Беляев Федор Иванович

Родился 18 марта 1922 г. в г.Орша Кемеровской области. В Красной Армии - с июля 1941. Воевал полковым разведчиком на Центральном и Прибалтийском фронтах (150-я, впоследствии 22-я гвардейская добровольческая Сибирская стрелковая дивизия). Имеет три особо ценных "языка". Был контужен. Награжден двумя орденами Красной Звезды, медалями "За отвагу", "За боевые заслуги", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг". С 1948 г. - в запасе. С 1953 г. - в органах МВД. В 1957-64 гг. - заместитель и затем начальник отдела милиции г.Нарва в Эстонии. С 1964 г. - в запасе. Майор милиции. Работал позднее в Нарве на заводе "Балтиец". Живет в принаровской деревне Князь-Село (северо-восток Эстонии).

И.Вершинин. Федор Иванович, начнем нашу беседу с твоей родословной. Ты родился в Кемеровской области. Значит, твои предки были кореными кемеровцами?

Ф.Беляев. Из предков я застал лишь мать отца и отца матери, которые вскорости умерли. Но мне известно, что отец родился в 1897 году. В Кемеровской губернии он оказался в 1909 году. Дело в том, что в то время проводилась знаменитая аграрная реформа Петра Ильича Столыпина. Смысл ее заключался в том, что малоземельным крестьянам царское правительство бесплатно раздавало в Сибири земли. В возрасте двенадцати лет со своими родителями тут оказался и отец. Когда он сюда прибыл это был не город, а всего лишь село Прокопьевское. Кстати, точно таким же образом на Кемеровщине оказались и моя мать, которая была одногодкой отца.

И.Вершинин. Что заставило отца выбрать именно профессию шахтера?

Ф.Беляев. Наша семья состояла из девяти человек. Из детей самым старшим был брат Семен, он был 1920 года рождения, потом шел я, с 1922 года рождения, затем шли братья Сергей, Андрей и Витя, сестры Валя и Нина, которые по возрасту были намного младше нас. Первое время отец работал простым рабочим на железной дороге по прокладке ветки Запсибкрая. Когда же в 30-е годы в Кузбассе начали открываться шахты, он воспользовался случаем и пошел работать на шахту слесарем-подземником. В то время это была единственная возможность прокормить семью. Ведь на шахте выдававли карточки (в то время в СССР существовала карточная система), при помощи которых можно было получить хоть какой-то кусочек сливочного масла. Отец получал свой шахтерский паек, но он был настолько мизерным, что был как бы в расчете на него самого. Конечно, он никогда не оставлял всего этого себе, а выкладывал на общий стол.

И.Вершинин. Как семья Беляевых спасалась от голода?

Ф.Беляев. Я и сейчас могу назвать до тридцати наименований трав, которые были съедобными. Всеми ими мы питались в той полуголодной нашей жизни. Помню, ели одуванчики, ходили специально за такими сибирискими растениями, которые растут только в Сибири, как дудка, лебеда, калба. Калба, например, была растением наиболее родственным к луку. Бывало, нарвемся и наедимся этих растений, а к вечеру пучит от боли животы и ужасно хочется есть.

И.Вершинин. А жили в каких жилищных условиях?

Ф.Беляев. Наше жилище располагалось на окраине шахтерского города. Дело в том, что однажды отцу удалось выписать бракованные шахтные стойки. Из таких небольших креплений он и соорудил небольшую хижину для нашей семьи. По своей площади строение было очень тесным. В нем была всего-навсего одна просторная комната и кухня. На кухне нам, детям, позволялось только кушать, спали же мы все, в отличие родителей, на деревянном полку. Только родители спали на единственной кровати, которая была в нашем наличии.

И.Вершинин. Не тяжело было в таких условиях тебе еще учиться в школе?

Ф.Беляев. Из-за таких условий я пошел в школу лишь с девяти лет, так как по нашей бедности нечего было одевать. Потом мой старший брат Семен начал пробавляться заработками. Работа его заключалась в приемке от крестьян скота - был он обыкновенным приемщиком, но потом дорос до заведующего. Потом пришлось идти работать и мне. Оставив учебу после шестого класса, я поступил учеником счетовода в транспортный отдел торговой районной организации "Прокопторг". Когда же бухгалтера призвали для прохождения службы в Красную Армию, меня назначили бухгалтером-расчетщиком. Работал в этом качестве до начала Великой Отечественной войны.

И.Вершинин. Проводилось ли в вашем районе раскулачивание?

Ф.Беляев. Один такой случай запомнился. Одного человека, который работал вместе с отцом на шахте, репрессировали за то, что работая на шахте он имел поросенка и корову, облагавшимися налогами. Видимо он не уплатил налоги. В то время существовал закон: не уплатил налоги - подлежишь раскулачиванию. Жуткий это был период времени, такой непонятный и страшный.

И.Вершинин. Какое самое яркое впечатление сохранилось от детства?

Ф.Беляев. Такое событие в моей детской жизни действительно было. Это было празднование десятилетия города Сталинска-Новокузнецка и его металлургического завода в 1932 году. Так как мы с городом были по возрасту одногодки, то и мне в то время было десять лет. Если следовать по железной дороге, то от нашего Прокопьевска этот город находился в 25 километрах. А случилось это так. Приятель моего отца Семен Халанов, когда-то работавший с моим отцом на шахте, переехал и устроился на этом самом металлургическом заводе. На юбилей этого города и завода он и пригласил моего отца.

