Элксниньш (Поплёвкина) Тамара Николаевна

Родилась 4 июля 1921 года в деревне Омут Вирумааского уезда Эстонской Республики. До войны окончила 6 классов школы, работала портной в пошивочной мастерской в городе Нарва. В 1941 году эвакуировалась в Ульяновск, работала в пошивочной артели. 27 апреля 1942 года была призвана в ряды Красной Армии. После окончания училища связи служила радисткой в составе 65-го отдельного полка связи (штаб Брянского ), затем, с 1944 года — там же в составе отдела вещевого снабжения в качестве портной. В июле 1945 года демобилизовалась. Рядовая. Награждена медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»После войны жила в городе Нарве Эстонской ССР, работала в банке, на мебельной фабрике (более 20 лет).

- Для начала, Тамара Николаевна, расскажите о вашей семье, о ваших родителях.

- О семье я скажу так. Родом я с Эстонии, с Принаровья. Папа у меня был родом из Князь-Села (нынешняя деревня Кунингакюла), а мама — из Омута (теперь деревня расположена на российской стороне). Родилась я в Омуте в 1921 году. Элксниньш — это моя фамилия по мужу. По отцу я Поплевкина, а по матери у меня фамилия, которая была у дедушки, Аллик. С этой фамилией Аллик у нас была такая история. Знаете, был в Эстонии когда-то такой период, когда заставляли эстонцы менять русские фамилии на эстонские. Вот так он и взял себе фамилию Аллик. В основном до войны я жила в Омуте. Это только после войны я стала какое-то время жить в Князь-Селе, откуда папа был родом. А так только если как девчонка приезжала к своим бабушке и дедушке в Князь-Село.

- Что представляла из себя деревня Омут до войны?

- Вы знаете, до войны у нас очень большая была деревня. Но я не знаю, что именно об этом вы хотите знать. Вот она, эта деревня наша, была вдоль реки. Около ста домов было в нашей деревне деревне. Ну что, люди жили, работали. Семья у нас была такая: бабушка, дедушка, мама и папа. Я первая родилась в семье, в 1921 году, потом в 1925 году родился брат Иван, а в 1927 году родился брат Михаил. Была еще сестренка, которой было полтора годика, когда мамы не стало. Было еще двое детей, но они маленькими умерли. Но мама у нас очень рано умерла. Она умерла в возрасте 36 лет. А вот все те дети, кого я вам перечислила, все остались без матери сиротами. Мне тогда немножко не хватало до 14 лет. Хозяйство у нас было такое. Мы имели три коровы, была лошадь, были овцы, ну имели мы все, как и обычно в деревне. С голоду мы не бедствовали.

- Какие-то мероприятия проводились в деревне?

- Но в нашей деревне никаких таких особенных мероприятий не проводилось. Например, центр волости находился в Скарятине. Там, значит, был приемный пункт, где молоко принимали. Потом там была еще мельница. А так какие мероприятия могли у нас быть? Все жили на своих хозяйствах. Но праздники праздновали. Престольный праздник был день Николы. Ну и Троицу, и Ильин день, - все эти праздники тоже праздновали. Народ там был такой, знаете, богобоязливый. Церковь у нас в Ольгином кресте была очень хорошая.

- А учились вы где и как до войны?

- А у меня с учебой получилось, значит, вот так. Значит, жили сначала мы в Омуте. Потом папа получил хутор, у них с дедушкой немножко не сложились взаимоотношения, и мы уехали с папой жить на этот хутор. Этот хутор располагался в 15 километрах от деревни. Папа купил хутор и построил там что-то. Но жили там мы всего одно лето. А осенью надо было идти мне в школу. И папа отдал меня в школу в Князь-Село. И я начинала там учиться. Эта шестиклассная школа на горке располагалась. Там же был народный дом. Потом папе предложили, когда началась зима, место сторожа в церкви. Так-то до этого он на пароходе все ездил. У хозяина Виноградова был небольшой пароходик, на котором он все время ездил. Такие были у него, как говориться, подсобные заработки. Семья оставалась дома, а он отправлялся всегда на заработки. Зимой в лес ездили, дрова пилили и вывозили. Летом на баржах ездили, в Нарву на них отправляли лес. И вот, когда папа получил в церкви место сторожем, тогда меня уже перевели в школу в Скарятино. Вот там, в Скарятинской школе, я отходила до третьего класса. Пробыл он там сторожем три года. А потом снова переехали в Омут. Бабушка старенькая с дедушкой были уже тогда. Но я с 15 лет уже в Нарве жила и работала портнихой.

