Колосов Павел Гордеевич

Я, Колосов Павел Гордеевич, родился в Ленинграде в 1922 году. Мой отец родом из западной Белоруссии, из семьи рыбаков. Сюда приехал еще до революции. Работал на заводе им. Калинина. Слесарь-лекальщик 6-ого разряда и слесарь-инструментальщик 7-ого разряда. А мать – коренная ленинградка. Работала на том же заводе, но с перерывами, поскольку детей было четверо.

Сначала я учился в восьмилетней школе №14, на улице Зверинской, а 10-й класс заканчивал в 17-й школе. Шикарный у нас коллектив был…

Я учился отлично. Но мы уже знали, что в институт не попадаем. Только с белым билетом брали в институт, остальных —  в военные училища. В 1939 году вышло Постановление Правительства, по которому все выпускники 10 класса направлялись или в военные училища, или в армию. Из всего нашего класса в институт попала пара человек с белым билетом: один, Павлович, который действительно «дохлятик» был, и еще Виктор Шпак. Виктор был близорукий, попал в Горный институт. Мы с ним вместе мечтали поступить туда, он поступил, но после первого курса попал в мясорубку на Лужских рубежах. На строительстве оборонных сооружений попал в плен. После войны из класса вернулись трое: я и Виктор Шпак. Где он был, что с ним произошло, об этом я с ним никогда не говорил, — когда мы вернулись – мы были как бы  на разных полюсах. Он бывший военнопленный, а я с двумя орденами Красного Знамени, поэтому у нас с ним только «Здрасте». Два человека из класса… Остальные ребята погибли… Еще Леша Лабутин пришел, но где-то через полгода умер от травм полученных во время войны. Из девчонок, правда, много кто выжил.

— Что вы знали про войну с Финляндией? Или до вас ничего не доводили?

Что значит, «не доводили»? В 39-м году мой дядька, брат матери, зам коммерческого директора вагоностроительного завода им. Егорова, был призван на фронт, и мы получили уведомление о его гибели. Бабушка гадала на картах и сказала:

– А Гошка – живой.

Когда закончилась финская война, я с друзьями добрался до дивизии, в которой служил дядька. Солдаты нас хорошо приняли, и привели на высоту, где я увидел дощечку на братской могиле – «Командир взвода Богданов Георгий Иванович и еще 17 бойцов». Вернулись, прихожу к бабушке, рассказал, что сам видел, а она настаивает, что дядька жив.

В начале лета 42 года я получил из Ленинграда письмо от этого дядюшки. Мать была эвакуирована, и его письмо переслали соседи. Оказывается, дядька был ранен в живот, и попал в плен. Когда закончилась война, был обмен пленными. После освобождения из плена, он оказался в лагере, на Печоре. Добывал уголь. Он пишет, что пошел на фронт добровольцем.

Одновременно с письмом от дядьки я получил пару писем от соседей, и узнал, что отец, брат и бабушка погибли. Я стал проситься из зенитного  дивизиона в разведку. И после того, как неоднократно подавал рапорты, в конце декабря 42 года или в январе 43 года, я попал в отряд разведчиков.

— Вернемся к финской войне. По вашему мнению, тогдашнему и нынешнему, это была нужная война в преддверии большой войны, или это была лишняя трата материальных и людских резервов?

Вы знаете, в 18 лет, мы не могли так рассуждать, нужная война или нет. Вы совсем с других позиций смотрите. Тогда мы постоянно чувствовали огромную напряженность в международных отношениях. Рассуждать «нужно или не нужно» в то время мы и думать не могли. Мы готовились. У меня были значки «БГТО», «Ворошиловский стрелок». Я с закрытыми глазами собирал и разбирал пулемет Максима. За плечами были уже два парашютных прыжка.

И с сегодняшних позиций я скажу: если бы не мудрая политика наших руководителей, которые вовремя переориентировались и столкнули лбами Англию и Германию, то вообще бы нашего государства - Советского Союза и нынешней России не существовало. Мы были бы изолированы, и весь мир бы объединился против нас. Понимаете? Мы ничего бы не успели сделать. И даже в школе мы понимали, что Германия – наш враг. И тут вдруг – «дружба с немцами». Конечно, это был шок. Но, как показало время, это тот случай, который спас нашу страну от катастрофы. Иначе бы немцы объединились с англичанами, французами. Они бы разделались сперва с нами, а потом уже с англичанами. Но Гитлер просчитался, переоценил свои силы. С другой стороны, Сталин был уверен, что Гитлер на два фронта воевать не будет. И не только Сталин, но и Политбюро — прежде, чем решить какой-то вопрос, Сталин всегда выносил его на Политбюро. И они там все обсуждали.

— А как узнали, что началась война с Финляндией?

По радио объявили. И сразу мобилизация всех возрастов. Все думали война два-три дня, ну две недели. Потом поняли, что застряли надолго. И это было как гром среди ясного неба. Маленькая Финляндия оказала такое сопротивление. Я думаю, что это оказалось неожиданным и для наших руководителей. Выяснилось, что наши танки не очень, а еще во время войны в Испании выяснилось, что наши самолеты уступают немецким. И тогда бросили огромные средства на перевооружение армии.

— Как изменилась обстановка в городе, когда началась финская война?

Не скажу, что было полное затемнение и все движение прекращалось, но все же... Ввели карточную систему. Очереди за маслом, за сахаром… Борис, мой младший брат, 26 года рождения, раньше всех вставал, занимал очередь, а потом к нему все бабки подходили. Зима была тяжелая – очень сильные морозы.

— Вас призвали на службу в качестве рядового, а почему не отправили в училище?

В 40-ом году нас еще не призывали, но я уже сдавал экзамены в Ленинградское училище им. Фрунзе, и сдал на одни пятерки. Я хотел в Ленинграде учиться. А мне предложили только что организованное  Севастопольское военно-морское училище им. им. Ленинского Комсомола Украины. И я отказался. Мне еще не исполнилось 19 лет, и я ушел, стал ждать призыва.

Почему мне хотелось попасть именно в училище им. Фрунзе? Мы жили в коммунальной квартире, и одну из комнат занимали бывшие владельцы этой квартиры —  дворянская семья Родендорф, у них все родственники были флотские офицеры. Когда Финляндия получила независимость, в 18-ом году Родендорф – командир подводной лодки привел лодку со всем экипажем из Ханко сюда, в Петербург, и сдал ее Советскому Правительству. Но сам служить отказался. А в 25 году его расстреляли. Его сестра вышла замуж за моряка. Ее муж, полковник Грецкий, служил начальником управления береговой обороны в наркомате ВМФ. Мы встретились, когда я с Дальнего Востока вернулся, в 1946 году.

Я в этой семье дневал и ночевал, всего Брэма там прочитал, энциклопедию Брокгауза. Бывало, что я у них и засыпал за чтением. В этой семье мне столько о флоте рассказали. Мечтал о кадетском ленинградском корпусе, традициях и флоте.

— Репрессии против семьи Родендорф продолжались?

Второго брата выслали в 34 году, после убийства Кирова. Ленинград был очищен от нежелательных элементов. Многие дворянские семьи были высланы.

— Различие в социальном происхождении детей вызывало конфликты?

У нас была очень дружная образцово-показательная квартира. В квартире девять комнат. Наша рабочая семья, детей – четверо. Огромная семья, две комнаты. Вторая семья – мастера Балтийского завода. У него – пять ребят. Трое старше меня, девочка моего возраста, один младше меня. Семья директора Пассажа Ериносова, и семья – эти дворяне. В квартире каждую неделю уборка. Надо мыть окна, а они четыре метра высотой – это на Петроградке, угол Максима Горького (Кронверского) и Блохина.

Я набирал футбольную команду, и в волейбол команду организовывал – и выводил полквартиры своей. Квартира была дружная – все праздники начинались по комнатам, а потом все вместе собирались. Это, в какой-то мере, сохранилось и после войны.

В ноябре 40 года меня призвали на флот и, первого и единственного из класса, отправили на Север, остальные пошли весной. 72-я команда. Все смеялись – 72 статья уголовного кодекса давала до двух лет за хулиганство, а тут меня отправили на Соловки, в учебный отряд Северного Флота.

Павел Колосов, 1944 год

Провожали меня всем классом, и все плакали. То, что я был призван первым, меня спасло – все однокашники погибли в первый месяц войны. Они оказались «пушечным мясом».

Учебный отряд был организован тогда на Валааме, остров освободили во время финской войны. В учебном отряде я недолго пробыл. Потом Соло́мбала – это под Архангельском, где флотский экипаж был. Там нас распределили, и на барже вывезли на Соловки. Через неделю выдали нам огромные мешки с обмундированием.

Я получил назначение в бригаду торпедных катеров. Но когда я попал в Полярный, выяснилось, что бригады как таковой нет. Деревянные катера были на просушке. Я там потолкался несколько дней, и распоряжением отдела кадров Северного флота был направлен во взвод управления зенитного дивизиона ПВО главной базы Северного флота. Артиллерийский зенитный дивизион – четыре 76 мм батареи. Там я присягу принимал, и там войну встретил.

Я попал в очень хорошие руки. Первый командир взвода потом стал моим другом. Он после войны работал коммерческим директором китобойной флотилии в Одессе…

Я оказался полезным человеком для нашего дивизиона. Во-первых, я обучал молодых, так как далеко не все были со средним образованием, а техника была уже сложная. В то время стало поступать много новой аппаратуры связи. Главстаршина Сережа Леонов, поручил мне читать курс электротехники. Через два-три месяца мне дали звание старшего краснофлотца. Потом я получил старшину второй статьи.

— Какой уровень образования был у новобранцев?

Средний – шесть-семь классов. Много ребят было с Вологды, Печоры, и промышленных городов – Ленинграда, Луганска, Донбасса. Украинцев много было…

В декабре объявляли соревнования по флоту по зимним видам спорта – игра в русский хоккей, команда – 11 человек. Ну, кто тогда играл в хоккей? А я играл и в хоккей, и футбол, я правым крайним и в полузащите, и в защите играл. И мы заняли первое место. Потом волейбольные соревнования. Я в футбол за Петроградский район играл, а в волейбол за школу. Короче, и в спорте я оказался полезным человеком. А чтобы участвовать в соревнованиях, нужно тренироваться. Потому нужно «Павла освободить от нарядов».

— Как вы узнали о том, что началась война?

17 июня 1941-го я был на командном пункте ПВО в Полярном. Это самая высокая точка над базой. Сопка «Вестник». Там был оборудован командный пункт: дальномеры, четыре счетверенных пулеметных установки, прожектор, машинное отделение, котельная, дизельная, самостоятельное электроснабжение.

Объявили боевую тревогу, и тут же три «Мессера» пролетели над главной базой. Мы не успели сделать ни одного выстрела. Был разнос.

Объявили на флоте готовность №2. 19-го – еще два пролета произошло. И на следующий день Головко приказал снять белые чехлы с головных уборов —Флот перевели в полную боевую готовность. А наш зенитный дивизион – в готовность №1, и было приказано стрелять по всем неопознанным объектам. Вот так мы встретили войну.

Перевод флотов в боевую готовность был сделан адмиралом Кузнецовым, не дожидаясь указаний Верховного Главнокомандующего. В первые дни войны на всех флотах больших потерь не было. Про формальное объявление войны мы узнали 22 июня, когда Молотов выступил. Слушали с открытым ртом. Сразу же достали всякие положения, уставы. Стали смотреть, кто чем должен заниматься. Все было расписано. Я должен быть там-то. В случае чего, я еще могу заменить кого-то дополнительно. Допустим, я был электриком-связистом, уже командиром отделения. Я должен был стоять рядом с командиром дивизиона, но мог работать и телескопистом на дальномере. Очень мощный дальномер. Знаете, что такое дальномер? Огромная труба с двумя оптическими штуками, на стабилизирующей установке.

— А какого размера был этот дальномер?

На разных объектах дальномеры разные. У нас стоял шестиметровый. На кораблях были и двенадцатиметровые. Телескопистом у нас был Стрельченко. Я его мог заменить, но не пригодилось. За полтора года, что я находился на пункте, он ни разу ранен не был. Я ушел, а он всю войну провоевал на этом командном пункте.

— Северный флот оказался в двусмысленном положении, когда по формальному признаку война объявлена, немецкие войска находятся в Финляндии, с которой у нас военного конфликта пока нет. Финны проводили какие-то операции против вас до объявления ими войны?

Сейчас, через 70 лет я не помню, что они делали. Про первые годы войны мне ребята из разведывательного отряда, в котором я потом оказался, рассказывали, что финны у немцев проводниками были. На взвод обязательно – один или два. Поэтому мы к финнам относились как к врагам. Но и у нас в отряде переводчица и санитарка была – Оля Параева, родом из Карелии.

— Сколько времени вы отсидели на этом командном пункте?

Там сидеть не приходилось. Крутились, вертелись. Там я пробыл до конца декабря 42-ого года. Я уже говорил, что в начале лета 42-го получил известие о том, что у меня погибли родные, все, кроме матери и двух сестер. Отцу накануне войны, 21 июня, сделали операцию на желудке. Из больницы он вышел, когда война была в разгаре. Его, как больного, оставили организовывать эвакуацию завода. А мать уехала с заводом. С отцом остался мой брат, бабушка… И все они здесь погибли. Когда я это узнал, то решил, что должен отомстить за их смерть. Я несколько раз подавал документы, просил, чтоб меня отправили в отряд разведчиков. В январе 43-го года я ушел, узнав, что член Военного Совета дал соответствующую команду. Но меня не отпускал командир дивизиона, и я ушел без всяких документов – потом их переслали в отряд.

— О существовании этого отряда было известно, или не афишировалось?

Особо нигде не говорилось, но база флота маленькая. Деревня такая большая. Там все друг друга знали. Хотя там и главный госпиталь, и штаб, но разведчики и подводники – это золотой фонд. И орден Красного Знамени мог получить либо акустик с подводной лодки, либо разведчик из рядового состава. А тот, кто прослужил в зенитном дивизионе, максимум мог закончить войну с орденом Красной Звезды или медалью «За боевые заслуги».

