Я родился в апреле 1919 года в Вологодской области в большой семье. Я начал самостоятельную жизнь, имея в кармане 2 рубля 50 копеек. В 1936 году я вступил в комсомол, имея образования 7 классов. Смотрю курсовая база, меня взяли на курсы счетоводов. Потом меня направили в Архангельск. Мне дали деньги на билет. Мне мать купила галифе, рваненькую шинель. Когда приехал в Архангельск не знал на что жить. Устроился в Доме колхозника, там было по рублю. Потом мне оплатили стоимость проезда. Начал с этого помаленьку жить. Спал на рабочем столе. Стелил шинель, шапку под голову, так прожил два с половиной года. Вел и кадры и культурно-организаторскую работу в артели «Утиль-сборщик». Там были преимущественно административно высланные. Это же был 1937 год. Едва не попал в тюрьму. Я собрал всех на Пасху. Выступил, сказал, что первично материя, вторично сознание. Один священник поднимает руку и говорит: «Этот молодой пацан ничего не понимает. В первую очередь идея - бог, а потом уже материя». На следующий день меня вызвали в КГБ. Надо тебя арестовать, потому что ты организовал это мероприятие, но, учитывая то, что тебе 17 лет, мы тебя не арестуем.
В 1939 году началась Вторая мировая война. В ноябре 1939 года меня призывали в армию и направили в западную Украину, в город Тернополь. В мае 1940 года меня направили на курсы младших командиров во Львов. Я видел, как немцы переезжали границу. Когда мы шли заниматься тактикой, давали нам команду, в укрытие, чтобы не показывать наше вооружение, нашу силу. Нам объясняли это тем, что, якобы, немцы приезжают навестить могилы, которые остались с Первой мировой войны.
По окончанию курсов был направлен в город Дубно, Ровенская область. Там я был назначен командиром отделения. Мы охраняли особо важные объекты. Бандитов задерживали и там за Дубно была специальная тюрьма. Там содержались бандиты. Были моменты, когда бандиты действовали, нас направляли, как оперативный полк НКВД на задержание. Я до войны был уже обстрелянный. Я был пропагандистом и агитатором. У мне осталось в памяти, когда в газетах публиковали заметки: «Кузнецов сообщает, что немцы готовят войну». Маленькая статейка на первой странице «Красной звезды». Может быть, американцы намерены столкнуть лбами Германию и СССР. Была заметка начальника нашей разведки. Написал, немцы готовят войну, возможно, начнут в мае. Наша «Красная звезда» опубликовала заметку. Маленькая заметка, где написано, фашизм - враг номер один.
21 июня я был назначен начальником караула в охране тюрьмы. Тем более, люди высказывают мнение, в частности в Западной Украине, есть такое течение, бандитов называют защитниками Отечества, а русские войска называют оккупантами. Мы этого, когда там служили, особо не чувствовали. По плану Барбаросса было предусмотрено не только разбить советскую армию, но одновременно с этим бомбить в первую очередь 4 города. В том числе город Дубно. Немецкие самолеты летели с целью разбить аэродром, расположенный между Ровно и Дубно, через Дубно. Там были военные аэродромы. Мне сразу с поста дали сигнал тревоги. Я только выбежал, смотрю, орава немецких самолетов, очень много немецких самолетов. Активно начали обстрел. Но никто из нас не был ранен. Я стал звонить командиру взвода, говорю: «Началась война!» - «Как же так?! Ты забыл приказ Сталина! Да тебя сейчас же арестуют». В то время слово «война» было нельзя употреблять. Такая была обстановка. Минут через 15 звонит командир взвода, говорит: «Я докладывал начальнику гарнизона генерал-майору. Он говорит, не может быть». Военные в 4 часа не знали, что началась война! Дал указание в 8 часов быть на докладе у генерал-майора. У меня руки задрожали. Я таких начальников никогда не видел! В 6 часов сообщили, что началась война. Связь была оборвана. Только лишь в 11 часов включили радио. По радио была немецкая речь. Обращались к украинцам: «Граждане украинцы, мы начали войну против советских войск. Советские войска являются оккупационными войсками. Мы их во что бы то не стало, выгоним, дадим вам свободную жизнь». Вот такая речь.
