Калугина (Пантелеева) Клавдия Ефремовна

- Меня зовут Калугина Клавдия Ефремовна. Я 1926 года рождения. Война началась, когда мне было 15 лет. Я пошла работать на военный завод "Респиратор" в Орехово-Зуево. Война началась - карточки нужны рабочие. Давали хлеба - 700 грамм. Работала я там, вступила в комсомол. По выходным комсомольцев отправляли на "всевобуч". Нас подготавливали. Потом, когда "всевобуч" кончили, сказали, что открылась снайперская школа. Очень многие пошли добровольно, пошла и я в 17 лет. Это июнь 1943-го. В школе я была самая молодая. Всем по 18, а мне 17. Думали, вернуть меня или не вернуть? Решили, если буду успевать за всеми, то оставить.

Начали рыть полигон. Я - из небогатой семьи. И дрова рубила, и воду носила, я, привычная к этому делу, работала хорошо. Меня оставили, даже дали увольнительную домой. Когда начали учить стрелять, у меня не получалось. Я стреляю, и все - в "молоко". Тогда Баранцева Зинаида Андреевна, наш командир отделения, стала заниматься со мной отдельно. Научила меня очень хорошо стрелять. И школу я закончила, а кто хорошо школу заканчивал, тому давали американские подарки. Снайперская пара у меня была Маруся Чибенцева. Из Ижевска Удмурдской АССР. Мы с ней дружили. И вот, нас, очень много девушек, отправили 1 марта 1944 года на фронт.

- А.Д. Эта школа была сформирована в 42-м году?

- Да, ЦК комсомола организовал эту школу. Успенская все наши документы в ЦК комсомола отдала. Колчак - Герой Советского Союза, начальник школы. А Никифорова - политработник. В списках все учащиеся были, а внизу написано с кем живет, личные сведения.

- А.Д. Получается, обучение - чуть больше полугода, девять месяцев?

- Да. Потом, ехали мы в телячьих вагонах, с печками. Не довезли до фронта, высадили. И была такая пурга, нам дали машину грузовую, чтобы привезти нас на фронт, поближе, в запасной полк. Машина! Мы ее всю дорогу на себе тащили. Столько было снегу. Пришли. Я не помню, сколько шли - день , два, три… Давно было. Дали нам маскировочые костюмы. Винтовки мы забинтовали бинтами. Рано утром нас покормили и с собой дали бутерброды: хлеб и американскую колбасу. Весь обед! И мы пошли в траншеи. Все занесло - все ходы и выходы. Нам пришлось ползти. Нас, наверное, было человек 12, и вот Надя Логинова (ее потом ранило) поползла в сторону немцев на нейтральную полосу, а нейтральная полоса вся заминирована. Еще только первый день - мы так боялись! Крикнули погромче: "Надя! Надя! Сюда, сюда!" Она вернулась, и мы поползли. Приползли в эту траншею, она вся в снегу. Снег шел, наверное, несколько дней. Немцы чистили открыто траншеи. В этот день можно было хоть десяток немцев убить. Но, понимаете, убить человека в первый раз! У нас разные люди были, одна из партизан была - Зина Гаврилова, другая секретарь комсомольской организации - Таня Федорова. Мы с Марусей Чигвинцевой только смотрели. Мы так и не смогли нажать на курок, тяжело. А они открыли счет. И когда мы вечером пришли в землянку, начали впечатлениями обмениваться, мы ничего с Марусей не могли сказать и всю ночь ругали себя: "Вот трусихи! Вот трусихи! Для чего же мы приехали на фронт?" Ну, нам стало обидно, почему они открыли счет, а мы нет? И вот, следующий день. Там бруствер был и амбразурка для солдат, а для пулемета - стол. И вот немец "чистил" эту пулеметную точку. Я выстрелила. Он упал, и его стащили туда за ноги. Это был первый немец. Потом и наши и они чистили ночью снег. Он быстро растаял, потом тепло стало.