Есть книжка Маклина «Пушки острова Навароне». У него 12 человек чуть ли не целый остров Крит захватили. В первом издании было признание, что написать эту книгу автора подвигла статья, которую он, будучи в городе Мурманске, куда пришел с союзным конвоем, прочитал в газете «Североморец». Статья о том, как наши разведчики в глубоком тылу захватили укрепрайон, состоящий из двух батарей – тяжелой артиллерийской и зенитной. И продержались двое суток до подхода главных сил. В газете был опубликован и приказ по флоту: «За выполнение боевых заданий, за мужество и отвагу наградить…» и приведен список.

Когда я был на Севере, меня ребята спрашивали:

- Что-то о вас мало пишут.

Я отвечал – был бы у нас Маклин, он бы знаете, как расписал.

О разведчиках и их деятельности я уже имел представление, потому что мне половина отряда была знакома – с ними я в футбол и хоккей играл, в легкоатлетических соревнованиях участвовал.

— Сколько человек было в отряде?

Человек восемьдесят. Больше ста не бывало. Кто-то ранен, кто-то убит. Отряд пополнялся. Два взвода, и еще интенданты там вертелись. Если выходили всем отрядом, то получалось фактически три взвода. В операции на мысе Крестовый было около 80 человек.

— Чему вас начали учить? Вас же не сразу в бой отправили?

Естественно. В отряде я попал в отделение к Сашке Мамину. Во-первых, изучали топографию. В большом объеме занимались физической подготовкой. Ходили на лыжах, стреляли. Тренировались высаживаться на шлюпках. На Севере море не замерзает и зимой и летом, а температура воды всегда четыре-шесть градусов. И редко бывает тишь и гладь – обыкновенно волна с накатом.

Короче, приходишь вымотанный, снимешь вещи – в сушилку бросишь, поешь, и спать... А с утра снова занятия – или с оружием, или самбо, или просто физкультурная подготовка. В бассейн при Доме флота ходили. Для нас специально выделяли время и других не пускали. В отряде было много спортсменов. Максимов – мастер спорта по плаванию, чемпион Ленинграда среди юношей. Лыжников было много с разрядом, боксеров. Иван Лысенко был очень сильный борец.

Отряд на переходе, 1943 год. Ващенко – Дороган – Колосов

— А какое вооружение было в отряде и в частности у вас?

Табельным оружием был автомат и мосинский карабин. За все время пребывания в отряде я ни разу не использовал карабин по назначению, чистил только. А в основном с автоматами ходили. ППШ у нас были с диском.

— А немецким оружием пользовались?

Да. Некоторые образцы оружия были у них очень добротные. Мы часто его использовали. Трофейное оружие не сдавали, в отряде, например, оставляли шикарные станковые пулеметы МГ. У меня в отделении был здоровый мужик – Сережка Бывалов, ходил только с этим пулеметом. Были и финские автоматы «Суоми»… В 44 году нам на вооружение поступили 12мм «Томпсоны» американские. Но они у нас не прижились – разброс большой, дальность стрельбы не очень, да и патроны тяжелые, много не унесешь. Мы привыкли к своим.

Я обычно брал диск в автомат и еще четыре палочки – в голенище сапога пихал. Диск, как его израсходуешь, нужно быстро сменить. А второй диск в быстрой доступности никуда не прицепить.

— А немецкие автоматы?

Это на любителя, никто не хотел перестраиваться, надо же и боезапас иметь. Одно дело для пистолета достать две обоймочки, а что делать с автоматом немецким, если боезапас один рожок, зачем он  нужен?

Пистолет был табельным оружием у командира. Тогда были ТТ. А у рядовых, если были, то трофейные. Ценная находка – бельгийский Вальтер. Парабеллум, как правило, начальство отбирало… Но у меня был наган и бельгийский Вальтер. Маленький, дамский. Я уже и не помню калибр. Я с наганом ходил и на Севере, и на Дальнем Востоке. В 48 году я вынужден был все оружие сдать. Хулиганы распоясались, и вышло жесткое постановление, с оружием если кто-то попался, – то сразу под трибунал. А я приехал, расхвастался. Я подумал, вдруг кто где ни будь ляпнет что у меня пистолет есть. И я пошел в военкомат, или в милицию, уж не помню, и сдал. Получил взамен бумажку. Саблю мне, правда, вернули. Холодного оружия это не касалось.

— А оружие бесшумного боя было?

Была у нас пара винтовок с глушителями. Этим оружием пользовались Семен Агафонов и Вадим Дороган. Дороган у нас оружейником был. Уж он ее лелеял… А как он ее использовал – я не могу сказать, потому, что в другом взводе был.

Была и винтовка с оптическим прицелом. Но мы на Севере ходили в основном по ночам, а ночных специальных прицелов не было. И такое оружие не очень-то требовалось.

— А холодное оружие?

У всех были финки и кастеты трофейные. Кастеты мы где-то в полицейском управлении у немцев набрали. У нас ничего специального для разведчиков в то время не делали. И ножи-финки делали в основном сами. Точнее, набирали в механических мастерских. Обыкновенная финка, но каждому нужно подобрать для себя, чтобы при броске она летела и втыкалась соответствующим образом.

Мы при возвращении с операции сдавали все трофеи, кроме оружия. Был такой случай, однажды я в землянке прихватил шикарные инкрустированные шахматы. Ворвались в землянку, а немцы там в шахматы играли. Я забрал их. Скажу откровенно: если солдат прибарахляется – это уже не солдат. И когда мы вернулись из похода, мы все сдали, и я шахматы сдал. Но ребята пошли к Леонову и говорят ему:

– Верни Пашке шахматы, ведь начальству и так есть чем заняться.

И он мне шахматы вернул. Когда мы уезжали на Дальний Восток, я эти шахматы подарил Сергею Леонову, однофамильцу командира отряда, моему первому командиру в зенитном дивизионе. В 62 году я в Одессе отдыхал в санатории, с ним встретился, пришел к нему в квартиру. А у него жена, Эмма, говорит мне:

– Павлик, смотри, на комоде лежат твои шахматы. Он не дает мне даже пыль вытирать с них – сам вытирает.

Он их столько лет хранил.

— А гранаты какие использовали?

Наша «эфка» использовалась чаще всех. Очень нравились нам на Дальнем Востоке на последнем этапе войны противотанковые гранаты. Ее плюхнешь, и на расстоянии 20 метров ничего нет. А немецкие, во-первых, нам редко доставались. Потом они с задержкой большой, и мы успевали иногда эту гранату обратно кинуть. Они в учебках использовались.

— Как носили гранаты, уже с запалами, ручка запала за ремень?

Нет, нет. Запалы мы всегда отдельно носили. И, конечно, заранее не вставляли. Вставляли непосредственно перед использованием. С этим было очень строго. С нами на Крестовый шли саперы, так вот один из них гранату подвесил с запалом. Поскользнулся на камне, упал, и граната взорвалась. Сам погиб, и ведь могли всю операцию сорвать, если б немцы услышали.

— А вещмешки самые обычные были, или какие-то специальные?

Вначале, как у всех новичков самые обычные, потом, как правило, обзаводились трофейными, у немецких егерей были хорошие рюкзаки. Из бычьей кожи. Почти у каждого разведчика, кто уже повоевал, были немецкие трофейные. Многие с дюралевым каркасом. Хорошо держались на спине.

— Насколько оправдано название в литературе «Отряд Леонова»? Ведь отряд формировали другие люди, Леонов стал командиром только в 44 году.

Отряд создавал Лебедев, он погиб. Потом Инзарцев командовал, потом Фролов, который у Бабикова в книге проходит как Фрол Николаевич. До 43 года сменилось четыре командира. Инзарцев отправился на Тихий океан.

— А почему?

Тогда нас подвела бригада морской пехоты. Мы делали отвлекающий маневр, высадились, захватили сопку. Морская пехота высадилась рядом, но выполнить свою задачу не смогла. Мы вышли, потеряв много людей. Морозы ночью были, а днем мокрый снег с дождем. Бойцы обуты, одеты не по сезону. Потери огромные. Большие потери людей, и, похоже, что Инзарцев «напихал пряников» большому начальству. Он, вообще, говорят, был мужик жесткий, и правду резал в глаза не взирая на знаки различия. Инзарцев после этой операции был отправлен на Тихий океан.

— Его убрали в качестве наказания?

Не знаю. Хотя мы с ним встретились на Дальнем Востоке. Из-за чего Инзарцев ушел, мы можем только догадываться. Он был очень принципиальный мужик. С отрядом он участвовал в боевых операциях, а уж потом стал командиром отряда. Когда после майской операции он ушел, назначили Фролова. Ему просто не везло. Один раз высадились неудачно, второй раз – без результата. Языков не привели. На опорный пункт пришли – а там ничего не оказалось. Опорный пункт построен, но он не занят – только капониры, пушек не было. Ни в коем случае не надо представлять, что Фролов враг был или что-то такое. Фролов – неудачник. Он был не на своем месте, и поэтому его убрали. Леонов был назначен замполитом в январе 43 или в декабре 42. А командиром – в середине или конце 43 года.

Когда я пришел в отряд, меня принимал командир Фролов. А Леонов в сентябре 42 года младшего лейтенанта получил и ушел на учебу. Потом Леонов был назначен замполитом, а с середины 43 года он начал командовать отрядом. Почему «отряд Леонова»? Дело в том, что отряд, который действовал до 43 года, выполнял задачи войсковой разведки, и действовал в прифронтовой полосе. Отряд, которым стал в 43 году командовать Леонов, получил новые задачи, и в частности, взять под контроль побережье Норвегии и контролировать немецкие конвои, караваны, которые шли вдоль побережья. Это был единственный путь вывоза никеля и доставки оружия.

Скажу по-честному – при Леонове отряд перестал нести большие потери. У нас уже не было таких катастрофических потерь, какие были, например, в майской и сентябрьских операциях 42 года. Во-первых, это было связано с изменением стиля командования - научились воевать. Во-вторых - появилась техника, и катера торпедные, и с самолетов нас выбрасывать стали. У нас уже не было таких задач, как удержать фронт.

Были два или три случая, когда разведчиков использовали и как приманку для отвлечения крупных сил. На полуострове Могильном, получилось следующее – высадили отряд, он привлек к себе огромные силы немцев и понес потери. А бригада морпехов высадилась рядом, но  ничего не сделала.

Но после 43 года у нас такой была только операция по взятию Крестового в 44 году. А так основные задачи: материал, языки, разведка различных объектов. Или летчика надо было спасать, найти его в тундре. Высаживались группы просматривать все побережье.

– Из Альтен-фьорда «Тирпиц» вышел – сообщает наш разведчик.

Через три часа он вне очереди выходит в эфир и срочно сообщает, что «Тирпиц» возвратился. Ему передают через некоторое время:

– Повторите, этого не может быть, что «Тирпиц» возвратился.

Три раза он повторял, его немцы успели запеленговать и собаками обложить, группу пришлось спасать. Они ушли вглубь страны, потеряли людей и много времени. И все из-за того, что три раза пришлось по радио сообщить, что «Тирпиц» вернулся.

Отряд на переходе. Смотрит Тихонов Григорий

— Сколько народу пережило всю войну в составе отряда с первого до последнего дня?

Не знаю… В 67 году, когда ВС Северного флота пригласил разведчиков на встречу в день ВМФ – прибыло 33 человека. Это были почти все, кто остался в живых после войны к этому времени. Мы встретились в Североморске, туда перенесли базу из Полярного.

— Как осуществлялся отбор людей в отряд? Или если человек действительно хочет воевать, ему дорога открыта?

Насколько я понимаю, в отряде все были добровольцами. По приказу только офицеры назначались. А добровольцев, как правило, набирал командир. До вступления в отряд со мной Фролов беседовал три раза. Ему меня рекомендовали Залевский Андрей и Иван Матвеев. Что значит «хочу к Вам»? А что ты можешь? Я скажу, что в отряде не было пацанов-телят, без подготовки. Набирали ребят спортивных, или с хорошей специальностью.

— Новомодный вопрос – а уголовники были?

Нет. Борька Гугуев перед войной получил два года за хулиганство. Но его сначала выпустили, а потом призвали в армию. Он где-то служил, а потом в отряд попал и был адъютантом-связным у Леонова.

Отпетых уголовников не было, но на исправление к нам направляли. Например, командир артустановки решил плюхнуть по самолету, и плюхнул. А чехол-надульник не успели снять. Потерь убитыми не было – но кого-то ранило. Командира – в штрафной, и к нам. Он сходил с нами два похода и ему вернули погоны.

А вот что у нас случилось в Пумманках, где мы находились на маневренной базе. Петр Алексеев, старшина первой статьи, был дежурным. Ночью лампа перестала гореть, он решил почистить. Керосина не было. Достали бензин. Начали разливать, уронили. Пожар. Нас было человек шестьдесят. В темноте похватали оружие, обувь и выскочили через огонь. Отошли, сначала взрывались канистры со спиртом, потом – противотанковые гранаты, от этой землянки ничего не осталось. Спаслись все, но имущество все сгорело.

Подошел гидросамолет «ГСТ» — нас надо было срочно переобмундировать. Надо было СОРовскую разведку спасать. Но, потом оказалось, они сами вышли – без нас... Тут как тут следователи – и Петьке дали 10 лет, он у нас в отряде отбывал. Через пару походов Леонов снял с него судимость.

— А мог ли человек отказаться от участия в конкретной операции?

Я не представляю такого. Его могли не взять, и это было обидно. Однажды пошли на операцию, а мне поручили маячника охранять. Получилось так, что несколько дней ранее мы высаживались на остров, взяли в плен одного немца. Второй был убит. Уходили, взяли документацию. А маячник сам напросился:

– Иначе меня немцы расстреляют.

Мы его взяли. Через три-четыре дня новый поход. Командир Никандров говорит:

– Ты останешься за старшего.

Мне было неприятно. А такое, чтобы «я не пойду» – не было.  Ну, конечно, если видно, что кто-то ноги протер, болен, может это и бывало. Но честно говорю, я не знаю, чтобы кто-то отказался.

