Мирзатунян Александр Богратович

Родился я в 24-м году, в городе Горис. Перед войной мы жили хорошо. С питанием не было ни каких проблем и мяса было в достатке и хлеба. Тогда каждый парень мечтал попасть в армию, служить в армии. Не секрет, что каждый, кто возвращался из армии был гарантировано обеспечен работой. Мы не любили тех, кто не попал в армию по болезни.

В день, когда началась война мы были в лесу. Днем вернулись домой и тут узнали, что война. Мы все были уверены, что через несколько дней наши пойдут вперед и немцев разобьют.

Конечно, кто постарше, те бросились в магазины скупать спички, соль, керосин. Вот жена у меня она из Еревана – она лучше знает. Вскоре ввели карточную систему.

В 42-ом году окончил среднюю армянскую школу и в этом же году был призван в армию.

Надо сказать, что из нашей группы в тринадцать человек только двое - я и мой один товарищ, кто так или иначе, немного понимали русский язык. Поэтому нас двоих направили в Краснодарское пулеметно-минометное училище, которое эвакуировали в Степанакерт.

Там мы изучали станковый пулемет «Максим». Кормили в училище хорошо. За девять месяцев из нас подготовили командиров взводов, присвоили звание «младший лейтенант» и отправили на фронт. Что я могу сказать о пулемете «Максим»? Это прекрасный пулемет, только… «немного» тяжелый. Во взводе у меня помимо него были немецкие МГ-34. Легкие, 14 килограмм, но сравнивать с «Максимом» их нельзя. «Максим» бьет точно, его можно установить на ночную стрельбу. В общем очень сильный пулемет.

Так вот окончили мы в апреле 1943 года. Начал воевать в русских частях, в 56-ой армии, но буквально через месяц нас отвели на пополнение 89-ой армянской дивизии, которой командовал Арташес Василян. Там я принял пулеметный взвод. У меня были такие солдаты, что вначале они больше знали о пулемете, о том как выбрать позицию, чем я. Но я быстро учился - теоретически я был готов, а практически они были посильнее. Знаешь, я не суеверный, но где-то в первых боях мы выбрали позицию с отличным сектором обстрела. Отрыли окоп, поставили пулемет. Ночью мне снится старик с белой бородой, в белых одеждах и говорит: «Слушай, ты куда поставил свой пулемет? Там сейчас бомба упадет. Переводи пулемет или налево, или направо». Я проснулся и приказал солдатам сменить позицию. Они возмутились, но я их заставил. Прошло не больше получасу, и бомба попала точно в наш окоп. С этого дня мои солдаты без пререкания выполняли все, что я говорил. Повторять было не нужно. Вот кроме этого случая ни каких примет или предчувствий я не испытывал.

Постепенно я завоевал авторитет и считался хорошим командиром. Меня уважали. В расчетах у меня были в основном армяне, но были и русские, двое азербайджанцев, пять узбеков. Никаких проблем на национальной почве не было. Вот о Сталине очень много говорят – но в одном, точно молодец, сумел национальный вопрос поставить на таком уровне! Узбек, армянин, азербайджанец – все были, как братья!

— Какая функция пулеметного взвода?

— Пулеметный взвод состоял из одиннадцати человек при двух пулеметах. В перерывах между боями пулеметная рота существовала как отдельное подразделение, а в бою повзводно придавалась стрелковым ротам. Основная задача станковых пулеметов - поддержка стрелковых подразделений. По уставу мы должны быть сзади стрелковых подразделений, но мы немного от устава отошли и были рядом со стрелковым подразделением, а иногда и впереди.

