До войны мы жили в деревне, отец был бригадиром в колхозе, но на трудодни хлеба почти не давали. В основном жили только за счет своего огорода. Паспортов не было, в город не отпускали, отец очень долго добивался чтобы ему дали паспорт. В конце концов мы переехали в Дзержинск, брат окончил педучилище, а я поступил в строительный техникум.
Когда началась война я учился на 4-м, последнем, курсе техникума. Нашего преподавателя сразу призвали в военкомат для работы, мы в понедельник должны были защищать диплом и вот наш преподаватель пришел к нам и говорит: «Ну, ребята, срочно поезжайте все домой, если не уедете, то через день, два сразу заберут в армию, и вы уже не увидите ни родителей, ни близких». Мы сразу же разъехались по домам.
Я приехал домой, и ждал, что меня призовут, но никаких повесток не было. Я очень боялся, что меня сочтут дезертиром, поэтому написал письмо в Чернухинский военкомат, я на учете стоял не по месту жительства, а по месту учебы. Но ответа так и не получил. После этого я пошел в военкомат Калининского района Дзержинска, уже по месту жительства. Объяснил ситуацию, у меня в военкомате все с меня взяли и отпустили. Месяца два опять никаких повесток, думаю, что такое, пошел опять в военкомат. «Вы меня не забыли?». «Нет, нет». Через несколько дней мне вручили повестку о призыве.
Меня направили в Кострому, куда было эвакуировано Ленинградское артиллерийское училище. Я приехал в училище, но меня не взяли, у меня от рождения один глаз хорошо видел, а второй плохо. Отправили обратно домой, может быть это меня и спасло. Это был самый тяжелый период войны. Когда я в 1946 году приехал в техникум получать диплом, мне сказали, что из курса я один выжил, остальные погибли, их призвали в самом начале войны.
Прошло некоторое время, меня снова вызывают в военкомат и направляют в Ковров, в запасной кавалерийский полк, который готовил младших командиров для Первого гвардейского кавалерийского корпуса генерала Белова.
Надо сказать, что в кавалерии служить труднее, чем в пехоте. Мы вставали на час раньше и сразу шли в конюшню – чистить и ухаживать за лошадью. И только после того, как ты привел в порядок лошадь, тогда появляется время, чтобы привести в порядок себя, а потом завтрак и на занятия.
Когда я прибыл в этот полк, корпус Белова рейдовал в тылу врага, поэтому нас некуда была посылать. Во время рейда он понес большие потери, много погибло лошадей, людей, и нас направили на пополнение корпуса. Я командиром отделения в 4-й кавалерийский полк 2-й кавалерийской дивизии.
В первом бою мы освобождали, который стоял на пригорочке, а там у немцев были артиллерийские, минометные батарее, и мы для них как на ладони. Мы лошадей оставили в овраге, а сами пошли. И тут обстрел артиллерии, минометов – справа повалился, слева попало, никого не осталось… Но все-таки, с большими потерями, взяли совхоз, тут же сигнал коневодам, они пригнали лошадей, мы на лошадей и вперед, преследовать немцев.
В составе корпуса я воевал где-то год, а в 1943 году меня был тяжело ранило в плечо. Направили в госпиталь, в Тамбов, где я находился более трех месяцев. После выписки из госпиталя, меня направили не в мой корпус, а в роту дивизионной разведки 73-й стрелковой дивизии Воронежского фронта. В составе этой дивизии я участвовал в боях на Курской Дуге.
Перед боями на Курской дуге мы каждую ночь ходили в разведку, но не всегда удачно. Группы то погибали на минных полях, то не могли прорваться сквозь передовую линию немцев. Но часто проходили.
Перед боями нашему взводу удалось захватить двух «языков», один раз привели сержанта, который еще мало знал, а второй раз привели офицера.
Залегли в лесу на опушке и стали ждать, когда пройдет машина или кто-нибудь появиться. И вот видим – едет два мотоцикла и легковая машина. Мотоциклы сбили, а легковую машину подбили, там как раз офицер сидел офицер. Притащили его в штаб. За этого «языка» всех участников группы, наградили, я был награжден орденом Красной звезды.