В одном месте было озеро. Немцы ходили умываться, даже в нижнем белье бегали. Так вот Зина Гаврилова стрельнула, убила. И немцы не стали ходить туда умываться. Мы уже стояли, это было уже лето, не то июнь, не то май, и уже не каждый в своей амбразуре, потому что у немцев никакого движения не было, и у нас не стало. Мы стояли днем, а солдаты стояли ночью, днем спали. И вот мы с Марусей поставили винтовки в амбразуру и наблюдали за немецкой обороной. И вот я наблюдала в свою очередь (потому что устают глаза), и вот Маруся говорит: "Давай, я теперь встану". И она встала, а солнечный день был, и, видно, она шевельнула линзу. Только встала - выстрел, и она упала. Ой, как я заплакала! 200 метров немец был от нас. Я кричала на всю траншею, солдаты выбежали: "Тише, тише, сейчас откроют минометный огонь!" Ну, где там тише. Это первая моя подруга. Мы до вечера сидели, а я все плакала. Потом мы ее хоронили. Я помню, цветов было много полевых. Под Оршей это было, 3-й Белорусский. Сейчас ее могилку перенесли в деревню Ботвиново Могилевской области, там ее Родина. Потом у нас еще Надю Лугину ранило, а у меня вторая снайперская пара тоже Маруся была, Гулякина .

Мы стояли в обороне все лето: кругом все фронты наступали, а у нас такая крепкая оборона. И, как-то (я не помню число, но не август: не то - июнь, не то - июль) нас рано услали на передовую. Была артподготовка - "Катюши". Когда "Катюша" стреляет, аж гимнастерка сзади колышется на спине. И пошли солдаты. Разведчики разминировали все проходы. Солдаты пошли в атаку, а мы таскали раненых. Вот, я помню, взяли одного какого-то офицера, а у него чемоданчик. А мы с четырех утра не спавши, не евши. Говорю: "Брось чемодан", ну что там у него в чемодане? Тяжело же таскать! "Не брошу, не тащите меня, если не хотите с чемоданом". Ну, потащили, что с ним делать. Уже после войны я узнала, что у него в этом чемоданчике была маленькая скрипка. И он не хотел ее бросить. Это уже при встрече выяснилось.

Уже дело к вечеру, а немцев никак из их траншей не выбьют. Давайте, говорят, девчата, и вы туда. И всех ездовых туда собрали, жителей. Зачем? Мы зашли в траншею - ничего не можем сделать - уже темнеет. А людей осталось мало-мало, почти одни девчата да ездовые. Берите, говорят, раненых, кого сможете унести, и возвращайтесь в свои траншеи. Мы взяли не всех, потому что не унести всех. А потом немцы добивали тех, кто остался, они так кричали, так кричали! - их штыками добивали. И поставили нас на ночь в нашей траншее. Перед нами все разминировано. Я стою - ничего не видно. Еще кто-то стоит, еще кто-то стоит - не видно. А в 4 часа устаю - уже все. У нас был лейтенант, командир взвода Менкулевян, и вот он от одной девушки до другой ходил. От одной к другой. Контролировал. А мы все превратились в слух. Раньше были минные поля, потом проволочные заграждения - всяких консервных банок навешивали, если пошевелится - банки гремят. Слышно. А тут ничего не слышно. А вдруг ночью немцы пойдут?

Потом утром - подкрепление - белорусов прислали. Опять - артподготовка, и пошли все в атаку. Подошли к немецкой траншее, а она пустая. Их так потрепали, что они ночью ушли. И мы их еле-еле догнали у Днепра. Еле за ними успели. С одной стороны - мы, с другой - танки. И с одной стороны , где рожь и бугор большой был, били пулеметчик и снайпер, не давали головы поднять. Командиром нашего полка Леонид Ердюков был.

- А.Д. А какой полк?

- 1156-й полк 33-й армии. 344-й стрелковой дивизии. Тогда Ердюков говорит: "Уничтожить". Нас было человек 12, прицелились и, конечно, уничтожили. И наши солдаты смогли пойти, перешли на ту сторону. Мы последними на лодке переплывали, лодка перевернулась, и мы в воду окунулись. Нам еще говорят: "Девчата, давайте, мы винтовки вытащим!"

