначала я был старшим одного вагона, но потом призывники все прибывали и прибывали, а меня ставили старшим и над ними, так что в итоге я за 4 вагона отвечал. К счастью, кормили нас регулярно прямо в вагонах. Мы должны были прибыть в Приморский ВО, в итоге все выгрузились во Владивостоке, призывников я строго по списку отвел на медкомиссию. Как старший команды я принес три папки с личными делами. Их постепенно принимают и одновременно призывников проверяют, и тут меня спрашивают:

- А ты почему не проходишь комиссию?

- Так моих документов нет.

- Как нет?!

- Так и нет. Но я член партии, вот мой билет, - и рассказал, как мы с Жуковым договорились.

- Ну что ж, - подвел итог старший врач, - проходи комиссию.

Меня проверили, со здоровьем все нормально, только вес у меня был какой-то бараний, больно легкий. Оформили меня поначалу в Морфлот, на Камчатку, на береговую станцию "Вторая речка", поначалу мне морская форма нравилась, я вообще любил на моряков смотреть. Но у меня ноги-то маленькие, а матросские штаны широкие, ходить неудобно, прямо ужас, как-то я бежал в штанах, зацепился за штанину, и упал. Причем так сильно об землю ударился, на ремне висела фляжка стеклянная с водой, представляете, я ее в порошок стер. Тогда я закапризничал, стал начальству жаловаться, и в итоге в пограничные войска попал. Попал служить в размещенную в Барабашах отдельную саперную роту Приморского ВО. Там мне сразу выдали форму, и началась учеба. Готовили нас серьезно, учили минированию, причем не теорию давали, а практику, постоянно практические занятия. К примеру, мы строили мост, а потом его же и взрывали. Даже деревья учили взрывать, но, конечно, их не так было жалко, как мост, построенный своими же руками. Нам выдавали различные толовые заряды, и по 100 и по 200 гр. Кстати, при подрыве моста заряды учили прикреплять на опору ближе к настилу, даже в мостовое полотно заряды вставляли, чтобы если что, то мы бы умели мост вместе с проходящей техникой на воздух поднять. Кроме того, обучали правилам минирования и разминирования. Мины были в основном наши, но показывали и японские. Таким было обучение саперному делу, также нас часто водили на стрельбища, мы были вооружены винтовками Мосина, это был не короткий вариант карабина, а длинная со штыком. Вот стрельба мне давалась проще, ведь я еще до призыва был "Ворошиловским стрелком", так что на меткость не жаловался. Вообще, места в Барабашах замечательные, такой лес, такая природа, очень понравилось, я решил переехать сюда, даже отцу письмо написал, мне семья денег выслала, но я успел только лес закупить, а потом война, и так все пропало мое. Кроме того, в то время шла война с Финляндией, и нас, группу пограничников, в конце 1940 г. вызвали во Владивосток. Там в штабе округа была поставлена задача: мы должны были сопровождать идущую на усиление сражающихся частей технику - 2 трактора ЧТЗ, 3 машины-вездехода на гусеничном ходу, несколько колесных грузовиков. Меня вновь назначили старшим команды из 7 человек, хотя я был простым рядовым, но пока мы эшелоном добрались до Ленинграда, война уже закончилась.

Пришел я в штаб округа, спрашиваю:

- Куда девать технику?

- Сдавай, - Дежурный быстро куда-то позвонил, переговорили, технику мы прямо во дворе штаба и оставили, а мне говорят. - Всех вас направляем в пограничное военно-политическое училище войск НКВД им. К.Е. Ворошилова.

Прибыли мы в Ново-Петергоф, где находилось училище, оно располагалось в очень хорошем кирпичном здании, это были еще дореволюционные казармы, кстати, в них так тепло было, даже у нас, еще не сдавших экзамены, были одиночные койки. Сперва мы сдали политподготовку, строевую, стрельбы, я все сдал на "пять". И вот пришло время сдавать высшую математику, а я в ней товарищ дерево, по алгебре задали вопросы, я сижу, ничего не делаю, тогда девушка, которая была в комиссии, подходит ко мне и спрашивает:

- Что вы сидите?

- Да я не знаю, что с примерами делать. Колесики на ножках какие-то! (меня потом в училище так и прозвали - "колесики на ножках").

- Как так? - удивилась она. - Так у вас одни "пятерки". - продолжила, посмотрев мой экзаменационный лист.

- Откуда я могу вам что-то ответить, если у меня пять классов образования, и того нет. - Я признался ей, хотя в автобиографии писал уже 5 классов.

Она отошла от меня, пошепталась о чем-то с комиссией, села ко мне и раз, сделала все, в конце говорит:

- Несите.

Я пошел к экзаменаторскому столу, сдал "работу". У нас так было - сдал экзамен, утром приходишь, если в списках есть, дальше проходишь, нет, тогда ты уже отчислен. И вот, я на утро прихожу, смотрю, "4". В общем, получился у меня общий балл 4,9. Так я был зачислен курсантом.