Когда начались бои, уже в поисках не участвовали, воевали как простая пехота. В одном из боев я получил ранение, попал в полевой госпиталь, выписали меня уже после окончания боев на Курской дуге и направили в мотоциклетный полк 6-й гвардейской танковой армии, тогда она еще не была гвардейской.
В составе полка был мотоциклетный батальон, артиллерийский дивизион, танковая рота, минометная рота, пулеметная рота, саперный взвод, взвод разведки. Мы подчинялись непосредственно командующему армией генерал-полковнику Кравченко.
Я служил в мотоциклетном батальоне, в котором были американские мотоциклы «Харлей». Нас буквально за два дня обучили с ними обращаться и я стал водителем мотоцикла. Экипаж мотоцикла три человека – командир – водитель с автоматом, сзади него еще один боец с автоматом сидел и в коляске пулеметчик с ручным пулеметом.
Наш полк, по сути, был резервом командующего армии и если вдруг противник где-нибудь прорывал оборону нашей армии – наш полк направляли туда, укрепить оборону или если наши части после длительных боев прорывали оборону немцев, а сил преследовать их уже не было, опять бросали нас. В составе этого полка я прошел до конца войны – Молдавия-Румыния-Венгрия-Австрия-Чехословакия. Участвовал в боях за главные города, Будапешт, Вена.
В Венгрии мы освобождали большой населенный пункт. А перед ним были такие пригорочки, на которых стояло несколько немецких артиллерийских батарей. Наши перед наступлением провели артподготовку и мы пошли вперед. Немцы сильно сопротивлялись, эти артиллерийские батареи прямой наводкой били по нам. Один снаряд прямо передо мной разорвался, на мне ватные брюки были, они все в крови, но я смог добежать до этих орудий. Там прислуга, мы их штыками добивали.
Я метров 200 раненый бежал, а потом упал, всё, уже встать не могу, хорошо осколки мелкие были, до костей не достали. Отправили меня в госпиталь, в город Дюрбах, там мне раны промыли и начали осколки без всякого наркоза удалять. Целая тарелка осколков. «Хочешь возьми на память?» «Зачем они мне».
После Вены нашу армию повернули на Прагу и 9 мая мы встречали уже в Праге. И мы, и чехи радовались – Победа, однако одна из немецких армий в Чехии еще не капитулировала и нам уже после 9 мая еще две недели пришлось принимать участие в боях. Война закончилась, а мои друзья-товарищи гибли.
После Чехословакии весь Второй Украинский фронт Малиновского переименовали в Забайкальский фронт и послали через всю страну в Монголию на границу с Китаем, с Манжурией, мы участвовали в войне с Японией. Там было три фронта – Первый и Второй Дальневосточные и наш Забайкальский. На Дальневосточных фронтах были серьезные бои, а мы наступали через Хинганский перевал, который считался непроходимым для механизированных войск, поэтому у нас сильных боев не было.
Во время войны с Японией был один случай – нам необходимо было преодолеть три глубоких оврага, а как - командование части не знало. На другой стороне стоял небольшой лесок и я, как строитель, предложил пилить деревья и забрасывать овраги. Так и сделали. Напилили, навалили лесу, первыми, чтобы там немножко уселось, пустили тяжелые танки, а за ними уже пошла вся армия. За это рацпредложение я был награжден медалью «За отвагу».
С небольшими боями мы дошли до Харбина и там узнали, что война закончилась.
В Харбине полк разделили – половина полка вернулась в Читинскую область, на станцию Борзя, а другая осталась в Харбине, она занималась демонтажом и вывозом заводов. Практически все командование полка осталось в Харбине, в Читинскую область вернулись только заместитель командира полка по строевой части и заместитель начальника штаба полка.
В Борзе никаких занятий не было, мы разгружали то что прибыло из Китая, а поскольку эшелоны загружал наш полк, то некоторые вагоны с продовольствием адресовались непосредственно нам. Особенно много было всякой рыбы, консервов, риса. Мы продовольствием все склады загрузили, а некоторые вагоны были с трофеями – одежда и прочее.