- Как к эстонской власти были настроены?

- Вы знаете, у нас было следующее. Вот в нашей деревне не было таких людей. А вот в деревне Радовель очень много было таких людей, которые ушли за границу в СССР, тогда, как раз именно в то время. У нас был Хапов такой. Такой это был отличный баянист. Ну и что? Сразу, как только границу перешел, в тюрьму попал, ну и все, погиб этот человек. Ну тогда так много людей уходило за границу. Молодежи особенно много туда уходило. Все же слушали радио в то время. Помню, с нашей компании был один парень. Он был продавцом в магазине. У него там была еще комнатка. И у него был настенный такой радиоприемник. И мы слушали потихонечку передачи из России. Нам это так нравилось! Там такие песни в России пели. «Вот, - говорили мы, - люди-то живут как хорошо.»

- Что представляла из себя Нарва до войны?

- Ой, вы знаете, Нарва нам нравилась. Здесь всегда так красиво было. Здесь всегда столько зелени было. И всегда народ, особенно в выходные, в субботу и в воскресенье, просто гулял.

- Безработица была в городе?

- Ну, знаете, была безработица. На Кренгольме (текстильный комбинат «Кренгольмская мануфактура») народу очень мало работало. Короче говоря, не так уж много было его. Но мы больше в деревне были. Летом хозяйка все равно отпускала нас, домой, на все лето.

- Как события 1940 года в Эстонии проходили, помните? Я имею в виду вступление в Эстонию советских войск и присоединение Эстонии к Советскому Союзу.

- Единственное, что я из того помню, это то, что до этого мы, деревенский народ, собрались и пошли даже на границу просить, чтобы нас присоединили к Ленинградской области. А нам ответили: «Идите домой, и все придет в свою очередь.»

- Митинги проводились в поддержку присоединения?

- Вы знаете, мне на митингах ни разу не приходилось быть. Только раз, когда присоединилась Эстония к СССР, когда вот подписали уже пакт, тогда мы ходили на границу и митинговали. А так я не знаю никаких митингов. Ну а что? Я тогда девчонка была совсем.

- Войну предчувствовали вообще?

- Понимаете, может, что-то такое тогда и было. Но у нас, у молодежи, не было никакого такого предчувствия. Тогда мы не понимали, будет или не будет война. Мы знали только вот что, например. Ведь в 1939 году СССР заключили пакт с эстонским правительством. И мне парень Ващенко, который как раз в это время служил в эстонской армии, рассказывал: «Нас всех стянули к границе. И мы говорим: ну что? И с той стороны подтянули войска,  и с нашей. А что наша Эстония против России? Вот такие были наши рассуждения.» А он, ну этот Ващенко, был в эстонской армии. В то время, когда эти события проходили, вся молодежь была в эстонской армии.

- Чем вам начало войны запомнилось вам?

- Чем начало войны мне запомнилось? Вы знаете, я жила в городе Нарве тогда. Я говорю, что я вообще с 15 лет уже жила в городе. Сначала я училась в частной мастерской у портнихи одной. Когда, значит, на Пасху я приехала домой, то гриппом проболела, и мама этим гриппом тоже проболела. Ну а о войне я узнала так. Я была в Нарве. Жила я у тетушки. Тетушка в это время была в Усть-Нарве на даче. Работала она на Льноджутовой фабрике и на той стороне города жила, там, где сейчас Ивангород находится. И вдруг было дано объявление по радио о том, что началась война. И я тогда уехала к тетушке своей в Усть-Нарву и сказала: «Тетя Таня, война началась!» А знаете, тогда, до войны, не было такого у нас, у молодежи, глубокого чувства, что может война начаться. Взрослые, конечно, иначе воспринимали это, чем мы, такая вот молодежь. Это когда шли разговоры о войне. В то время, когда было нам по 15-16 лет, мы не считались еще взрослыми. А вот когда уже война началась, я была взрослой, мне было 19 лет.