Комбатом у нас был Шорин, комроты Семин, комвзвода Барадачев, командиром отделения у меня стал Опалько. Для нас командиры были как самые настоящие отцы, не знаю, есть ли сейчас такие люди в мире.

Учились мы напряженно, подъем был в 6 часов, после сразу начинались занятия, готовили нас на мл. политруков, но кроме политподготовки у нас постоянно проводилась строевая и боевые стрельбы. Во время политзанятий звучали фамилии как Ленина, так и Сталин, причем звучали они одинаково, кроме партийных лидеров, часто вспоминали Ворошилова. Климент Ефремович тогда вообще для нас как бог был. Стрельбы мне давались легко, я даже вел пристрелку оружия, помню, что плечо еще болело страшно от отдачи. Среди курсантов был в основном мой возраст, но были и старше, те, кто уже отслужили, а потом была направлены в училище. Вообще, отбор в наше училище проводился из самых надежных людей. Мы все были коммунисты, члены партии или кандидаты в члены, и даже комсомольцев не было. Надо сказать, что о возможной войне с немцами нам говорили, наша задача как пограничников заключалась в том, чтобы не допустить врага на свою территорию и уничтожить его, откуда бы он ни появился. Ведь мы как пограничники должны были в первую очередь принимать бой, кстати, так оно и получилось. Кроме того, мы и сами замечали, как много нарушений было на границе, ведь курсанты ходили служить на погранзаставах, и все чаще на нашу территорию пытались проникнуть агенты с немецкой стороны.

22 июня 1941 г. было воскресенье, мы как раз поехали играть в футбол в Таллинн, я стоял на воротах, первый тайм мы сыграли, пошли на отдых, и тут нам говорят:

Схема боевого порядка Ново-петергофского военно-политического училища войск НКВД.

- Быстро по местам! - Это было утром, нас собрали всех и сказали всего одно слово: "Война!" Представляете, мы себе в футбол играли, а пограничники уже дрались, наши товарищи участвовали в бою. Конечно, мы сразу прекратили игру, приехали назад в училище. А там ждут новости, что есть убитые среди пограничников. Наши же ребята, сослуживцы, такие хорошие ребята были, вы знаете, чего мы только не передумали, но это было для нас стимулом, мы хотели отомстить врагу. И когда я бросался в бой, то не думал о себе, только месть в голове вертелась. В училище было сформировано 2 курсантских батальона, Шорина и Золотарева, и нас практически сразу бросили на передовую. Знаете, мы первые дни называли ребят, оказавшихся на границе дураками, мол, полезли на рожон. Но на передовой оказалось, что мы все такие дураки, сами лезли вперед. Вооружили нас небогато, подавляющее большинство курсантов имело винтовку Мосина, противогаз и одну связку гранат. Это были самодельные противотанковые гранаты усиленного действия, мы делали так - берешь 5 гранат РГД-33 и связываешь их вместе, одна посредине, ее ручка на тебя смотрит, за нее бросаешь, а четыре ручки вовне.

Командование 1-го батальона Ново-петергофского военно-политического училища войск НКВД

Наше училище было брошено для остановки врага уже в Ленинградской области, немцы очень быстро добрались туда, и уже под д. Борницы Гатчинского района приняли мы первый бой. Знаете, для меня все бои слились как бы в одну непрерывную череду, даже не могу выделить первый бой, каждый день было одинаково трудно, мы даже не окапывались, просто не успели. И всегда перед нами немцы, они были шли нагло и самоуверенно, рвались вперед. Казалось, их натиск ничто не остановит, но наши ребята были хитрее и дружнее, мы ведь за Родину ринулись вперед. Знаете, в первом бою мы их сильно побили, но тут немцы сразу подтянули танки, и авиация дала нам жару, после сразу же немецкая пехота насела, так что мы были вынуждены отступить. И так было каждый раз, вроде бы мы отбивали первый натиск, но после по нам сразу же начинала бить их артиллерия и авиация, тогда мы отступали. Вообще чувствовалось, что на нашем участке первое время немцы не ожидали такого отпора, ведь они шли прямо походным порядком, наши регулярные войска отступали, не держались, что уж скрывать, мы совсем не готовились к такой войне, да и дисциплина была слабая. Все-таки немцы хорошо готовились к войне, мы же пошли на передовую практически ни с чем, и все ведь пешком, только ближе к осени у нас в частях появились какие-то танкетки, вроде БТ-7. Но это были такие слабые танки, что они немецким совсем не могли противостоять.

Схема боевых действий 1-го курсантского батальона в период с 9 по 30 августа 1941 года.

Помню, что под Ирогощей мы получили приказ атаковать немцев и выбить их с позиций. Представьте себе, мы пошли в атаку на вооруженных немцев без артподдержки, и противотанкового оружия у нас никакого не было, только гранаты. Мы шли в атаку в полный рост, рвались к врагу, и тут немцы как задали нам из пулеметов, ужас, вспоминать трудно. Конечно, мы победили, но нас немцы так сильно проутюжили, что наши потери составляли около 160 человек.

