Викторов Василий Алексеевич

Я родился 2 марта 1923 г. в Татарской ССР в селе Старая Хурада Юхмачинского района, тогда все названия там были татарские. Родители были крестьяне, во время коллективизации многие из села уезжали, не хотели в колхозы вступать, и моя семья тоже решила в 1930 г. отправиться на стройку завода Свердлова в г. Дзержинск Горьковской области. Там я закончил 8 классов, в 1939 г. получил паспорт, а в мае 1941 г. пошел работать на химическом заводе "Ока" учеником электрика. Тогда уже чувствовалось, что может быть война, в 1939 г. финская началась. У меня брат окончил Рязанское пехотное училище, в 1939 г. воевал в финской войне, позже, уже в 1942 г. от него пришло последнее письмо из Ленинграда, и пропал он, больше вестей не было. 22 июня 1941 г. я был на заводе, слушал речь Молотова. Где-то через месяц после начала войны нас, молодежь, в основном учеников с завода, направили в Горховецкий район Владимирской области рыть окопы, там какая-то наша часть стояла. Мы там копали окопы, противотанковые рвы до тех пор, пока немцев от Москвы не отогнали. Затем нас назад на завод отправили. В марте месяце 1942 г., 8 числа, всем заводским пришли повестки, в военкомате меня направили в Краснодарское минометно-пулеметное училище. Тех, кто имел хоть какое-то образование, отправляли в училища. В то время ведь немногие образование имели, в основном по 2-3 класса заканчивали, так моих одногодков с тремя классами в армию еще в 1941 г. забрали. Проучился я в училище с марта по июль. Наше училище только называлось минометно-пулеметным, а так обучение в основном сводилось к тактике, мы практически не стреляли, один только раз совершили поход на 100 км, в конце которого командиры поставили пулемет, показали, как на гашетку нажимать, там и постреляли немного. А так была строевая подготовка и ближний бой: "Коротким коли! Длинным коли!" По пулеметному делу теория была, баллистика, тактика. Вообще преподаватели были грамотные, да и кормили хорошо, рыбы было много, овощей, Кубань тогда богатая была.

В Краснодаре находилось два училища, так, когда Севастополь и Керчь пали, пехотное училище отправили к морю, а наше, немного погодя, посадили на поезд и повезли к Сталинграду. Выпустили нас досрочно со званием "курсант", мы ведь вместо положенных шести месяцев всего четыре проучились. Офицеры из училища отправились вместе с нами как командиры, начальником штаба моего батальона был Васенко, командиром роты Стриженко, в батальоне было 500 человек. Всего в училище было два батальона, другой батальон остался в Краснодаре, он был на Кавказ переброшен.

Нас уже в дороге начали бомбить, так, под бомбежкой, мы доехали до станции Котельниковский в Ростовской области. Там собралось поездов пять, немцы нас бомбили здорово, пар ведь от паровозов идет, издалека видно, во время одной из бомбежек у нас командира батальона убило. На станции Котельниковский мы высадились, пошли в лес, там нас обмундировали, до этого, в училище, формы почти не было, серая одежда была какая-то, правда, английские ботинки в училище носили, а здесь выдали нормальные, кирзовые сапоги. Тут же разбили по расчетам, один пулеметчик, другой минометчик, третий санитар, распределили по отделениям. Мне дали винтовку СВТ без оптического прицела и пятнадцать патронов к ней. Были и Дегтяревы - два на батальон, несколько "максимов", минометы были маленькие такие, ротные. У меня командиром отделения был Кокарев Иван, помкомвзвода - Коварихин Иван, в отделение со мной земляк попал - Поясов Алексей, мы все его называли "каптерщик", он готовкой занимался. В ночь пошли в поход, нам, видимо, дали указание занять высоту, через мост у Цимлянского водохранилища перешли, окопались на другой стороне, заняли оборону. Как только мы оборону приготовили, поступило указание назад возвращаться - оказывается, немцы уже через мост перешли, вышли дальше. Мы обратно через мост, его уже бомбят, что заметил - на мосту стоял зенитный пулемет, как он там оказался, не знаю, видимо эсесовская танковая часть мост проскочила, никого не тронула, вот он и остался. Только через мост перешли - первый бой, в нем нашего командира взвода убило, Толстопятова. Отошли от водохранилища, а там кругом немцы были, мы видим - стоит их легкий танк, мы сразу же бросились в наступление, не воевали ведь никогда, командир взвода у нас носил фуражку с красным околышем, вместо того чтобы снять ее, его сразу снайпер и убил. Вот мы в наступление пошли, у нас в роте дали ПТР одному курсанту, он сроду из него не стрелял, так его сразу ранило, тогда командир роты взял ружье, танк этот подбил. Когда мы к танку подошли - танк оказался целый, только дырка в броне, а немцев уже не было, зато в танке фотографий всяких эсесовских, экипаж, видимо, собирал их. Убитых немцев ни одного не видели.