- Что было после того, как объявили о начале войны?

- Ну после того, как началась война, людей многих уже партиями стали отправлять в Россию. А мы уходили только 14-го августа из Нарвы. Ушли из Нарвы, а 18-го числа немец занял город. И вы знаете, по Кейкинской дороге в сторону Усть-Луги мы уходили. А когда была бомбежка города, в самом городе я не была, - тогда мы были на окопах. Эти окопы мы копали под Силламяэ. Нас от фабрики отправили туда на окопы. А когда Эстония присоединилась к СССР и заключили этот пакт, мне вдруг так захотелось на фабрике поработать. И вот, когда осенью я приехала, то уже к хозяйке работать не пошла, а работать пошла уже на фабрику. И вот, когда началась вдруг война, нас на окопы с фабрики отправили. Так что с осени, вот с ноября месяца 1940 года и по июль месяц 1941 года, я поработала на фабрике. А потом была, значит, вот эта самая бомбежка. Тогда самолеты налетели в том числе и на нашу фабрику. И когда люди шли с фабрики, началась бомбежка. А вот видите, в это время я была под Силламяэ и копала там окопы. Тогда, значит, я не попала под бомбежку, и всю войну прошла, и тоже ничего, все было нормально. Жива-здорова осталась, и вот, до 90 лет, как видите, дожила.

- А потом что было?

- Ну вот, побыли мы на этих окопах. Потом смотрим: людей становится все меньше и меньше. Думаем: куда эти это люди деваются? А люди, оказывается, сами стали уходить. Ну мы собрались, ушли, пришли в Нарву. Ну а война же шла вовсю. Но прошла же к тому времени бомбежка, и Нарва от этого была очень, как говорят, перековерканная. А когда война началась, мы жили в здании гимназии. Но там эстонская гимназия в эстонское время находилась. Сейчас там расположена стоматологическая клиника. Мы там, значит, находились. И вот оттуда мы пошли из Эстонии в Россию. Это было уже второй раз. Первый раз мы уже пытались тоже уходить в Россию. Шли папа, два брата и я. Мы шли по Кейкинской дороге, которая за Ивангородом проходила. Но нам сказали: «Куда вы идете? Вас трое детей, и вы пускаетесь в путь.» Ну ладно, мы вернулись обратно в Нарву. Потом в городе немножко побыли, а затем снова ушли. Наверное, видели в кино, как идут отступающие: с возами, со скотиной, и так далее. Вот так по Кейкинской дороге народ и шел. Вот такой же сплошной поток беженцев шел по Кейкинской дороге. И налетели в это время немецкие самолеты на нас. Их, правда, было только два. И они так низко летели, что их видно было. Эти летчики смеялись просто над нами. Вот такое дело было! И бомбили нас. Нашу семью после этого считали погибшей, как и некоторых других. Пришли затем мы в Усть-Лугу. Там была назначена у нас посадка. Но, конечно, вагоны были товарные. Две недели в этих вагонах мы ехали. Довезли нас до Ульяновска, а там сказали: «Больше поезд не пойдет никуда!» А у меня уже адрес был получен от приятельницы, которая из Нарвы в первую очередь эвакуировалась. Было такое село под Ульяновском Ишеевка (15 километров от города), в котором она и жила. В это время к нам стали приезжать с колхозов, стали они, значит, набирать к себе людей в колхоз. А мы решили, что я съезжу в эту Ишеевку и узнаю, что там да и как. Это было от нас в 15 километров. Туда автобус тоже ходил. Я собралась да в эту Ишеевку и поехала. Когда я туда приехала, мне там и сказали: «Ну да, да, приезжайте, все-таки свои, да и все!»