Конечно, на передовой опасностей хватает, и в первые дни войны мы никак не могли привыкнуть, что настороже надо оставаться всегда, даже в тылу. Помню, как-то я как бывший сапер солдатам рассказывал о минах, я сидел под стенкой, а вокруг ребята слушали. И вот по стенке неожиданно ударил снаряд, меня и тех, кто был поближе, только придавило, а тех, кто сидел передо мной, насмерть убило. А у Шорина, нашего комбата, мина под правым плечом застряла, но не разорвалась, ему уже в госпитале руку отняли, а мину положили на стол, и через 15 минут она взорвалась, но Шорин, конечно, живой остался.

Газета "На разгром врага", посвященная подвигам 1-го курсантского батальона.

В районе Больших Борниц мы устроили ловушку на немецких мотоциклистов. Как делали? Натягивали проволоку на уровне груди мотоциклиста, немцы неслись вперед, не замечали ничего вокруг, и передний мотоциклист зацеплялся за нее, на такой скорости он сам вверх тормашками полетел, а мотоцикл покатился, и мы в это время открыли огонь. Знаете, такая радость, одолели немцев, но тут вслед за этим отрядом пошли танки, и мы в который раз отступили. В бою у пос. Большое Жабино немцы нас так накрыли, что почти все погибли, там и танки и артиллерия нас утюжила, мы еле вырвались. Причем мы стояли в обороне, готовились отбивать атаки, но немцы устроили по нашим позициям такой массированный артобстрел, что мы еле прочухались. К сентябрю 1941 г. от нашей роты осталось не больше отделения.

В конце августа я получил ранение в голову, совсем рядом со мной снаряд разорвался. Что делать, надо в госпиталь, повела меня медсестра Таня на сборный пункт, ждать машину для отправки в тыл. Пришли мы туда, я думаю: "Ради такого ранения в тыл переться, ведь потом попаду в другую часть!" Тогда я говорю девушке:

- Надо бежать, а то увезут нас от своих, не вернемся.

Договорились, но мы ведь с винтовками, если попытаемся уйти, то сразу догадаются и не пустят. К счастью, машина за ранеными могла приехать только вечером. Мы крутились-крутились, уже вечереет, я говорю медсестре:

- Давай, Таня, винтовки надо спрятать, а самим без них ходить.

Тогда она подошла к автобусу, который у кустов стоял, под автобус винтовку сунула, но тут народ ходит, а надо все сделать незаметно, я вышел, постоял, она знаком показала, что все, она готова мне винтовки передать. Тогда я зашел со стороны кустов, Таня мне незаметно подала винтовки, и я быстро их бросил, но так, чтобы не было видно. Тем временем машина пришла, а мы себе к кустам пошли, нас, естественно, окликнули:

- Далеко не отходите, сейчас будем отъезжать.

- Да нам надо...

- А-а-а, ну давайте. - Видимо, подумали, что мы пошли попрощаться на пару.

Так мы оттуда ушли. Все хорошо, машина с раненными уехала, нас не стали дожидаться. Но ночь, куда идти, ни черта не видно. Так что добродились мы до того, что напоролись на немецкую разведку. Ничего не видно, я отбиваюсь, не знаю, как такое получилось, но немец Таню схватил, он на нее свалился, уже вроде бы вязать ее начала, но тогда она у него из кобуры пистолет вытащила и застрелила его. Пока немцы прочухались, мы тикать. И как-то так получилось, что не вместе оказались, я к Тане подбежал, но она в другую от меня сторону бежала, уже темно было, и Таня напоролась на мину. Ей оторвало ногу, даже прямо полтела разворотило, пока я прибежал к ней, она себя из немецкого пистолета застрелила. А я потом к нашим все-таки вышел, вот ведь до сих пор до слез обидно, представляете, мы-то почти пришли к своим. Конечно, сразу в ночь не пошли за Таней, подождали, пока развиднеется, и мне придти в чувство надо было. Но с рассветом мы пошли, взяли Таню и похоронили. В итоге я снова попал в свою первую роту Семина.