Отправились дальше, подошли к нашему аэродрому, его бомбят, несколько "мессершмитов" над ним летают. Наши "кукурузники" только с полосы поднимаются, их раз - и сбивают. Так мы несколько дней ходили, везде сталкивались то с немцами, то с нашими, другими училищами, или остатками нашей 51-ой армии. Мы в тупике были, связи не было, не знали, видимо, что делать. Что запомнилось, в наступление ходили, несколько боев провели, но мертвого немца ни одного не видел, у них там не пехота, как мы, была, у них танки, как раз дивизия СС "Мертвая голова", все в черной форме, черепа блестят, форма на немцах легкая, ботиночки. Они тогда легко воевали, самолет налетит, бочку для интереса бросит - бочка пустая, когда падает, так свистит, будто на тебя бомба летит, так издевались над нами. Немцы играючи воевали. Вот так мы несколько боев провели, жара, август месяц, подходим к колодцу, еды нет, подводы не подходили, голодные, один раз за все время кормили, я тогда полный котелок съел, пить хочется. Мы к воде, а немцы через "раму" уже заприметили колодец, и сразу началась бомбежка. В боях, от бомбежек у нас большие потери были, в одном из наступлений, я такую картину увидел: один человек лежит, у него вырван кусок мяса, видно как легкие дышат, он ко мне обратился: "Добей меня!" Я что, санитара позвал, тот перевязал его, но он все равно умер. Потом в наступление подняли, смотрю, один на карачках стоит, в этом положении убили, он так и стоит.

В одном из наступлений нас здорово побили, у немцев танковые части впереди стояли и "ванюши", мы так называли крупные немецкие минометы. Они нас разбомбили как следует, мы остановились, часть батальона ушла назад, мы, оставшиеся, окопались немного. Вечером снова в наступление, нас обратно начали утюжить, в это время я как раз, видно, слишком далеко выдвинулся. Утром уже немецкие танки и бронетранспортеры в атаку пошли, мы на передовой остались, вот нас и окружили. В это время меня ранило в левую ногу, выше щиколотки, и мы, все оставшиеся, попали в плен. Как я потом узнал, от батальона осталось человек пятьдесят, их свели с другими училищами в сводный курсантский полк, они продолжили воевать под Сталинградом.

Нас, пленных, согнали в кучу, и отправили в Ростов. Я себе перевязку кое-как сделал, мы шли пешком, кто не мог идти, тех немцы сразу пристреливали. Нас тысяч пять было, шли мимо кукурузы, некоторые бросались из колонны за кукурузой, так полицейские-казаки их сразу стреляли. Среди конвоиров немцев практически не было, нас вели чехи, румыны, казаки местные. Немцы-конвоиры в серой форме были, а танкисты, с которыми мы воевали - в черной. В Ростове нас поместили во двор бывшей тюрьмы. Месяц нас там мутыжили, кормежкой баланда была, у кого котелок был, значит, в котелок наливали, у меня котелка не было, я банку нашел, кто-то даже пилотку подставлял. Затем немцы некоторых из нас начали брать на работу: на аэродромы, снаряды перетаскивать, везде, где физический труд нужен. Охраняли лагерь наши - полицейские. Там, между прочим, вот такой случай был: в туалетах доски настланы, балансируешь на них, человек сидит - бух туда, и все, и никто никому не нужен. Потом немцы офицеров и евреев искали - выстроят и указывают: "Юда! Юда! Юда!" если на еврея кто похож. Вытаскивают из строя: "Копайте землю!" Они тут же копают, и их расстреливают. Евреев заставляли петь песню "про Сталина" перед расстрелом. Офицеров не особо старались искать, многие офицеры кубики уже сняли, один только при проверке на полку бросился, его тут же застрелили. Издевались здорово. Мы там прямо на земле и ели, и жили, и спали. Один раз такой случай был: я в гимнастерке оставался, а один, постарше и поумнее меня, имел шинель, и одеяло у него было. Я как-то ночью к нему прижался, утром встаем, а он умер, сосед его шинель забрал, а я одеяло. С этим одеялом меня на работу как-то взяли, я его на три воблины сменял, и съел их. В лагере у меня ноги опухли, я сапоги не мог одеть.