Когда встал вопрос о том, кого отцу взять с собой, в семье отдали предпочтение мне, так как я более-менее спокойный был по складу своего характера. Я, конечно, с удовольствием на это согласился. Там Халанов со своей женой Дашей накрыли по русскому обычаю стол, покормили нас, потом отец с приятелем немного выпили. А после того они пошли на завод и взяли меня с собой. Впечатления от завода были невероятными! Помню, когда пришли на завод, мне стало очень страшно: какие-то подъемные краны, паровоз везет по платформе железной дороги какое-то большущее раскаленное железо, неимоверная жара. Короче говоря, в памяти остались только "страсти"! Так что я там был в 1932 году.

И.Вершинин. Где и как тебя застало известие о начале Великой Отечественной войны? Насколько оно было для тебя неожиданным?

Ф.Беляев. Известие о нападении для нас не явилось полной неожиданностью, так как мы давно ждали этой войны. Что война не за горами, мы хорошо понимали. Отец нам говорил: "Война обязательно будет, и обязательно с немцами!" Причин для таких разговоров было достаточно. Неподалеку от нашего домика проходила железная дорога. Перед самым началом войны по ней постоянно следовали эшелоны с военными грузами на Запад. Каким бы образом их бы не маскировали, мы прекрасно понимали что это означало, что скоро начнется война. Вышло так как мы и предполагали. Но о самом нападении мы узнали не сразу, так как в нашем глухом районе не было даже радиорепродукторов. Как говорится, окраина есть окраина!

И.Вершинин. Как семья восприняла это известие?

Ф.Беляев. Конечно, с чувством глубокой скорби. Но с другой стороны - призваться в армию и попасть на фронт было в то время, пожалуй, единственной возможностью выжить во времена голода. Огромный патриотизм подгонялся, таким образом, еще и голодом! "Надо в армию, - решил я для себя. Там будет видней что к чему". И как только появилась такая возможность, то я, в свои неполных девятнадцать лет, пришел военкомат и сказал: "Возьмите меня в армию!"

Бойцом Красной Армии я стал 20 июля 1941 года. Таким образом я оказался первым из всех членов семьи, кому удалось попасть на фронт. Немного позднее призвали моего старшего брата Семена. Он около года провоевал на фронте, но потом погиб. Младший брат тоже был призван в армию во время войны, но застал всего лишь ее конец, успев повоевать с Японией летом 1945 года. Другие из-за малого возраста повоевать так и не успели. Не взяли на фронт и отца, из-за имевшейся брони, оставив работать шахтером. Так как всех мужчин призвали работать в армию, работал он на шахте с неопытной ребятней, из-за чего постоянно случались аварии. "Ты не представляешь, - писал он мне из Прокопьевска, - с каким бы удовольствием я отправился бы на фронт".

И.Вершинин. Призвавшись в армию, ты попал в учебную часть. Чем эти годы запомнились?

Ф.Беляев. Мы служили в в Новосибирске в так называемой "учебке". Проходили, короче говоря, "курс молодого бойца". Что мне там запомнилось? Гоняли нас там день и ночь. Редко когда удавалось уснуть. Ведь история повторялась изо дня в день! Набегавшись за день, мы ложились спать, но проходило немного времени, как вновь подавалась команда: "Трево-ога! В ружье!" После чего мы мчались угорелыми, быстро наматывали старые портянки, строились и затем бежали три километра по булыжнику. Когда же мы подбегали к пивному заводу, за которым находились большие холмистые рощи, следовала новая команда: "Развернуться и окопаться!" Сначала эта служба казалась нам, людям в общем-то гражданским, непривычной, но потом освоились. Эта служба стала нашей первой закалкой!

И.Вершинин. А на фронт как попал?

Ф.Беляев. Однажды, когда мы честно продолжали свою службу в Новосибирске, в наше учебное подразделение прибыло какое-то высокое начальство за пополнением для добровольческой Сибирской дивизии, которая тогда только что была сформирована. Тогда в первый раз я и услышал об этом соединении. Называлась она так: 150-я добровольческая Сибирская стрелковая дивизия, как тогда еще модно было говорить, имени Сталина. После этого нас и отправили на фронт. Но нам, обыкновенным солдатам, не было никакого дела до этого приказа. Мы жили следующими словами: "Нас послали, мы пошли!" После этого на станции Юрки Кемеровской области нас погрузили в телячьи вагоны и повезли куда-то к Москве, а выгрузили уже в одном из районов Подмосковья - Люберцах (теперь это один из районов Москвы). Там мы сразу прошли дополнительную формировку. Около двух месяцев, видимо, из-за какой-то неразберихи в командовании, нас не вводили в бой.

За это время мы буквально были засыпаны вражескими листовками на русском языке. (В то время еще не существовало Русской Освободительной Армии А.А.Власова. Видимо, это была работа так называемых хиви - русских добровольных помощников Вермахта. - Примечание И. Вершинина). "Вас предали, вас загнали в угол, вы отсюда не выберетесь, поэтому переходите на сторону немецкой армии", - говорилось в этих листовках.

И.Вершинин. И когда началось твое боевое крещение?