Первые бои под Моздоком были неудачные, с большими потерями. Дивизия наступала и вышла в долину. Снег, грязь, а обмундированы мы были неважно… Разведка доложила, что немцы отступили километров на пятнадцать-двадцать. А оказалось, что они всего в трех километрах. Мы остановились в коровниках, развели костры, начали сушиться. А тут немецкие танки… В общем дивизия была разбита. Мы три или четыре месяца стояли на переформировке. Василяна сняли и дивизию принял Нвер Сафарян. Воевали на Кубани, освобождали Анапу. После взятия Анапы дивизия шла в направлении Керченского пролива. В ноябре высадились десант в Керчи. Снова неудачно. Там война очень тяжелая была. Половину города взяли, а вторую не можем. Все хотели к какому-нибудь празднику – Новому году, 23 февраля… Потери большие. Там я с пулеметом своего взвода попал в окружение. Семь дней сидели отрезанными от своих , пока наши не подошли. Я только одного боялся - в плен попасть. Решил, что лучше я себя расстреляю, чем попаду в плен. Нам рассказывали что были случаи, когда солдаты связывали командира и перебегали на сторону немцев. Я этого боялся, но у меня в расчете, слава Богу, таких солдат не было. Не было ни перебежчиков ни самострелов. Позднее, в Польше, когда пришло пополнение из Западной Украины, двое пытались перебежать к немцам. Одного, хорошо помню, звали Панасюк. Их поймали и расстреляли.

Такой эпизод еще запомнился. В керченских катакомбах у нас были бани. Мои солдаты пошли мыться, а я остался наверху. А тут бомбежка. Мы всегда смотрели, куда летит бомба – довольно просто определить попадет она в тебя или нет. А тут было две группы самолетов. За одной я следил, а вторую не заметил. Бомба взорвалась недалеко и меня засыпало землей. Как потом мне рассказывали, солдаты, когда вышли из бани начали лопатами копать, там где я был, но не нашли и бросили это занятие. Но среди них был пожилой боец из моего родного города Гориса. Он продолжал копаться и отрыл меня. Я несколько дней лежал в медсанбате, поскольку был тяжело контужен. После войны мы всегда, когда летом приезжали в Горис, он приглашал к себе домой, всегда рассказывал этот случай и плакал.

Здесь же в Керчи я получил свое первое легкое ранение в область ключицы.

11 апреля 1944-го взяли Керчь и пошли на Севастополь. 7 мая перешли в наступление, а уже 12-го освободили весь Крым.

— Этот случай был в 44-ом году в Севастополе, когда мы брали гору Горную – это от Балаклавы километров в пятнадцати. Маленький блиндаж. Вошел туда уже темнело. Я не заметил, что в блиндаже прятался офицер, как потом выяснилось венгерской армии. Когда он меня увидел, бросил гранату и попытался выскочить из блиндажа. Я за ним. Осколками гранаты меня легко ранило в левую ногу. Поймали его. Он у меня на русском просит: «У меня мама, не стреляй» и так далее. Я говорю: «А когда ты бросал гранату не думал, что у меня тоже мама?» Нога очень болела , ну и злой я конечно был. Там в траншее и застрелил его. Это был единственный случай, когда я расстрелял живого человека.

После этого нас перебросили в Польшу. Почти шесть месяцев мы охраняли Майданек. В 45-м году дивизия вела наступление в направлении Франкфурта-на-Одере. Бои на Одерском плацдарме были очень тяжелые. Немцы постоянно атаковали, пытаясь сбросить нас в реку. Бои шли день и ночь. Даже минуты не было чтобы спокойно покушать. Там, на Одере 7 февраля 45-го года я был тяжело ранен. Пуля распорола мягкие ткани бедра. Рана была почти двадцать сантиметров длинной, но кость была не задета. Лечился в Энгельсе под Саратовом в госпитале 3453, начальником госпиталя был Проваторов, туда меня демобилизовали инвалидом второй группы…

Ну что еще сказать? Пулеметная рота подчинялась командиру батальона. Помню, у нас был Оганов – хороший командир, а полком командовал Карапетян. Вообще командиры не плохие были. Конечно кто-то лучше, кто-то хуже, но в основном заботились о жизни солдат

— В пулеметном расчете была взаимозаменяемость?

— Ну, а как же. Даже подносчики патронов могли замеить первый номер.

— А приходилось самому за пулемет ложиться?

— Конечно. Много раз! Личный счет я не вел. Да и как его вести, когда четыре пулемета как начинают работать Видишь, что падают. Лежат. Но чей он?