— А случаи трусости были? Чтобы явно…

Про это можно спросить только командира отряда, Леонова. Он наградные листы заполнял. Был парень у нас, не буду его фамилию называть, когда на Крестовом лежали раненые, а он схватил оружие и сказал, что будет один прорываться. И ушел… Его так и не нашли, видимо, его немцы хлопнули…

В отряд приходили те, кто рвался воевать.

— Вы говорили, что к вам присылали штрафников? А от вас в штрафники отправляли?

К нам присылали единично, не системно. Может два – три случая за все время.

А от нас… Не годится – списывали в армию. Таких было несколько случаев. Володя Соколов пришел из похода, и все время кричал про Марью... Мы на хуторе останавливались, ночевали – а там девчонка симпатичная. И все ходил:

– Не могу… Пойдем туда и заберем ее. Привезу в Россию.

Его списали, хотя он говорил-то не серьезно. А кто-то присвоил барахлишко и продал. Списали. Кто-то раз сослался, что у него ноги стерты, два сказал… Списали. Не буду я называть фамилию. Это на Севере было. На Востоке мы не успели разобраться, там война была месяца полтора.

— А как готовили группы для наблюдения за конвоями?

Это работа, которая не афишировалась. Взяли меня и отправили в БРО, на квартирку под Мурманском. Tам конкретно готовили. Даже в отряде об этом ничего не говорили. Подбирается группа - как правило, кто-то из штаба с тобой вместе натаскивается. А иногда берется наш радист. Группы эти были по три-четыре человека. Одна высаживается в одной точке, другая в другой точке, в третья - в третьей. Каждая группа имеет запасной отход. Группа знает, если она не сможет сесть на катера, то нужно полторы сотни километров вниз на юг спуститься.

Подготовка в чем заключалась? Карту привозили летчики. Три-четыре человека обсуждают с норвежцами топографию, оперативную обстановку, куда выйти, как пройти. И надо зазубрить, в какие часы выходить. Подготовка по контингенту, с которым там встречаешься. Например, если я высаживаюсь вместе с радистом Мишкой Калаганским, а с ним что-то случится, то я должен буду принять радиограмму и дать закодированный сигнал. Морзянку все знали.

Про другие группы, кроме самого факта их существования, остальные не знали. Мы ходили до Нордкапа. Наверное, была какая-то договоренность с англичанами. Дальше, видимо, английская зона была.

— В чужом тылу сталкиваешься с местным населением. Какие с норвежцами отношения были?

Норвежцы очень хорошо к нам относились. Скажем так, основная масса очень хорошо. Был случай - мы немцев захватили, по-моему, человека четыре. Шлюпки остались в глубине бухты. Хозяин дал своего сына, чтобы он проводил нас более короткой дорогой – через сопки. Сказал, что я, мол, наведу марафет. Чтобы немцы не догадались, что вы тут их захватили, а я не сопротивлялся.

Более того, мы даже с норвежцами ночью встречались, с гулянки они идут, а мы аккуратненько прижались к стенке – они проходят, такие довольные, что нас увидели. А мы пленных тащили.

Немцы сделали колоссальную ошибку, захватив Норвегию – не разрешали норвежцам рыбачить, отобрали плавсредства, а для тех, у кого не отобрали, ввели очень жесткие требования. Норвежцы жили, в основном, рыбным промыслом, поэтому, естественно, в большинстве своем немцев не поддерживали.

В 43 году норвежское подполье было вскрыто, немцам удалось в него внедриться, и норвежцы, и мы, понесли большие потери. Большинство групп ходило с норвежцами. А я ходил с Сутягиным. До войны он был военным атташе в Норвегии, а потом работал у нас в разведотделе. Он в совершенстве знал норвежский язык.

В 78 году норвежцы приезжали в Ленинград, провинция Финнмарк прислала делегацию, и мне позвонил Василий Сергеевич Толстиков, и говорит:

– Норвежцы приезжают. Вы вместе воевали, как бы собраться.

Толстиков из Китая вернулся, он был до этого секретарем Ленинградского обкома… Короче, я пригласил Сутягина, Барышева, Антонова, и мы встретились на Кутузовской набережной, в Доме ветеранов. И когда жахнул норвежский гимн, то его в основном пел Сутягин. Норвежцы были изумлены. Им рассказали, что это был за отряд. Они – во!

– Суртэ дьяволе!

По-норвежски означает — черные дьяволы.

Норвежцы теми, кто в сопротивлении участвовал, очень гордятся. Мы открыли для прессы, для широкой аудитории, то, чем мы занимались после того как выяснилось, что норвежцы уже все опубликовали. И немцы уже все опубликовали. Тогда Бабикову удалось материал собрать, и он с чистой совестью начал говорить, что вот такая группа была. Рассказал одну десятую того, что было.

Отряд переходит реку, 1943 год

— Наверняка немцы за высадившимися группами охотились?

Конечно, но норвежское побережье, это же огромные просторы… Только по карте кажется, что мало…

— А запеленговать…

Да, если запеленгуют, тут и начинается охота. И, это действительно опасно. Погибло несколько групп, которые были запеленгованы. Хорошо если зимой пурга и снег. А если три-четыре дня ни пурги, ни снега? Тогда любая тропка видна с самолета, любая лыжня. Ребятам приходилось уходить и менять место. Положено было после трех-четырех сеансов менять местоположение. А на связь выходишь не из землянки, где ты сидишь, а подальше отходишь. Километра на три-четыре. Уже на последнем этапе научились. Два сеанса и вообще, махаешь на 20 километров в другую точку. Простор огромный, береговая черта изломана, все побережье невозможно отследить.

— Вы в основном работали против тыловых немецких частей. Как у немцев была поставлена тыловая служба?

Отряду приходилось и в прифронтовой зоне воевать, с регулярными частями. Мы контактировали не с какой-то тыловой частью, а с конкретными объектами – штабом, батареей, в каком-то укрепленном районе. Однажды на переходе мы хлопнули на дороге штаб зенитного полка. Второй раз нам удалось взять на переезде какое-то смешанное подразделение.

Немцы очень дисциплинированы. Часовой ходит, и не присядет. Разводящий приходит, и они смену делают как на Красной площади.

В начале войны они, даже пленные, нахально себя вели. В конце войны стали как-то поумереннее... Иногда, когда пленных брали, для того, чтобы было меньше забот и меньше о них думать, мы срезали им все пуговицы с портков. Однажды одного еле-еле смотали, руки заломили, а он вырвался, еле-еле скрутили второй раз. Мне говорят:

– Срежь пуговицы.

Я достаю нож, а он визжит как поросенок – подумал, что я его резать буду. Взяли в плен четырех человек – один наш спереди, один сзади. Куда они денутся? Срезал ему пуговицы, ну куда он побежит по сопкам, ему штаны только держать.

— Тем не менее, были попытки побега?

Я расскажу случай, и вы сами делайте вывод. Взяли мы на дороге один штаб. Леша Каштанов фотографом ходил, он берет двух пленных немцев, сажает одного в шлюпку на весла, сам садится на корму, а второго на нос, и на катер. Немец никак не может справиться с волной. Шлюпку относит… Лешка сам садится за весла, причаливает к катеру, вытаскивает немцев, а при обыске у одного из немцев Вальтер оказался…

— Как расценивались шансы на выживание в группе, отправленной в чужой тыл?

У большинства все нормально проходило. У Бабикова трагические случаи описаны, но, как правило, нормально проходило. У меня один раз неудачно получилось: нас выбрасывали с самолета при очень сильном ветре. К тому же, сбросили с небольшой высоты. Сбросили – парашют только раскрылся, и я сразу же ткнулся. А инерция-то колоссальная, вот меня и понесло. Нужно как можно быстрее погасить купол. Строго под себя. Не успел – разбил голову. И не я один разбился, вся группа получила травмы. Меня выносили на носилках, я оклемался не сразу. Вот такие случаи бывали. Но, как правило, все возвращались в отряд обратно.

— Какое отношение было к раненым и телам погибшим?

Раненых всегда вытаскивали, а погибших хоронили. Как правило, под камнями. Там земли нет, в расщелину какую-нибудь и закладывали камнями. На Крестовом похоронили всех по-настоящему. Тогда Леонов еще расстрелял 10 немцев. Его потом долго дергали по этому поводу.

— Захваченных немцев у вас допрашивали?

Первичные, самые необходимые сведения, какой полк… У меня немецкий только в школе был хорош, а как переводчик я был слабый. Прямо на месте Леша Каштанов допрашивал. Или кто-нибудь из разведотдела.

А как только мы швартовались у причальной стенки, нас встречали, и забирали пленных, и командир тут же писал, как все было, с кем встречались, как прошло.

Я вам почти анекдот расскажу: вернулись мы с операции. Четыре человека. Нас сразу же ночью отвезли к начальнику разведотдела Бекреневу. Входит командующим флотом Головко:

– Давайте ко мне.

Попили чайку и… Просыпаюсь, мать моя родная, я лежу на кожаном диване. Вот какой был случай.

—  Вы помните первые операции, в которых участвовали?

Первая операция – на какой- то остров мы высадились искать что-то. Там на две группы разделились, ничего не нашли. Вторая операция была – я как обеспечивающий. Все пошли, а наше отделение остается охранять шлюпки. Мы ждали. Потом была операция уже по настоящему боевая: на дороге громили колон            ну. Шикарная дорога, серпантином таким шла…

—  Вы  говорите «дорога, дорога…», и возникает впечатление, что просто ходили на эту дорогу. Она что - не охранялась?

Дорога длиной 500-700 км, разве ее всю можно охранять?

— Наверное, у немцев были блокпосты.

Если они тебя засекли – они вызывали помощь.

Бинокли у нас были, смотрим – вдалеке какая-то колонна идет… И мы полкилометра до этой дороги через сопки вырываемся. Мы делимся на две группы – одна по головной машине, другая по кормовой. А дальше «чистишь». Это была система. Однажды мы упустили командира полка. Впереди на легковой машине ехал. Мы подумали – разведка и пропустили. Стукнули по следующей… Человек пять или шесть начальников всяких взяли. Служба связи, метео, еще кого-то. Но офицеров – никого, все унтеры. Гражданские призванные во время войны, но с опытом и образованием.

В разведке самое главное —  вовремя смыться, если задержишься, то потом до шлюпок не добраться. Поэтому пленных надо быстро эвакуировать... Иногда захваченные документы оказываются «пшиком».

Случай был – мы ворвались на ремонтную базу, были сведения, что там во фьорде отстаивается какая-то лодка. Мы на соседний фьорд высадились почти всем отрядом и через сопки туда. Лагуна, у пирса стоит подводная лодка. Тут пост, там маленький домик, бараки, это оказались ремонтные мастерские... Задача была разобраться с лодкой – мы ее думали увести. Одна группа идет поселок закрыть, другая на всякий случай преграждает дорогу – второй взвод идет, снимаем караульных. Поторопились – в живых никого не оставили. Ворвались в лодку – я там не был, я прикрывал казарму. А в лодке все оказалось в разобранном состоянии, и дизеля разобраны. В центральном посту выдрали с мясом сейф, привезли документы…

— А подорвать?

Мы и подорвали, гранат накидали, шум подняли и ушли. Немцы выскочили из того поселка, но не прошли – вторая группа их задержала. Привезли сейф, а там только техническая документация, ни интересных сведений, ни кодов. И пленного еле довезли. Он чуть тепленький – ему так досталось. Он ничего сказать не мог. Можно считать что неудача.

— Ваш отряд выполнял в первой половине войны те же задачи, что и войсковая разведка? У вас совместные операции были?

Армейская (СОРовская – северного оборонительного района) разведка выполняла только прифронтовые операции. У нас с ними была совместная операция только на Крестовом в 44 году. Тогда командиром сводного отряда был назначен капитан Барченко (И. П. Барченко-Емельянов) – командир СОРовской разведки. Она стояла на Рыбачьем.

Леонов Героя получил как командир взвода разведчиков. Мы были у Барченко в подчинении, хотя самостоятельно решали свои задачи и шли параллельно на Крестовый разными путями. И друг друга не видели. И только утром в 4 утра радисты связались, и выяснилось, что и они подошли, и мы. Была команда:

– Приближаемся, атакуем.

Мы батарею взяли, а они нам ничем не помогли, абсолютно ничем. Разбирались только мы… Я был тогда  ранен… А Барченко тоже получил Героя. Вот такие контакты с СОРовской разведкой были.

Отряд Леонова, конец 1943 года

— Разведчики сами себя ощущали привилегированной кастой?

Наверное, немного ощущали. Когда мои родные умирали с голоду, я в отряде питался шоколадом. Когда мы уходили на маневренную базу в Пумманки, нам шел дополнительный паек. Но его мы с собой никогда не брали. Поэтому, когда мы приходили на отдых, нам выдавали шоколад, спирт. Спирт сразу весь  не выдавали, потому что если выдать за месяц, то можно спиться. Выдавали по фляжкам.

Мы любили в Мурманск при любой возможности сходить. Мы дважды на Севере теряли ордена. Праздник какой-то — не помню какой, поскольку не участвовал, а наши ребята, кажется,   пошли встречать Новый Год с девчонками, и вдруг врываются какие-то мужики:

– А-а-а, вы наших девок тут прихватываете.

Завязалась драка. Семену Агафонову досталось по голове. Короче говоря, на следующий день мы его положили в госпиталь. Оказалось, что пятеро маляров или штукатуров, которые ремонтировали квартиру начальнику штаба Кучерову, не вышли на работу. Стали выяснять, оказывается, и они пострадали в той самой драке. Начались разборки, с отряда отчислили двух человек. Семена удалось спасти. Но все наши уже посланные представления на ордена были отозваны. В том числе и мой орден. Весь отряд пострадал – вот тебе и привилегированная каста.

— Какие вольности в одежде позволялись бойцам отряда?

Мы ходили на операции вне формы, без погон, и даже без всякого признака на то, что мы советские люди. Мы отлично знали, что никакая конвенция нас не спасет, если мы попадем в плен. Каждый разведчик четко это знал. Поэтому чтобы не попасть в руки врага живым, кто-то где-то бритву зашьет, или еще что-то такое…

И на базе ходили очень вольно и в разном. Но на увольнение ходили щегольками. Носили нормальную форму морскую. Ордена вытаскивали, брюки наглаживали.