Нет, я еще не все рассказала. Вот этот бугор. Пошли в атаку. Залегли, потому что там снайпер-пулеметчик. Около меня был начальник штаба нашего полка Алексей Титаев. У него была фуражка с ярким околышком. В него сразу стрельнули. Он посинел, завалился. Нас после боя попросили вытащить раненых. Я подползла к одному раненому, а у него - ранение в живот. Стала поднимать, а у него кишки, как на квасе, сразу вылезло все. Я не знаю, как с этими кишками поступать. Говорю: "Я сейчас санитара позову". И уползла к другому раненому, потому что я с ним ничего не могу сделать. А жара была! Он уже чернеет. Уже потом на встрече Зина Гаврилова рассказывала: "Я подползла к одному раненому, а у него кишки все наружу. Он меня схватил за руку и костенеет. Я думаю - я руку не вытащу. А он, наверное, скажет: одна уползла и вторая теперь меня тоже не возьмет. И он умер, я потом ползла со следующим, - а он тоже умер". Переправились мы на ту сторону. Наш командир полка Ердюков бьет одного здоровенного немца, молодого парня. Мы говорим: "Вы чего его бьете? А он говорит: "Это - мой сосед, это - власовец". Он его убил. Федорову ранило, Ирину Грачеву ранило - многих девчат, я уже забыла имена, многих. Нас очень мало осталось. Марусю Гулякину снова ранило. Меня контузило, но я не пошла к санитарам, потому что кругом - кровь, у меня вся гимнастерка пробита, как горохом, и глухая я. Чего, думаю, я пойду, чего они мне сделают? Там кругом без ног, без рук, в крови, а чего я пойду? И не пошла.

Ну, потом мы пошли дальше. Очутились на территории Польши и попали не в окружение, а "в подкову". Мы выходили тихонечко из этого окружения. У нас лопаты были, котелки, мы все обмотали тряпками, чтобы не гремели. Вышли из окружения и нас перебросили на Ленинградский фронт. Я не могу сейчас сказать, сколько километров, но очень долго мы шли. Немецкие самолеты бомбили. Над нами один раз такой был воздушный бой! С неба осколки летели!

Спать негде, спали на земле, на снегу. А постель - мы с Марусей стелили телогрейки. Замерзали все. Гармонист говорит как-то: "Давайте все пляшите, чтобы согреться".

Как-то один раз нашли какой-то дом, совершенно пустой. Все раз-раз, и улеглись - мне места нет. И там было корыто, такое маленькое - капусту рубить. Или - на улице, или - второй этаж, или это корыто И я легла в корыто: я меленькая (у меня рост 157 сантиметров) и худенькая. А оно - неудобное. Я ногой поверну, кто-то пихается, рукой поверну - кто-то пихается. Сна нет, а спать-то все равно хочется. А утром кто-то стал уходить, я - нырк на это место. Чуть-чуть поспала - и подъем.

И пришли мы к Балтийскому морю. На море горел пароход. Он долго-долго горел. Немецкий. Немецкая оборона прямо по Балтийскому морю шла. А наша - здесь, нейтральная полоса. Наши ходили в наступление, первыми шли штрафники. Их уложили на все поле. И когда ветер дул с поля, дышать нечем. Потом было наступление под Кенигсбергом, взяли Кенигсберг. Мы стояли в обороне. Здесь в бою не участвовали, только в обороне. Снайпер вообще должен только в обороне быть. В конце войны, нас уже не брали.

Потом кончилась война, несколько дней шли пленные немцы. Строем шли. А мы пока в траншее были - ничего не делали. Нас кормили . Несколько дней они шли. Я сейчас уже не знаю, сколько дней шли. Потом завели нас всех в лес, там тоже была дисциплина: рано утром -подъем. А делать нечего, и нас заставили в лесу расчищать дорожки, бордюрчики делать, чтобы целый день были заняты.

- А.Д. А чему учили в школе?

- Учили тактике, стрельбе, как маскироваться. И баллистике учили. Как пуля летит. Здесь она летит, здесь она не задевает - сейчас я уже все забыла.

- А.Д. Пара формировалась прямо в школе?

- В школе. Как пришли еще в гражданском, как стали с Марусей Чигвинцевой рядом, так мы с ней парой и остались.

- А.Д. И тренировались вы парой?

- Парой.

- А.Д. Получается, всю группу отправляли на один участок фронта? Или как?

- Нет. Нас выпускали очень много, сейчас не могу сказать, сколько, но отправляли на все фронта.

- А.Д. Но все равно группа держалась? Сколько у вас, шесть пар было?

- Человек 12, шесть пар. Одновременно. Отделение 10 человек, но у нас побольше было.

- А.Д. Сколько всего у вас немцев убитых?

- Я не помню, в бою убитыми немцы не считаются, только в обороне.

- А.Д. Как засчитывали убитых?

-Командир, в чьей траншее мы находились, записку писал. А мы приносили бумажку.