Ф.Беляев. Настоящая окопная война началась в конце осени 1942 года (дивизия была введена в бой 6 октября 1942 г. Примечания И.Вершинина), когда нас бросили под город Белый Калининской области. Бои там были очень ожесточенными. Мы ожидали наступления на Москву. На протяжении 100 километров были перерезаны все основные магистрали, от станции Селижарово до самого фронта. В этих боях, между прочим, нам пришлось побывать и в окружении, из которого выбирались тринадцать суток. Этим окружением дивизия поплатилась за свое активное участие в боевых действиях, из-за чего прижались ее тылы. Она наступала по центру, справа же и слева от нее вели наступление Алтайская и Красноярская бригады. Потери в этих боях мы понесли огромнейшие. Позади нас был лесной массив. По существу же, выходя из окружения, когда стало ясно, что продвижения больше нет, мы начали вести бой в обратном направлении. После выхода из окружения "оголенная" дивизия попала на переформировку. Мне, помню, за эти бои вручили первую награду - медаль "За отвагу", которая очень ценилась солдатами.

И.Вершинин. Чем солдаты кормились в период нахождения в окружении?

Ф.Беляев. Перед самым окружением нам выдали трехусуточные сухари, которыми мы все это время питались. Были большие проблемы с продовольствием. Помню, у нас даже кололи на мясо лошадей, мобилизованных в армию.

И.Вершинин. А как ты попал в разведку?

Ф.Беляев. Это произошло уже в 1943 году. Но поскольку роста я был невеликого, меня отобрали в группу прикрытия. В группу же захвата брали, как правило, более высокорослых и крупных телом солдат. Долгое время был командиром отделения. Потом уже, где-то к концу войны, я дослужился до помощника командира взвода разведки. Я избегал всех этих повышений, так как не рассчитывал оставаться в армии...

И.Вершинин. На твоем счету сколько было "языков"?

Ф.Беляев. Вообще-то взятие "языков" было обязанностью группы захвата, а не прикрытия. Тем не менее, несколько "языков" на моем счету все же было, в том числе и три, насколько я мог это уяснить, особо ценных. Многие награды я получил именно за эти "языки". Помню, как-то под Ельней нашей группе удалось захватить одного штабного писаря. На допросе он дал какие-то очень важные сведения. Мне сразу после этого вручили орден Красной Звезды. Уже потом, где-то в боях за Ригу, я получил второй орден Красной Звезды, потом медаль "За боевые заслуги".

И.Вершинин. За годы войны, насколько мне известно, отличилась и сама дивизия...

Ф.Беляев. Как раз после боев под Ельней ей было присвоено гвардейское звание. Таким образом, она стала 22-й гвардейской добровольческий сибирской стрелковой дивизией 19-го гвардейского корпуса. Впоследствии она освобождала города Великие Луки, Гжатск, Красногородск, Ригу, закончив войну на Курляндском полуострове в Латвии.

И.Вершинин. Вернемся к прежним боям. Чем тебе запомнились бои под Ельней?

Ф.Беляев. Эти тяжелые бои начались сразу после нашего выхода с окружения. Там были с нашей стороны применены такие новшества, которых я больше нигде не видел. На этом участке фронта создалось тяжелое положение. Когда нашими войсками немцы были выбиты из первой траншеи, они перекатились во вторую. Когда их вынудили покинуть вторую, они перекатились в третью. Когда же их стали выбивать из третьей, они вместо дальнейшего отступления, так как дальше окопов не было, перенесли свой огонь на третий ряд траншей и заняли снова свою прежнюю позицию. В этих боях наш состав понес большие потери. И тогда в бой были введены батальон "панцырников" и рота штрафников.

И.Вершинин. Федор Иванович, а что ты вообще можешь сказать о штрафниках?

Ф.Беляев. Они настоящими были уголовниками! Мне приходилось с ними общаться. Помню, как у одного офицера они украли хромовые сапоги. А каких вещей только они не вытворяли перед боем! Вплоть до того, что занимались различным мушеловством и делали печати. Правда, в основном они делали свои эти дела мимолетом, так как времени свободного у них было немного. Относились мы к ним неплохо, даже с искренним интересом. Перед боем они нам говорили: "Считайте, что мы тоже не штрафники!" Как я понимаю, перед ним ставили такие задачи: вот, слазите на сопочку и вступите в бой с немцами. Кто останется жив - будет зачислен в обыкновенные войска, уже рядовым и с погонами (погоны штрафники не носили. - Примечания И.Вершинина). Все это дело воспринималось ими с восторгом, так как они понимали, что большего наказания по отношению к ним не применят. Оставшиеся в живых отправлялись в различные подразделения. В одно подразделение посылать сразу несколько бывших штрафников считалось предосудительно.

И.Вершинин. А панцырники кто были такие, как вообще вели себя бойцы этих отдельных штурмовых батальонов?

Ф.Беляев. По своему официальному положению и по роду своей деятельности они имели некоторое сходство с современным спецназом. Экипировка их отличалась от нас тем, что под гимнастеркой они носили в наиболее уязвимых местах железные щиты. Их вводили в бой, когда на каком-либо участке фронта создавалось тяжелое положение.

И.Вершинин. А чем запомнилось пребывание под Великими Луками?

Ф.Беляев. После боев под Ельней наша дивизия стояла где-то под Оршей, откуда со всем корпусом нас перебросили под Великие Луки. Такая необходимость была вызвана немецким наступлением в этом районе, в результате чего город наши удержать так и не смогли. Но когда прибыли мы на место, город был к тому времени вновь освобожден. Кстати, в рядах нашего корпуса примерно в этих рядах совершил свой подвиг Александр Матросов. Правда, был он в 254-м гвардейском полку 56-й дивизии. Когда он погиб, у нас об этом было специально объявлено в корпусе.