В 12 часов сообщают следующее, что высадился десант в форме солдат советской армии и работников советской милиции. Тогда дали указание, взять винтовки и вступить в бой. А между 4 часами и 12-ю часами никаких приказов не было. Радио было выключено. В 11 часов включили. После этого нам дали команду, вступать в бой. Отдельные немцы быстро сдавались в плен. Давали якобы показания о том, что они, видимо, были коммунисты, поэтому и сдавались в плен. Таким образом, пришлось нам охранять и бандитов и этих. 25 июня нам сказали, что ваш взвод должен этапировать заключенных и пленных немцев в город Ромны.
Помню, были хорошие, солнечные дни. Пришли в Ромны, сдали всех в тюрьму.
- А.Д. Немцы летали, обстреливали?
- Да налетали, обстреливали. Несколько человек погибло. Осталась в памяти тюрьма, двух этажное здание. Потом нам сказали, давайте, на соединение с полком. Командование полка располагалось у нас во Львове. Таким образом, мы двинулись туда по направлению, чтобы соединяться с полком. Когда соединялись с полком изредка вступали в бой. Никакой кухни не было. Где-нибудь у колхозников свеколку или еще что-нибудь уворуем, тем и питались. В Виннице разбомбили эшелон, который был заполнен молочными продуктами, сгущенным молоком. Мы когда шли, многих пронесло. Мучения были. Никакого планового питания не было.
- А.Д. На дорогах хаос был?
- Да. Народу много шло, потому что отступали. Мучительно. Таким образом, мы дошли с боями до города Ромны Сумской области. Пришли в Сумы. Расположились спать в здании школы. Ночью кричат - подъем! Нас посадили в машины и из Сум мы приехали в Ромны. Там речка, а потом идет город. Так лес был, дальше лес. Мы отрыли окопы для стрельбы лежа. Примерно часа в 4 утра смотрим, против нашей роты вышли 10 танков. Мы с винтовочками, а против нас - 10 танков. Ни гранат, ни бутылок - ничего. Когда вышли танки, кричат: «Вы окружены, сдавайтесь». Командир роты старший лейтенант татарин дал команду: «Открыть огонь!» Когда мы открыли огонь, три немецких танка вышли с левой стороны. Здесь находилась только наш третий взвод 233-его полка НКВД. Было расположение первого взвода, второй взвод, третий взвод и четвертый взвод. Вообще-то рота три взвода, а четвертый, как подкрепление. Когда эти три танка перешли сюда. Снова дали команду: &lauo;Савайтесь, вы окружены». Мы продолжали стрелять. Немцы находились в танках. Только кто поднимался, хотел бежать куда-то, потому что маленький окоп, тех сразу пристреливали. Когда дали команду, сдавайтесь в плен, мы продолжали стрелять. Один танк, крайний танк, стоял на месте, два танка пошли, стали давить первый взвод. Поднялся большой крик. Во втором взводе, так как мы отступали, были большие потери. Пополняли его мобилизованными, необстрелянными солдатами, а в первом, втором и третьем были кадровики. Командир второго взвода был лейтенант высокого роста, дал команду: «Вста-а-ать, руки вверх». Они встали и пошли сдаваться. Возникло замешательство. В этот момент хотел дать какую-то команду командир третьего взвода. Он только поднял руку, как его застрелили. А я был постоянно секретарем комсомольской организации роты. И в последующем, когда мы стали наступать в других местах, то я, когда проводил собрание комсомольской организации, то всегда говорил: «Враг будет разбит! победа будет за нами!» Это слова Молотова.
Раз первый взвод подавили, из второго взвода только отдельные смогли ко мне убежать, в этот момент я остался старшим, секретарь комсомольской организации, командир отделения, я поднялся и говорю: «Слушай мою команду! За мной!» И вот теперь дальше получилось так. Я посмотрел, с слева был овраг, здесь была высокая трава. Когда стал уходить, спустился в этот овраг. Немецкие танки боялись оврагов, это мы уже знали. Когда спустился в овраг, посмотрел, мой вещмешок был весь как решето, а я остался невредим. Это какое-то счастье. Тогда был у меня Семенов, Смирнов, Ерюшкин. Тогда сразу направил дозоры. Речку мы преодолеем и двигайтесь по ней. Тут такое хоть и маленькое, но затишье было. Танки за нами не пошли.
- А.Д. Четвертый взвод с вами побежал?