Ну мы и приехали. Я работала портной. Но вот, прошло какое-то время, и 27 апреля 1942 года меня взяли в армию. А за неделю тоже до этого вызвали, значит, меня в местный военкомат. Мне сказали там: «Хотите помочь Красной Армии?» Ну как мы могли сказать? Мы же с Эстонии были люди, были не местные, если бы сказали по-другому, нам сказали: а, мало ли что. Мы сказали: «Хотим, конечно, помочь.» Через две недели мы получили повестки. И 27 апреля 1942 года были призваны в армию.

- А вот та бомбежка, когда вы отступали по Кейкинской дороге, чем вам запомнилась?

- Запомнилась она мне тем, что там много народу так и осталось на дороге. Очень много народу осталось. Но мы, знаете, все время шли. Даже, наверное, не шли, а бежали скорей. И вот тогда сказали про нас, что наша семья погибла. И я об этом узнала случайно в 1944 году, когда уже Эстонский стрелковый корпус находился под Ригой. Там у меня знакомые служили. И вот от них я получила письмо. Там они мне написали, что тетушка моя там-то и там-то живет. Дали, значит, мне ее адрес. Тогда только вот узнала тетушка том, что мы, оказывается, живы.

- Много погибло людей тогда, во время бомбежки?

- Ну, вы знаете, мы же бежали. Но впереди потерь почему-то не было. Мы бежали, ничего не видели, нами двигало только одно: лишь бы нам только убежать куда-нибудь. Но нас немного самолетов бомбили: всего два. А когда пришли к Усть-Луге и там тоже были вагоны поданы, там пара самолетов опять налетела. И тогда у нас посадку отменили, а все после этого быстро в лес побежали. Побежали отец, я и два моих братишки. Мешочки у нас, конечно, за плечами были. И так и спасались.

- Чем питались, пока находились в пути?

- Вы знаете, что-то было и с собой взято. А потом: нас же подкармливали. Там, где были остановки, были кухни. Мы могли туда пойти, и там нам супу давали.

- Когда вас призвали в армию, то куда направили?

- Все было, значит, так. 27-го числа апреля месяца 1942 года я получила повестку, и сразу после этого пошла в Ульяновский горвоенкомат. Прошли комиссию, там мне сказали: годна. И направили после этого меня в Ульяновское училище связи. И еще одну девочку со мной тоже взяли туда. Мы с ней работали до призыва в артели имени Кимова в Ишеевке, в большой мастерской такой.

- Кстати, а когда вы до призыва работали в артели, одежду уже военным шили?

- Нет, военным одежды мы не шили. Только потом шили белые такие одежды, маскировочные халаты, как они назывались, но они были для разведчиков, наверное.

- Как долго учились в училище связи?

- Три месяца мы там проучились. С марта по июль 1942 года.

- Много народу там с вами обучалось?

- Ну там у нас полное было училище. Но мы занимались тем, что я не любила и потом всю жизнь тоже не любила: морзянкой. Нас, значит, там морзянке обучали. Я и сейчас не помню этой морзянки. Но там, помимо морзистов, обучали и эстистов, и бодистов, и радистов. Всех учили разным специальностям.

- А на каких аппаратах занимались?

- Ну меня учили на таком аппарате — СТ. Радисты на других аппаратах учились. Но я их не видела, потому что мы, честно говоря, отдельно по классам занимались: каждую специальность обучали в своем классе. А мы только на морзянку ходили. Но, конечно, ходили строевую, на огневую, все это тоже мы проходили.

- С оружием тоже учили обращаться?

- И с оружием учили обращаться. Да. А как же? Но с оружием обращаться учили уже не в училище, а в армии.

- Куда вас направили после училища?

- К нам в училище приезжали представители с фронтов, кому из людей кто нужен был: морзисты, бодисты или эстисты там. Каждый в свой фронт набирал того, кого ему было нужно. А я с морзянкой попала в 65-й отдельный полк связи. И мы были связаны с Брянским фронтом. То есть, все время у нас была связь с Брянским фронтом. А когда уже фронт закрылся, тогда нас уже перебросили немножко под Ленинград. Но мы, честно говоря, очень мало там были. Потом мы находились на 2-м, 1-м Прибалтийских фронтах.