Один раз, когда мы базировались на Среднем, чтобы не привлекать к себе внимание, мы какое-то время ходили в армейской форме.

В 44 году мы часто выходили на охоту на торпедных катерах. Катеров стало много. К тому времени появились английские катера «Воспер», и американские – «Хиггинс». При выходе на свободную охоту катерникам выделялось отделение, для захвата судов в случае чего. Очень интересные операции. Тогда нам выдали вместо ушанок катерные шлемы, очень удачные – непромокаемые и от снега и от воды. На Крестовый мы шли в этих шлемах.

— Моряки всегда в тельняшках. У вас это соблюдалось?

Нижнее белье – только тельняшка, наверх даже выдавали нам теплые офицерские рубашки фланелевые. Кроме того, у нас было очень много норвежских пуловеров, из верблюжей шерсти. Я два матери привез, так они сто лет служили, не сносить их. А тельняшка всегда была.

— А как снимали психологическое напряжение?

Как и везде. Специального врача-психолога не было…

У нас ни один доктор больше одного похода не выдерживал. Потому и погибали раненые. У нас Луппов в первом же походе погиб. Потом главстаршина Костя Тярусов, полгода фельдшером ходил, вместо врача. Пришел доктор – и в первом же походе погиб в Крестовом.

— А норвежцы в отряд входили?

На фотографиях они есть, но в отряде не служили с нами, у них свое подчинение. Они базировались в БРО. Когда норвежцы с нами высаживались, то для того, чтобы с местным населением контактировать.

—  А по-русски говорили?

Большинство.

— Каких национальностей бойцы в отряде были?

Еврей был один – Дороган, он старше был, наверное, 1915 года рождения. Он был оружейником, но во все походы ходил вместе со всеми. Много было украинцев, Валька Каротких, Михайленко, Григоращенко, Залевский. Залевский был полуполяк. С Кавказа – несколько человек. Из Средней Азии никого не было – они же на лыжах не ходят.

— А местные – северные?

Северян было много. С Вологды, с Коми, с Печоры, из-под Архангельска. С Архангельска – Костя Тярусов. Сенька Агафонов, Бабиков с Коми. Они все хорошо знали Северную природу, меткие стрелки, хорошо ходили на лыжах и часто выполняли задачи бесшумные.

— Но большинство – славяне?

Да. Но, вот к примеру, Костя Тярусов, он русский или что? Однажды, когда он приехал в Ленинград ко мне, Маришка, приятельница моего друга, сказала ему:

– Ты наелся свинины уже, мы тебе не сказали, а теперь чего есть не хочешь?

А его тут же вырвало – может, он мусульманин… Не поймешь. Он после войны окончил лесотехническую академию, потом стал директором завода, потом директором лесотехнического комбината (5 заводов) в Архангельске. После войны получил орден «Трудового Красного Знамени».

Виктор Карпов

— Вопрос – формальные и неформальные лидеры отряда.

Лидерами отряда считались те, кто частенько выполнял грязную, тяжелую работу. Лидерами отряда были такие люди как Мотовилин Степа, Агафонов Семен. Иван Лысенко – здоровый мужик. Хохол. Тихонов – ходил на лыжах лучше всех. Идет на задание и лыжню торит.

Лидерам доверяли, верили. Были у нас ребята хорошие, но забияки, как например как Павел Барышев, забияка страшный. Он не мог быть лидером. Трепач, как Вася Теркин, мог болтать языком с утра до вечера. Его любили, но назвать его лидером – нельзя. Но любили его. У большинства ребят с Печоры, с языком «не ахти», не очень. А «Теркин» в любой компании «в своей тарелке». Из-за Барышева, из-за устроенной драки, мы лишились орденов. Ну и какой же он лидер?

У нас в отряде существовал негласный суд чести. И даже если лидер отряда провинился, по-настоящему провинился, Леонов не разбирался. Собирался суд, и Иван Лысенко выдавал 50 банок, или 20 банок. Что такое «банка», объясню. Виноватый ложится на скамейку, вот так оттягивают кожу на животе, а Семен Агафонов по коже живота ребром ладони бъет. И от 20 банок – кожа черная. Не знаю, в курсе ли был Леонов, это его дело. Суд чести собирался по всяким поводам. Например, человек собрался на увольнение, а у него стащили парадные брюки. Выяснилось кто, не жалко брюки, но хотя бы предупредил бы. 5 банок получи.

— Какие операции вы можете отметить как неудачные?

Была у нас в начале войны неудачная операция с участием нашей ПЛ. Началось все с неудачной высадки – матросы, которые высаживали группу с лодки были неподготовлены к работе с резиновыми шлюпками… И командира подлодки Коваленко в плен взяли… Лодка погрузилась, а командир всплыл и попал в плен.

Пару недель мы не знали что с ними. Потом выяснили: один утонул, оборудование утонуло, а они без радио и всего оборудования и продуктов оказались на берегу. И еще с ними в обузу пара матросов с лодки, в робе. И это зимой. Они попали в плен. Это была огромнейшая неудача.

«В феврале 1942 года ПЛ  «Щ-403» вышла в поход с заданием  высадить в тылу у немцев разведгруппу, далее действовать в районе Порсангер-фьорда.  Ночью разведгруппа была погружена в резиновые шлюпки и отправлена к берегу противника. Гребцами на шлюпках были назначены старшины Широков и Климов. Назад они не вернулись, на сигналы не отвечали. После длительного ожидания командир был вынужден уйти на боевую позицию. Ночью 19 февраля «Щ-403» вела поиск противника в надводном положении, на мостике вахтенный офицер Шилинский, рулевой, сигнальщик. Внезапно лодку атаковала группа немецких кораблей. Шилинский, опасаясь тарана начал маневрирование, вызвал командира. На мостик поднялись командир С.И.Коваленко, штурман Беляев, военком. Немцы открыли огонь, ранив командира, штурманом была дана команда срочного погружения. В этот самый напряжённый момент порядок на мостике оказался недостаточно чётким и раненый С.И.Коваленко остался наверху. При погружении лодка получила таранный удар, была атакована глубинными бомбами, но сумела уйти и вернуться в базу. ( И.А.Колышкин  «В глубинах полярных морей», Москва, 1970, стр. 123 ). Впоследствии выяснилось, что командир лодки С.И.Коваленко, старшины Климов и Широков пленены».

Или сентябрьская операция 42 года на Могильном. Тогда головная группа пробилась на опорный пункт, а остальной отряд с приданным батальоном морпехов задержался, и не смогли выполнить поставленные задачи.

Мыс Крестовый. Леонов, Залевский, Бабиков в шапке

— А немецкая авиация вам не мешала?

Авиация нам не доставляла проблем. Когда я был в операциях, самолеты ни разу нас не засекали.

— А вы немецкой авиации проблемы создавали? Ходили на аэродромы?

Ходили один раз на Луостари... Ходили наблюдать, сколько было самолетов, сколько вылетело. Докладывали. Потом это поручалось армейским группам

— А если бы вам дали задание разгромить этот Луостари?

Разведгруппе невозможно… Аэродром огромный, и рассредоточены самолеты в нескольких точках.

Наша авиация – Илы в 44 году на Крестовом нам помогли. Это просто спасение было. Мы смогли подняться на сопку… Мне тогда по ногам попало, а до этого еще был ранен осколками гранаты в голову. Я потом оклемался, а Рябчинский погиб. Лежим с ранеными на сопочке. Немцы собрались нас добивать. И в это время вызвали Илы. Они нас окружили, одни уходят, другие приходят с реактивными снарядами… Вот это была организация – научились воевать. Паленым мясом запахло – это немецкая пехота, которая обложила нас, горела.

Мы, может быть, и удержались бы без Илов, но они своим огнем по густым цепям пехоты немецкой очень помогли. А мы взяли базу в Крестовом. Напротив главной базы подводного флота немецкого. Они в ответ высадили один десант, потом второй, обошли и нас обложили.

— А корабли своей артиллерией помогали?

В наших операциях нет. Мы же делали все тихо, ночью.

А на Крестовом… После того, мы как доложили, что взяли батарею, в бухту ворвались торпедные катера, с десантом морской пехоты. Мы им открыли дорогу. Но больших кораблей не было. С большими кораблями мы имели дело только в Сейсине (Чхонджин) на Дальнем Востоке.

—  А у немцев был ли аналог вашего отряда?

Не знаю, у нас на Севере, по крайней мере, ничего такого не было. И какой немец сможет спать на голом граните да еще несколько суток?

— А в спальном мешке?

Да какой там спальный мешок. Его же таскать надо, он много места занимает. Поэтому когда идешь, берешь еду, патроны… Самое важное — носки сменные.

— А какое еще снаряжение обычно брали с собой на операции?

Если идем на операцию на три дня, то продуктов брали мало – лишь шоколад и сгущенку. Пошли на Крестовый – получили пакет сухарей, галеты, шоколад, тушенку. Самый минимум. А патроны – валом. Дали нам на отделение два цинковых ящика, потом добавили еще ящик. Мало того, что все пальчики-магазинчики заполнишь, так еще и в рюкзак накидаешь россыпью. И еще «эфочек».

Кто побывал в операции, всегда жаловались, что кончились патроны – два патрона, например, могло осталось. Потому что, с автомата не по одному выстрелу делаешь, ты поливаешь. А если ты поливаешь – значит поливаешь.

— А немецкое оружие взять у убитых?

Бывало такое. У нас были шмайссеры. Вопрос упирался в боеприпасы. Взвод Баринова специально комплектовали шмайссеровскими комплектами. И патронами.

— А трассирующими пулями пользовались?

Мы, строевые взвода, не пользовались трассирующими. Их давали в основном группе командира.

— Немцы к вам как относились?

Боялись как огня. Считали нас неуловимыми, «черными дьяволами». Раза два мы ускользали от них в ситуациях, когда немцы уже думали, что все...

— Вы атаковали цели, которые были защищены силами превосходящими вас? Были ли какие-то критерии – эту цель надо атаковать, а эту не надо. Здесь нам окажут сопротивление, а здесь – нет.

Рассуждаете по-дилетантски. Получили приказ разобраться с опорным пунктом. И твоя задача выполнить приказ.

— Предположим такая ситуация: вы подошли к объекту: маленький населенный пункт, типа хутора. Сейчас там много немцев, и вам трудно будет с ними справиться. А если подождать три часа, то они уйдут. Вы атаку откладывать не будете?

Мы не можем ждать три часа, потому что мы тогда не выберемся. Главное, выполнить задачу и принести материал, не ввязаться в бой, не заниматься взятием укрепрайона. И когда ты ночью подходишь к укрепрайону, никогда ты не знаешь что там, где немцы… Там хуторная система, там нет поселков. Подошли к хутору, слышим – в этом доме немецкая речь, командир принимает решение. Если часовые – убрать часовых, если нет, то аккуратно подползаем. В этой ситуации все оценивает старший.

— Дайте пожалуйста краткие характеристики бойцам отряда: Леонову, Бабикову, Никандрову, Лысенко, Пшеничных, Агафонову, Абрамову, Людену, Инзарцеву, Визгину.

Леонов оказался в нужном месте в нужное время. Он обладал неплохой интуицией. И пройдя полтора года суровой подготовки с другими командирами, он умел принимать решения. Что такое морской десант?

Надо быстро, хамовато и нагловато действовать, и вовремя смотаться. И пусть не самое оптимальное решение, но его надо принимать, ни на кого не перекладывая. Леонов обладал нужными качествами. С ним нам еще и везло, и на Крестовом, и особенно в Сейсине. Это действительно так. Он пользовался авторитетом, и у него было много приятелей в отряде. Леонов не вмешивался в мелочевку, никогда не занимался воспитанием личного состава, да и некогда ему заниматься этим.

Бабиков по меркам отряда был очень грамотный мужик. Писарем был, на машинке печатал, всю картотеку вел, похоронки оформлял, но при этом участвовал во всех операциях, за время моего пребывания в отряде. Он обладал и личным мужеством, грамотно ориентировался.

Иван Лысенко

Никандров – мой командир взвода. Я к нему пришел. Он уже успел отслужить. Хорошо ходил на лыжах, приемами рукопашного боя владел и преподавал. Дотошно учил стрелять, гонял нещадно на шлюпках, и сам кувыркался на них вместе со всеми. Это был трудяга. Хорошо знал природные условия на Севере.

Про Лысенко я уже сказал, он в отряде пользовался непререкаемым авторитетом. Он родился где-то в Сибири. Такой сибиряк, крепкий.

— Могла возникнуть ситуация, при которой Лысенко что-то сказал бы поперек Леонову?

Против командира – никогда. Пользовался уважением, это не значит, что он что-то против командира мог сказать. Лысенко был обыкновенным бойцом, рядовым матросом.

Про Пшеничных я ничего не могу сказать. Почему он на слуху был? Он оказался в составе у Леонова в группе. И на Севере, и в Сейсине. Леонов его все время видел, и в рукопашную вместе ходил. Я далеко был. Очевидцы все рассказывали, что по-настоящему все это было. Ребята, кто с ними в группе ходил, говорили, что он Леонова охранял. Группа, которая на Крестовом состояла у Леонова, кто там вокруг него. Интенданты – Вавилов, Колосов Михаил еще был. Два этих самых порученца, адъютанта. Затем фотографы, затем врач, затем представитель разведотдела, Змеев. И вот это группа, которых человек 15-20, среди них был и Пшеничных, который ходил в рукопашную атаку. Также было в Сейсин. Мне внук его позванивает.

С Семеном Агафоновым у меня после войны были дружеские отношения. Кристально чистый человек, настоящий помор, хорошо знающий природу и очень мужественный человек. Правда в жизни, ему не везло: одна кикимора облапошила его. Женился на директоре ресторана. Сделала директором завода, но жулики обманули, его чуть не посадили. Пришлось его снова мобилизовывать на флот.

Про Абрамова я ничего не могу сказать, я его не застал.