В Борзе же заместитель начальника штаба капитан Волков взял меня на должность заведующим делопроизводством полка, до меня на этой должности был лейтенант в возрасте, но его демобилизовали, и меня взяли на эту должность. Я сидел писал все приказы, первым узнавал приказы по войскам, так я узнал, о приказе Сталина о демобилизации ветеранов, имеющих средне-техническое и высшее техническое образование. А у меня диплома не было, поэтому я послал письмо в техникум и оттуда мне прислали справку, что я действительно окончил техникум и мне уже выписан диплом. В марте 1946 года демобилизовался и устроился на завод.
На завод тогда оборудование из Германии привезли, и у нас в проектном отделе немцы работали, а при заводе лагерь для военнопленных был, пленные принимали участие в строительстве новых цехов.
На этом заводе я проработал 42 года в проектном отделе. Последние 20 лет руководил строительной группой. А первые 22 был просто инженером-конструктором.
Правда, еще один раз мне пришлось послужить в армии. В 1951 году меня вызывают в военкомат, говорят: «Мы вас снова призываем в армию. В специальные строительные части». И направили меня в Ленинград, там при Ленинградской военно-морской базе создали двадцать один строительный батальон. Мне присвоили звание лейтенант и направили в один из таких батальонов.
Тогда в Ленинграде было много разрушено и эти батальоны занимались восстановлением. Наш отдельный батальон и одно гражданское управление восстанавливало Инженерный замок. Кстати, первоначально, в строительном батальоне строителем был только я, все остальные офицеры были строевиками, так что я делал все чертежные работы, занимался проектами оборудования казарм для батальона, даже печи проектировал для столовой.
Был там один веселый случай. На пятом этаже у нас сидел командир батальона, майор и ему привезли сейф. Он вызывает одного из командиров рот, старшего лейтенанта, сейф ко мне в кабинет, а там лестницы винтовые был. И вот этот старший лейтенант пытался сейф втащить, а не получается. Я это увидел, пошел к командиру батальона, говорю: «Отпустите Лукашова, я сейчас возьму у него одно отделение и втащу сейф». Сделали из бревен типа салазок, десять человек вперед с канатами и два человека с ломами сзади, подпирали. Втащили. Прошло, наверное, часа два, майор приходит – сейф на месте стоит. «Как ты сумел? Лукашов с целой ротой не мог!» «Колдовским способом».
- В начале войны отступление наших частей обсуждалось? Как к этому относились?
- Конечно, обсуждали. Говорили, как же так! Ворошилов, когда до войны выступал с докладами, говорил, что воевать мы будем только на территории врага. Ни пяди земли! А началась война и мы отступаем, думали, как же так, почему так? Вроде мы такая большая страна и отступаем. Настроение было плохое. Тем более, когда враг подошел к Москве, Ленинграду. Даже некоторые сомневались, отстоим ли мы. Но когда немцев отогнали от Москвы, Сталинграда, тогда всякие сомнения пропали, мы уже были уверены, что победим.
- Приходилось участвовать в конных боях, с шашкой?
- Нет. У нас как было – пехотный строй четыре человека, а в коннице три, посередине коневод. Лошадь только как средство передвижения. Немного не доходя до передовой, спешивались, коневоды оставались при трех лошадях, а двое из этой тройки шли вперед, как пехота.
- Роль коневода кому отводилась, ведь фактически человек избегает боя.
- Это как придется. Не было такого точного распределения, что этот коневод, а этот нет. Мог один раз один был коневодом, второй раз другой. Но, разумеется, в большинстве старались оставить таких людей, которые были физически слабее, А тех кто покрепче и физически, и морально – их в бой.
- Действительно ли в коннице в основном были пожилые люди?
- По-разному, сперва – да, в основном пожилые, а уже потом, когда понесли потери, начала поступать молодежь.
Я вам такой случай расскажу. Нас, командиров отделений, во взводе было трое. Два молодых и один пожилой. А в качестве обуви нам выдавали не ботинки, а сапоги и мы могли выбрать – хотите яловые, хотите хромовые. Ну мы, молодые, конечно хромовые хотели, а тот, который был постарше нас, говорит: «Ребята, не берите хромовые. Яловые сапоги берите. Потом покаетесь». И вот случилось так, что нам пришлось пешком марш совершать, лошади были убиты, половина полка оказались без лошадей. И вот весной мы в своих хромовых сапогах шагали по грязи, а они влагу пропускают, яловые не пропускают, а хромовые пропускают. И у нас ноги насквозь мокрые. Пришли в село, сняли сапоги, на ногах сплошные мозоли. Мы сразу уснули как убитые, а через несколько часов нас поднимают, портянки подсохли, а сапоги совсем мокрые, еле-еле натянул.