Через месяц нас сажают на поезд, обряжают в серые мешки, ощупали, ремни и пуговицы сняли, чтобы люди не бежать не могли. Посадили в теплушки, была уже осень, начались морозы, многие люди обмораживались, хотя слухи ходили, что в некоторых вагонах люди удирали, вырезали полы в вагонах и ночью убегали. Как только станция какая-то подходит - дверь вагона открывают, мертвых вытаскивают, парашу вытаскивают, и снова двери закрывают. Мы через окно, там проволока натянута была, но сетка крупная, котелки спускаем, иногда суют хлеб, картошку, а так кормить при переезде - не кормили. Мы все время голодные были. Приехали в г. Дубно, там уже лагерь наших военнопленных был, обжитый. Я там снял свою гимнастерку и сменял на котелок баланды и кочан капусты. И после этого у меня сразу дизентерия началась. В лагере было много дизентерийных, для них отделили специальное помещение, с двухэтажными нарами. Меня туда положили, я пролежал больше двух месяцев, не ел, не пил, из меня все вышло, только мослы остались, почистило все. В это время моей пайкой соседи питались. В помещении на одной стороне были дизентерийные, на другой - тифозные. Каждый день человека с нар вытаскивали куда-то, меня тоже начали тянуть, я без памяти был. Когда потянули, я зашевелился, только этим и спасся, меня оставили. Когда немного начал в себя приходить, принесли мясной суп, у них там скотоводческая ферма была, немцы скот резали, а военнопленным из отходов, легких, печенки суп варили и кормили. И вот я наелся и опух тут же, ведь столько времени не ел. До самой весны болел, уже 20 лет мне было, только чуть на ноги встал, чувствовал себя более-менее. К этому времени здоровых людей отвезли куда-то на работы в Германию. А нас, больных, отправили в лагерь Славута, где-то около Щепетовки.

В Славуте были еще Екатериной построенные 3-х этажные казармы. Там нас, больных, распределили по разным категориям и направили в лагерь Ланздорф, который находился в Польше. Там снова начали распределять на больных и здоровых. Люди все это время умирали, была специальная капут-команда, из наших военнопленных, которая на подводы умерших грузила и увозила. Более-менее здоровых направляли в шахты. Кого куда, более слабых направили на бумажную фабрику, в г. Опельн (по-польски Ополе) на Одере, я с ними попал. Нас туда направили 480 человек, мы работали на бумажной фабрике, там такие работы были: "Окерай лада", значит - дрова кладут; "Коле бункер" - уголь в бункер носить, я сначала лопатой черпал, потом на бумажные машины направили. Кормили баландой из брюквы и 200 гр эрзац-хлеба, в нем много примесей к муке было. Баланда чем-то непонятным, морским, заправлялась, чувствовалось. Мы слабые все были. Но одежду новую дали - форму бельгийских солдат, костюмы такие зеленого цвета. На ногах - деревянные колодки, раз бумажная фабрика, мы вместо портянок бумагу навертывали, когда холодно было. Там были также военнопленные англичане, через стенку от нас жили, им Красный Крест помогал, а нам ничего не давали. Так они нам сигареты давали, мне, когда попадала сигаретка, я ее на хлеб менял. Кроме военнопленных на фабрике работали поляки и хорваты, принудительно набранные. Все жили в бараках, двухэтажные койки, но уже постель была. Помыться можно было в любое время, воды много было. Немцев было мало, в основном старики, один безрукий дед командовал там, "бауэр" назывался.