Прибыв в этот город, увидел я здесь следующее. На берегу реки Ловать была вырыта траншея, шириною в два метра, которая бьла полностью заполнена телами наших солдат. Позднее она превратилась в братскую могилу. Немцы же были сложены штабелями и приготовлены для погребения. Сам город был разбит до основания и лишь на окраине виднелись кое-какие маленькие домики.

И.Вершинин. Дальше где проходил путь?

Ф.Беляев. Собственно, в Великих Луках мы пробыли недолго, так как очень скоро немцы снова начали напирать на нас. Тогда мы захватили Гжатск, потом воевали под Красногородском - небольшом городке в Калининской области, расположенном на берегу реки Великая. На другом берегу этой реки была Латвия, на территорию которой мы вскоре переправились, захватили Мадону, потом Юрмолово - красивую деревню на возвышенности с дачными домиками. Ригу мы уже брали без особых сопротивлений.

Старший сержант Беляев, сидит справа 1944 г., Курляндия

И.Вершинин. Где ты встретил окончание Великой Отечественной войны? Было ли это известие для тебя полной неожиданностью?

Ф.Беляев. Мы в это время находились на Курляндском полуострове в Латвии. Но о том, что война вот-вот закончится, мне стало известно немного раньше, чем это произошло 9 мая 1945 года. Единственное, что немецкие войска к тому времени еще не капитулировали, так как ожидали команды из Берлина. Переговоры уже начинались. Наше командование уже выходило на переговоры с противником, в том числе и паламентеров высылало. Немцы говорили: "Мы знаем то, что война проиграна. Но нет приказа, и мы не имеем права". В отличие от нас, они были очень дисциплинированной людьми.

И.Вершинин. Как отмечали праздник 9-е мая?

Ф.Беляев. Радость была невероятной. Кто майор, кто капитан, кто рядовой - все друг с другом целовались, обнимались, кувыркались. Помню, прибывая в такой радости, кто-то мне сказал: "Пойдем к немцам. Посмотрим, чем они там занимаются". Я, в частности, и еще два-три человека к ним пошли. Когда же мы пришли, у них как раз начинался обед. Они нас пригласили и стали угощать из своего немецкого котелка. На первое у них была варенная картошка с луком и какими-то концентратами, на второе - макароны. Увидев такую еду, мы расхохотались от души. Нам никогда вареного не давали, а если и давали, то, как правило, макароны со свиной тушенкой, которую мы получали из Америки по ленд-лизу. Немцы по сравнению с русскими очень мало едят!

И.Вершинин. Ну а об этом окончании оглашено было, конечно, сразу?

Ф.Беляев. Это произошло немного раньше всего этого общего ликования. Все фронтовые рации политотделов были включены и непрерывно работали. В том числе и работали в период капитуляции. "Переходить так, так, так, группами: рота, батальон, полк, дивизия, - говорилось по рации, а заканчивали призывом: - И чтоб обязательно приветствовать русского солдата невзирая на чины!" Поэтому если в строю этих военнопленных был немецкий офицер, он обязательно отдавал нам честь. Как и офицеру, в такой же равной степени и солдату. Безобразий никаких не было! Я не помню такого, чтобы кому-то хотелось подраться с безоружным немцем.

И.Вершинин. От многих фронтовиков приходилось слышать, что страх на фронте испытывал каждый. Что ты по этому поводу можешь сказать?

Ф.Беляев. Когда мне кто-то говорит: "О-оо, не испытывал на фронте страха" - это неправда. В боевой обстановке страх всегда присутствует. Но в нашем случае это страх практический и разумный. Другое дело, что бывает страх панический. Помню, когда нас впервые перебросили на фронт и разместили на аэродроме под Раменкой, немцы разбомбили нас вдребезги. Мы были там, что называется, серенькие-пресеренькие, не нюхавшие никакого пороху. Там, по крайней мере, в свои 19 лет картинку я для себя представил следующую: "Убьют - это обязательно, но вот сегодня или завтра - этот вопрос".

По другому мы не могли видеть своего будущего. Ведь мы не успели еще как следует окопаться, как на нас налетели немецкие самолеты. Они разбомбили только что сделанную нами щель вдребезги. Кто находился в наиболее выгодном положении, в числе которых оказался и я, сохранили себе жизнь. А 11 человек сразу оказались мертвыми. Не успели мы на другой день снова окопаться, как немцы произвели еще один налет. Теперь уже они сбрасывали противопехотные мины с крылышками. Смотришь на них и думаешь, что все на тебя летит. Когда соскакиваешь на другое место, оказываешься в том же самом положении.

Потом, когда мы вышли из окружения в районе города Белый, прошли эту боевую школу, то с легкостью преодолевали этот страх. Мы знали схему движения этих бомб, знали, когда нужно укрываться, чего следовало бояться и остерегаться. И молодым же, совершавшим наши прежние ошибки, переживавших ту же безысходность, говорили: "А че ты прячешься? Раз он подошел - это все равно не твоя бомба, а вон где!"

И.Вершинин. В атаку шли с призывами "За Сталина", как сегодня об этом говорят...?