— Какая дальность стрельбы?

— Обычно стреляли на 400 - 500 метров. Групповая стрельба может быть на 1000-2000 метров. Очень редко использовали стрельбу через голову своих войск, навесным огнем. Это очень сложная стрельба.

— Вы говорили, что пользовались немецкими пулеметами?

— Во взводе были. Я помню, Ворошилов приехал в Керчь. Мы построились. Перед нами стоят наши пулеметы, за ними немецкие. А командир полка предупредил «Делайте так, чтоб он не видел немецкие». Но невозможно было это сделать. Ворошилов подошел к моему взводу. Я вышел, доложил: «Командир пулеметного взвода лейтенант Мирзатунян» - Ворошилов - «А где ваши пулеметы?» – «Вот, пожалуйста». Посмотрел: «Немецкие?», – говорит? – «Да. Наши солдаты хорошо ими владеют». - «Молодец. С немцами надо бороться не только своим, но их оружием»

В 44-м году мы получили новые пулеметы Горюнова. Это очень легкий пулемет был. Воздушного охлаждения. Ствол у него быстро накалялся - после 5-ти минут уже нельзя стрелять, а в «Максиме» там 4 килограмма воды всегда. Если даже не было воды, у солдат всегда с собой – было чем наполнить. Зимой правда тяжело – антифриза не было, а вода замерзает. у «Максима» очень много задержек. 15 задержек. Ну, плюс, когда немного это… намачивается, зимой тем более, уже не стреляет. А немецкие пулеметы – у них металлические ленты. И вот они спокойно стреляют. Набивали ленты руками – машинок не было.

— Самый опасный Ваш противник? Что именно, ну, то есть, какое немецкое оружие, в основном, направленное на Вас?

— Для пулеметчиков - это минометы и снайперы.

— Боекомплект пулемета – сколько коробок примерно было?

— Примерно – 10 коробок по 250 патронов, но у меня всегда было 20-25, потому что мы очень много стреляли.

— Щиток пулемета это полезная вещь или демаскирующая?

— Щит – очень полезная. Конечно, если в прорезь пуля попадет, то пулеметчика убьет, вообще, он очень помогает и много жизней спас. Мы никогда его не снимали.

— Ложные позиции делали?

—Ложные нет, а вот запасные обязательно.

— Когда нужно менять позицию?

— Когда допустим противник меняет направление наступления. Начал в одном месте, а потом переносит усилия на другое. Тогда приказывают передвинуть пулеметы вперед или на фланг в зависимости от местности, но не назад. Назад никогда не разрешали.

— В наступлении как пулемет перетаскивали?

— Мы всегда стараемся не отставать от стрелков. Если они залегли, то наша задача подавить огневые точки. Пулемет перекатывали на руках. Веревку для перекатывания не использовали. Приходилось мне и на марше таскать. Видишь солдат уже не может… Тогда берешь его ношу. Самое трудное - это тащить тело пулемета.

— Личное оружие у вас было?

— У меня был бельгийский «Маузер». Прицельная дальность 800 метров, 15 патронов в обойме. Привез его домой, но отец выбросил в выгребную яму. Зачем привез? На память. А потом уже, когда увидел, что за это могут тебя и посадить, хранил его в секрете. После войны я из него не стрелял, но носил всегда. Потому что от Еревана до Степанакерта тогда на дорогах всякие люди встречались. И я был готов его применить в случае необходимости.

— Как награждали?

— Я помню у нас в Горисе стояли русские части. Мы вместе иногда играли в волейбол. Один майор носил Красную Звезду. Знаете что такое Красная Звезда?! Мы специально ходили за этим майором, посмотреть на орден! Когда мы взяли Тамань, я получил свой первый орден Красной Звезды! За Керчь, Севастополь и Одер я получил три ордена Отечественной войны.

В дивизионной газете «Красноармеец» была статья. Называлась «Храбрость командира». Там написано было как я поймал гранату на лету и бросил ее обратно. Ну конечно ничего я не ловил. Мы залегли под огнем, хотели подняться, а тут граната и практически мне на колени упала и я ее машинально обратно кинул. Так эту газету со статьей наши ребята отправили в Горис. Отцу в райкоме дали пшеницу и еще что-то – отметили героический поступок сына.