Командир 1-го батальона майор Н.А. Шорин

У д. Петровицы 4 сентября 1941 г. мы окопались, наша рота отбила две атаки противника, и готовились к отражению третьей. Немцы шли на нас нагло, стремились любой ценой прорваться к Петергофу, в тот день нас сильно бомбила вражеская авиация, но, к счастью, ни одного попадания бомбы в окопы не было, так что мы пока держались. Хотя мы вырыли себе даже и не окопы, только ямка такая, чтобы было хоть немного голову прикрыть. Вообще, за все время я так и не смог привыкнуть к авиабомбежкам, ведь мало того, что самолет летел и стрелял, он еще и бомбы бросал. Вскоре после налета на позиции нашей первой и соседней третьей роты вылезло 6 танков. Они вышли на прямую наводку и остановились, даже не маневрировали, черти. К счастью, у нас были приданы два противотанковых орудия, хорошо замаскированные, они ударили по немцам и два танка загорелись, остальные стали отползать, открыв огонь по пушкам, в итоге одну из них им все же удалось уничтожить. Первая рота была на левом фланге батальона, окопы тянулись вдоль опушки леса, для атаки немцам не очень удобно, поэтому они сначала попробовали на крепость позиции наших соседей, но те им дали жару, и тут на нас опять поползли вражеские танки. Оставшаяся противотанковая пушка все-таки сумела подбить один танк, из него повалил густой дым, ему снесло башню, но остальные танки сразу же сосредоточили свой огонь на пушке, после еще пары выстрелов она умолкла. И вот головной танк был уже в нескольких сотнях метрах от наших окопов, он неторопливо выцеливал ротные пулеметные точки, и уничтожал их. Мы открыли огонь по его смотровым щелям, это, видимо, все-таки помешало немцу целиться точно, но было понятно, что вскоре наши пулеметы все-таки будут уничтожены и положение станет катастрофическим. Тем более, что он прямо перед моими глазами проутюжил позицию станкового пулемета нашей роты, правда, расчет выжил и все-таки продолжал бить.

Знаете, когда я увидел перед собой танки, у меня была только одна мысль - если их не остановить, то нам все, хана будет. Так что я выпрыгнул из окопа и побежал к танку, но меня подвела забинтованная голова, видимо, танкисты меня заметили, пришлось залечь, но все-таки их пулемет короткой очередью прошил то место, которое я успел за долю секунды до стрельбы покинуть. Тут и танкисты, и я поняли, что мне удалось достичь так называемой "мертвой зоны", где из пулемета меня уже не достать. Тогда танк немного попятился, но чтобы им отойти нужно же время, а я уже подобрался на расстояние броска гранаты, я швырнул ту самую связку, раздался мощный взрыв, и немецкий танк встал. Меня взрывной волной накрыло, я, видимо, потерял сознание.

Очнулся оттого, что несколько курсантов из роты трясли меня за плечи. Очнулся, и представляете, первое что увидел - как немецкий танкист вылезает из танка и явно хочет убежать. Тогда я на автомате подхватил с земли винтовку и дважды насадил немца на штык. Тут вылез второй, я и его штыком заколол. До сих пор вспоминаю, как у немца тело на штыке скрипело. Знаете, здесь со мной что-то случилось, а приколол немца к земле, зло такое взяло, не знал, что с ним делать, я его колол, колол, кровь хлыщет, немец уже и не дергается даже, везде кровь, а я колю, колю, колю... И, представляете, вылезает третий танкист, но не убегает, а из автомата выстреливает мне в левую руку, раздробил кость, сволочь. Я одной рукой вытаскиваю штык, и его тоже заколол. А патроны-то в обойме были, но не стрелял, сам сейчас не пойму, чего не выстрелил!

Мы, курсанты, снова в кучу собрались, стоим себе, дураки, радуемся, помог нам только крик лейтенанта Семина: "Танки слева!" Возле меня разорвалась немецкая мина, я упал, вскакиваю, кровь из ран на теле течет, смотрю, вокруг и убитые, и раненные, тут еще один танк подобрался поближе и из пулемета по нам бить начал. Ну все думаю, что такое делается, прямо невозможно сражаться из-за этих танков, тогда я оттащил к окопам командира отделения Опалько, он был ранен, прислонил его к дереву, уже беспомощный совсем Опалько. Взял его связку гранат, подполз к танку сбоку, и подбил ими второй танк. Тут я выключился, дальше ничего не помню.

Сандружинница 1-го батальона Вера Царева

После мне рассказывали, что ко мне подбежала наш санинструктор роты Вера Царева (у нас были санинструкторами две родные сестры, это была младшая, а еще с нами была Зоя, старшая, их мама работала поваром в нашем училище), перевязала меня, кстати, на моем теле насчитали 14 ран, как я так носился с такими ранениями по позициям, сейчас спроси, не смогу ответить. В начале 1942 г. за этот бой я получил Орден Боевого Красного Знамени.

После этого боя меня надо в госпиталь отправлять, а тут снова налетели вражеские самолеты, тогда нашли где-то орудие, посадили меня на ось и повезли. Я уже очнулся, пушку-то оставили на месте, а на передке, запряженном одной лошадью, меня отвозили. Я хорошо это помню, мы ехали, у меня ноги прострелены, болят, зараза, сам сесть не могу, тогда ездовой посадил меня на передок, и все, я снова потерял сознание, ничего больше не знаю. Очнулся в госпитале на третьи сутки, знаете, нас уже собирали в похоронное бюро, но мы трое оказались живыми, все курсанты, Одинцов Вася, я и еще один парень, Фокин Костя. Как, что и где, я не знаю. Госпиталь находился в Ленинграде на Фонтанке, дом 132. Пробыл я там около полугода, затем меня перевели на Горохов. Кормили нас очень плохо, клей столярный перерабатывали и ели, горчицу размачивали и кушали, в Ленинграде тогда очень тяжело было. Потом меня вывезли на Большую землю.