Ф.Беляев. Отношение к Сталину, как и ко всему патриотизму, у нас было исключительным. Мы его считали лучшим вождем всего мира и пролетариата. Но, откровенно говоря, выкриков "За Сталина" во время атак я не видел. Не до этого, как говорится, было. Просто кричали: "В атаку!" А что касается патриотизма, то, например, в нашем рабочем городке он был исключительным. Не знаю, как с этим дело обстояло в других местах, но в наших местах настрой был следующим: раз война, значит, все идем воевать на фронт. Возможно, какие-то отдельные люди были, не разделявшие таких наших воззрений. Но о том, чтобы было массовое уклонение от призыва в армию, не могло идти и речи.

И.Вершинин. Каким было отношение к фашистам на фронте?

Ф.Беляев. Отношение к неприятелю было очень агрессивным и недоброжелательным. Считалось: враг есть враг. Но еще большую нетерпимость у нас проявляли к власовцам, так как это были не просто враги, но и предатели. Расскажу следующий случай, который произошел в моем присутствии. Однажды, возвращаясь с задания, мы захватили в качестве "языка" одного власовца. Человеком он был пожилым в моем понимании, так как ему было за пятьдесят лет, и вся его деятельность, насколько я понял, заключалась в том, чтобы подвозить снаряды. Когда мне пришлось его конвоировать, я ему сделал предупреждение: "Если вздумаешь сделать шаг сюда, шаг туда - застрелю на месте". Тогда это в армии было общим положением.

И вот, когда мы поравнялись с повозкой, на которой ехал какой-то солдат, тот солдат посмеялся: "Ну что, фриц, попал в лапы?" Тогда этот власовец сказал: "Братец, какой я фриц? Я ж чисто русский". Тот, недолго думая, полосанул его в голову. "Что ж ты делаешь?" - возмутился я на солдата. Но он уже успел ему пробороздить. Я этому власовцу и сказал: "Дальше пойдем и если ты скажешь, что ты русский, мне тебя не довезти будет. Я вынужден буду сам с тобой разобраться". И когда привезли его к месту назначения и кто-то из нас спросил: "Ну что, русский?", он промолчал.

И.Вершинин. Значит, ненависть к власовцам была такой лютой?

Ф.Беляев. Конечно, и в гораздо большей степени, чем к немцам. Случалось такое, что прежде чем довести к месту, власовца порядком изобьют, а потом доставят. Отношение к ним было очень враждебным.

И.Вершинин. Как складывались отношения с командирами?

Ф.Беляев. Единственное что я могу по этому поводу сказать, что с их стороны никаких претензий ко мне не было, так как я, в отличие от многих, был более дисциплинированным.

И.Вершинин. А с комиссарами какими были отношения?

Ф.Беляев. В отличие от строевых командиров, их отношение к нам было более гуманным. Они позволяли солдатам любые действия. Могу рассказать даже один похабный случай из своей жизни. Когда мы вышли из окружения под Белым, начали отбирать солдат для вступления в Коммунистическую партию. Такое предложение поступило и ко мне, хотя комсомольцем я стал относительно недавно, тоже в армии. "В партию - так в партию!" - решил я для себя. Заполнил соответствующие документы. Потом вместе с комиссаром меня пригласили в блиндаж для принятия в партию. Я окреп сразу. Но тут особая комиссия начала неожиданно совещаться. "Товарищ Беляев! - обратились ко мне. - Извините, тут доделку нужно сделать". Совсем не подумавши, я сказал: "Аааа, бардак - везде бардак!" Как говорится, завернулся и пошел. Никто мне ничего не сказал. Уже потом, восстановив все эти документы и сделав поправки, меня в повторный раз пригласили для принятия в партию. После поздравлений комиссар подошел ко мне и сказал: "А вот такие выражения высказывать в политотделе нельзя! Что это за бардак?" "Так что пригласили и отправили ни с чем?" - оправдался я. Но этот случай, когда я высказал такую подлость, мне особенно запомнился.

Вообще-то комиссары были связующим звеном между командным и рядовым составами. К ним мы могли в любой момент обратиться! Они свободно подходили к солдату для разговора. Строевые командиры, в отличие от них, этого не могли себе позволить, считая своим долгом все делать в строгом соответствии с уставом.

И.Вершинин. Каким было поведение особистов на фронте?

Ф.Беляев. К сожалению, сегодня сложились извращенные понятия о военной контрразведке. Конечно, я помню тот произвол, который у нас творился с 1932 по 1937 год, когда проходили массовые аресты по Сибири. Однако что касается работы органов СМЕРШ, то могу сказать, что специфика их работы была такова, что их отношение должно было быть предвзятым. Однако всей тонкости их работы мы не знали. В основном они проводили свои мероприятия по отношению к офицерам, нежели к солдатам, и по-моему, в большей части к командному составу более высокого ранга. Так что к нам у них никаких претензий быть не могло!

И.Вершинин. Такой необычный вопрос: а глупости на фронте хватало?

Ф.Беляев. Собственно, нередко из такой глупости состояла наша фронтовая жизнь. Приведу пример. Идем мы как-то на одно задание с моим товарищем Лешей Красюком. По своему характеру он был человеком настроения. Меня тогда назначили старшим. Он же почему-то оказался не в настроении, поэтому мне произнес: "Пойдем не по окопу, а вдоль окопа!" Я позволил себе глупость и с ним согласился: "Давай вдоль окопа!" Но только вдоль окопа мы прошли, как неподалеку от нас с таким звуком "хо-оп" взорвалась мина. Он после этого сразу прыгнул в окоп, за ним последовал и я. Я,конечно, возмутился его поведением: "Ну что? Ну что ты этим хотел доказать?! Ну что?" На самом деле мне не надо было обращать на него внимание и послать на хрен его с этим его предложение.