- Остался с нами. Там были люди разных возрастов, кадровый был по сути дела только наш третий. И остатки первого и второго взводов, которые не сдались в плен. В этом овраге было много наших военных. Откуда они взялись? Когда дозором шли, встретили стог сена, из этого стога сена вылез командир роты, старший лейтенант. И стал спрашивать меня, где наша рота. Я говорю: «Идет сзади нас». Он мне попросил: «Не рассказывайте о моем случае». Он был татарином по национальности из Казани. В этот день, когда мы стали отступать, наш полк был разбит уже. Негде было ему укрываться. С винтовочками, а здесь танки. Ясно, что танки сильней. Когда наша рота пошла, вышли за город Ромны… Пересекли речку. Была лодка. Начальство село на эту лодку. А все остальные эту речку переплывали, как могли. Когда зашли за Ромны, только тогда один стрелковый полк и танки шли вместе к городу Ромны. Только тогда! А до этого никого не видели. Первый раз мы там поели, и то не все. Наш командир роты, старший лейтенант, стал договариваться, чтобы нас покормили, полковник дал согласие, хорошо, приходите. Мой котелок был как решето. Я говорю солдатам: «Идите вы покушайте, а я потом из вашего котелка». Пошел я. Полковник говорит: «Это не наш товарищ». - «Я не ваш. Мы же договорились с вами». - «Смотри, как разговаривает. Сейчас же его расстрелять. Это дезертир». Старший лейтенант, которому он приказал говорит: «Давайте, его проверим сначала. Их рота недалеко я схожу». Когда пришли в роту, командир роты говорит, нет, это как раз наш активный товарищ. Лейтенант мне говорит: «Пойдем тогда пообедаем». А в этот момент надо отступать. И таким образом я остался без обеда.
Все это происходило 9-го сентября 1941 года. В этот день за то, что проявил активные действия, я один был не назначен в наряд. Я замечательно поспал на сене хоть и голодный. Однако когда мы пошли дальше. Остатки полка перевели в 6-й оперативный мотострелковый полк НКВД. Этот полк был когда-то Львовским, он в первый день погиб. А раз знамя осталось, то полк сформировали заново. С этим полком мы были направлены в Воронеж. Мы были там до января 1942 года. Я был секретарем комсомольской организации роты.
- А.Д. Чем полк занимался в Воронеже?
- Занимались учебой, как стрелки. С машин - на машины. Когда пришло время, январь 1942 года, нам говорят: «В настоящее время идут активные боевые действия под Москвой, надо принять участие». В город Обоянь Курской области ("... 2 января 1942 г. 8-я мотострелковая дивизия НКВД погружена в эшелоны и с 4 января начала прибывать на ст. Чернянка (Эшелон с танками отб выгрузился утром 6.01.42.). По ночам совершила почти сто километровый марш в состав 21-й армии. Сосредоточилась дивизия к 17 часам 8 января 1942, а спустя уже полтора часа перешла в атаку. 28-й мсп был передан на правый фланг ударной группы 21-й армии, а батальон 6-го мсп - на левый. Таким образом, в центре, на Обоянь в помощь 169-й сд и 10-й тбр были выдвинуты только пять батальонов 8-й мсд НКВД. Они совместно с 169-й сд и 10-й тбр после полудня 9 января 1942 овладели центром Обояни и перерезали дорогу Курск-Харьков. Сделавший это 1-й батальон 6-го мсп, был вскоре окружен. Его остатки 10 января 1942 вышли к своим. 28-й мсп в это время штурмовал село Старое Черемошное. Противник обошел группировку советских войск увязнувшую в городских боях в Обояни и развил наступление восточнее города. 8-я мсд НКВД начала отходить на реку Пселец. В ночь на 11 января 1942 6-й, 16-й мсп и полк 69-й сд прикрывая отход ударной группы 21-й армии, контратаковали противника, нанесли его передовым частям поражение и овладели селами Бобрышево и Кривцево. Утром 11 января эти части продолжили отход на реку Пселец. Дивизия в этих боях понесла большие потери.
Утром 12 января 1942 главные силы дивизии были выведены во второй эшелон 21-й армии..." http://samsv.narod.ru/Klb/City/Oboyan/default.html). Мы направились туда пешком. От самого Воронежа до Обояни шли.
- А.Д. Как были зимой одеты, тепло?
- Нет. Обычная шинелька и черные ботинки на шнурках без обмоток. На голове буденовка.
- А.Д. Вши были?
- У меня не было.
Помню, одна деревня была сожжена, только один дом остался. Народу в него набилось тьма -некуда присесть было. Командир нашего батальона лег на койку, а я залез под койку. Так удачно получилось!