- С предателями довелось сталкиваться?

- А как же, вот чего-чего, а сволочей всегда хватало. Фокин Костя был ранен в челюсть, ему сделали металлический заменитель, специальную раму, он ее постоянно носил, чтобы челюсть привыкала. Помню, он все бегал, язык снизу высунет с непривычки, и язык прямо на бегу у него болтается. Так вот, Костя заметил, что когда на госпиталь немцы налетали, то дежурила в это время одна и та же уборщица. А налеты были очень точные, у нас даже потолок обвалился, когда одна бомба пробила перекрытия с четвертого на третий этаж. И там кто был в палатах, так и накрыло всех, у нас же потолок потом бетоном залили. А Костя был шустрый парень, увидел как-то, что та самая уборщица уборку делала, и заметил, что у нее что-то под одеждой спрятано, он к ней подошел, спрашивает:

- Что такое у тебя?

Она сразу вырываться, но он ее свалил, оказалось - ракетница. Так мы, раненные, сами ее на куски порвали.

Но предатели не только во время войны работали, вот майор Пуненко, сколько он людей погубил до войны в Ново-Петергофе, ужас. Кроме прочего, нас также готовили к десантным операциям, мы регулярно летали на прыжки, и каждый раз то один, а то и по три человека разбивались, потому что парашюты не раскрывались. Все списывалось на технику, но в парашюте была специальная ручка, на которой написано "над землей" и "под землей", так этот майор был парашютоукладчиком, инструктором. И вот он перед прыжком вроде как проверяет все, и у нескольких человек переделывает ручку. И все обнаружили совершенно случайно Шли мы как-то на занятия, и один курсант совершенно случайно обнаружил, что ручка поставлена на "под землей". Он не разобрался, в чем дело, но решил схохмить:

- Во, как у меня, я под землей летать буду! - Как нам было без шутки жить.

Тут я к нему подлетел и говорю:

- Слушай, а действительно у тебя стрелка неправильно стоит.

- Да ну тебя, брось!

Тут ребята вокруг заинтересовались и начали осматривать ручку, сразу отдали команду - стоп пружкам. Собрались все, выяснять начали, даже посадили уже взлетевший самолет. Выяснилось, что ручка в таком положении стояла у трех человек. Вызвали этого Пуненко, он сознался, да еще и сказал напоследок:

- Мало я вас погробил...

Мы его порвали, я был одним из тех, кто с ним расправлялся. Наказали нас за это.

- В атаке при пулеметном огне противника, Вы пытались добежать до его позиций, или залечь?

- Все зависело от местности. Бывало так, что ползком подбирались, а бывало, что мы бежали и прямо прыгали в окопы. Вообще, до слез обидно, наши войска отступали, и отбивали у немцев наши же окопы. Кстати, немцы упорно сопротивлялись, но в ближнем бою удар они не держали и предпочитали отступать.

- Что всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?

- Мы обязательно носили котелок и фляжку с водой, а больше ничего не было, противогаз выбрасывали, когда еще курсантом я был, мы в сумку от противогаза клали булку хлеба, разрезали ее на 4 части и там прятали. Идем на занятия, а рядом с нами была воинская часть, мы отдавали хлеб солдатам, потому что их кормили исключительно плохо.

- Использовали ли Вы немецкое оружие?

- Я нет, и в роте никто не брал, у нас своего хватало, были и станковые и ручные наши пулеметы. Вот только автоматы были исключительно у начсостава, да и то не у всех.

- Как Вы считаете, был надежнее немецкий пулемет MG-34 или наш Дегтярев?

- Наш Дегтярев более выдержанный, ведь до того доходило, что нельзя было до него дотронуться, такой горячий он становился от интенсивной стрельбы. И винтовка Мосина мне нравилась, она не боялась ни воды, ни песку, на передовой доходило до того, что из нее можно было даже тогда стрелять, когда у нее затвор в песке, даже обтирать не успевали, так немцы наседали на нас. СВТ нам тоже выдавали, но они не очень хорошие были, очень капризные, да и тяжелые самозярдки. Знаете, вроде разница в весе и небольшая, но на марше это сильно сказывалось, так что мы их повыкидывали.

- Как Вы считаете, какая граната была удобнее, наша или немецкая?

- Немецкая получше, у нее ручка длинная, легче бросать, она дальше летит. Но и наши "лимонки" хорошие гранаты, мы стреляли ими с рогаток. Знаете, в бруствер воткнешь два колышка, натянешь резинку между ними, и кидаешь гранаты, она так далеко летит. Вот что хорошо, у Ф-1 было много осколков, удобно в обороне, хотя в обороне РГД мы тоже использовали.