- И все в связи были?

- Нет, последний год войны я была не в связи. Получилось это так. Весной получили мы форму. А у нас было так, что если были деревни, нас недалеко от штаба по деревням ставили. И вот мы, четыре девчонки, у одной хозяйки жили. Получили форму. Но рукава были длинные, что-то оказалось широким. Нужно было все это переделывать. Я себе переделала и девчонкам своим форму переделала. Пришел старшина. Говорит: «Старшина в балахоне ходят, а они, значит, уже все.» А девчонки говорят: «А нам что? У нас свой портной.» Спрашивает: «Кто?» «Да, - говорят, - Поплевкина у нас шьет.» Старшина тоже принес мне тоже свое обмундирование. Я ему его тоже подшила. Он пришел в форме в штаб, а ему то же самое, что и он нам, сказали: глянь, мол, какой старшина. И когда все это выяснилось, меня забрали из связи в ОБС — в отдел вещевого снабжения. В этом ОБС была сапожная мастерская, была пошивочная мастерская. И вот меня туда и забрали. И вот там я и встречала конец войны.

- Под бомбежки или обстрелы попадали?

- Вы знаете, мы от фронта самое более чем в 10 километрах были. У нас свой отдельный полк такой был. Не знаю, мы что-то не попадали под бомбежку...

- Потерь тоже не было?

- Нет, не было у нас потерь. Но хорошо, что так было. Я, правда, во время войны чуть было не утонула. Случилось так, что мне в баню надо было идти. Ведь мыться-то тоже надо было! Ну и пошли. А надо было туда через речку идти. Но там, где мост был, было очень далеко. А я была очень отчаянная. А сейчас я уже не такая стала. Я говорю своим подругам: «Девчонки, че мы пойдем через круговую? Пойдемте прямо через речку.» Они: «Ну что? Только начались эти морозы да все.» Я пошла: и ух, попала под лед. Вытащили меня. Видите, живу. Не пришел день еще мой.

- Начальство больше заявлялось в штаб?

- Конечно, заявлялось. У нас, например, был Рокоссовский. Но я его не видела. Оборудована была машина для морзянки. И вот туда он пришел, значит. Но дело в том, что они, это те, кто машине с морзянкой служил, тоже выезжали на фронт. Но посылали туда больше мальчишек, а не нас, девчонок. Это все — от нашего 65-го полка. У нас была и кабельная рота, была и авторота. Ведь целый полк надо было перевозить. Вот на машинах все и перевозили, на этих, открытых. А я на морзянке все сидела.

-  Как справлялись вы со своими обязанностями? Тогда ведь для того, чтоб на морзянке сидеть, нужно было иметь хороший слух.

- Знаете, я вот вам что скажу. Например, в мою смену при мне не было никогда никакого начальника. Сидишь и дежуришь, а как отдежуришь — так уйдешь. Там и на кухню тебя гоняли, и в лес мы ездили за дровами, все это тоже было. А работала я ключом. Это знаете как? Точка-точка-запятая, точка-точка-запятая, - вот это все нужно было запомнить, нужно было хорошо знать, что значит точка, а что значит — запятая и как бы точка. СТ и бодэ — там буквы можно было. А здесь только точки и запятые были вот такие, которые мне нужно было знать.

- А так проверки-то у вас проводили?

- Да, проводили.

- А как часто мужчин на фронт от вас возили?

- Ну когда затребуют их — тогда их и вывозили. Для них специально была оборудована машина морзянки. И вот туда уже отправляли только мальчиков.

- С ранениями, с потерями эта машина возвращалась?

- А вы знаете что? Я что-то этого не помню, чтобы кого-то ранило. Но грохот артиллерии мы слышали. Вы знаете, был у нас один такой случай. Дело было вечером. Мы под Курском стояли. Мы пошли на улицу здесь же, у себя в части. Чуть-чуть отошли. И вдруг стоим с подружкой и видим: начала наша «Катюша» стрелять. И вот от этого сплошной огонь пошел. Вы знаете, от этого так страшно было. Ну и вот с того момента пошло наше наступление.