Примерно не доходя, километров 20 до Обояни, мы стали свидетелями расстрела наших бойцов. Когда мы подошли, я увидел вырытые ямы. Я считал, считал, не мог сосчитать, но наверное их было больше 30. Возле каждой ямы стоял солдат или сержант. Нам сказали: «Вашему полку обязательно надо присутствовать, чтобы не повторилось это явление». Оказывается, до нас наступал кадровый полк. Наступал и потерпел неудачу. Бежали и бросили винтовки. Расстреливали за то, что бросили оружие. Многие из этих несчастных легли на самое дно окопа, а многие стояли, говорили, что оправдают доверие. Это не взяли во внимание, всех расстреляли. А потом примерно 15 января мы дошли до города Обоянь. С правой стороны большая деревня, в этой деревне мы определились. Нам говорят, перекусите. Мы же пока шли с Воронежа ничего не ели. И так с удовольствием мороженый хлеб, топориком разрубили, закусили, по 100 грамм выпили и нам говорят: «Идем в наступление». Нашему батальону было приказано первыми вступить в Обоянь.
- А.Д. Артиллерийская поддержка у вас была?
- Никакой. Минометов тоже не было. Ничего не было. Это был январь 1942 года. Сами шли с винтовочками, был ручной пулемет на отделение и один станковый пулемет на батальон.
Когда стали подходить к городу, то в овраге лежали два валенка. Видимо, там кто-то был, они убежали. Пришлось мне вступить в Обоянь первому. Напротив церкви улица Красноармейская, там был единсвеный дом. Выбежала женщина, закричала: «Наши пришли». До этого была тишина. Вот от по этой Красноармейской мы и пошли к церкви. Немцы сразу открыли огонь. Ранили Шумилова, уроженеца Архангельской области. Мы передали Шумилова санитарной роте. Слышу крик, спрашиваю Свиридова: «Кто кричит?» Оказывается, немцы перешли в атаку, зажгли дом, откуда выбежала женщина, бросили в огонь эту женщину, Шумилова. Мне удалось, пройти только один квартал до Сумской улицы, до самой церкви. Остался в живых я один и командир взвода, старшина. На этих улицах Сумской и Красноармейской труп на трупе лежал. Очень много потерь. Немцы то в укрытии, а мы-то наступаем. Старшина мне говорит: «Видишь, с церкви бьет станковый пулемет». - «Вижу, а а что с ним поделаешь? Дай мне гранату». - «Где я тебе ее возьму? Штыком!» Как это штыком? В этот момент командир роты услышал этот приказ. Как дал старшине: «Ты видишь какое положение, сколько погибло. Ты толкаешь его на верную гибель!»
После этого мы сразу отсюда перебежали в дом, когда забежали во двор, думаю, встану за столб. В этот момент подошел здоровый солдат: «Чего тут стоишь? Себя охраняешь?» Только я отошел, стали стрелять из миномета, ему оторвало ногу. Вошел в дом. Здесь я первый раз применил штык. Немец, видимо выскользнул из дома, когда мы пришли и схватился с нашим солдатом, пытаясь уйти не создавая шума. А я, раз, ткнул его, потом штык вытащил - кровь потекла и он упал. Неприятно. Солдата освободил - он был такой напуганный. Единственный раз я применил штык…
Затем нам приказали отступать. Стали отступать огородами. На окраине Обояни мы остановились. Стали отходить. У меня уже никого в подчинении не было, полностью потерял отделение. Остался только один Ерюшкин, контуженный. Остальные все погибли. Я увидел, что станковый пулеметчик тащит один и пулемет и коробки с лентами. Я ему помог. Мы с ним вместе перетащили по этим огородам пулемет. Когда мы пришли на окраину города. Немцы раз 7-8 ходили в атаку. Вначале обстреливали нас из минометов. Много наших погибло, но станковый пулемет нас выручил. Как же я был рад, что помог этому пулеметчику!
Отошли на станцию Ржава. Там нас укомплектовали, кто остался в живых. Я, хоть и был сержантом, был назначен командиром взвода.
