Батюк Евгений Степанович

Родился 18 февраля 1926 года в деревне Рогали Горбацевичского сельсовета Бобруйского района Могилевской области. Белорус. До войны окончил 8 классов. В течение трех лет находился в немецкой оккупации. 15 июня 1944 года был призван в ряды Красной Армии Бобруйским райвоенкоматом (РВК) Могилевской области. Службу проходил в составе 218-го артиллерйиского запасного стрелкового полка в качестве артиллерийского разведчика (июнь — август 1944 г.) На фронте — с 1 августа 1944 года. Принимал участия в боевых действиях на 1-м Белорусском фронте (бои на реке Нарев, бои на реке Одер) в составе 114-го стрелкового полка в должности снайпера (с сентября 1944 г. по январь 1945 г.), затем служил снайпером в составе 149-го запасного стрелкового полка (январь — февраль 1945 г.), после — в составе 277-го стрелкового полка. Впоследствии стал курсантом отдельного гвардейского учебного батальона 88-й гвардейской стрелковой дивизии. По окончании учебы служил командиром бронетранспортера. Военную присягу принял 3 июля 1944 года при 218-м артиллерийском запасном стрелковом полку. Был дважды ранен: 30 октября 1944 года получил тяжелое ранение в теменную область, 21 февраля 1945 г. - легкое ранение в лицо. 15 ноября 1950 года постановлением Совета Министров СССР от 28 января 1950 года был демобилизован из рядов Вооруженных Сил СССР. Воинское звание — старший сержант. Награжден орденом Красной Звезды и медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Член КПСС с 1958 года. Окончил Всесоюзный заочный политехнический институт, гражданская специальность - горный инженер. Работал в геологоразведке в Калужской области и в Эстонии. На пенсии — с 1981 года. Живет в городе Кохтла-Ярве.

- Для начала, Евгений Степанович, расскажите о том, где и когда вы родились?

- В Белоруссии я родился. Возле Бобруйска, в 12 километрах от него, была одна деревня. Там я родился и там я пережил три года немецкой оккупации. Вот! И сразу после освобождения деревни меня взяли в армию. Но 800 километров пешком я, как говориться, до фронта догонял. Я сам с 1926-го года.

- Как коллективизация проводилась до войны, вы помните?

- Ой, нет. Этого я не знаю. Я знаю, что отец у меня был в колхозе и работал счетоводом, вот так вот.

- А сами вы работали до войны?

- Нет, не успел. Учился, восемь классов оканчивал школы.

- Семья большая у вас была?

- У отца? Я и еще одна дочка была.

- Скажите, до войны вы как-то предчувствовали, что что-то такое приближается? Или никто не ждал войны?

- Ой, я лично ничего не знал об этом. Но я еще был маленький. Школу только закончил — 8 классов.

- А как о начале войны узнали, помните?

- Помню! Сразу же после того, как началась война, мы, молодежь 15-ти лет, подошли к шоссе. В то время возле нашего села проходило шоссе «Бобруйск — Глузск»... По шоссе шла колонна немецких бронетранспортеров. И мы немножко так из-за кустов посматривали на все это дело. И тут мы видим такое: вдруг над колонной прямо летит наш самолет и прямо бросает бомбы. Мы видели, как летят бомбы. И в результате этого всего дело сгорело два бронетранспортера немецких. Именно возле нас. Я потом там копался и доставал разные вещи, хе-хе. Разные вещи! Вот такая война была для меня в самом начале!

- Как немцы пришли, помните? Как вообще начиналась немецкая оккупация?

- Помню я это дело: как немцы пришли и началась ихняя оккупация. Мы старались убегать в лес, как только немецкие машины шли по шоссе, потому что они забирали людей и загоняли в Германию. Мы убегали в лес.

- Вообще много угоняли от вас они людей в Германию?

- Я знаю, что моя там тетя туда была угнана, вот мамина сестра.

- Партизаны действовали в вашем районе?

- Партизаны у нас потом были. Но они были, действовали. Насколько удачно они действовали, не могу сказать. Единственное знаю, что однажды они возвращались из какой-то операции и ночевали у нас на полу. Зашли в дом. Наш дом был перекрестке дорог. Хата новая наша построена была в 1939 году. Вот они у нас ночевали. А так — не знаю больше ничего о них.

- Как немцы вели себя вообще в вашей местности?