Люден – все говорят, что это был настоящий, толковый специалист, немножко штабист. Любил рассуждать, народ собирать вокруг себя. Его тоже потихонечку перевели в Северный район на штабную должность. О нем плохо не говорят, он очень дотошный был, но я бы сказал, что не умел принимать волевые решения. У меня запись есть, там четко сказано, каким должен быть разведчик-диверсант.

Ну, про Инзарцева я все сказал.

Про Визгина можете прочитать у Бабикова. Он был начальником разведотдела, я с ним не контактировал.

С Бекреневым я встречался после войны. Он потом начальником войсковой разведки всей Руси, потом был начальником академии, потом мы с ним встречались уже в отставке.

На переходе

— В чем сложность высадки на резиновой лодке?

Вас надо один раз в воду опустить попробовать, и чтобы хоть один раз волна два балла. На шлюпке отойти и подойти – целое событие.

— Спецкостюмы у вас какие-нибудь резиновые были?

Это была опытная работа. Нас тренировали в гидрокостюмах. Это были такие гидрокостюмы, одеваешь его – сзади мешок с рюкзаком. Тебя вместе с рюкзаком запихивают в этот резиновый гидрокостюм, и оружие там. Ты должен до берега с этим всем добраться.

Морда открыта. Задерживаешь дыхание и все. Акваланги потом появились, а тогда был гидрокостюмы с  двумя лопаточками. И гребешь к берегу. Эти лопаточки очень мало помогают. Держишься на плаву, а волна накатывает и откатывает. И тебя туда и обратно. А это камни, не ялтинский пляж.

Беспомощный, голыми руками тебя можно взять. Мы сразу были против… К счастью, мне  не пришлось его применять в боевой обстановке, и через торпедный аппарат не выходил.

— Были ошибки при отборе людей в отряд? Отсеивали до первых походов или после?

Отсеивали, как когда, по-разному. На Севере было. Я забыл его фамилию. Парень пришел из нового пополнения, больших походов не было. Ходили на острова, и его потом аккуратно у нас из взвода убрал Никандров. На Дальнем Востоке, в поход одного парня забрали. А потом оказалось, что он – власовец, его трибунал судил. Бабиков рассказывал, что они с Володькой Толстиковым были на процессе.

— У вас особый отдел работал?

Они везде работали. Но на задания не ходили никогда. Особист, который у нас в отряде болтался, тогда капитаном был. Я и фамилию его забыл.

В 54 году у меня были хорошие отношения с начальником института адмиралом Мельниковым, у которого я был адъютантом. Я лейтенантом тогда был. Он из меня человека лепил, затыкал  во все дырки, в одну комиссию, в другую. «Ничего – научишься». Натаскал. То линкор «Гай Юлий Цезарь», то крейсер «Нюрнберг» трофейные пришли. Меня поставили в состав комиссии, секретарем.

До этого Мельников был начальником военно-морской администрации в Германии, заместителем Жукова. Жукова скантовали, начали кантовать и Мельникова. Однажды приходит ко мне подполковник с красными погонами, и ко мне «на ты»:

– Паша, ты должен нам помочь…

И начинает мне про подробности жизни Мельникова в Германии рассказывать. А я в Германии с ним не был. И я его послал очень далеко и рассказал шефу…

Были такие. Леонов говорил, что он их гонял. Хотя как он мог их гонять – его бы самого моментально выгнали.

Уважением большим особисты не пользовались. Ни в один поход никто из них с нами не ходил. И никто из наших порядочных ребят им ничего не рассказывал – они интересовались, как ведет себя тот, как тот, как Никандров. Как будто ночью я должен смотреть, как ведет себя Никандров. Но они меня особо и не донимали.

— А у вас какое звание в отряде было?

Старшина первой статьи, а службу кончил полковником.

— Ваше отношение к комиссарам, к замполитам?

Я не могу их так просто оценивать. Мне и везло, но видел я среди них и не очень порядочных людей.

Вот, например, Василий Михайлович Дубровский. Его сняли после сентябрьской операции, хотя он и сам ранен был. После войны у меня сохранились с ним теплые дружеские отношения. Мы после войны встречались с ним в День Победы. Он был последнее время начальником Военно-морского архива в Гатчине. Гузненков – ходил со всеми наравне. И обычно пол отряда ведет Леонов, пол отряда он. Я с ним ворвался в капониры на батарее на Крестовом. Мы с ним стреляли по Лиинахамари. По бакам стреляли – баки белые, с бензином. Мы только пару выстрелов сделали, но попали, и побежали дальше. Вот такие были контакты с заместителем по политчасти.

Я видел замполитов и после войны. Всякая бывала публика. Но были и такие. Вот допустим Крупский, родственник Надежды Константиновны. Так вот, мой шеф – Мельников, которому я как отцу родному верил, сказал:

– Паша, это самый порядочный политработник, которого я в жизни видел.

И еще Ульянов был, который при Хрущевской оттепели начал жестко критиковать Горшкова:

– Вы теперь проповедуете по-новому. И хорошо бы чтобы вы выполнили все, что обещаете, а то вы, то не делаете, то не делаете.

Критиковал Горшкова по-честному. А через три дня его демобилизовали.

Андрей Залевский

— Война на Севере закончилась в 44 году. Чем вы тогда занялись?

Боевые действия закончились в ноябре. А я окончательно оклемался, наверное, только в декабре, и уехал в отпуск, к матери в Казань.

Потом занялись перезахоронением наших погибших. Это были негласные операции. Мы приняли обязательства перед Норвегией, и выводили свои войска, но было и наше обязательство – долг перед друзьями выполнить, и что можно вывести.

Несколько операций таких сделали. Мы ходили по берегу, искали ребят. Там где мы высаживались, никто побережье уже не охранял кроме флота. А где мы высаживались, по местам поближе к морю там вообще никаких людей не было – понимаете?

И потом от нас в феврале месяце троих отправили на Амур: Залевского, Братухина и Вальку Коротких. Трех командиров отделений. Чуть позднее и Леонов получил назначение. И тут почти полмесяца шла торговля – Леонов получил назначение, и ему разрешили взять добровольцев, он взял 30 человек.

— А как вы узнали о том, что день Победы настал?

Я не помню. Мы как люди военные, чувствовали, что уже вот-вот и враг сдохнет, и думали, что это будет к первому мая.

— А вы ожидали приказа ехать с японцами разбираться?

От нас то одного выдергивали, то другого – ехать туда. Все понимали, что придется с япошками разбираться. Но мы не знали про договоренность Сталина с Рузвельтом и Черчиллем, о том, что мы через три месяца после окончания войны с Германией вступим в войну с Японией. Но как военные люди, мы чувствовали: то катерники туда поехали, потом группа уехала в Америку получать катера, и нам сказали, что они не на Север вернутся, а на Тихий океан. Когда Леонов получил назначение, мы знали, что едем на войну.

В середине мая мы поехали на Дальний Восток, с пересадкой в Москве. Потом 11 дней по транссибирской магистрали. Сначала мы базировались во Владивостоке в штабе разведуправления на втором этаже. Тут наши ребята пошли в ресторан. Барышев – главстаршина, Агафонов тоже старшина первой статьи. Герои Советского Союза, Барышев с орденами, и еще там кто-то был, трое или четверо. В это время пришел патруль. Они послали патруль очень далеко. Тогда явился комендант Горбенко, а он до этого был комендантом в Мурманске и нас знал. Нас иногда отпускали в увольнение в Мурманск. Но Горбенко сказал – выйти и все… И тут завязалась драка. Ну, наши ребята не растерялись – народ обученный. И мы всех распихали, но Сенька Агафонов получил ранение, ему проткнули мышцу предплечья штыком.

Короче, нас через день выселили на остров Русский. Казармы старые царские. Такие как Гренадерские казармы у нас. На острове Русский началась подготовка.

9 мая 1945 года. Михайленко, Михаил Кологанский, Колосов

— Сильно ли отличалось то, чему вас учили на Севере, от того, чему вас учили на Дальнем Востоке? Или просто восстанавливали навыки?

На Дальнем Востоке была другая война, и нас использовали не как разведывательный истребительный отряд с высоким интеллектом и высокой технической подготовкой, а как ударную боевую единицу для занятия плацдармов. Мы брали четыре города, высаживались днем. Такого на Севере не было. Юкки, Расин, потом в Сейсине нас высадили. Там бои страшные были. А потом Гензан, там была чисто психологическая война – там надо было заставить капитулировать гарнизон.

— Когда американцы применили ядерные бомбы, как вы об этом узнали?

Как и все. По радио.

—  И как впечатление? Вроде бы бомбардировка не нужна была?

Это была варварская демонстрация и проверка мощи нового вооружения. Это было психологическое давление на весь мир.

— Вы постоянно в рассказе упоминали остров Крестовый, а не могли бы вы рассказать о своем участии и как вы ее видите эту операцию?

Мне дважды приходилось делать доклад по Крестовому в послевоенное время. По телевидению, и на специальной конференции в разведуправлении. Поэтому я операцию на Крестовом мог бы разложить по полочкам. И очень подробно, но это действительно венец всех операций флота на Севере. Это операцию потом изучали в генеральном штабе.

— Какое отношение было с катерниками, подводниками?

Катерники были самые близкие друзья: Лях, Паламарчук, Шленский, Шабалин. У меня есть  их портреты.

Когда в подплаве мы обедали, то проходили в офицерскую кают-компанию – подводники очень хорошо нас встречали, хотя мы с ними редко ходили – были лишь операции по высадке маленьких групп.

—  Была ли такая традиция, что когда операция удачная, вручать участникам жареную свинью?

Леонов треплется. А может я и не знаю, может быть, для него и было…

— Были суеверия какие-то?  Например, перед выходом не бриться?

У всех свои. Не помню, честно говоря.

— Взаимоотношения с пехотой?

Можно сформулировать так: лучше не было бы никаких. Взаимодействия с пехотой для отряда оказывались неудачными, и были для нас всегда сопряжены с большими трудностями и проблемами. Как и работа с СОРовской разведкой на Крестовом…

— С вашей точки зрения, не стоило бы увеличить количество таких отрядов как ваш?

Тогда я об этом рассуждать не мог, и не должен. А как военный человек, прошедший 40 лет на флоте, думаю – нет.

На Севере не было такой партизанской войны, как на других фронтах, и не могло быть. Прятаться негде. Еще два-три таких отряда, и немцы бы совсем другую войну вели. Они бы вырезали все население, и отряд бы вообще ничего сделать не смог. И отряд был единственным в своем роде. В то время, при той технике, и при подготовке похожих не было. Мы решали такие задачи, которые сейчас решают несколько ведомств.

—  Были ли в отряде женщины?

Была Оля Параева, фельдшер и переводчица с финского. Я пришел – она уже уходила.

—  Ваш отряд в обслуживании конвоев PQ и подобных участвовал?

Мы наблюдали за выходом немецких кораблей из баз и за вылетами самолетов:

– Вылетели самолеты с Луостари, курсом 10, азимут 10. Высота такая то. 12 юнкерсов, 4 фоккера.

– С Банака, вторая группа, с курсом 180, летит туда. Высота такая то, столько-то бомбардировщиков.

– Вышел «Тирпиц» и 10 вымпелов…

– Вернулись. Вошли два крейсера, Альта-фьорд.

— Но это не только для конвоя, а для всего флота?

И именно для конвоя. Когда формируется конвой, они четко должны представлять, с чем они встретятся. Почему погиб караван PQ-17 – 30 кораблей немцы потопили. Почему? Потому что английское руководство посчитало нецелесообразным борьбу с «Тирпицем» и тяжелыми крейсерами, которые скопились на Севере. И когда они узнали, что «Тирпиц» вышел, они дали команду всему охранению уйти на юг. Охранение ушло, бросили конвой, «Тирпиц» вернулся, а корабли, которые должны были охранять конвой от самолетов и подводных лодок, оказались совсем в другом месте. Английские самолеты не могли долететь, а немецкие торпедоносцы с норвежских аэродромов долетали до конвоя и его раздолбали.

— Лунин действительно всадил торпеду в «Тирпиц», или только обнаружил?

Всадил. Нет никаких сомнений, потому что «Тирпиц» после этого отстаивался полгода. Ремонтировался, потом еще утащили южнее. Его отремонтировали только к концу войны.

Лунин потом был командиром ЭПРОНа, а затем начальником управления в первом институте, я с ним разговаривал.

Он стоял в подводном положении на позиции перед Алта-фьордом. Ночью уходил подзарядиться. Однажды всплывая под перископ, оказался внутри эскадры, он выстрелил четыре торпеды в «Тирпиц», двумя попал, поднырнул и ушел. Он доложил, что ликвидировал «Тирпиц». Но «Тирпиц» вернулся. Это же не эсминец, живучесть большая. Но повреждения были огромные, он стоял до конца войны. В бою больше не принимал участие. Но англичане отозвали охранение.

А наша группа погибла из-за того, что несколько раз передокладывала о том, что «Тирпиц» вернулся. Разбор был, Лунина чуть не выгнали с флота, оказывается, он носовые торпеды не использовал. Но главком за него вступился. В той ситуации, он пока бы разворачивался, а маневр лодки «К» большой, его бы потопили. Он вернулся домой с неиспользованными носовыми торпедами. Он был уверен что «Тирпиц» потоплен. А то, что он попал, это точно. Акустик орден Ленина получил, а Лунина наградили Героем.

— Как вы оцениваете книгу Леонова В.Н. Лицом к лицу. 2005?

Первые 150 страниц - это истина в последней инстанции. Тогда еще все живые были. Книжку писали для того, чтобы родственники и друзья вспомнили погибших. Под каждой буквой могу подписаться. А дальше Леонов был мобилизован в общество «Знание», и это уже был художественный свист. И сегодня, когда прошло 70 лет, и вылезают новые герои, и нам, кто остался в живых, становится не то, что стыдно, как-то неудобно. Выглядит неправдоподобно. В художественной литературе сразу видно дилетанта, который никогда не был на море, который начинает писать о морских делах. Вот я читаю Конецкого, и чувствуется, что человек ходил по морям. Он рассказывает простым языком, это не Лев Толстой, не Тургенев, конечно.