- Кормили вас как во время войны?

- А знаете что? Кормили нас неплохо. Мы были сыты. Все было, как и положено.

- А чем полагалось вас кормить?

- Ну что там полагалось? И супы (супы были хорошие, неплохие), и первое, и второе, и мясо было.

- В столовой питались?

- Сначала в столовой, а когда нас в квартирах расселяли, то мы уже с котелками ходили на кухню.

- О командирах ваших что можете вспомнить?

- Вы знаете что? Я ничего не могу сказать о командирах. У меня с ними никаких таких неприятностей не было. Но у меня начальником, когда меня в ОВС перевели, был Нестеров Пимен Михайлович, житель города Иваново. Но претензий у него ко мне не было. Ну я была послушной, все выполняла, никуда ни сбегала. Так что, я думаю, командирам незачем было ко мне придираться.

- Работали по графику?

- Да.

- Связь кодом передавали?

- Кодом, засекречивали, конечно. Но мне, я честно говорю, никогда не приходилось передавать. Потому что они больше почитали эстистов и бодистов.

- А принимать приходилось что-то?

- А на морзянку и не было ничего, что нужно было принимать. Просто сидели и ждали. Будет что-то — так позвонят, передадут, скажут. Не было за мою смену таких вещей, несмотря на то, что все-таки много я там сидела.

- В штабе вообще много людей работало?

- Ну в штабе там много людей работало. Там был такой майор Изосимов, ленинградец. Девушки там работали. Штаб — это все-таки подальше, там уже повыше. Здесь, когда в части была, строевым был майор. Фамилию я его забыла. Я уже и всех забыла. Жаль, книжка у меня осталась в деревне, где я весной и летом живу. Когда они, мои однополчане, все съезжались, то подарили книгу о 65-м полку связи, которую они написали. Так что о нашем полку целая книга есть. А связь саму протягивала у нас специальная кабельная рота, которая для этого у нас была. Там все мужчины были.

- Где штаб размещался ваш? В домах?

- Было такое, что и в домах штаб размещался. Но когда как. Ведь не все время на одном месте стояли. Летом, когда в деревнях не очень-то нам быть нужно было, размещались в каких-то помещениях, делали там нары, стелили матрасы.

- Как часто меняли места вашего расположения?

- Часто, часто это дело происходило.

- Передвижение как у вас осуществлялось?

- У нас была своя автобаза, у нас были свои машины. Так что все на машинах было. В грузовики, бывало, положат доски, потом мы на них садимся и едем. Что зимой, что летом. Передвижения были большими.

- Награждения были у вас во время войны?

- Награждали. Но я медали не получила. Я почетные грамоты только получила.

- За какие-то случаи награждали?

- Ну у нас таких случаев, чтобы погибли или что там, не было. Ну я, например, получила грамоту за хорошее руководство комсомольской организацией. У нас была хорошая комсомольская организация. Работали как всегда. А в Нарве, когда советская власть организовалась, я в комсомол вступить не успела. Когда я ушла отсюда с Нарвы, у меня документы все остались. То есть, документы у меня были поданы, но я еще не ступила в комсомол. А как пришла в Ульяновск, меня сразу приняли в комсомол.

- Какие заказы приходили к вам в пошивочную мастерскую?

- А вот со всего полка ходили. Что там? Гимнастерки шили, перешивали, шинели перешивали. У нас и сапожная была мастерская. Вот случилось что-то с сапогами. Что их, выкидывать надо было? Мы их вот как раз и ремонтировали.

- Другие национальности служили у вас в части, кроме русских?

- Да кого там только не было! Там были и азербайджанцы, всякие там были национальности. Но эстонки, может быть, две было. Хотя я не эстонка, сама русская, но родом с Эстонии. А была еще одна девушка с деревни Радовель, тоже из принаровской деревни, но она была тоже русская. Евреи также у нас были. Вот у нас комсомольскую организацию возглавлял Хансон такой. Но на отношения наши национальности не влияли никак.