- Ну мы их не видели, потому что мы, во всяком случае, там не были, где они были. А дом сожгли один. Но я не знаю вообще-то, по какой причине сгорел дом. Наш вообще дом был на углу. И немцы частенько заходили к нам. Отец работал в колхозе счетоводом. И потом, после войны, какая-то из соседей написала, что он сотрудничал с немцами. Его забрали, посадили, и семь лет он там был. Потом, после смерти Сталина, его освободили.

- Когда вы потом в армии служили, испытывали ли вы какое-то недоверие из-за того, что в оккупации находились?

- Нет, не было такого.

- Как освободили вашу местность от немцев, помните?

- Просто они ушли, и пришли сразу наши. И в 18 лет пошли мы в армию.

- Немцы вообще кого-то расстреливали при вас?

- При мне — нет.

- А деревни сжигали?

- Нет, не сжигали.

Батюк Е. C., примерно 70-е годы

- После того, как вас призвали в армию, сразу на фронт направили?

- Мы вообще-то 800 километров до фронта догоняли пешком. До самой Польши.

- В запасной части сначала вы сначала служили?

- Так вот с этим полком мы и шли. Запасной так называемый 149-й полк это был. Короче говоря, был такой запасной стрелковый полк.

- Вас чему-то учили там, в этом полку-то?

- А ничему. Некогда было этим заниматься. Мы все время шли. Фронт догоняли.

- И направили вас в какую часть, когда вы фронт догнали?

- А попал я в этот самый... 114-й стрелковый полк. Был снайпером. Учили, по крайней мере, на снайпера меня. Но снайпером я не успел доучиться.

- А где был ваш первый бой, помните?

- Это был плацдарм на реке польской Нарев. Нарев — это была река такая, там, значит, был плацдарм, и мы на этот плацдарм попали. На этом плацдарме меня там и ранило.

- В первом бою?

- Нет, не в первом. Но, во всяком случае, боев там у нас, когда все это произошло, не было. В общем, тогда нас взводом кинули на разведку боем. Ну и я, поскольку снайпером был, то просматривал через винтовку все... И вот мне дырку сделали в голове. Очевидно, я высунулся. Может быть, тоже снайпер меня задел.

- Вас эвакуировали тогда сразу же?

- Ну в госпиталь попал я после этого.

- А сколько вы провоевали на том самом Наревском плацдарме?

- Ну пока не ранило меня, там и воевал я. У меня записано в военном билете: «30.10.1944 тяжело ранен в теменную область.» А 21.02.1945, как там тоже записано, легко ранен в лицо.

- А второе ранение как вы получили, помните?

- Это уже на другом плацдарме было, это — уже на Одерском.

- Что были за бои на реке Нарев?

- Такие там у нас были бои, что в окопах сидели. Всё: никаких там особенных боев не было.

- А после госпиталя вы куда попали? В какую часть?

- В другую уже часть я попал. Это уже на Одерский плацдарм, значит, мы попали. Вот перед этими самыми высотами, которые перед штурмом Берлина, - Зееловскими такими высотами. Так что воевал потом я уже на Одерском плацдарме. И тоже в пехоте был. Вот там меня тоже один раз ранило. Но замазали зеленкой, и все. У меня потом, как сейчас помню, что-то зачесалось. Оказывается, мне не вытащили осколок. Я его сам вытащил. Зачесалось, я его сам как-то нащупал и вытащил.

- Второй раз в госпитале лежали?

- После этого? Ну я там был мало. А потом во время боев на Одерском плацдарме такая деревня была: наполовину немцы стояли, наполовину — наши. Потом возле меня взорвалась минометная мина, и меня оглушило. Весь день у меня звенело ухо, а вечером потекло. Я опять пошел туда, в госпиталь. Я пришел, и там, значит, свалился без сознания. Теперь у меня ухо плохо слышит, потому что это самое было. Вот такие вот дела были.

- А в атаку приходилось ли вам подниматься как пехотинцу?

- Нет, не приходилось.

- В основном какие задачи вы выполняли на фронте?

- Стояли в окопах. И всё, больше никаких заданий не было. Постреливали в основном. Нам сказали: «Постреливайте ночью!»

- А в наступление ходили?

- Нет, не ходил. Ни в какие наступления я не ходил.

- Где окончание войны вас застало?

- Вот из-за этого уже в Берлин меня ввезли. Уже Берлин был взят. Но в самом Берлине я был, значит.

- В каком состоянии был Берлин?

- Я сейчас вам расскажу. Ну там разрушенных было много объектов. И я помню единственное, что я как-то шел по берлинским улицам и проходил то место, где был разбомблен дом. Так там игральные карты лежали кучами в том месте, где дом был разбомблен. Ну мы взяли по колоде себе.