Перегруппировали. Мы пошли снова к городу Обоянь. Не доходя до города там большущие овраги. Немцы видя, что нас немного, заняли оборону на возвышенности с одной и с другой стороны. Мы шли из Ржавы по оврагу. По оврагу, когда шли, они нас пропустили, а потом решили закрыть, и давай нас уничтожать. В этот момент я получил тяжелое ранение в спину. Когда меня ранило, я посмотрел, с справа был большой лесной массив. От оврага до лесного массива километра полтора - два. Мне пришлось ползти до этого леса с винтовкой - винтовку не бросишь, могут расстрелять. Я полз, полз под активным обстрелом немцев. Не знаю, как остался жив. У меня вещмешок и котелок все снова были простреляны, как летом. Я посмотрел, едет подвода. Кричу: «Остановитесь!» Встать не могу, поврежден позвоночник. Они остановились, оказывается, ехал наш фельдшер: «Это была последняя поездка, немцы наступают!».
Привезли меня в какое-то село. Занесли в дом, сделали укол в позвоночник от столбняка. Бросили в машину. Доехали мы до Большой Михайловки. Сразу меня в госпиталь. Немцы продолжали наступать. Я был направлен в Новый Оскол, затем Старый Оскол. Немцы наступают и наступают.
Был очень напряженный момент. В Новом Осколе даже некуда было класть раненых, не было места. Я лежал возле выхода. Не хватало санитарок. Я был вынужден ходить под себя, у меня были пролежни. Рана не так болела, как эти пролежни. Госпиталь был переполнен. Было указание медицинскому персоналу, чтобы они брали больных к себе на квартиры. Мне предлагали, но я отказался. Потом нас эвакуировали в Цхалтубо. Удачно получилось. Там я находился до самой выписки, около 5 месяцев. В мае месяце меня назначили в 36-й пограничный отряд, располагавшийся в Сухуми. Я еще слаб был и меня направили на курсы автоматчиков. Успешно окончил эти курсы.
Потом меня назначили помощником командира взвода в маневренную группу. В период войны в пограничных отрядах были маневренные группы. Они направлялись туда, где немцы прорывали фронт. В тот период времени говорили, что немцы с Кухорского перевала смотрят на Сухуми. Примерно в августе 1942 года приехал Берия. Он дал указание отправить нашу группу на Кухорский перевал. Там очень трудно идти. Мы взяли лошадей, оружие везли на перевал. Пара лошадей упало. Взяли ишаков. Ишаки нас выручили. Пришли на перевал. Начальник маневренный группы говорит: «Давай, иди, в 290-й оперативный полк НКВД, отнеси донесение. Только осторожно тут и чеченские банды и немцы орудуют. Возьми компас». Этим полком командовал Герой Советского Союза Пескарев Василий Иванович. А я его еще до войны знал. Мы с ним встретились, как большие друзья.
Особых боев нам вести не приходилось. В 1944 году полк перебросили в Крым и 13 апреля 1944 года мы вступили в Симферополь.
Приказом по части меня оставили в Симферополе и назначили следователем. Сразу дали 300 дел. Провел уголовного дела начальника криминальной полиции Пелецкого. Приходилось несколько раз ездить в командировки в Тернопольскую область и Шауляйский район на ликвидацию бандформирований.
- А.Д. Что было в вашем вещмешке?
- Полотенце, запасная пара белья, кусок хлеба. Нам давали мыло. Кто курит, давали сигареты, а кто не курит, давали сахарный песок. Это все лежало в вещмешке.
- А.Д. Как воспринималось отступление летом 1941 года?
- У отдельных людей было паническое настроение. Мне приходилось вести активную пропаганду, как секретарю комсомольской организации.
- А.Д. Приметы, предчувствия на фронте были?
- Мало спать приходилось. Ничего не было.
- А.Д. 100 грамм только зимой давали?
- Только перед наступлением.
- А.Д. Что делали в свободное время?
- Читали политинформацию. Иногда пели песни. Любили «Катюшу». У пограничников была своя версия: «Не цветут здесь яблони и груши, но леса чудесные растут. Каждый кустик здесь бойцу послушан, и враги границу не пройдут. Не забудь и ты меня родная, Помню, слышу песню я твою на окраине солнечного края я границу строго стерегу».
- А.Д. С командирами были хорошие взаимоотношения?
- Хорошие.
- А.Д. Первый пленные какое чувство у вас вызывали?
- Они были высокомерные, ненавидели нас. А нам плевать было. Равнодушно к ним относились.
- А.Д. За какие бои вы получили медаль «За Отвагу»?
- За зимние бои 42 года.
|
Интервью: Артем Драбкин |