Вообще же сегодня, если разбираться с вопросом, кто на фронте действительно погиб, а кто по глупости, можно открыть для себя много интересного. Так обстояли дела в том же командовании, такими же глупыми решениями были приказы начальства, которые нами выполнялись. Ты почитай мемуары Маршала Рокоссовского, где он всем швам "разбирает" Жукова.

И.Вершинин. А трусость была на фронте?

Ф.Беляев. Без нее не обходится ни одна война. Она охватывала не только нас, обыкновенных солдат, но и самое высшее командование. Вспомни Героя Советского Союза генерала Павлова, командующего Западным военным округом, который проявил самую настоящую трусость. И среди наших солдат было дезертирство. Да и, кроме того, хватало на фронте мародерства.

И.Вершинин. А сегодня официальные представители различных общественных организаций говорят, что этого ничего и в принципе не могло быть...

Ф.Беляев. Совершенная неправда. Конечно, это не было массовым явлением, но все же встречалось. Помню, у нас даже был случай мародерства. Один цыган насмерть задушил какую-то бабку и забрал ее драгоценности, которого потом за это расстреляли. Да и потом, о каком именно мародерстве идет речь? Могу рассказать один случай. Было это уже после войны, когда я еще продолжал службу заместителем командира взвода. Привели к нам новое пополнение солдат. Вместе с этим пополнением молодых ребят я пошел в столовую для принятия пищи. Поваром у нас был Николаев, из бывших "наших". Но тут я заметил в еде копченый шпик, вещь абсолютно нам не свойственную.

"Это откуда?" - спросил я его про шпик. "Я выменял! - ответил мне Николаев. - Крупы много накопил и на нее обменял". Однако весь запас продовольствия мне был известен и, когда я все проверил, все это оказалось на прежнем месте. Не было никакой убыли крупы. После этого я ему оплеуху и дал. Идти докладывать об этом происшествии я не счел нужным, так как этим бы подставил себя. "Убери сейчас же! - сказал я ему. - Отнеси туда, где взял!" Думаю, что ничего этого он не отнес. А потом он сам мне рассказал впоследствии, когда я его спросил: а где все-таки взял? "Ну я там пришел на хутор, - рассказал он, - и начал им говорить, что надоела такая плохая пища, есть ли у них что-нибудь другое. Они взяли и дали мне". Как можно было назвать этот поступок? Это стопроцентное мародерство!

И.Вершинин. А как относились на фронте к религии?

Ф.Беляев. Когда слышишь сегодня о том, что все поголовно были атеистами, то это одна чушь. Единственное, что поскольку религия была делом немодным, каждый старался держать свои обращения к Богу при себе, чтобы никто этого не видел. Никто, конечно, в открытую не молился! Но и никаких проклинаний Бога тоже не было!

И.Вершинин. На что тратили минуты отдыха на фронте?

Ф.Беляев. Как правило, большого отдыха не было в нашем распоряжении. Мы все время находились движении, или в наступлении, или в отступлении. К тому же, всегда находились под открытым небом, в основном в блиндажах и траншеях. Наверное, я всего пару раз заходил в какую-нибудь уцелевшую избу.

Но если выдавались свободные минуты, то любили, в частности, анекдоты рассказывать. Они были совершенно разными, в том числе и грустного, и похабного, и даже националистического уклона. Касались они также походно-полевых жен и наших командиров. Ведь самые разумные выражения, как правило, исходят снизу. Самородков было много, но кто-то из них больше на похабщине был помешан, а кто-то на чем-либо другом.

И.Вершинин. Какого были возраста твои сослуживцы?

Ф.Беляев. Состав наш был по возрасту от сына до отца. Дядя Миша, который вместе со мной воевал, был почти ровесником моего отца. Мне же было 22 года, когда закончилась Великая Отечественная война. Состав наш был, к тому же, многонациональный. Например, с нами вместе воевал татарин Миша Шакуров. Так как он был мусульманином, то не выпивал, не курил и не ел мяса. Он ни за что бы не съел суп со свиной тушенкой! Все обменивал на сахар и чай. Никаких же разногласий по национальному признаку не было.

И.Вершинин. Как обстояло с питанием на фронте? Я слышал, что разведчики находились в этом отношении в лучшем положении, нежели пехотинцы.

Ф.Беляев. Кормили нас действительно очень хорошо. И в этой части, ты прав, мы находились в более лучшем положении, чем обыкновенные солдаты. Основной рацион был следующим. Во-первых, было сало-шпик. Выдавали также и масло, но оно полагалось только офицерскому составу. Из горячих блюд нам в обязательном порядке выдавались щи, суп, свиные и заправленные консервы. На второе же полагалось рисовая, гречневая или перловая каша. Перловую кашу мы называли шрапнелью. Как правило, она была приправлена свиной тушенкой. Откровенно говоря, такого свежего мяса, как в войну, я нигде не видел! Так что когда такую кашу привозили, мы радостно восклицали: "О-ооо, сегодня шрапнель дают!" Кроме того, ко всему этом полагались различные концентраты, например, крупа с растительным маслом, спресованная в пакете.

И.Вершинин. Кроме того, вам еще полагалось фронтовых сто грамм...