- Где и как вас застало окончание войны?

- Окончание войны застало меня под Ригой. Когда Брянский фронт ликвидировался и там уже все освободилось, тогда нас немножечко перебросили под Ленинград. Но я считаю, что это было не так. Были ли мы под Ленинградом? Не знаю. А потом на 2-й Прибалтийский фронт попала. А окончание войны так мне запомнилось. Я стояла часовым около вещевого склада. Мы же дежурили. Мы называли узлы свои, где работали. У эстистов, бодистов, морзистов, радистов, - у каждого свои помещения были. Стояла я, значит, у вещевого склада. До 12 часов я там достояла. Потом ушла, а меня вторая девушка сменила. И только я уснула, приходит эта девушка ко мне. А я в кровати лежала. Она прямо вот так меня с матраса сдернула, встала надо мной и кричит: «Томка! Томка! Война кончилась! Конец войне!» Ой, мы сели, поплакали, все это — от радости. Я говорю: «Ну что? Пойдем. А ты же пост-то бросила.» Она: «Ай, теперь война кончилась.» И мы вышли на улицу. Накинули шинели на ночнухи свои, сапоги без чулок надели, так мы оделись, потому что не очень-то далеко все это было. Пока шли, стреляли кругом. Кто бы из людей ни встретился, каждый обнимался, каждый целовался. Я не знаю, как словами это передать. Пришли. Спрашиваем: «Товарищ майор! Правда, что война кончилась?» Он говорит: «Правда, девочки, кончилась война, правда.» «А скоро нас домой отпустят?» - спрашиваем его. Он нам говорит: «Идите, будет завтрак, будет построение, командир полка будет вас поздравлять. А домой скоро вы пойдете.»

- С местным населением контачили в Латвии?

- А вы знаете что? Мы там тоже по квартирам стояли. И как-то местное население хорошо к нам относилось. Я ничего плохого не скажу. Но это же был город, деревни.

- Какое звание у вас было во время войны?

- Звание у меня был рядовой. Но я была военнообязанная, конечно.

- Сообщениями с фронта интересовались?

- Ну нам читали такие специальные лекции или что-то такое, - не знаю уж, как это можно назвать. Конечно, это все было. Были у нас политработники. Политработником был у нас Хансон, по-моему, он был еврейчик. Он комсомольскую организацию еще возглавлял у нас. Потом еще один был. Я, знаете, фамилий многих уже не помню.

- Кто-нибудь воевал у вас из семьи?

- Да, воевали. А младший брат был воспитанником. Так сложилась его судьба. Но в какой именно части он был, я не знаю. А средний брат, который после меня, в 1925-м году, родился, кончил военное училище. Получил после окончания училища звание лейтенанта, потом его еще повысили. Он воевал в Эстонском стрелковом корпусе. Кстати, вот что интересно. Иногда мне приходилось к командиру полка ходить. И когда он узнал, что я с Эстонии, сказал: «Твою Нарву ведь освободили!» Он пожилой сам был. А до этого был разговор, что откуда я. Я сказала: «Я уже слышала!» Он мне и говорит: «А домой-то ведь хочется съездить?» Я говорю: «Конечно, хочется.»

Тамара Николаевна Элксниньш (Поплевкина), 2005 год.

- После войны вы служили в армии?