— Обмундирование какое было?

— Вначале были английские красные ботинки с обмотками. Потом обзавелись сапогами. У офицерского состава были хромовые. В Польше нам на заказ пошили.

— Офицерский доппаек давали?

— Да. Отдельный паек офицерский был. Получали его ежемесячно. Я его делил с солдатами. Я не курил в жизни, но нам дали хороший. Ну, я его раздавал всем солдатам. И печенье было, и шоколад, и так далее. Все раздавали, мы все вместе ели.

— Деньги платили?

— Обязательно. Я деньги посылал сестре по почте.

— Ординарец у вас был?

— Официально – нет. Не положено. Но был, солдат который выполнял этот роль, помогал мне.

— А где, в основном, спали?

— В первой линии - в окопах, а если отводили, то в домах. Под Керчью днем дождь, грязь, а ночью мороз. Вдвоем спали в окопе. Одну шинель вниз, а второй укрываешься. Утром просыпаешься – встать не можешь. Шинель за ночь примерзла к стенкам окопа. Потом мы у немцев научились делать в окопах ниши. В них и спали. Даже если мина попадала в окоп, то в такой нише тебя не ранит, только землей присыплет. В основном спали днем, а ночью постоянно дежурили, постреливали. Немцы много стреляли ночью. Мы намного реже.

Но конечно, готовили пулеметы и для ночной стрельбы. Сектора определяли, колышки забивали, чтобы не дай бог по своим не попасть.

— Кормили хорошо?

— Кормили очень хорошо. Но вот в Керчи несколько дней сидели голодными. Разведка доложила, что немцы получили посылки – по десять килограмм с желе, шоколадом, теплыми вещами. Ну, командование организовало наступление на первую траншею. Отбили эти посылки. Подкрепились.

— Вши были?

— Конечно. И в училище и на фронте. Как боролись? Когда отведут во вторую или тетю линию там баня, прожарка. Зимой они еще не так двигаются – холодно, а летом житья не дают.

— Какие-то трофеи брали?

— Я был против трофеев. Ничего не привез оттуда и посылки не посылал. Ну, мои солдаты, когда я был уже ранен, отправлен в госпиталь, от моего имени послали посылку моей сестре.

— Вот Вы лично воевали за что? За Родину, за Сталина, за партию?

— Мы лично воевали за Родину. И я скажу, что Родину мы понимали, как Сталин. Это не отдельно было. Вот во время войны, чтоб кричали за Сталина и так далее, таких вещей я не видел. Может быть в других частях было, но у нас такого не было, всегда за Родину. Еще скажу, что я, конечно, понимал, что мы воюем и за Армению, но Родиной для меня был Советский Союз.

— Женщины на фронте были?

— Были медики, но стрелков у нас не было. отношение к женщинам на фронте было всякое. От хорошего до страшного.

— ППЖ от какого уровня командира начиналось?

— От командира полка и выше.

— 100 грамм давали?

— Свои 100 грамм я выпивал, только когда отводили с передовой. Почему? Потому что, когда Керчь брали, перед нами была 83-я морская бригада. Они так напились, что город они захватили, а потом оставили. Когда в госпитале в Польше лежал, нам принесли где-то добытую водку. Нас тринадцать человек в палате было. Водку они раздали, начали пить, а я не стал. Эти двенадцать человек отравились и умерли. Что тут началось! Начал меня СМЕРШ пытать: «Почему не пил?» - «Слушайте», – я говорю – «Я вообще не пьющий. Плохо себя чувствовал и не стал пить». Допрос, допрос, допрос. Надоело! Отстали, только когда в другой госпиталь перевели.

— Ваше отношение к немцам?