Ф.Беляев. Сто грамм после боя полагались в обязательном порядке! Кроме того, если бой оказывался неудачным и кто-то из наших сослуживцев погибал, а товар был, как говорится, уже получен, кто-то получал больше, чем 100 грамм. Иногда бывало, что кто-то отказывался от этих сто грамм, а такие отказчики, в зависимости от настроения или каких-то еще других факторов, все время были. Поэтому некоторым перепадало по 200 грамм и больше.

И.Вершинин. Каким вооружение было у разведчиков?

Ф.Беляев. Честно говоря, я никогда на фронте не видел винтовок. Только автоматы ППШ.

И.Вершинин. Вас берегли как разведчиков?

Ф.Беляев. Обязательно берегли. Командир отвечал в бою или на задании за каждого своего солдата.

И.Вершинин. Как сложилась послевоенная судьба на гражданке? Что заставило остаться в Эстонии?

Ф.Беляев. Как уже было сказано, еще со службы в армии я избегал каких-либо повышений, так как рассчитывал вернуться на родину и продолжить там работать в качестве бухгалтера. Демобилизовался же из армии я в октябре 1946 года. Но так как в армии находился на хорошем счету, меня вскоре после этого вызвал к себе второй секретарь Выруского уездного комитета партии товарищ Паталайнен. Он сделал мне предложение: "Есть необходимость остаться здесь!" "Кончилась война, - сказал я ему, - поеду на родину и буду работать бухгалтером". "Ну это хорошо, что война закончилась, - ответил он мне с пониманием. - Ну надо же в Эстонии укреплять советскую власть". Короче говоря, уговорил он меня меня остаться здесь. Впрочем, не одного меня таким образом завербовали в Эстонию. Так поступили со многими моими сослуживцами из сержантского состава. Одного, помню, поставили на мельницу. Меня же назначили по гражданской специальности - бухгалтером отделения подсобных хозяйств промкомбината в Выру. В этом качестве я работал до призыва в органы КГБ в 1948 году.

И.Вершинин. Что тебя подтолкнуло поступить именно в органы? Сколько знаю офицеров этого ведомства, многие оказывались там по какой-то случайности...

Ф.Беляев. Случай этот произошел еще в 1947 году, когда в стране началась новая денежная реформа. Поэтому весь финансовый отдел уездного комитета партии, в том числе и всех бухгалтеров, мобилизовали на ревизии магазинов. Так как я не владел эстонским языком, мне поручили провести ревизию Выруского филиала Тартуского военторга. Отревизовав его, я поехал устраиваться в Тарту на новую работу. Но по какой-то случайности повстречал в городе своего сослуживца. В то время он работал в органах КГБ. Поинтересовавшись моими будущими планами, он сказал: "Зачем тебе это? Там тебя посадят. Наивный доверчивый человек! Иди лучше работать в органы". Так эта служба у меня и началась.

И.Вершинин. Начинал в каком качестве?

Ф.Беляев. Обыкновенным рядовым в Тартуском отделе. В каких условиях только не приходилось жить! По сути дела, пришлось самому добиваться всего с самого начала: и учиться, и работать, и одновременно с этим растить семью. На первых порах жили в общежитии, потом в небольшой комнатке на улице Маарья, где не было даже уборной. Под конец мне выделили нормальную жилплощадь на улице Толстого. Образование у меня к тому времени было незаконченным начальным, поэтому пришлось сначала доканчивать вечернюю школу, а потом со временем на юриста - в Ныммеской средней юридической школе. В 1953 году, после ее окончания, я был переведен оперуполномоченным отдела КГБ в Йыхви. Я и раньше привлекался к оперативной работе, но официально - только после получения среднего юридического образования.

И.Вершинин. Чем приходилось заниматься по роду своей деятельности в КГБ?

Ф.Беляев. Честно говоря, тот период, когда руками МГБ многих сажали, меня миновал. Когда умер Сталин, я еще стоял в Вильнюсе на плацу. В основном я занимался обслуживанием шахт: десятой, второй, сомпаских шестой и четвертой. Круг моих обязанностей был следующим. Во-первых, следить за тем, чтобы не было никаких чрезвычайных происшествий, периодически появляться на шахтах, интересоваться и вести разговоры с шахтным руководством, вникая, в частности, в некоторые вопросы техники безопасности. Помню, одно время меня в Йыхви назначили даже городским судьей. Произошло это тогда, когда судья ушла в отпуск. Так как я избирался народным заседателем в суде, меня назначили на эту должность приказом министра юстиции. Я и сегодня люблю интересоваться судебной жизнью, постоянно смотрю передачу "Суд идет".

И.Вершинин. В 1957 году тебя перевели в органы внутренних дел, назначив сначала заместителем, а через некоторое время, с переводом начальника ОВД подполковника Ваганова в Таллин - и начальником отдела милиции города Нарва. Что вы можете сказать о характере своей работы?

Во-первых, возглавляемый мною отдел был неспокойный. По существу, в то время за звания работникам милиции не платили. Удержать кого-нибудь какими то репрессиями было невозможно. Помню, бывало, прижимал кого-нибудь плотно этими вопросами: "Давай работай! Почему отдачи нет, какая должна быть? Почему оперативность маленькая? Почему нет никаких результатов работы?" На это он, как правило, отвечал: "Ну что я буду за эти деньги? Я лучше пойду работать слесарем на Прибалтийскую ГРЭС, те же деньги, но я буду дома". В этой части очень были большие сложности. Были только отдельные работники. Как, например, оперуполномоченный Саша Кудрявцев - тот был настоящим энтузиастом своего дела. Он готов был выполнить любую работую на которую я его направлял.