- А вообще местное население вы встречали?

- Местное население?... Знаете, у меня там была даже германская девочка. Это было, уже когда мы в городе Цальц стояли... В Берлине вообще мы были мало. Потом нас направили в Дрезден. Возле Дрездена город Цальц находился. А потом у нас была в этом самом городе учебная езда на транспортере. И вот, когда ученик учебной езды съехал в лес, врезался в дерево, то мы наверху сидели. В открытом таком месте. И у меня перелом ноги сделался. После перелома ноги меня в этот самый хозвзвод как нестроевого определили. Я в основном работал в хозвзводе. Было у меня в этом городе Цальц овощехранилище в подвале. Оно было как полковое. И я там заведующим был. Там картофель, то есть, в основном картошка, был.

- А вообще как складывались отношения с местным населением в Германии?

- С той девочкой, когда мы нанимали их картофель перебирать, хорошо было: ну девочку ту я немного прижал.

- А вообще трофеи брали в Германии?

- Никаких трофеев у нас там не было. Никаких! Ничего мы не брали.

- То есть, вы не припоминаете такого, чтобы посылки кто-то отправлял бы из Германии?

- Нет.

- Вас награждали на фронте?

- Это уже после войны было. Мне «Красную Звезду» дали.

- А за что вам этот орден дали?

- За ранение. Так я понял, потому что справки у меня до сих пор о ранении валяются. Там эти справки взяли и назначили мне орден за ранение.

- А вообще, как вы считаете: справедливо ли на фронте награждали?

- А этого я не знаю. В общем, я не знаю.

- А награждения часто ли бывали у вас в полку?

- А не знаю я этого.

- Помните, как непосредственно узнали об окончании войны?

- Так я в Берлине был. Это 2-го числа было. Потом нас бросили туда на юг. Туда, где город Цальц был. А в Берлине готовился парад. Нас несколько дней гоняли маршировать для этого дела. А потом отправили. Так что мы не участвовали в этом, значит, берлинском параде.

- Кстати, а как так получилось, что вы снайпером стали на фронте? Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее.

- Когда мы были на этом Наревском плацдарме, вот в связи с тем, что у меня 8 классов было, меня взяли и отвезли в тыл за мост через речку, и там, значит, недельку нас учили стрелять. Но нас не научили ни маскироваться, ни окопы копать, ничего. Просто стрелять научили! И вручили снайперскую винтовку. И воевал я снайпером, пока меня не ранило.

- Скажите, а в чем ваша задача как снайпера состояла? Подавлять огневые точки?

- Нет. Однажды мы находились, помню, в наступлении на одну немецкую или польскую деревню. Я со снайперской винтовкой там шел. Заскочили мы в такой сарай без дверей. А мне дали в помощь какого-то узбека. И дали нам ручной пулемет. Вот мы заскочили в этот сарай. Он попытался стрелять. Говорит: не стреляет. А я из-за камней, из-за дверей там наблюдал за всем этим делом. Так вот, это меня спасло, что он сказал: не стреляет. Я говорю: ну на, это самое, оружие. Он высунулся из-за этого самого места, и ему попало. Он погиб, короче говоря. И потом я передернул там что-то такое, и начал стрелять, и пошли эту деревню самую брать. Прошли мы там несколько километров. Ни командиров, ни того, кто бы нами командовал, не было на месте. Черт их знает, где они были, все эти командиры. Ни отделенных, ни взводных, ни ротных, ничего не было. Ну мы вернулись опять в этот сарай. И танки подошли наши. В общем, он, танк, подошел откуда-то. А потом к вечеру, смотрю, танк назад пошел. Вылез, значит, он и пошел назад. А немцы: ааааа, против нас пошли. И мы (смеется) тоже назад пошли, поскольку такое дело получилось. Но главное, что нами никто не командовал в тот момент. Вот что главное!

- А какая винтовка у вас была как у снайпера?

- Снайперская обычная винтовка. Обычная! Больше ничего не выдавалось нам.

- Что вы можете сказать о ней, об этой винтовке, как снайпер?

- Она безотказно стреляла, конечно.

- Хорошая была?

- Конечно!

- На охоту часто выходили вообще?

- Нет, нас не научили ничему этому. В чем наша задача состояла? Просто мне в траншее было лучше видно, чем другим. Я видел там через поле немецкую траншею. Разок, бывает, пальну. Вроде там кто-то вышел с немецкой траншеи. Пальну, а попал — не попал, я этого не знаю.