- Почти не служила, всего на два месяца задержалась в армии я. Когда война закончилась, меня вызвали к командиру полка. Надо было по какому-то делу мне к нему прийти. Зашел у нас разговор. Он говорит: «Да вот, твою Нарву освободили!» Я говорю: «Я уже слышала.» Он говорит: «А домой, наверное, хочется.» Я говорю: «Конечно, хочется.» У меня ведь во время войны папа был эвакуирован, да и тетушка тоже на Урал была эвакуирована. А я их ведь никого не видела после того, как началась война и мы вскоре расстались. Об этом я и сказала командиру полка. Он мне и говорит: «Ну и собирайся!» А у него сын служил здесь же, в нашей части. 19 лет ему уже было. Но он хороший был парень. Он говорит про сына: «Вот Юра поедет в Ригу, так что собирайся, иди и говори, чтобы тебя отпустили.» Я пришла к секретарю и сказала об этом. А она говорит: «Не поедет никуда!!! Что это через голову прыгать?» Но я же, понимаете, не просилась у командира полка. Он спросил: хотите? И я сказала: ну конечно, хочу. Но все равно на второй день отпустили меня. Мне дадено было десять дней отпуска. Потом я попала в первую партию на демобилизацию. Это было в июле 1945 года уже. Так закончилась моя служба в армии.

- А как, Тамара Николаевна, сложилась ваша судьба после демобилизации, «на гражданке»?

- А послевоенная судьба у меня так сложилась. Когда я демобилизовалась, ехала к себе в Нарву. Помню, в Тапа садилась на поезд. А там ехал мой приятель Ваня Ващенко. Он, как только меня увидел, сказал: «О-ооо, уже возвращается рабочая сила.» Как раз с ним вот тогда мы и встретилась. А Ваня Ващенко — это же с нашей тоже деревни был парень. Он мне и сказал тогда: «Нам нужен человек бухгалтером работать.» Я говорю: «Да что вы? Я в жизни не работала бухгалтером. Какой я вам бухгалтер?» Все-таки уговорил меня. И я только три денечка побыла дома, и после этого на работу отправилась. И начала работать здесь, в городе Нарве. А там, конечно, работа была такая. Приходили всякие там документы, нужно было писать: приход-расход. Ну там я отработала девять месяцев, а после место, где я работала, закрылось. Ну а куда мне было после того дальше идти? Я уехала в деревню тогда к себе, в Князь-Село. Крестная меня тогда все ругала: «Зачем ты не приехала? С армии демобилизовалась и дома не побыла.» Ну вот я там и пожила некоторое время. Потом еще я работала в картбюро. Там то же самое было. Я не понимала этой работы. Когда в эстонское время работали, у хозяйки никаких документов не нужно было. Работаешь, если ты что сделал, сшил — она тебе за это платит, и все. А здесь на все документы было нужно заполнять. Потом, в 1947 году, началась ликвидация карточек. Мне тогда, значит, сказали: «Мы уволить вас не можем. А идите в горфинотдел работать. Вы будете работать с теми, кто шьет — с сапожниками и другими.» В общем, начала я там работать. Ну и работала там какое-то время. А сама, знаете, втихаря шила подружкам всякие вещи. Потом ушла работать в автобазу ночным диспетчером. А мне это было, как говорят, на руку. Потому что к пяти часам, бывает, придешь, а в восемь уйдешь, там никакой работы нет, только сиди. Если приедет какой шофер, то документы ему оформи, да и все. А мне было то хорошо, что у меня было два дня свободных, и я могла в это время шить. Надо же было как-то жить! Когда я с армии пришла, ничего не было. Никакой одежки не было. Только вот то, что стояло, то и было. Потом в банке работала на вечерней кассе. Там у меня было два кассира, и я была старшей. Потом прошло времени сколько-то. У меня был паренек. Потом он написал, что скоро у него демобилизация, что он не знает, куда ему и ехать. Он был латыш. Он написал: «Домой ехать или к тебе?» Я написала ему: «Если любишь, приезжай. Решай сам!» Ну он и приехал. Решили, что приедем в деревню, заявим родителям, что будем жить. А ведь голые были. А у него ни костюма, ничего такого не было. Такой же был голыш, как и я. Но у меня уже немножечко хотя бы что-то там было. Зарегистрировали мы брак. От него у меня эта фамилия — Элксниньш. После того, как мы поженились, я пять лет не работала. А потом пошла работать на мебельную фабрику и проработала там пять лет. Начинала я работать обойщиком. Потом перевели меня в раскройное отделение. Потом меня уговорили и я какое-то время работала на главном складе. Потом взяли обратно в раскройное, и там моя трудовая деятельность и закончилась.