- Где находился командир взвода/роты во время атаки или обороны?

- Они всегда были вместе с нами, в тылу не отсиживались.

- Самое опасное немецкое оружие?

- Минометы их, дело в том, что они давали очень много осколков, если уж накроет, то накроет. А у нас все винтовка да штык решали. У меня даже в одной атаке штык согнуло, тогда я свою винтовку бросил и другую подобрал.

- Как организовывалось передвижение на марше?

- Все пешком, у нас машин даже близко не было. Мозолей у меня лично не было, но мне как-то довелось почувствовать на себе, что это такое. Случилось это, правда, до войны, на одном занятии я пробил сапог, тогда я надел сапоги одного из тех, кто в учениях не участвовал, оказалось, что у него 43-й, а у меня-то 39-й, так что пока я дошел с занятий, то все себе ноги потер.

- Как было организовано питание?

- У нас, пограничников, с кормежкой всегда хорошо было. Выдавали до отвала еды, и мясо, и рыба, и сало, все было. Вот что хорошо, то хорошо было. А вот с патронами на передовой перебои случалось, бывало так, что у тебя только гранаты оставались, поэтому мы часто трофейными немецкими пользовались.

- Какое было отношение к партии, Сталину?

- Некоторые из нас даже к отцу так не относились, как к Сталину.

- Как Вы поступали с пленными немцами?

- Могу рассказать вам удивительный случай. Дело в том, что я участвовал в ситуации с немецким взводом Презендорф. Это был немецкий взвод комсомольцев. Они хотели сдаться в плен советским солдатам. Но нас никак не могли предупредить, и вот однажды группа в 7 курсантов, в том числе и я, была отправлена на разведку к противотанковому рву, который располагался рядом с глубоким ставком. Представляете, мы прямо-таки напоролись на взвод немцев, думаем, все, попались. И тут Презендорф, их руководитель, говорит, что, мол, они комсомольцы и кандидаты в партию, хотят сдаться в плен советским войскам, и готовы пойти с нами. Но нас-то семеро, а их целый взвод, мы просто боимся немцев вести, но они нам говорят:

- Не бойтесь, мы вас не подведем, мы ни одного русского не застрелили.

Ну что, решили между собой, погибнем, так погибнем, вытащили из их оружия затворы, нагрузились и провели немцев через линию фронта. Дальше я судьбы взвода Презендорфа не знал, но так получилось, что один из них потом стал мне родственником - у моей жены была двоюродная сестра, она во время войны работала переводчицей, ее прикрепили к этим немцам, когда их в тыл везли. Они попали в Челябинск работать на шахту, и один немец женился на сестре жены. Мы приехали к ним, но ничего не знали, она просто написала, что вышла замуж. А потом он заходит, мужчина, поздоровался по-русски, поговорили, давай обедать, и тут он мне признается, что узнал меня, мол, я его в плен брал. Кстати, этот немец потом стал начальником шахты.

В другой раз мы взяли пленных, а связать их или еще как-то задержать нечем было, так мы вынуждены были им ремни поснимать, и пуговицы пообрезали на форме. Пришли командиры, а они без ремней, так, как говорится, нас через подошву так бросили, что ноги попотели. Уже осень наступала, держать штаны тяжело немцам было, вот они на нас и нажаловались.

Хотя знаете, далеко не все пленные были смирными, некоторые немцы вертелись, и даже угрожали. Тогда под зубы такому дашь, чтобы он язык прикусил, и становилось все нормально.

- Было ли Вам что-то известно о больших потерях в Красной Армии?

- Кто его знает, мы такой информации совершенно не имели. Но даже во время обороны под Москвой мы надеялись на Победу. Я знал, что русский народ не будет побежден.

- Что было самым страшным на фронте?

- Когда самолеты бомбят, да еще на земле бьет артиллерия. Ведь к бомбежке привыкнуть невозможно, враг бьет и все, ты просто ждешь, когда же это кончится.

- Как мылись, стирались?

- Регулярно, вот чего-чего, а вшей у нас не было. Мы натягивали палатку, воду грели и там ополаскивались. У нас вшей не было ни у кого.

- Наших убитых как хоронили?

- Бывало так, что в чем был, в том и хоронили, гробов, конечно, не было, в плащ-палатки или в брезент заворачивали. А если уж отступили мы, то и не могли похоронить. Также были специальные похоронные команды, мы их бюро называли, только мы отобьем немцев, они хоронят. И население помогало, если затишье, тогда и мы собирались, лицо закрывали.

- Как относились к женщинам в части?

- Жалели их. У нас были две сестры санинструкторами, так такие были боевые, что они любому глаза выколют.

- Деньги на руки получали?

- Не помню, по-моему, не было такого.

- Ваше отношение к комиссарам?