Я там пробыл до самой весны 1945 г., когда русские подошли близко к Одеру, нас собирают, дают одеяла, и гонят в сторону Чехословакии к немцам. Мы там недели две шли, на ночь остановимся, нас в сарай загонят, когда картошки сварят, когда нет, хлеба уже не давали. В один из дней нас в сарай загнали, а там настлана солома, и я решил зарыться в нее, вот только таких как я оказалось много. Утром немцы недосчитались многих и начали в соломе штыками шуровать, люди вылезают. Нас шесть человек осталось, колонна ушла, только после этого нас нашли. И вот нас шестерых вели отдельно, конвоиром был немец, нас заведет в сарай, картошки насыпает. Дошли до какого-то городка, я названия не запомнил, только что была ж/д станция большая. И в это время наши танковые войска прорвались к Праге, на станции как раз поезд был, который шел в сторону Праги. На нем и мясо тушеное, и сырое мясо, чего только не было. Мы с другом спрятались в неразберихе в подвале, а наших товарищей немец дальше погнал. Ночь просидели, на второй день выходим, просим у немцев хлеба, "брот", а они показывают: "Рус! Рус!" Смотрим - на станции и у поезда русских до черта, откуда они только взялись, грабят этот поезд, и немцы, и русские грабили. Я зашел в вагон, смотрю, в котелке похлебка, для офицеров, видно, готовили, поел. Также в купе немецкий костюм висел, красивый.

Потом нас, всех русских, комендатура собирает, и гражданских, и военнопленных. Начинают сортировать, где кто был, что делал, в каком лагере. Когда мы шли, мимо нас часть из РОА шла к Праге, ее солдат тоже комендатура забрала. Одного запомнил, рыжий весь такой, его сразу забрали, кто был в РОА, тех сразу от нас отсеяли. А нас сортировали, особый отдел этим занимался. Та воинская часть, что нас сортировала, в тяжелых боях была, у них оставалось процентов 20 личного состава, нас, молодежь всю в эту часть влили. Так я попал в 293-й гвардейский стрелковый полк, там уже все ветераны, смотришь, по две-три "Славы" у них. В июне собирают нас, и пешим строем отправляют в Россию. Дошли до Бобруйска, там нас снова начали сортировать, организовывать батальоны, и по рабочим лагерям. Наш батальон, 500 человек, попал в Свердловскую область, г. Краснотурьинск, другой батальон в Кемерово, третий - в Тагил. Рабочей силы на Урале и в Сибири не хватало, мы приехали, а там работают девчата молодые и подростки 15-16 лет. В Краснотурьинске поволжские немцы большой алюминиевый завод построили, а военнопленные немцы - дома для рабочих. Они за проволокой жили, но пленные и поволжские отдельно, кормили их хорошо, условия лучше, чем у нас в плену были. Также лагеря с нашими заключенными были, в том поселке, где я жил в бараке, через проволоку жили заключенные. Человек 150 из нашего батальона на ТЕЦ отправили, остальные на завод попали - электролизниками, глиноземщиками. Часть отправили на лесоразработки. С декабря месяца 1945 г. по 1970 г. я работал электриком в г. Краснотурьинске, сначала на ТЭЦ, потом на в заводском цеху. Условия у меня как у бывшего военнопленного сначала были неважные, смотрели косо. Когда нас привезли, молодежь, особенно комсомольцы говорили: "Вы такие-сякие, изменники Родины!" Их же так воспитывали, у нас военнопленных не должно было быть. А кто воевал, их ведь много тогда было, в моем цехе 90% воевали, они нормально относились. Но к 50-м гг. начали люди из военнопленных в партии восстанавливаться, все нормально стало. Мне первую медаль вручили в 1965 г., "20 лет Победы в ВОВ".

- Когда Вам выдали паспорт?

- В 1946 г. я в первый раз в отпуск поехал, тогда и паспорт выдали. А так людей продолжали отсевать, выявляли, кто полицейским был, кто еще кем. Но расстрелов военнопленных не было, условия были нормальные для работы.

- Различалось ли отношение к пленным со стороны конвоиров немцев, румын, и добровольных помощников немцев, полицаев?

- Казаки, к примеру, были озлобленные к Советской власти, их же сильно репрессировали после Гражданской войны, многие пошли в полицию, но чтобы открытую враждебность проявляли, не было такого, но когда бежали - сразу стреляли наповал.

- Удавалось в лагерях помыться, выстирать одежду?