- А.Д. Ну не очень понятно, допустим, Вы его только ранили?

- Да, может быть. А мы считали убитым.

- А.Д. То есть упал - убит.

- Да. А как проверить?

- А.Д. Какая обычно дистанция для стрельбы?

- В школе или на фронте?

- А.Д. На фронте.

- И 1200 метров и 200 метров было. Наша оборона шла очень близко. Один раз немцы пошли в атаку на нашу траншею и забрали девчат в плен, и там поубивали. Убили Клаву Монахову. Один солдат только спасся, там была такая земляночка заброшенная, скорей ямочка в земле просто, накрытая плащ-палаткой, занесенной снегом, он туда спрятался. Немцы продержались сутки, так он так и лежал там сутки.

- А.Д. А стандартная дистанция, с которой стреляли? Или, скажем, оптимальная?

- Ну, как сказать? Винтовка на два километра по прямой стреляла. А так на 800 метров наблюдение могло вестись. А школе мы стреляли и на 200, и на 300. И ночные стрельбы были. Всякие стрельбы были.

- А.Д. И ночные тоже были?

- И ночные были. А как же?

- А.Д. А на фронте стреляли ночью?

- Нет.

- А.Д. И при лунном свете тоже?

- Нет. Чуть светает - мы шли на позицию, чуть стемнеет - мы шли обратно. Мы были не в траншее, а при КПКП - командном пункте командира полка.

- А.Д. А с одной позиции сколько выстрелов делали?

- Один надо. Разве можно два?

- А.Д. Иначе тебя убьют?

-Конечно!

- А.Д. То есть, фактически получается, один выстрел в день.

- Да, если убьешь, а то и одного нет.

- А.Д. А пара всегда рядом находилась или?..

- На расстоянии вытянутой руки. Все время вместе. Некоторые выходили за оборону, но мы не выходили. Почему? Потому, что чтобы выйти за оборону, надо разминировать поля. А это очень сложно и опасно для жизни саперов. Потом мы стояли как солдаты, днем, пока солдаты отдыхали. Вот траншея и там пятьдесят человек солдат. Солдат 10, не больше, стояли ночью.

- А.Д. Боевое охранение?

- Да.

- А.Д. То есть вы стреляли из окопов солдат охранения?

- Да.

- А.Д. А в атаке не засчитывали убитых?

- Не засчитывали. Да мы и не должны были быть в атаке. Но мы были.

- А.Д. А с тем снайпером как-то разобрались, который убил вашу напарницу, вашу пару?

- А как там разберешься? Ведь это тут же наступление началось. Мы ее похоронили, и началось наступление. Может, и разобрались, но что-то не до этого было. Я так переживала, так тяжело это было.

- А.Д. А что еще важно, кроме отличной стрельбы, для успеха?

- Маскироваться! Очень хорошо замаскироваться надо. Нас в школе из-за этого так гоняли. Иногда - раз, сядешь, и вся на виду. Надо так замаскироваться, чтобы тебя не было видно. Под природу. Когда мы приехали в снегу, нам костюмы дали специальные.

- А.Д. А летом? Вам поменяли камуфляж?

- Зеленый. Тогда не было пятнистого. Зеленые брюки дали, зеленую гимнастерку. Мы все время в брюках были, не в юбках. Зимой в зимних, летом в летних.

- А.Д. Вы бинокли использовали?

- Нет. Только оптический прицел.

- А.Д. Но у оптического прицела угол не очень большой?

- 800 метров видно очень хорошо. Сидишь, не шевелясь, а если шевельнешься, значит, тебя уже засекли. Снайпер - он лежит спокойненько и видит на два километра, и ширина 800. Он все обозревает. Когда я уже устаю, я говорю "Маруся, я перестаю", - она начинает наблюдать. Потому что задача снайпера уничтожать командный состав, пулеметные точки, каких-то связистов, которые бегают. Их тоже надо уничтожать. Солдат не обязательно, а в основном - офицерский состав, командиров. Сделаешь один выстрел, винтовку немножко опустишь и лежишь. Ждешь, когда напарница выстрел сделает. Когда уже темно становилось, тогда мы уходили с позиций.

- А.Д. У Вас были гранаты?

- Были, были. Обязательно на поясе две гранаты. Одна для фашистов, другая для себя, чтобы не попасть в фашистский плен. Это обязательно.