— Я с детства очень любил читать. Много читал Гетте и Шиллера. Немцы для меня были народом Шиллера. А на фронте ведь как - ты не убьешь – тебя убьют. Я, кроме того случая, пленных не убивал, хотя ненависть была… Особенно после того, что я увидел в Майданеке. Я никогда не думал, что немцы могут быть такими зверьми. Это был просто ужас! Некоторое время после этого я хотел всех немцев уничтожить! Вот такой была ненависть был после этого лагеря! Но после войны я поступил в институт иностранных языков на немецкий язык.

— Вот во время отдыха, вообще что делали?

— Ну, отдыха такого как – нет, не бывало. Просто из первой линии нас перебрасывали в тыл на переформировку. После взятия Севастополя, меня послали на 10 или 15 дней под Ялту в бывший пионерский лагерь, который немцы переоборудовали в санаторий для офицерского состава, а потом его и наши сделали санаторием. Причем на полк была всего одна путевка и ее дали мне. Что сказать. Белые одежды, отдельные палаты индивидуальное меню, на ужин шампанское или водка. Рай…

— Когда вошли в Германию, с местным населением какие отношения были?

— Я никогда лишнего себе не позволял. Когда они видели, что мы к ним хорошо относимся то и они стали к нам хорошо относиться. Они сначала думали, что у коммунистов должны быть рога, даже один раз спросили где мои рога, но я ответил, что у меня их нет.

— Ваше отношение к политработникам?

— Ну, у нас политработники очень хорошие были. Замполит батальона Оганесян. Вот он настоящий политработник. Настоящий! Он всегда был на первых окопах! Во время наступления, я помню, сколько мы не были в наступлениях, он был всегда в стрелковых частях! Сейчас ему 91.

— Что в вашем понимании «хороший командир»?

— Хороший командир должен прекрасно знать свои обязанности, матчасть. Я помню, когда принимал взвод, так мои солдаты, наверное, не то чтобы проверить попросили: «Товарищ лейтенант, сальник надо перемотать. Ну, я быстро перемотал, как следует. Кроме того командир должен знать душу каждого своего солдата. Никогда нельзя издеваться, показать, что я командир – ты солдат. Надо держать дистанцию, но не заноситься.

— А что такое «хороший солдат»?

— Хороший солдат тот, который, владеет материальной частью пулемета, дисциплинирован и выполняет все приказы командира. Вот он настоящий солдат. Но, командир должен, конечно, такие приказы отдавать, чтобы не навредить.

— Вы всю войну прошли командиром взвода?

— Фактически я был командиром роты, но я не хотел, чтоб меня оформили, как командиром роты. Потому что я хотел, после войны быстрей демобилизоваться. И от званий я всегда отказывался. Не хотел служить.

— А воевать нравилось?

— Нет! Нет! Мы всегда думали так: вот сейчас Керчь возьмем и все, закончится война для нас. Ну так сначала Керчь освободили, потом Севастополь.

— Надеялись, что выживете?

— Нет. Из наших никто даже не думал, что он останется живым. Никогда мы это не думали. Никогда! Все понимали, что убьют, если не здесь, так там. Но чем дальше шла война, тем больше появлялась надежда, что останешься в живых. Вот тут стало тяжелее воевать.

— Из тех, с кем Вы начали в 43 году, к 45-му году кто-то остался во взводе?

— Да, но не много. Несколько человек.

— Когда в госпиталь попали настроение какое было?

— Когда в госпиталь попали, мы уже знали, что война кончится скоро. И когда нам говорили, что уже взяли Берлин, капитуляция, у нас в госпитале лежали и «жуковцы», и «рокоссовцы», и «коневцы». И вот, среди раненых началась рознь: «Это наша победа, это мы победили!» А другие говорят: «Нет, это мы победили!» И дело дошло до того, что костылями начали драться. Половина раненых снова получили ранения.

— Война для Вас самое значимое событие в жизни? Или все-таки нет?

— Я перед сном войну от начала до конца прокручиваю: «Вот училище, фронт, госпиталь, домой». Только потом засыпаю. И знаете, я вот так думаю – если бы не было этой войны, мы бы очень мало знали. Война нам открыла глаза и в политическом смысле, и в экономическом смысле, расширила кругозор.