Когда мне позвонил Артем, я перезвонил приятелю, посмотрите что это такое. Они посмотрели, сказали - книжки «Я воевал против Геббельса», «Я воевал против Гудериана», «Я воевал против того-то»…

— Такие названия дало издательство.

Если вы так от моего имени будете писать, то мне будет просто стыдно.

— Думаю, в вашем случае будет заголовок – «Я ходил за линию фронта».

Не надо! Это не я ходил, это отряд ходил. Я – маленький винтик.

1954 год, встреча в Ленинграде: Барышев, Бабиков, Радышевцев, Леонов, Колосов

— Когда Советский Союз кончился, как только его приговорили, в 90-е годы появилось большое количество литературы – авторы: немцы, румыны, итальянцы, финны. Зайдите в любой магазин. Они воевали, а «Иваны были бараны грязные и тупые, ничего не соображали, бежали толпой за комиссаром, а он всех бросил, спасая себя». Часть наших историков, начало им вторить – «завалили трупами». Дошло до того что цифра репрессированных, невинно убиенных, превысила численность населения страны, еще Солженицын о 100 миллионах репрессированных говорил. Поэтому и нужны рассказы людей, которые воевали, видели то время воочию. Через 15-20 лет спрашивать некого будет. И судить будут по воспоминаниям, по книгам, которые издаются сейчас.

Я вот думаю, как мне полгода дотянуть до 90 лет. Дальше, по-честному, я уже не смотрю. Сейчас выходит литература, которая ничего общего не имеет с войной. О войне честно написано, например, Некрасовым в книге  «В окопах Сталинграда». Еще Симонов, есть еще кое-кто…

— Книжка на бумаге живет 25 лет. И книги 30 летней давности становятся раритетом. Никто их не переиздает.

В 2008 году ребята, два командира подводных лодок, отставники, с Северного флота приехали, привезли приглашение от мэра Полярного. Городу вручали знак воинской доблести, был указ президента.

Я, конечно, сказал, что никуда я не поеду, никаких друзей у меня там нет. Но эти ребята уговорили, и мы поехали. И я позвонил в Москву, и ребятам прислали чуть ли не 500 экземпляров книжки Леонова. В Полярном ее расхватали, хотя там население 15 тысяч человек. В глубинке еще остались традиции. Дети военных живут там очень скромно – работы нет. Даже роддом вывезли из Полярного в Мурманск, теперь мотаются туда. Короче говоря, тяжело живут. Тем не менее, там патриотический дух живой. Все книжки расхватали.

— Сегодня книга как бумажный носитель теряет свое значение. И все переходят на электронные носители информации, интернет. Мы публикуем наши беседы, люди читают, оставляют свои отзывы. Пример: мы в прошлом году взяли интервью у одного ветерана. Он был штурманом полка у Сафонова. Жил в Лахте. И его внучка написала, в интернете, «Ребята большое спасибо, прочитала интервью, вспомнила деда, как живого».

С этого полка я знал Коваленко, Кухаренко, потом еще Владимир Павлович Покровский. Мы не были близко знакомы, но когда летали на парашютную подготовку на Соловки, там болтались в казарме полдня – не было погоды. Он был авиационный разведчик. У них тоже работа рискованная.

— Что вы, рядовой боец, знали о предстоящем задании?

Ни в одной разведке никто, никогда, ничего не знает заранее, кроме командира. В 60 году, в газете Балтийского флота опубликован  рассказ как бы от моего имени. «Мы сели на Крестовый…». А мы тогда и не знали, что идем на Крестовый.

Только когда отряд выходит в море, командиры взводов получают команду, и мы узнаем, куда и зачем идем. Даже на Дальнем Востоке так было. Мало ли что бывает? Человек случайно отстал, или на переходе что-то случится, корабль утонет, кто-то попадет в плен, и расскажет, куда шли, зачем шли. Поэтому до выхода на операцию никто ничего не знал. Иногда нас провожал даже член военного совета:

– Вы идете на ответственное задание, надеемся, вы оправдаете возложенные на вас надежды.

Но лишь общие фразы.

— Если вы получили задачу, например, идете на Крестовый. Вы обсуждаете, кто что делает.

Выходим на Крестовый, высаживаемся в темноте прямо за линией фронта. Буквально в трех километрах хребет Муста-Тунтури. Это единственное место, где немцы не перешли границу. Наверху скала, висят немцы, а внизу наши окопы. Там много наших штрафников прошло школу. Туда штрафник обед два раза отнес, если живым остался – снимают судимость.

— Это между Средним и Рыбачим?

Да. Там были штрафники не только Северного флота, но и из армии. Это, по-видимому, единственное место на Севере, где немцы не смогли продвинуться. Там и пограничный столб остался.

— Почему единственное место, где немцам не удалось заметно  продвинуться – это Север? На Юге понятно – там равнина, там танки пошли и вперед.

Я не знаю, как вам объяснить. Когда бежали дивизии, они бежали не только на Юге, на Севере поначалу тоже. В этот период активно подключился флот, который  совместно с армией проводил операции. И именно на флоте было организовано несколько разведывательных отрядов, дырки затыкать. В том числе, был организован  4-й отдельный добровольческий отряд, который потом превратился в 181 особый разведывательный отряд при штабе флота.

На переходе

—  И стал отрядом Леонова называться.

Потом после войны стало модно так называть. Фактически Леонов стал командиром отряда в завершающей стадии. В конце 43 его назначили командиром отряда. Ну, конечно при нем отряд добился больших успехов, результатов, появилось и мастерство и искусство. А сначала существовал 4-й отряд, потом он преобразовался, командовали Добротин, Лебедев, Инзарцев, Люден, Фролов. Леонов на завершающем этапе. Нельзя сказать, что он снимал сливки. Он командовал отрядом по-настоящему. Но на завершающем этапе, ему повезло: ребята обстрелянные оказались, и он сам прошел школу, и все это вместе взятое позволило добиваться хороших результатов, и отряд стал после войны называть «леоновским».

— А как вы обычно были экипированы?

Ходили довольно свободно, по той простой причине, что много было лыжных операций, ходили в лыжных ботинках. Ходили в спортивных брюках. В ватнике и в шапках обыкновенных. И только в 43 году, или в 44 уже нам выдали канадские куртки, все одинаковые, непромокаемые такие – внутри меховые, с капюшоном. Все носили – от командующего флотом, до рядовых. А меховые брюки никто не носил, потому что в брюках очень жарко. Катерники получили и мы. В конце 43 – 44. А до этого ходили кто в чем. Сознательно возможно это было. Ходили без погон, без документов, все оставляли. Чтобы не понятно было, что это русские там болтались.

— А если у человека имелась татуировка на русском языке? Было же такое, что моряки себе якоря набивали, русалок.

Тогда не было жесткого контроля. Скажу по-честному, тело не осматривали, до такого не доходило.

— Разница между боевыми действиями на Севере и на Дальнем Востоке?

Земля и небо. На Севере была настоящая война, четыре года, каждый поход – настоящее испытание. На Дальнем Востоке, если бы не бои в Сейсине, и очень психологически сложные вопросы в Гензане, то там войны практически не было. Была бы прогулка. Страшные бои с японцами, равные боям на Севере были только в Сейсине. Чхонджин он теперь называется. Вопрос стоял, нам быть или не быть. Нас чуть не сбросили. Сначала было задание взорвать дороги, разведать и уматываться. А фактически мы сделали прорыв, выполнили свою задачу. Нам приказано было снова вернуться в город, снова занять порт и обеспечить высадку основного десанта. А десант не сразу подошел. И опять, почти без боезапаса, держались ночь на причале. Вот была настоящая такая схватка.

Во время первоначальной высадки, когда мы ворвались в порт, мы просто оглушили япошек, залили их свинцом и гранатами, они нас просто не ожидали. Прорвались. Выполнили свою задачу. Потом они уже остановились на дорогах. Закрыли выход отступающим армиям на юг. Потом они выгнали нас на сопку, мы продержались ночь, а утречком  к нам еще подошли из разбитой роты морской пехоты Яроцкого, несколько пулеметчиков. Рядом с нами они высаживалась, и понесли страшные потери. Лишь несколько человек к нам присоединились, и мы вместе вернулись.

Михаил Кологанский, Павел Колосов. 1944 год

— Во время операций вы пользовались рациями?

Это же был прошлый век, между взводами никаких раций не было. Только для связи групп со штабом.

У нас в отряде человек 8 радистов было. Одни выходят на разовые операции, другие на базе, третье идут со всем отрядом на ударную большую операцию. 6-8 человек радистов всегда было.

— А остальных бойцов учили радиоделу?

Нет. Мне один раз пришлось выбрасываться, такое было в 43 году. Я только потом понял ради чего, меня взяли дублером Мишки Калаганского — я  хотя бы минимум знал. Если центр запросил бы, я должен был сказать – Калаганского нет и…

Всех подряд в отряде радиоделу не учили. А я морзянку помнил долго – лет 15 после войны.

— А с шифрами как было?

Мишкин код – «выходить в квадрат такой-то». Мишка знал, сколько вправо или влево, в какие дни.

— Даже если расшифруют, то не получат информацию?

Да. Радистов готовили специально, в Горячих Ручьях. Там после войны корабли науки базировались, вот «Келдыш», например, с большими шарами.

—  А какие лыжи у вас были?

Самые обыкновенные. Как мне рассказывали, поначалу перепробовали разные. Я пришел в отряд в начале 43-го. Все снаряжение уже устоялось. Ходили на обыкновенных солдатских лыжах. Крепление жесткое - «ротефелла», вот такие замки. Кто ходил на лыжах – знает. Это немецкое изобретение. У всех были лыжные ботинки. Но чисто лыжных операций зимой, к счастью, оказалось немного. На лыжах когда ходили под Луостари, проходили линию фронта.

— Весь груз на плечах.

Да, 30-40 килограммов. Занятие, я хочу сказать, не из приятных…

— А вы лыжи смазывали?

А как же! Это важная вещь, мы всегда брали норвежскую мазь – у них была смазка на все случаи жизни. И наш отряд всегда имел первое место на всех соревнованиях по лыжам..

— Охотники оббивают концы лыж мехом…

Да, да, некоторые пробовали. Это, чтобы лыжи назад не скользили, когда по горам ходишь. И чтобы отдачи не было. Были товарищи, которые по-настоящему были мастерами спорта. После войны Володька Олешев в 52 году, получил заслуженного мастера спорта. Абрамов, погиб, правда, Саратовский тоже мастер спорта был, и они участвовали в чемпионатах Советского Союза Вооруженных сил,  тогда не было биатлона, а была «гонка патрулей». Володя получил заслуженного мастера спорта. Потом он был заведующим кафедры физподготовки в ракетной академии им.Дзержинского.

— Север отличался от остальных фронтов тем, что там было большое количество импортного добра, транспорта приходили и там разгружались. Вы упомянули автоматы Томпсона, упомянули одежду – канадки. Что-то еще было?

Продукты. Чтобы не везти из глубины страны, необходимое оставляли. Это, наверное, было разумно.

У нас была тушенка, шоколад, сушки, сухари…. В запаянных банках. Рис, который так надоел, что на него смотреть было невозможно.

И первые самолеты по ленд-лизу, которые пришли, осели на Севере. Англичане были заинтересованы в том, чтобы вместе Север прикрывать. Первые зарубежные катера торпедные «Воспера», «Хиггинсы» тоже появились на Севере. И кроме всего прочего, когда я еще был в зенитном дивизионе, появились их радиолокационные станции. Меня хотели отправить на учебу, чтобы я на радиолокацию перешел. Но я отказался, решил не оставаться в зенитном дивизионе.

— В Мурманске было много иностранцев, вы с ними общались?

В Полярном никого никогда не было. Во время войны в Мурманске моряков торговых судов действительно было много. Когда англичане приходили в Мурманск, были сильные бомбежки. Оказывается, англичане, как только их корабль тыкался в пирс, считали, что защищать корабль это уже не их дело, и по тревоге все бежали в бомбоубежище. Они говорили:

– У нашего короля много кораблей. Мы вам привезли, а вы как хотите, так и разбирайтесь.

Появился приказ, из дивизиона выделить взвод. Мне, старшине второй статьи, дали два расчета. Мы пошли к ним на корабль. И наши ребята под моим командованием отбивали атаки. Открывали огонь с зенитных пушек, которые стояли на кораблях. Два случая таких было.

— Вы упомянули РЛС. То есть на Севере была английская радиолокационная станция, личный состав которой был английский?

У них был свой командный пункт в Полярном. Была английская военно-морская миссия, которая ведала проводкой караванов. Обслуживающий персонал наш был. Мы с дивизиона своего, с одной стороны бухты Екатерининской смотрели в бинокль на противоположную сторону. И смеялись, англичане досочку возьмут, тащат на свой КП – надрываются, вдвоем несут с передышками снизу наверх, два раза останавливаются, кофейку попьют и идут дальше. Мы смеялись.

— Участвовал ли ваш отряд в обеспечении союзнических авиационных операций, когда их бомбардировщики «Ланкастеры» перебазировались на аэродром Ягодник, и, например, «Тирпиц» бомбили?

Нет. Бойцы нашего отряда, которые сидели в Алта-фьорде, докладывали о передвижении караванов, и о передвижении «Тирпица». О выходе «Тирпица» из Алта-фьорде доложили первыми наши разведчики. Они же доложили о том, что «Тирпиц» вернулся через три часа с повреждениями. И тогда «затюкали» ребят - Лунин ведь доложил, что он потопил «Тирпиц».

— Когда мы от англичан получили линкор, в его защите, охране отряд какое-либо участие принимал?

Это вы про «Архангельск»? Англичане подсунули нам старую калошу в счет тоннажа, который они обязаны были выделить при дележе итальянского флота. Этот старый линкор, который нам был не нужен. Он действительно пришел на Север, но, ни в одной операции не участвовал. Потом его использовали на Новой земле, когда там термоядерную бомбу испытывали.

Корабли, которые получили как трофеи: «Гай Юлий Цезарь» – итальянский линкор, который потом стал «Новороссийск». Крейсер «Нюрнберг» – «Москва». Еще итальянский какой-то был крейсер, «Керчь» назвали.