- Нет, какое там... Только на кострах вшей жгли, а то совсем невыносимо было. Вот когда уже в Опельне были, там немцы сами за нашей гигиеной смотрели, были в этом заинтересованы.

Викторов В.А. с женой, Викторовой З.С.

- Набирали ли немцы помощников из числа военнопленных?

- Брали, а как же. Много было тех, кто недоволен Советской властью, они сразу в полицию шли. Они в лагере хозяевами были, что хотели, то и делали. Был такой Жора, мордатый, из мест заключения, поэтому и стал полицейским. Так он специально ходил на работу, чтобы с нашими гражданскими девчатами встречаться, когда мы в Опельне работали. А девчонки тоже живые люди...

- Приезжали ли в лагерь представители РОА или НТС для вербовки в армию военнопленных?

- Было, обязательно. В 1944 г., когда они приезжали, нас выстраивали, начинают лекцию читать, рассказывают об условиях. Все русские, в немецкой форме, но немцев во время лекции рядом не было. В конце вопрос: "Кто желает вступить?" Но желающих уже не было, дело-то к концу шло. Так, поболтают-поболтают, и уедут. А в 1942 г., как в лагерь в Ростове попал, там слух ходил, что украинцев будут отпускать, так мы все как "украинцы" записались. Потом слух пошел, что казаков отпускают, так мы тоже в казаки записались. Вот так вот.

- Как тщательно военнопленные охранялись? Сталкивались ли Вы со случаями побегов?

- Побеги были. Но в Опельне быстро ловили, население же густое, сбежавших ловили, и или обратно в лагерь отправили, или в концлагерь, не знаю. А так побегов особенно не было, да и трудно убежать, охрана следила за этим. А в лагере в Славуте однажды вся охрана лагеря удрала, не знаю, как случилось. Я не видел лично, сказали, в партизанские отряды ушли. Если бы знали, мы бы тоже удрали, там втихомолку все было, будто никто и не удирал.

- Какие настроения были в лагере?

- Основное настроение одно - чтобы выжить. Но интересовались, как там наши войска, что на фронте. У меня земляк из Горьковской области переводчиком работал, вот он иногда шепотом рассказывал. А потом немцы уже тоже говорили: "Вот видишь, русские заняли город, людей казнили, издевались над немцами". Мы уже чувствовали, что подходят близко наши, вот-вот.

- Были ли среди заключенных скрывающиеся офицеры?

- Не слышал. У офицеров особые лагеря, там условия получше наших были. У меня друг, который лейтенантом в плен попал, после войны об этих условиях рассказывал.

- Какое у Вас было отношение к партии, Сталину?

- Хорошее отношение было. В лагере разговоров по этому поводу не велось, может, кто кучками и собирался, но я не участвовал. Хотя я встречался с такими, кто от Советской власти убегал, целыми семьями. Одна девчонка в Опельне встретилась, в моих годах была, так сразу сказала: "Мы в Россию не поедем ни в коем случае. Тут и останемся". Были недовольные, кого раскулачили, кого еще что-то там.

- Какое у Вас было отношение к пленным немцам?

- Хорошее. Они в Свердловске дома хорошие построили, дисциплинированный ведь народ. У них это столетиями складывалось. Нас как зачислили после освобождения в полк, мы начали у немцев в домах шарить. Так там каменный уголь в брикетиках был уложен, в ящичках, варенья и соленья в баночках, аккуратненько так стоят. Даже в богатых семьях носки худые поштопаны и лежат в шифоньерах.

С коллегами по цеху. Викторов В.А. крайний справа

- Какое отношение было у мирного населения, когда Вы возвращались в Россию?

- Поляки, те недовольны были, могли одного человека, если от колонны отстанешь, и убить к чертовой матери. А немцы себя вели тише воды ниже травы, они виноватыми себя считали, что воевали против нас. Поляки же и жители Западной Украины были мстительные.

- Сталкивались ли Вы с фактами физических наказаний заключенных за какие-то провинности?

- Один раз я отлучился с рабочего места, и меня искать начали, думали, что я сбежал. Так когда я вернулся, мастер меня за ухо схватил, а охранник прикладом несколько раз стукнул. В Ростове тоже всяко бывало, и били тоже, в основном полицейские. Баланду получаешь - он может тебя черпаком по башке ударить.