- Комиссар нашего батальона был очень храбрым и хорошим человеком, я не знаю, как в другом роде войск, но если бы у всех были такие командиры, как в нашей части, то Красную Армию никакая сила не взяла бы.

- С особистами сталкивались?

- Нечестные это были люди. Обирали людей, трофеи все забирали, руки у них были прямо липкие. Хотя некоторые были и хорошие, но сволочей среди них хватало.

Медкомиссия меня комиссовала по тяжести ранений, из госпиталя нас, группу инвалидов, медсестра Зоя повезла по домам, я был самый дальний из них. Привезла она меня на станцию Уяр, оттуда надо до нашей деревни еще 50 км добимраться, дело-то было зимой, а я на костылях. Отец был тогда управляющим заготскота, так что дома у нас даже телефон был, я позвонил ему. Услышав мой голос, отец сразу позвал маму, она трубку взяла, только меня услышала, и упала. Оказалось, что все думали, мол, я неживой уже. Дома уже две похоронки на меня лежали - одна из части, другая из госпиталя. Так что в итоге меня домой на саночках привезли, кстати, нам давали с собой муку, так как я был последний, то мне весь остаток отдали, представляете, целый куль муки домой привез, мать потом долго из нее стряпала.

В марте 1942 г. меня назначили помощником начальника райвоенкомата, работал на этой должности до августа, потом я стал заведующим военным отделом Партизанского райкома. В тылу грязи тоже хватало, расскажу вам несколько случаев.

В 1943 г. секретарем райкома партии у нас был Дергач, начальником НКВД - Максимов, нехорошие ребята, я с ними не ладил. И вот этот Дергач приревновал военрука школы к своей жене, и с помощью начальника НКВД убил его, а тело повесили на балке моста, его так и нашли висящим над речкой на ремне. Вроде бы сам себя военрук убил, но я начал вопросы задавать, с чего это человек повеситься решил, причин-то не было. Тогда эти двое задумали от меня избавиться, но жена начальника милиции Чикваскина работала помощником секретаря, и услышала их разговор. Райком находился в здании бывшей церкви, их кабинеты были наверху, а мой внизу, так что они не опасались, что я услышу, а про помощницу свою не подумали. Так что она ко мне зашла и рассказала, посоветовала беречься. Они задумали меня отвезти в Канок. В этой деревне раньше жили поляки, а в округе польская банда бесчинствовала, видимо, они в этой деревне и укрывались. Кстати, я там несколько раз был, но меня опасались и не трогали, знали уже мой крутой нрав.

И действительно, на следующий день Дергач и Максимов пришли ко мне и говорят: "Поехали в Канок, надо эту банду наконец вывести на чистую воду". А мне жена Чикваскина (она мужу все рассказала) уже пистолет передала, так что я был спокоен. Меня повезли, потом у речи Булдырь мы остановились, вышли, вроде как надо мост проверить. Тут я не растерялся, первому секретарю по башке дал, но начальник НКВД успел за дерево спрятаться, но у меня меткость была хорошая, пока он прицеливался, я успел ему в руку стрельнуть, опередил его. Водитель мне помог обоих повязать, мы их обоих отвезли в Красноярск, я и по сей день не знаю, где они находились и что с ними случилось.

После этого случая ребята из нашего района мне рассказали, что в части, которая у нас дислоцировалась, командиры свиней кормят солдатскими пайками, а сами свиную еду солдатам скармливают. Я начал разбираться, получилось так, что призванные в часть из нашего района в семьях жаловались, что их очень плохо кормят. Я их расспросил, они принесли мне свой паек - такое свиньи бы не стали жрать, а людей кормили. Ну что делать, надо проверять, решили мы подкараулить командиров. И действительно, хороший продукт, я сам лично видел, жены командиров его свиньям таскали. Кстати, комбатом в части был Дьяконов Дмитрий, старше меня на 2 года, я с ним в одной школе учился. После проверки я позвонил Лупинину, заведующему военным отделом Красноярского крайкома партии, он с моим отцом дружил тот сообщил в Сибирский ВО, договорились, на какое число они приедут. Приехала целая комиссия, все вместе сидим у р. Булдырь и караулим, вроде как рыбу ловим, и тут идут жены комсостава с ведрами, 2 женщины, одна врач в части, в ведрах продукты, свиней кормить. Мы их задержали, так врач быстро посыпала в ведра какой-то порошок, мол, продукты некачественные и они их выливать пошли, но мы им не дали выбросить продукты, начали проверку. Оказалось, что солдаты ели черемшу и траву кислицу, иначе бы умерли с голоду, а почти все пайки свиньям доставались. Скандал получился страшный, в итоге даже два генерала приехали к нам. Всю эту часть сняли и на фронт бросили. И так случилось, что командиры даже до передовой не доехали, немецкие самолеты расстреляли эшелон и почти всех их перебили. Все-таки есть справедливость.