—  Вы обещали более подробно о Крестовом рассказать.

В 81 году я работал в плановой комиссии горисполкома, и вдруг меня вызывает срочно в кабинет Зайков. Оказывается, из Москвы позвонили и сказали, что в Москве будет совещание, посвященное съезду партии. И, как водится, будет встреча ветеранов. И я поехал. И мне сказали, будешь выступать вместе с Леоновым. Приехал Леонов, и мы с ним договорились и на следующий день. Но Леонов не приехал, и я выступал один, ребята с телевидения записали мое выступление. В эфир – три минуты. Я сконцентрировался, и все что сказал, попало в эфир.

— Расположение мыса Крестового четко видно на карте – четко видно, что прямо напротив Лиинахамари находится. И он достаточно высокий, на карте плохо видно высоту, но тем не менее. Я читал книгу Бабикова, толстая такая, не так давно выпущена.У меня есть вопросы по этой операции, нападение хорошо описано, а дальше идет рассказ о том, наблюдали, что идут катера с десантом… Вопрос: если вы получили доступ к орудиям, сами производили стрельбу по Лиинахамари? Почему вы не стреляли по катерам с десантом. Или их не видно было?

Во-первых, они же внизу, во-вторых, в этой ситуации уже не до пушек, потому что в отряде уже половина не способна обороняться.

Батарея мыса Крестовый после штурма

— В книге Леонова описано, что ранен Колосов и еще кто-то, погибло пять человек, но вроде все остальные живы-здоровы.

Памятник стоит, фотографию потом покажу. Через 22 года после войны, была встреча разведчиков в Североморске. Принимал Военный совет. Потом нас доставили на Крестовый. Там было 11 подписей, 10 наших убитых. В госпитале в Полярном, когда я лежал, нас было 17. В отряд входило человек 80.

Наша задача была эти пушки ликвидировать. Взвод Баринова, слева, его две пушки. Леонов со своей группой идет в центре. У него был примерно взвод. Потихоньку ползем, расползаемся, бесшумно. И тут вдруг, светло как днем, свист, звонки как в театре. Сигнализация сработала. Укрепрайон был окружен проволокой, бетонные капониры, метров двадцать на метр высотой, в которых стоят пушки. Ворочается передняя пушка и начинается стрельба. Бросились на пушки… Что такое проволочное заграждение на Севере? Из рельса треноги, навешана проволока, а по проволоке электрический ток – сигнализация. Врываемся, взяли пушку, подбегает комиссар, замполит Гузненков:

– Колосов, давай разворачивай.

Раз я из зенитного дивизиона пришел, значит, артиллерист. Ну, стрелять куда? Свет уже погас, и торчат напротив в Лиинахамари бензиновые баки, белой красной покрашены. Подбегает Никандров:

– Мать перемать, что вы тут не делом занимаетесь. Задача еще не выполнена. Надо еще казарму взять.

Я бегу туда, но попадаю под какую-то гранату, падаю – меня ранило по ногам. Такая боль… Дальше уже могу рассказывать, как мне рассказывали. Меня вынесли, и я уже лежал на берегу, когда немцы очухались, и на шлюпках, такие 12-весельные три-четыре шлюпки высаживают на берег егерей. Мы сбросили их, частично, не всех. Часть немцев закрепилось напротив батареи. И тут немцы начинают шквальный обстрел из артиллерии с того берега. Причем снаряды навесными падали, тяжелая артиллерия. Леонову удалось испортить пушки, и организованно отошли, вытащив всех раненых. И после этого вызвали самолеты. Вот было классическое взаимодействие.  За все время первый раз мы получили поддержку. Илы приходили, сбрасывали питание. Мы сказали «питание», они поняли это в прямом смысле этого слова, и стали сбрасывать еду. А нам надо было не питание, нам надо было патроны, снаряжение. Короче говоря, кое-что попадало немцам, кое-что нам. Я помню только в этом состоянии, Ващенко рядом стоит, из нашего отделения, было оставлено два-три человека охранять. Остальные отбивали атаки. А немцы в эту гору лезут, мы как раз на горе. Бросил гранату я свою, и потом уже ничего не помню. И страшная мысль – попаду в плен в бессознательном состоянии. Весь в напряжении, чтобы только не потерять сознание. Раненые лежали, Воронин без ноги, Миша Калаганский, пуля попала в яйцо, вылетела сзади, разрывная. Правда, после такого ранения, он еще двух ребят сделал. Мы лежим, отряд дерется, и в это время прорывался еще один взвод бригады морской пехоты к нам.

И в это время смотрим, действительно по заливу идут катера, одна вторая группа. Сразу на 12 катерах высадились. Морская пехота, мы действительно обезвредили батарею. И пришел командующий…  Командующий в 64 году издал книгу, где говорит о том, что с ранеными с Колосовым и Калаганским беседует. Это настоящий был командующий, в разгар боя, командующий флотом Головко, пришел и сказал:

– Давай в Линахамари.

Отряд пошел дальше, в Лиинахамари.

Когда очистили территорию батареи, нашли несколько наших убитых бойцов с вырезанными на лбу звездами, а еще несколько были обезображены.

— Когда вы пришли на Дальний Восток, группа серьезно подготовленных бойцов, которая прошла серьезную войну, достаточно самоуверенные, народ жесткий. Как вас вообще удавалось удержать в рамках приличия? Как вы в раздрай не пошли?

Когда Леонова направили на Дальний Восток, он долго торговался, чтобы ему дали отряд. Нас приехало человек тридцать. Леонов писал, что 50, но это он приврал —  нам выделили вагон, и часть вагона была загружена всяким барахлишком.

И ему сказали, ну ладно возьми там добровольцев. И получилось так, что, кто хотел, тот поехал. Кто не хотел, тот мог не ехать. Хотя всех старшевозрастных оставляли, но, тем не менее, уже отслужившие все сроки Дороган, Чекмачев, Никандров поехали… И остальные – относительно молодые ребята. На дальнем востоке уже 100 с лишним человек в отряде было. Всех, кто с Севера приехал, назначили командирами отделения или помкомвзвода. Мне дали помкомвзвода, командир группы, я у Никандрова ведал двумя отделениями. И буквально через пару дней нас послали на учебу – на изучение местности, мы ходили около Владивостока, потом нас отправили в тайгу. Про начало войны нам сообщили по радио. И нас срочно на Русский. Мы даже не высаживались, нам подгрузили дополнительного боезапаса, и, мы полетели на торпедных катерах в Юкки. Теперь называние по новому – Унгу.

Что нас поразило – мы на Севере никогда за все время днем не высаживались. А тут днем – в полдень, даже раньше, а мы высаживаемся в Юкки. Там боев никаких не было, город был чистенький, мы туда проскочили, япошки бежали. И в это время, когда подошла армия, мы отдали им город.

И сразу же полетели высаживаться в Расин.

— Вопрос по Расину. В первые дни войны с Японией, этот город подвергался атакам нашей бомбардировочной и торпедоносной авиации. Там были и потери, но и успехи были определенные. В каком состоянии город был на момент когда вы туда вошли?

Страшно вонючий, весь горел – в полном смысле этого слова. Причалы все забиты лежащими на боку транспортами. Вонючка, трупная вонь, жарко очень было.

Мы ворвались первые, там кроме самолетов никого до нас не было.

Авиация действительно поработала по-настоящему. Мы насмотрелись, всего что можно видеть самого неприятного… Прошли через весь город, япошки только отстреливались.

Мы вышли за город и подождали, когда армия подошла. Те первые отряды, которые прорвали границу, завалили свинцом и огнем все укрепрайоны Квантунской армии. Когда первые армейские  отряды подошли, мы отдали город армии. Нас посадили на корабли, и мы вышли.

Выходя из Расина, подорвались на мине. Наш катер залило… Катеров было три – один болтался, рейд охранял. А на двух разведчики были. На корме головного взорвалась акустическая мина, он проскочил, и огромная волна рухнула на следующий наш катер. Наверно, это была ошибка катерников, они дистанцию не соблюдали. Смыло у нас троих, погиб мой друг, Витя Карпов, внутри сидел в ахтерпике, и у него от удара выстрелил автомат. Пуля прошла через него. И Федя Мозолев погиб, короче говоря, в отряде в этой операции из северян погибло три человека. Еще погибло несколько человек. Но мы их слабо знали... Короче говоря, мы пришли на Русский остров, Виктора вынесли, собрались похоронить. Была ночь, и мертвецки заснули. А утром, не успели очухаться, нам подали катера, кучу оружия подвезли. Дополнительный боезапас дали.. Посадили нас на катера, и мы Витю не успели похоронить. Осталось там пара человек. Мы поспали часа три-четыре и утром нас отправили в Сейсин, где были настоящие бои.

— С чем связано, что в Юкки, в Расине, никто не оказывал никакого сопротивления? А в Сейсине вдруг оказалось сильное сопротивление?

Нам сказали, что в Сейсине, было жандармское управление и комендантская рота, а там оказалась японская дивизия. Кроме всего прочего туда стекались отступающие войска Квантунской армии. Сейсин — промышленный город, там текстильные заводы, металлургический комбинат, шелковый завод для производства искусственного шелка. Куча баков с горючим. Это порт, откуда можно было по-настоящему воевать. Это далеко от границы. Туда уже самолеты наши не долетали, никакой авиационной поддержки в Сейсине не было.

— Была ли поддержка от местных?

От корейцев? Какая поддержка, они с красными флагами стали вылезать из подвалов, только когда япошки уже убежали. Там народ, когда война началась, в горы убежал или по подвалам отсиживался. С точки зрения вооруженной борьбы, там никакой помощи не было.

На переходе

—  А были проводники из местных?

В отряде были проводники. Макар описывает, что кореец Мунг им помогал, но у нас во взводе никого не было из корейцев.

— А флот какую-то поддержку оказывал?

Катера нас высаживали.

— А боевые корабли, ну, типа эсминцев?

На Дальнем Востоке наши вели военные действия так, как будто войну только сейчас начинали. Как мы в первые дни войны. Мы решили поставленную нам задачу, и считали, что мы все сделали, а за нами должны были высаживать сразу морскую пехоту. Но нас заставили снова вернуться, забрать причалы, и обеспечить высадку десанта. И мы вернулись, взяли причал, и действительно флот высадил десант на десантных кораблях. Но через сутки!

— А на Севере такого не было? Взаимодействие лучше было?

На Севере на последнем этапе войны было блестящее взаимодействие.

— Сейсинская операция. И ваш отряд, 100 с лишним человек…

По численности было 140 человек.

— Ну и плюс рота пулеметчиков. Получается человек 200?

Пулеметчики отдельно от нас высаживались, мы в Угольной гавани, они в Лесной.

— И тем не менее, против вас целая дивизия, и вы ее мало того, что из города отпихнули, так еще и два раза это сделали?

Неизвестно дивизия ли оказалась на этом месте или нет. Мне пришлось в 76 году, когда я еще служил, на конференции выступать перед командирами бригад, начальниками разведки всех флотов об сейсинской операции. Было задано два вопроса. На каком расстоянии от вас высаживалась рота Яроцкого, а второй вопрос, чем вы объясните, что от роты Яроцкого почти никого не осталось, а у вас три человека убитых было. Я говорю, рота действительно высаживалась в пятистах метрах. Объяснение только одно: у нас за плечами было 4 года войны на Севере. Они пока высадились, пока построились, пока раздали задания, их япошка стал косить. А мы, – выскакиваешь так, что последний еще не вышел, а первый уже бросает гранаты налево и направо и поливает свинцом. Мы каждый знали, кто что делает.

У нас была еще и дополнительная неоправданная нагрузка – с нами в группе Леонова шел начальник разведотдела тихоокеанского флота полковник Денисин. Зачем он полез? Его же надо охранять. Он не вмешивался особенно. Бабиков в своей книге объясняет, что ему надо было встретиться с кем-то, но это уже «тень на плетень».

— Часто в описаниях японской компании, упоминается, что японцы были лично самоотвержены до безумия, все вместе – неорганизованная толпа.

По-честному хочу сказать. Они очень самоотверженно воевали. С одной стороны, у япошек, я сам видел – на охране мостов и дорог, были пулеметчики прикованые цепями. У них были пулеметы Гочкиса, старые. С диском.

Другой пример. Мир заключили, и нам пришлось заниматься разоружением батарей. Пушки 1902-1903 года Обуховского завода еще с той японской войны остались. Наша задача, чтобы они сдали оружие. Приходишь, представляете, нам, пацанам, сколько стоило это сил? Садится командир батареи, вытаскивает шпагу и – харакири… Дальше унтер с нами разбирается. Вот такой был случай. Это надо видеть.

— А сами японцы как к этому отнеслись?

Да никак не отнеслись. Стоят в строю. Что они там будут чирикать? Задача наша чтобы он выходил и складывал оружие. И выстраивался. У всякого военнослужащего табельное оружие. Приказ, через переводчика даешь команду. Всем выйти, и они выходят, отдельно офицеры, отдельно рядовой состав. И они выходят, оружие складывают, выстраиваются. Командует япошка. Все выстроились. А дальше с нами бригада интендантов, они уже все описывают. Мое дело как командира отделения все это обеспечить. Интенданты там занимаются, а мне отконвоировать в штаб уже.

—  Бои в Сейсине для вас закончились с момента высадки десанта флота, или вы еще участвовали?

Двое суток на ногах. Грязные, ночью дождь шел. Нас встретил сначала Леонов, ходил на корабль. Короче говоря, Кабанов командовал, он на Ханко был, потом был на Севере, потом, значит, он нас посадил на катера, и мы полетели к себе.

—  А в Расине, вас катера высадили, они, куда потом ушли или поддержку оказывали?

Нас на тех же самых катерах.

—  Вот вы высадились, а они поддержку оказывали?

Катера сразу отчаливали от берега, в моменты операций катер у берега не стоит.

—  Так они пасутся где-то рядом?

Пасутся рядом, пока нас на базу не заберут.

—  А если с них бы потребовалась поддержка артиллерийская?