- Неуставных отношений не было?
- Нет. Я ни разу не испытал ничего подобного. И когда сейчас говорят, старшие издеваются над младшими, у меня это в уме не укладывается. Наоборот все было, когда приходило пополнение, все вкладывали душу, чтобы ему помочь.
- Обучение пополнения это задача всего взвода? Или кто-то за это отвечал?
- Во-первых, пополнение приходило в маршевых ротах, а маршевые роты собирались в запасном полку, где их уже обучали, кстати я вот не помню случая, чтобы пополнение приходило вообще без подготовки. Пополнение приходило не непосредственно сразу на передний край, а когда мы были во втором эшелоне, когда мы были на отдыхе. После прибытия в полк, оно распределялось по взводам и там продолжалась его подготовка.
- Мотоциклы точно так же использовались, как и кони?
- Совершенно правильно. Если занять оборону. Мотоциклы оставляли, занимали оборону, как пехота. Где был прорыв, тогда опять садились на мотоциклы и вдогонку.
- Вы всю войну командиром отделения были?
- Нет. Я в кавалерийском корпусе был командиром отделения, а потом меня тяжело ранило, а все мои документы, кроме комсомольского билета, в вещмешке были, а вещмешок я потерял. Когда в госпиталь привезли, у меня никаких документов не было. «Какая должность?» «Сержант», но меня записали, как рядовой. Тогда в госпитале я впервые денежный оклад на руки получил, а сержантам платили побольше, чем рядовым. Когда я узнал, что платят больше, я снова сказал, что я сержант. Мне: «Но у тебя же нет никаких документов». А у меня комсомольский билет остался, а там взносы. Посмотрели, да, говорят, это уже документ. Но так и оставили запись, что я рядовой, а я уже добиваться не стал, думаю, все равно. И поэтому я уже в пехоте, и в танковых был, как рядовой.
- Когда вас ранило, кто первым оказал медицинскую помощь?
- В кавалерии у нас была Валя, санитарка. Она мне сразу оказала первую помощь, перевязала. И откуда-то я не знаю, приехала повозка, и меня отвезли в санбат. Там обработали, вымыли, потом направили поездом в госпиталь в Тамбов. А два других раза помощь оказывали в местном санбате.
- Разрешалось выносить раненых с поля боя бойцам?
- Мне лично не приходилось. Только в разведке один раз выносили своего раненого. У нас был закон не оставлять своих на территории врага, даже убитых не оставляли.
- Когда вы были в дивизионной роте разведки, какие основные задачи были у вашего взвода? Ходили за «языком»?
- Да, в основном надо было привести «языка», но не только. Один такой случай в разведке получился. Мы оказались вдвоем в тылу у немцев, комвзвода, бывший моряк, здоровенный, крепкий парень и я. Там были старые конюшни и наша задача была, узнать, что немцы там хранят. Мы туда приползли, охранники с одной стороны, с другой стороны. Потом они собрались вместе и мы смогли подползти к конюшне, там с торца лестница была, и мы по ней смогли подняться на чердак. Смотрим, а в конюшне боеприпасы, в основном артиллерийские патроны, видно, бомбы в ящиках. Нам надо уходить, а немцы опять вдоль конюшни ходят. Что же делать, скоро утро наступит, надо уходить. Командир говори: «Давай прыгай прямо на него сверху, – у нас, у разведчиков, были финские ножи, пистолеты, автоматы ППШ. Командир говорит, – Давай, прыгай с ножом». Я прыгнул на него, отлетел с него. Потом моряк на него прыгнул, тоже отлетел. Немец стоит в оцепенении с автоматом, несколько секунд и мы оба на него набросились, прикончили его ножом и ушли. Сообщили, что там артиллерийский склад.
- «Харлей» хорошая машина?
- Очень хорошая, сильная машина, 22 лошадиные силы.
- Что-то в них ломалось?