В июле 1944 г. я оказался в Харьковской области, наш край шефствовал над Украиной, как-то вызывает меня Лупинин Иван Захарович в крайком, я приехал, они мне и говорит:

- Собирайся, надо, чтобы ты завтра выехал на Украину.

- Зачем?

- Мы тебя посылаем в Харьковскую область.

- А тут же как?

- Мы найдем здесь человека, а ты нужен там.

Приказ есть приказ, меня только-только в другой район перевели, Назаровский, я домой поехал, с отцом и матерью попрощаться, у меня корова была, я ее продал (вместо нее на Украине козу купил) и выехал. Попал в Коломакский район также заведующим военным отделом. Меня в Харькове предупредили, что в с. Коломак был рассадник бандеровского бандитизма. Действительно, практически сразу у нас начались стычки с бандитами, постоянно проверяли дома в селе, в одном из них, началась пальба, я быстро прыгнул в подвал, а там сидел один из бандитов, он ударил меня ножом в грудь. И вот представляете, спас меня Орден Боевого Красного Знамени, он по нему попал. Приходилось нам трудно, в итоге выяснилось, что в банде состояли первый секретарь райкома партии, с ним третий секретарь и жена второго. Мы их раскрыли в конце концов.

После этого стало потише, меня начали посылать в командировки, в том числе в Прибалтику. Когда я прибыл в Таллинн, как раз у нас затеяли сбор средств на танковую колонну, прогремело на весь район. А где деньги брать? Нам рассказали, что в одном селе люди попу деньги несут. Ну, хорошо, раз так, надо у него их взять. Начальник местного райкома Погодский вызывает меня, и говорит:

- Ну, давай. Подбирай ребят и надо попа потрясти.

Мы узнали, что поп на немцев работал, поставлял им информацию. Но взять его не удавалось, а люди ему деньги несли. Я беру надежных ребят, пришли мы в гражданской одежде, с одним из местных, он нам и дал знать, договорились, что он придет вроде как ребенка крестить. Ну, пока туда-сюда, мы обшнырили, что и как. Деньги мало того, что надо взять, нужно вынести, ведь поп крик подымет. Тогдая своим ребятам говорю:

- Надо бы вон ту дверь сбоку от алтаря снять.

Попробовали, снимается. Хорошо, и кружку взяли с водой. Набрали в нее воды, дверь сняли, подошли к попу и говорим:

- Деньги давай.

- Деньги для народа нужны.

- Да ты же на немцев работал, какой народ!

- Команда тогда такая была.

- Ну что, не хочешь по-хорошему, будем по-другому с тобой разговаривать.

Нагнули его, дверь на спину положили, я за дверную скобку закрепил кружку с водой и говорю попу:

- Тут граната, шевельнешься, взрыв.

- Там деньги возьмите, только меня отпустите.

- Нет, мы сначала возьмем, а потом посмотрим.

Мы нашли бумажные деньги в мешках, сами ушли, а его оставили с дверью на спине. Что с ним было, не знаю. После меня опять вызвали на Украину.

- Как Вы встретили 9 мая 1945 г.?

- Я был на Украине заведующим военным отделом. Все очень радовались, я как раз был в колхозе, когда разнеслась новость о Победе над врагом. Но мы приехали туда не просто так, а задерживали очередную банду, так что люди праздновали, а мы работали.

- Как Вы были награждены во время войны?

- Кроме Ордена Боевого Красного Знамени, мне дали медаль "За оборону Ленинграда" и медаль "За победу над Германией".

- Кто из членов Вашей семьи воевал в Великую Отечественную войну?

- Мой младший брат Михаил 1923 г. рождения прошел всю войну, закончил ее в звании полковника, дошел до Германии. Отец, когда меня послали на Украину, тоже поехал, был там председателем колхоза.

После окончания войны мы с отцом решили поехать домой, хотя и не отпускали, тогда я обманом уехал, якобы в командировку, а на самом деле домой. Дома я работал заведующим райсельхозотдела, оргинструктором, директором маслозавода. По ранениям я часто был на курортах, на Севере с возрастом становилось все труднее, так что когда вербовщики к нам в Красноярский край приехали, я только приехал из Евпатории, очень понравилось, поэтому решил приехать в Раздольное. Здесь стал мастером межколхозстроя Раздольненского района Крымской области, отстраивал район, после работал инженером по технике безопасности. С 1975 г. я пенсионер. Есть еще одно дело, которым я очень горжусь - в Раздольненском райцентре я построил Дом ветеранов. Нам негде было собираться, я хотел построить дом, но Симферополь уперся, мол, не нужно ветеранам дома. Тогда я написал письмо прямо на имя Андропова, через 10 дней приехала комиссия, через 3 дня брус свалили, разрешили стройку, но ни рам, ни окон не дали, мол, хотел, иди и строй, тогда я сам и пилы, и гвозди, и топоры купил, к счастью, нашлись люди, которые меня поддержали. Так что построили мы дом ветеранов.