Ну, какая поддержка, у них там 23 мм. Я хочу сказать, вот эти катера, которые высаживали нас на берег, они обстреливали берег, правда с Сейсина тоже отстреливались. Навесными. Похоже, что эти пушки 1903 года.  Но это не такой и страшный огонь. Мы попадали под страшный огонь на Севере.

После Сейсина нас доставили на остров Русский. Мы справили тризну по нашим ребятам погибшим. На следующий день нам подали катера, мы помылись, переоделись. Нам предстояла следующая операция – Гензан.

— Вы на Севере ходили кто в чем, а на Тихом океане?

На Тихом океане нам выдали армейскую форму, но не защитного цвета, а серого. Гимнастерка, обычные штаны, морские. Тельняшка, конечно. Ботинки. Пилотка.

— Когда люди воевавшие комментируют кадры кино, где все в пилотках, они говорят – «С ума сошли»? Каску надел по самые уши, и сидишь себе. Как у вас относились к каскам?

У нас каски ни одной в отряде не было.

— А оружие какое было на Дальнем Востоке?

Как и на Севере: автоматы ППШ обыкновенные, диск и рожок можно поставить.

— Вас послали в Гензан, также на трех катерах?

Мы на трех катерах впереди шли, но там было и сопровождение большое. Когда мы высаживались, приказ Микадо уже был, но они сдаваться не хотели. И войны не было, и не сдавались. Война была дипломатическая. Когда уже все было согласовано, буквально вскоре после нас подошел большой десантный корабль. А до этого мы их, наверное, сутки в страхе держали. В жандармерию ворвались. Хори там адмирал командовал этой базой, говорит, что с Леоновым разговаривать не хочет. Требует равного по званию.

Леонов говорил:

– Сдавай гарнизон.

А он:

– А я не могу.

Леонов:

– Микадо же объявил?

Японец:

– А у меня письменного разрешения нет и еще что-то такое.

А потом получилось так. Тут левее гавань такая, Гензан лежит, а тут вот такой полуостров, и на нем аэродром. Мы в этом городе, а раз с аэродрома вылетают самолеты туда-сюда, и командующий вот этого сводного десанта, послал туда роту автоматчиков из бригады морской пехоты. Те пытались высадиться, не получилось. Вызвали Леонова, сказали:

– Надо это сделать.

Он сказал – хорошо, поговорили с катерниками и, на трех катерах прошли вдоль берега, имитируя высадку. Япошки открыли заградительный огонь, а мы на трех катерах обошли с обратной стороны и высадились. Высыпали на аэродром, все к капонирам, побросали гранаты. Но, шуму особо не было. Короче говоря, высадились. Начинается свистопляска. Вызвали японского командира, тот не выходит, тогда Леонов пошел туда со своей бригадой, ребята здоровые: Семен Агафонов, Оляшев, Толстиков, Соколов. Соколов тоже Герой Советского Союза на Дальнем Востоке, к  нам в отряд был прислан. Всей этой бригадой вошли в штаб. Там шла долгая торговля, потом договорились. А мы лежим, у самолетов, у капониров, гранаты разложили, и ждем, чем все это кончится. Наконец договорились. Они вышли и всех построили. Личный состав, это надо было посмотреть, сколько их там оказалось. Мы считали – тысячи полторы. Действительно толпа. Офицерам оставили холодное оружие, а солдаты все сдавали. Мы это все разложили. От них же взяли несколько машин с шоферней. Леонов в головной машине поехал вместе с командованием аэродрома, и мы их проводили там через весь город. И отвезли мы всю эту колонну, километра два, там училище и там плац такой типа стадиона, туда их сдали. Бригада подошла, и мы их сдали. Их там было тысячи. Ну что им стоило нас 120-150 человек положить?

Семен Агафонов

— На понт взяли?

Да, конечно. А почему? Война уже закончилась, а они сдаваться не хотят – нет у них письменного приказа. Они думают – головорезы ворвались какие-то. И как я понимаю теперь с высоты лет – все хотят жить,

В Гензане мы захватили как военный трофей шхуну. Война закончилась. Акустическая шхуна японского флота. Под военным флагом была, значит, трофейное военное имущество.

Отряд выполнил свои задачи. Шхуну надо было загрузить, чтобы пустую не гонять. И мы погрузили на нее два легковых автомобиля, натаскали кучу продуктов с интендантских складов – несколько мешков риса, консервы, две бочки с вином французским. Первый раз нам разрешили взять все, что мы хотим.

— А японцев при захвате на шхуне уже не было?

Я не участвовал в данной операции. Я помню, что нам было приказано загрузить продукты. И мы доставили их туда.

А вот трофей что я с Дальнего Востока привез – готовальня. Она мне 30 лет служила, когда я конструктором работал. Это единственный случай, когда мы брали трофеи и нам разрешили взять.

— А оборудование на этой шхуне?

Оборудование на этой шхуне было в нормальном состоянии. Правда, когда  мы вышли в море, что-то с моторами случилось, но у нас механики соображающие. Короче говоря, мы эту шхуну привели на остров Русский со всем отрядом. И нас не пускают. Оказывается, мы, не зная полей минных, пришли. Семен Агафонов остался дежурить, а весь отряд остался отдыхать. И в это время нагрянула группа интендантов, все описали. Все машины сдали. У нас конфисковали и все продукты.

— А вот эти – это же ваши все фотографии?

Да. Это вот Андрей Залевский, он жил в Хабаровске, и в 92 году прислал мне письмо, с просьбой подтвердить, что он был ранен – для военной пенсии. Я выполнил просьбу и в военкомате заверил соответствующую бумажку. Тогда мы на торпедных катерах выходили, и атаковали немецкий караван. Во время атаки снаряд попал в бак с дымзавесой. Вылилась химия на палубу, ребята сидели внизу, не поняли что происходит. 8 человек у нас пострадало, двух демобилизовали.

Когда появились большие хорошие катера, катерники могли себе позволить и разведывательные операции и поиски самостоятельно. На катер брали по отделению разведчиков. А вот, что случилось в другом выходе на свободную охоту, тоже  в 44 году. Два катера пошли в атаку, третий прикрывал. Командиром на одном катере был Шленский, на втором – Лихоманов. Молодые ребята, старшие лейтенанты. Лихоманов – молодой русый парень, как сейчас помню. Я был у него на катере во взводе Никандрова. Поставили дымовую  завесу, и вошли. Трассирующие пули вокруг. Это надо видеть. И вдруг бух, снаряд попал, Лихоманов без головы. (По данным ОБД «Мемориал» Лихоманов Виктор Митрофанович, 1919 г.р. Орловская обл., г. Новозыбков. Ст. лейтенант, командир ТК-13, убит в морском бою у сев.побережья Норвегии 15.09.1944 года, награжден      2-мя орденами Боевого Кр.Зн.)

Кто-то схватил штурвал. И тут мне Никандров кричит:

– Пашка, в турель.

Оказывается и боцмана за турелью тоже убило. (ПО данным ОБД «Мемориал»  это был Таращук Генрих Николаевич, 1926 г.р. Туркменская ССР, г. Полторацк, краснофлотец, боцман ТК-13)

А мне боцмана не поднять, не вытащить из турели.

Молниеносная операция, но выпустили торпеды неудачно, одна мимо прошла, а вторая – попала в нос сторожевику – он подставился.  Немецкие корабли охранения защищали транспорта и тоже подставляли свои корабли. По-честному, я был свидетелем.

Шленский потом орденов нахватал, а у Лихоманова так служба закончилась. (По данным ОБД «Мемориал» всего 15.09.1944  погибло 14 человек экипажа ТК-13).

— Во время войны фотографирование не поощрялось. А у вас как с этим было?

В составе отряда была большая группа фотографов. Витя Карпов был и фотографом и моим другом, а это значит, что все, что было у Вити, было и у меня. Конечно, фотографии, которые привозили с операции, не раздавали. То, что снималось – это в свободное от работы время, и это всегда было можно.

Я сейчас вам бумажку покажу, чтобы вы лишние вопросы не задавали, и четко представляли, что я такое. Когда я демобилизовывался в 68 году, кадровик меня пригласил. Из личного дела вытащили все, что не надо передавать  в военкомат. Аттестаты только остаются и приказы о прохождения службы. Мне дали пачку документов. И одна бумажка – объективка, которая была написана для начальства. Там расписано кто я такой. Вот посмотри, зачитай, как это смотрелось в 60-ых годах.

Приложение

Потери 4 особ. развед. отряд при РО ШС 4 отряда 18.09.1942 на полуострове Могильный:

1. Абрамов Борис Георгиевич, 1920 г.р., г. Ленинград. Краснофлотец

2. Вертянкин Георгий Иванович,1923 г.р., Саратовская обл., с. Колки. Краснофлотец .Числился погибшим и похоронным на Могильном, но по документам 1947 года оказался жив.

3. Горков (Горнов) Федор Поликарпович, 1923 г.р., Воронежская обл., с. Петровское. Краснофлотец, пропал без вести.

4. Григорьев ВладимирГаврилович, 1920 г.р.,г. Ленинград. Старшина 2 ст.

5. Жданов Николай Николаевич, 1920 г.р., г. Ленинград. Краснофлотец

6. Кашутин Василий Егорович, 1914 г.р., Архангельская обл., д. Рыжовская. Старшина, инструктор-подрывник.

7. Корде (Кордэ)Константин Семенович, 1917 г.р., г. Одесса, ул. Баранова, 12/27. Сержант, пропал без вести

8. Михеев Юрий Александрович,1919 г.р. г. Ленинград. старшина 2 ст.

9. Пятин Леонид Васильевич, 1917 г.р., Украинская ССР, г. Мариуполь. Краснофлотец.

10. Рыжечкин Зиновий Васильевич, 1919 г.р, Горьковская обл., с. Кочуново. Мл. сержант.

11. Флоринский Семен Васильевич,1909 г.р., г. Тюмень. Старшина 2 ст.

12. Шерстобитов Алексей Андреевич, 1917 г.р., Пензенская обл., с. Наровчан. Старшина 1 ст., командир отделения пропал без вести

Потери 181 ОРО 12.10.1944 года на  мысе Крестовой:

1. Артемкин Виктор Дмитриевич, 1924 г.р., г. Москва .Старшина 2 ст. пропал без вести

2. Баринов Анатолий Алексеевич, 1909 г.р., г. Москва. Старшина 2 ст. Комвзвода

3. Луппов Алексей Ильич, 1921 г.р., Кировская обл., Белохолуницкий р-н, Вагинский с/с, д. Б.-Починок. Лейтенант мед. службы, фельдшер отряда

4. Лысенко Иван Николаевич,1917г.р., Новосибирская обл., Болотнинский р-н, д. Б. Речка. Старшина 2 ст.

5. Манин Александр Васильевич, 1922 г.р., Вологодская обл., Вохомский р-н, Согорский с/с, д. Горянки. Старшина 2 ст.

6. Рябчинский Иван Николаевич 1922 г.р., Ставропольский край, Новоселицкий р-н, с. Падянское. Краснофлотец

7. Смирнов Павел Абрамович , 1920 г.р., Ленинградская обл., Устюженский р-н, Дубровский с/с, д. Гр. Дуброво. Ст. краснофлотец

8. Фатькин Владимир Васильевич, 1920 г.р., Место призыва  Спасский РВК. Старшина 1 ст., командир отделения, минер

Иные потери:

01.06.1943 г. Соловецкие острова:

При учебном прыжке не раскрылся парашют, погиб Киселев Алексей Васильевич 1921г.р. Вологодская обл., Усть-Кубинский р-н., мл. сержант радист

22.12.1943 «Будучи на катере», погиб Холин Сергей Иванович, 1922 г.р., Воронежская обл., г. Грязи. Лейтенант

21.02.1944 не вернулся с боевого задания Матвеев Иван Матвеевич, 1915 г.р. Калининская обл., г. Ржев. старшина 2 ст.

21.04.1944, убит на ТК-15 при атаке вражеского конвоя Подерин Валентин Прокофьевич , 1914 г.р. Вологодская обл., Тотемский р-н. Краснофлотец. Похоронен в Полярном

08.1944 пропал без вести приписано «Погиб в плену врага» Бурьков Николай Сергеевич, 1924 г.р., Брянская обл., Дубровский р-н, д. Коханово. Краснофлотец

08.08.1944 пропал без вести Кеньев Рихард Семенович,1918 г.р. Мурманская обл., с. Белокаменка. старшина 2 статьи, радист

11.1944 пропал без вести. Чемоданов Алексей Степанович, 1910 г.р, Удмуртская АССР, Шарканский р-н, Старобыковский с/с. Краснофлотец, Фотолаборант

Потери 140 разведывательного  отряда особого назначения ТОФ в боях за г.Расин и г.Сейсин в августе 1945 года:

Волосов Николай Дмитриевич, 1919 г.р., Хабаровский край, Нанайский р-н, с. Саропульск. Краснофлотец. Погиб в боях за г.Сейсин. Похоронен в г.Сейсин в братской могиле. Посмертно награжден орд. Отеч. войны 2 степени.

Карпов Виктор Никитович, 1922 г.р. Ленинградская обл., Кингисеппский р-н, д. Б.-Боровая. Краснофлотец, похоронен на острове Русский. Награжден орд. «Красного Знамени» и медалью «За оборону Советского Заполярья»

Мозолев Федор Анисимович, 1918 г.р., Смоленская обл., Монастырщинский р-н, д. Замбудово. Ст. краснофлотец. Погиб при подрыве катера на мине. Утонул. Награжден орд. Отеч.войны 2 степени., медалью «За оборону Советского Заполярья»

Попов Виктор Михайлович,.1924 г.р., Свердловская обл., Тугулымский р-н, с. Успенское, краснофлотец. Погиб в боях за г.Сейсин. Похоронен в г.Сейсин в братской могиле.

Халтурин Николай Иосифович, 1924 г.р., Свердловская обл., Тугулымский р-н

Краснофлотец. Погиб при подрыве катера на мине. Утонул.

Широбоков Вениамин Петрович, 1924 г.р., Казахская ССР, Актюбинская область.

Краснофлотец. Погиб в боях за г.Сейсин. Похоронен в г.Сейсин в братской могиле. Посмертно награжден орд.Отеч.войны 2 степени.