И.Вершинин. Тем не менее, результаты у вас были неплохими по республике. Чем это было вызвано? У вас ведь даже не было высшего юридического образования.

Ниже третьего места мы не занимали по раскрываемости преступлений в Эстонии. Это было как при Ваганове, возглавляевшем отдел до 1960 года, так и при мне. Работали мои подчиненные, несмотря на плохие заработки, вообще-то неплохо. Я так сумел себя поставить. Мне иногда попадало от вышестоящего начальства за то, что я не придерживался никаких формальностей, на официальных встречах общался к подчиненным на "ты" и только по имени. Но на этом, собственно, и складывались наши отношения.

И.Вершинин.Что тебя заставило уволиться из органов в возрасте 42 лет и пробыв в должности начальника отдела милиции всего три года?

Конечно, это обстоятельство было вызвано тем, что работа была очень беспокойной. Я вспоминаю, как ложился спать, будучи готовым к тому, что этой ночью меня поднимут по тревоге. Для этой цели мне специально была выделена квартира по адресу Пушкина, 25, напротив дома милиции. В холодильнике у меня всегда лежала краковская колюаса. Если ночью раздавался звонок, я сразу чистил зубы, отламывал кусок краковской колдасы и быстро бежал в отдел. Там, уже у себя в кабинете, я собирал весь оперативный состав и давал команды своим подчиненным. На минуту объявлялся перекур. Курили, помню, по-безбожному. Но я нашел потом в себе силы бросить эту дурную привычку, сейчас некурящий. После окончания перекура нами принимались решения, после чего все выезжали на оперативные задания.

Вот все это, то есть, нервы, бесонные ночи и плохой заработок, заставили меня оставить эту работу. Кроме того, меня часто вызывали в отдел кадров и говорили: "Ну Федор Иванович, у вас результаты хорошие идут. Давайте вы получите высшее образование!" "Ну какой смысл получать такое образование по выслуге лет? - говорил я. - Зачем мне эта работа, этот хомут?"

Поэтому, как только вместе с фронтовыми годами (фронтовые засчитывались как год за три) в 1963 году подошла выслуга лет и представилась возможность уволиться в запас, я подал рапорт. Я был тогда лишь в звании майора.

И.Вершинин.Удержать на этом посту тебя не пытались?

Пытались, но удержать меня было невозможно. Помню, вызвал меня первый секретарь горкома партии Александр Григорьевич Панкратов. С ним у меня были очень близкие отношения, даже на рыбалку вместе ходили. "Я даже не слышал, - сказал он мне и спросил недоверчиво. - Ну, Федор Иванович, ты по-честному мне скажи: кто тебя обидел?" Он дважды повторил этот вопрос. "Никто!" - ответил я. А на самом деле, как уже было сказано, причина была в неспокойности отдела. Так получилось, что увольняясь из органов, я ответил начальству то, что мне когда-то говорили мои подчиненные...

И.Вершинин.Твое место было занято Арнольдом Эрнстовичем Мягима. Как это произошло?

Дело в том, что место начальника милиции он занял с помощью меня. Когда-то мы служили вместе с ним в Йыхви. Наши кабинеты располагались рядом друг с другом. Помню, привели ко мне одного эстонца-оперативника, работавшего в Эльва. Началось обсуждение его возможного назначения на мое место. На это я возразил: "Я очень хорошо знаю его, замесательный человек, но в Нарве он не справится. Это по сути дела такая же деревня, как Усть-Нарва". "А вот сюда просится еще Мягима!" "А вот этот может справится!" - признался я. Сказал я это по той простой причине, что сам работал в Йыхви и понимал, что оба эти города - были в одинаковой степени тяжелыми участками.

И.Вершинин. Как так получилось, что после увольнения из органов тебя взяли работать на завод "Балтиец"?

Дело в том, что работая начальником Нарвского ОВД, я имел очень хорошие отношения с начальником отдела кадров этого предприятия Петром Давидовичем Некрасовым. "Приходи! - помню, часто зазывал он к себе. - Мы тебе работу найдем!" Откровенно говоря, в то время я не хотел быть руководителем. В то время на "Балтийце" существовал цех № 3, отвечавший за так называемую настройку. Все имели там дело с аппаратурой. "Поступлю учеником настройщика, потом стану настройщиком", - размышлял я тогда. Получали в то время настройщики, надо сказать, неплохо.

Но вскоре об этом моем желании узнал директор завода Виктор Николаевич Лавров. Он посмотрел на мое личное дело, где указывалась последняя должность: начальник отдела внутренних дел Нарвского горисполкома. "Не-ет, - сказал он про меня, - он учеником настройщика не пойдет. Мы ему другую работу придумаем..". По этой причине временно пришлось работать инспектором в отделе кадров. А вскоре директор объявил придуманную работу: начальник административно-хозяйственного отдела. Что это была за работа? Прежде всего, в моем хозяйстве была вся служба обеспечения мебелью и канцелярскими товарами на заводе, в подчинении находились даже все уборщицы. Так я долгое время и работал, будучи ответственным за чистоту в цехах предприятия.

Но через некоторое время часть административно-хозяйственной службы была передана в 31-й цех (начальник Носенко). Меня после этого назначили заместителем начальника цеха. Когда же со временем цех переиграли на участок и должности заместителя как таковой не стало, меня назначили старшим инженером-технологом. С "Балтийца" ушел я лишь в 1982 году.