- А автомат выдавался вам?

- Однажды вот как раз после этой самой деревни, которую мы взяли, мы пошли дальше, и я нашел автомат с круглым диском — ППШ. Нашел! Брошенный он, значит, был. Но брошенный почему? Потому что в этот самый магазин, видно, попал осколок или пули вмятина. В общем, подачи патронов не было. Я сумел эту самую крышку выровнять и стрелял с этого автомата. Потом я посмотрел. Он был настолько старый, что винтовой нарезки вообще не было видно. До этого, как его оставили, он, видно, всю войну прошел. Был у меня такой автомат. Потом забрали его у меня.

- Потери какими были у вас во время войны?

- У нас потери были какими? Кто его знает?

- То есть, нельзя сказать, что потери были большими в вашем подразделении?

- (Смеется) Ну я в подразделении почти не был. Меня как хлестнуло — так дырка в голове до сих пор осталась. Вернее, пуля сверху головы прошла.

- О ваших командирах что вы можете сказать?

- Я их не видел. Вообще!

- А кто их обязанности на месте выполнял?

- А никто, никто.

- То есть, вы офицеров вообще не видели на фронте?

- Офицеров я почти не видел. Ну сержант там был какой-то.

- А в каком состоянии, скажите, были города в Германии, через которые вы проходили?

- А я какой город в Германии видел? Вот в Берлине был. Вот в городе Цальц служил до демобилизации. Он южнее находился.

- Под бомбежки попадали на фронте?

- Нет.

- А под обстрелы?

- Тоже нет.

- После войны вы долго служили?

- Долго. Шесть с половиной лет я служил: до конца 1950-го. В Германии служил. Оттуда и в отпуск приезжал. В военном билете у меня записано, что я разведчиком служил после войны. Но это артразведка была. Это уже было в запасном полку. Это, значит, такая работа была, что нужно было залезть на дерево, смотреть и все это дело корректировать. Это и есть разведка. Но это было после войны уже.

- А жили там вы как: квартировались или как?

- В казармах мы жили. У нас была казарма. Полк стоял. Командир полка был полковник Чепурной, Герой Советского Союза. Ну нас по плацу гоняли все время.

- Нацмены воевали с вами?

- Вот один мой помощник был узбек. То ли узбек, то ли еще кто-то он был по национальности. При мне его убило, потому что он стал на мое место, а я пулемет начал передергивать.

- Как с ними, с нацменами, отношения складывались на фронте?

- А никаких отношений не было. Это просто мне его дали на время наступления на эту деревню в помощники к пулемету. А так вот на Наревском плацдарме, куда я в начале попал, так и стояли в окопах. В окопах была грязища. Это было осенью.

- Старики были на фронте?

- Конечно!

- Как кормили вас на фронте?

- На фронте кормили как? Ну приезжала кухня куда-нибудь подальше от окопов. Мы туда ходили с котелком.

- Чем обычно полагалось кормить?

- А наливали какого-то супа, еще котлетку давали и хлеба кусочек.

- Сто грамм давали?

- Было это, было.

- А как часто давали?

- Полагалось каждый день 100 грамм. Я даже их выпивал — эти сто грамм.

- То есть, каждый день перед боем давали?

- Ну как можешь! Когда было, а когда и не было.

- Какие настроения преобладали на фронте? Вы уверены были в победе?

- Конечно!

- А Сталина как воспринимали в те годы?

- А мы про него не знали ничего.

- О политработниках что можете сказать?

- Во время войны, можно сказать, что их я и не встречал вообще. А после войны в армии меня, поскольку 8 классов считалось более-менее нормальным образованием, направили на учебу в дивизионную партшколу (партийную школу). Вот я там тоже получал дополнительное образование.

- Закончили ее?

- А черт ее знает. Никаких не было данных.

Е. С. Батюк в наши дни

- Страх испытывали на фронте?

- Конечно! Потому что сразу как в окопы попали на этом плацдарме, я смотрю: где-то что-то пулемет стреляет, а чей пулемет — не знаю. Потом приходит какой-то командир, не знаю, какой, и говорит: «Стрелять надо!» Ну я раза два стрельнул. А на следующую ночь я столько напалился, что горячий стал ствол. Это было такое дело.

- Пулемет у вас не заклинивало?

- Ой, вот в этой самой деревне, когда мне дали этого самого помощника, и дали, значит, этот пулемет, пулемет Дегтярева, и где намечалось так, что половина деревни — наши, половина — немцы, было такое, значит. Намечалось освобождение. И дали мне этот пулемет. Сказали: этот дом, там немцы, стреляй в окна. И я подошел, сунул туда, щелк, а он отказал сразу (смеется)

- С пленными приходилось иметь дело?