- Были, конечно, случаи, но редко. Если где-нибудь при обстреле попадали, выходили из строя. Но быстро пополняли новыми. Причем армия видно, имела запас. Если после боя несколько мотоциклов было подбито, тут же пополняли. А потом была часть немецких, трофейных мотоциклов, они, пожалуй, были еще лучше. Когда война закончилась, мы были в Читинской области, все эти трофейные немецкие мотоциклы раздали офицерам в частное пользование. Кто демобилизовался, уезжал домой на мотоциклах.
- Посылки удавалось посылать с фронта?
- Посылки удавалось посылать очень редко. Нужна была справка, подписанная начальником штаба, без нее почта посылку не брала. Раз в месяц можно было отсылать одну посылку, у меня одна такая справка до сих пор валяется, я не успел отправить.
Когда мы переезжали через весь Союз, у нас были тюки мануфактуры, обувь. Когда эшелон останавливали в городе, мы это вытаскивали меняли на молоко, кур, самогон. Так ехали.
- Когда шли по освобожденной территории, с местным населением приходилось встречаться? Какие были взаимоотношения?
- С нашими какие – понятно. С немцами – те были очень послушными. Никакой открытой вражды не показывали. Старались угодить в чем-то. Но внутренне, конечно, были у них переживания. А открытой вражды не было. В Венгрии нас встречали сдержанно, не злобно, но и не с восторгом, чехи встречали замечательно, а вот в Китае была открытая вражда. Там нас враждебно встречали.
- Были какие-нибудь эксцессы? Наши грабили, убивали по отношению к мирному населению?
- Были. И изнасилования были. Я вам такой случай расскажу. В мотоциклетном полку, во взводе разведки, у нас был один такой парень – рядовой, но ходил в офицерской форме. Высокий, стройный. У него было несколько наград. Когда его награждали, приехали из политотдела армии, говорят, посмотрите на него, видно, какой он герой. Так вот, он в Венгрии отобрал у мирного населения теленка и вел его на кухню. Женщина плакала, не отдавала и тут как раз на легковой машине ехал офицер из политотдела армии. Увидел парня, посадил его в машину, построили полк. Говорит: «Посмотрите на него – это бандит». Некоторое время назад говорил, что герой, а теперь бандит. Стащил с него погоны: «Отдать его под суд!».
- А как к немцам относились в начале и в конце войны?
- В начале, конечно, ненависть. А в конце войны, когда приходили к ним, у них все разбито, развалено, было уже некоторое сочувствие к гражданским. Иногда даже делились пайкой, особенно с детьми, сахар давали.
- А к пленным как относились?
- Безразличное. На них никто не нападал. Когда группу пленных вели, никаких попыток, чтобы ударить не было, просто смотрели.
- Сто грамм давали?
- Редко. Иногда, когда тяжелые бои, даже обеда не было Особенно, когда шли по Украине – везде грязища, кухня где-нибудь застряла, не может проехать, или ее разбомбили. По несколько дней без горячей еды были, только сухпай – сухари, консервы.
И вот интересно сейчас где-нибудь ветерок – простудишься. А там лежишь в окопе, а сырой, мокрый, а никакая болезнь не брала.
- Окопы всегда копали?
- В зависимости от того, успеем или нет. Если заняли оборону, то копали окопы в полный рост, землянки, если длительная оборона.
- Что было самым страшным на фронте?
- Даже трудно сказать. Наверное, самое страшное была авиационная бомбежка. Потому что от пулеметная обстрела можно сделать окоп, какие-т укрытия. А уж от бомбежки не спрячешься. Такой ужасающий свист, когда бомба летит. Это всего тяжелей воспринималось. Обстрел так, чем глубже окоп, тем меньше поражений.
- Вот вы говорили, что у вас на заводе немцы работали в том числе в проектном отделе. В проектном отделе пленные работали?
- Нет. Это специалисты, их просто пригласили на работу. Здесь им выделили хорошие квартиры, и они работали у нас работали. Правда, недолго, наверное, года два. Потом они уехали домой.
- Если бы вы сейчас встретились с немцем, который воевал, как бы вы к нему отнеслись?
- Вражды бы не было. Поговорили бы. Они ведь тоже рядовые, как и мы, не очень-то хотели.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