- А.Д. Вы стреляли при боковом ветре?

- Стреляли, нас учили. И по движущимся мишеням. По-всякому. Одни стреляли, другие крутили эти мишени. У нас в школе одни траншеи были хорошие, большие, а другие маленькие, и, не дай Бог, туда назначат, целый день лежишь в снегу. Придешь, аж портянки от ног отрываешь. У всех ноги болели.

- А.Д. Потому что приходилось в снегу лежать?

- Да. И на фронте тоже в болотах лежали. Да, под Ленинградом - там одни болота. Там кони пройдут, под копытцем водичка. Ею умоешься, и даже попьешь, из этого копытца.

- А.Д. У вас Мосинская была винтовка? Обычная?

- "Трехлинейка" со штыком. Обыкновенная. Со штыком обязательно и с оптическим прицелом.

- А.Д. А штык зачем?

- На всякий случай, если в атаку идти. Лопата, котелок, две гранаты, патроны, перевязочный пакет.

- А.Д. А наиболее дальняя цель, которую вам удалось поразить?

- Под Днепром, пулеметчика, и снайпера.

- А.Д. Сколько там дальность была?

- Через поле, они в сарае сидели. Километр, наверное. Если не больше. Но до двух километров поражала.

- А.Д. Касательно вашего прикрепления. Вы были прикреплены к полку? Это отделение снайперов прикреплялось к стрелковому полку?

- К полку. И закреплялась за нами траншея. Это место, где мы все время ходили, пока наступление не началось. В определенном месте.

- А.Д. А в чем смысл? Ведь нельзя же занимать одну и ту же позицию.

- А там места полно. Там можно двигаться, 500 метров, а мы вдвоем.

- А.Д. Вас могли перебросить из одного полка в другой? Или таких случаев не бывало? Всегда с одним полком?

- Были. Нас сначала в один полк всех запихали, в 52-й, тридцать с чем-то человек. Потом 12 остались в 52-ом, 12 в 54-ом и 12 в 56-ом. Перебросили нас по отделениям.

- А.Д. Скажите, во взводах стрелковых были штатные снайперы?

- Вы знаете, только один на Ленинградском фронте под Кенигсбергом, я его запомнила - Алексей (фамилию даже не помню), один мужчина. Нас привели, он один. Нет, еще был один - грузин, и еще один, не смоленский ли? Четверо мужчин было под Ленинградом.

- А.Д. Это были штатные снайперы полка?

- Да. Самоучки.

- А.Д. Как к вам относилось местное население?

- Мы Неман перешли. Идем с девчонками. Тогда мне казалось старые, а сейчас я бы сказала молодые, лет 50-ти, идут навстречу муж с женой, несут молоко. И показывают - пейте. А девчонки говорят - не будем. Вдруг отравлено? А мне так неудобно, что они с душой нам предлагают, а мы отказываемся. И я говорю: "А я выпью". И выпила молоко, и ничего со мной не случилось. А под Кенигсбергом пригласили нас и угощали, стол хороший нам накрыли, угощали нас. А потом одни нас приглашали: чернику с молоком ели. Девчонок приглашали.

- А.Д. Брали ли Вы трофеи?

- Про трофеи я расскажу. Под Смоленском вечером выйдешь, гарью несет и одни печные трубы торчат. А днем, жарко было, в июле, летом, лошади все потные от жары, и повозки, и тут тряпье лежит. Мы снимаем сапоги, выбрасываем свои потные, грязные портянки, выбираем что подходящее, навертываем и идем дальше. Тяжело нести, сами-то еле идем, какие тут трофеи? Нам разведчики шоколад иногда давали. Не только давали, они накрыли целый стол: какого только не было шоколада. Они на какой-то склад напали. И нас пригласили. Вот мы объелись тогда шоколада этого.

Котлярова Антонина Александровна:

- А мне посылку давали во время войны. Это прислал лично мне посылку какой-то машинист. Я уж теперь забыла. Командир пол-литра вынул, а остальную посылку мне отдал. Их всех посылок они водку повынимали, а посылки они девчонкам отдавали. Там продукты.

- А.Д. А какие-то были приметы, предчувствия на фронте?

-У моей Маруси Чихвинцевой были предчувствия. Не хотелось ей на оборону идти. "Не хочется мне, я не могу сегодня идти". Но она не пошла к командиру отпрашиваться. И ее убили. Я теперь живу за нее.