- Нет.

- То есть, у вас не брали пленных вообще?

- Нет. Я не участвовал в таком.

- Какое звание у вас было во время войны?

- Никакого. После войны мне присвоили старшего сержанта. Это когда меня отправили уже в дивизионную школу учиться.

- Когда вы были снайпером, сколько вас, снайперов, было в подразделении?

- Я не знаю, сколько было — я был в одиночестве.

- Как снайпера вас берегли?

- Никто ничего. Кстати, когда меня ранило, я так понял, что мы пошли в тот раз в приближение к немцам. Там был вход туда, ближе, значит, к немцам. Это было как разведка боем, чтоб выявить немецкие огневые точки. И вот я там наблюдал через этот самый прицел и стрельнул пару раз, и меня тут же и ранило, значит.

- А в госпитале вы лежали когда, там какая была обстановка?

- Я лежал в таких, где у всех было ранение в голову. Это было в городе Седлец в Польше.

- Госпиталя были переполнены?

- Ну полно, конечно, было людей. Когда у меня вроде все зажило, был только шрам, потом однажды повели меня на рентген. На рентгене что-то усмотрели там и уже в палату не разрешили пешком идти — привезли на коляске. Тут же назначили операцию. Значит, прокололи, потом сверлили, потом разламывали шины, чтобы достать что-то. Оказывается, когда мне рану обрабатывали, внизу откололась часть кости. И вот эту кость доставали. Вот такие дела были.

- Смертность в госпиталях какая была?

- А откуда я это знаю? Я этого не знал.

- Женщины встречались на фронте?

- Нет.

- И женщин-медиков тоже не было у вас?

- Нет.

- Из семьи кто-то воевал у вас?

- Отец воевал. Нас вместе забрали в армию. Но я не знаю, где он воевал. Знаю, что его сразу после войны отпустили. А потом еще кто-то чего-то написал про него о сотрудничестве с немцами и после этого семь лет он отсидел в Коми. Как Сталин умер, так его и освободили.

- После войны встречались с кем-то из ваших однополчан?

- Нет.

- Как организовывался ваш быт на фронте?

- Во время войны жили в окопе. Там жить некогда было сразу же, как прибыли: то ранило, то — еще что-то...

- Одежду меняли как часто на фронте?

- Так вот я тебе скажу вот что об этом. Пока мы шли 800 километров до фронта, до польской реки, мы шли в своем. И только уже когда в окопах холодно стало, а у нас шинели не было порядочной, потом кое-что дали, и потом сапоги вроде дали.

- В заключение расскажите о том, как сложилась ваша жизнь после войны.

- Ну как моя жизнь после войны сложилась? До конца 1950-го года я служил в армии в Германии. Потом демобилизовался. Потом пошел в Киевский геологоразведочный техникум, туда, значит, поступил. По объявлению там где-то в газете вычитал об этом. Поехал в Киев и поступил. Там закончил учебу как инженер-буровик. Получил, значит, такой диплом. Потом работал я буровиком в Калужской области. И в какой-то момент наша сослуживица приехала в Эстонию, потом приехала оттуда и сказала: «Знаете, как в Эстонии хорошо жить? Там в магазине и мясо сеть.» А в России-то мяса не купить было. «Там все есть», - сказала она нам. Ну мы с одним товарищем сели и приехали сюда. В местечке Руттику была геологоразведка, это - возле Сомпа. Мы туда приехали, познакомились. Еврей там был начальником. Забыл, как его фамилия. Он был начальник разведки. Мы познакомились, поговорили. Он нам сказал: «Вот что? Мы собираемся пробурить скважину в Пярну глубокую и ожидаем соответствующее оборудование. Вот если ты хочешь на это дело идти, то давай.» И он мне написал эту самую бумагу, и меня переводом перевели сюда. И я в Пярну получил новое оборудование, строил вышку высокую в 22 метра деревянную, и там бурили мы в Пярну скважину за 650 с лишним метров. Такая, значит, скважина была. И в этой геологоразведке я до пенсии работал. А на пенсии я с того времени, как мне 55 исполнилось. Это был в 1981 году. Живу здесь, в Кохтла-Ярве, один — жена умерла, к сожалению. Мы познакомились, когда в Киевском техникуме я был. Она тоже в техникуме была. Потом мы сходили куда нужно — рядом на улице был загс, и расписались.