Кагарманов Фарит Минрахманович

Родился я в Башкирии, в 1925 году. В деревне Янгурча Стерлибашевского района. В нашей крестьянской семье было пять детей: три брата и две сестренки. Старшей была сестра, а я второй по старшинству.

Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни Вашей семьи.

В 1932 году у нас образовали колхоз «Ярыш» - Победа по-татарски, и мы тоже вступили в него. У нас две лошади было, кобыла и жеребец, и я хорошо помню, как отец повел их на колхозный двор. Собралась целая компания и все вместе веселой гурьбой отвели их. Причем, все это было абсолютно добровольно, никто отца не принуждал. И я не помню, чтобы у нас в селе хоть кого-то принуждали или раскулачивали.

Например, у нас был такой Хайбрахман-Бабай, так он до конца оставался единоличником. Работал на своих лошадях, но, когда увидел, что колхоз становится на ноги, то и сам решил вступить. В первые годы после образования колхоза хлеб очень хорошо уродился, а уж когда и трактора появились, и механизмы разные, то за трудодни стали очень даже неплохо платить. Тогда колхозникам зерно стали выдавать уже не мешками, а бестарками привозить. Привозили и прямо во дворе высыпали. Хорошо стали жить. И в 1939 году после окончания 7-го класса я тоже пошел работать в колхоз.

А Вы не хотели учиться дальше?

Не то что хотел, но даже поехал в Стерлитамак и поступил в нефтяной техникум. Но проучился всего четверть и решил вернуться домой. Почему? Бытовые условия тяжелые, кормили нас посредственно, и отец решил, что лучше я буду помогать семье, чем так мучиться.

Вы, кстати, на каком языке в детстве говорили?

Дома и в школе только по-татарски, деревня-то у нас татарская. Но уже с детства я учился говорить по-русски. Дело в том, что наш дом делился на две половины. В одной половине жила наша семья, а в другой располагался сельсовет. Но в нашем сельсовете были и русские деревни: Денисовка, Барановка, Банковка, в которых жили не только русские, но и украинцы и даже латыши. И приезжая по делам в сельсовет они, конечно, говорили по-русски, и, слушая их разговоры, я учился языку.

Как Вы узнали, что началась война?

Честно говоря, и не помню уже. Почти всех взрослых мужчин сразу призвали. Отца тоже забрали в 41-м. Я помню, как ездил его провожать. Но нам повезло, отец остался жив и даже не ранен. Он только в Гражданскую был ранен.

Как изменилась жизнь после начала войны?

Стало гораздо тяжелее, конечно. Ведь и мужиков забрали, а вместе с ними и почти всех лошадей. Колхозы в нашей округе специализировались и на том, что поставляли для армии лошадей, брички делали, а тут их всех забрали на фронт. А молодых, как только объезжали, сразу отправляли в армию. Считай, остались только быки да коровы, вот на них и работали. И возили, и пахали, а что делать?

Потом помню, стали теплые вещи собирать для армии: варежки, носки, всякие полушубки. И еще запомнилось, что каждому колхознику полагалось сдать определенную норму сушеной картошки. Сколько, не скажу, но много. Чистили ее, кубиками нарезали, сушили и сдавали в приемный пункт. Я когда призвался, нас как раз такой картошкой кормили.

Эвакуированные в вашей деревне жили?

Да, сколько-то прислали. Насколько я помню, большинство из Москвы, причем, только женщины с детьми, мужчин не было. Их распределили по домам, и мы на быках возили им дрова, а колхоз выделял им продукты. Но в наш дом их не подселяли, у нас была всего одна комната.

Во время учебы в Душети 1943 г.

Когда Вас призвали?

3-го февраля 1943 года мы с другом, Раисом Иркабаевым, везли сено на колхозный двор, тут мама на дорогу выходит: «Фарит, тебе повестка!» Читаем - «4-го февраля явиться в военкомат». И на следующий день мы с ним вдвоем и поехали.

Мама что-то на прощание сказала?

Все время плакала только…

А у Вас у самого, какое настроение было в тот момент?

Честное слово, наши призывники о гибели не думали. Победим и все! Поэтому и от армии не бегали, а шли служить с желанием. Мы ведь с Раисом, когда призывались, ни по росту, ни по весу совсем не подходили. У меня, например, рост был всего 144 сантиметра и 32 килограмма веса. Помню, на комиссии увидел, что глядя на меня, врачи стали о чем-то переговариваться, так я им бойко так сказал: «Я не болею!», и нас все-таки призвали.

Попали мы в Тоцкие лагеря, в 20-й отдельный батальон. В нем долечивались, выздоравливающие после госпиталей, солдаты, а таких «богатырей», как мы, там просто откармливали.

Это немного странно слышать, потому что почти все ветераны с ужасом вспоминают условия не только в Тоцких, но и в других лагерях. И многие утверждают, что там с голоду умерло немало новобранцев.

Наверное, истина где-то посередине. Кормили там, наверное, не очень хорошо, потому, что некоторые с голодухи ходили на помойку у офицерской столовой и копались там в отходах. Подбирали там рыбные головы, что найдут одним словом. И действительно бывало, что ребята и умирали с голоду. Я помню такие случаи. Но поймите и другое. Вы думаете, мы дома хлеб с маслом кушали?! Это до войны у нас в деревне осенью каждая семья на мясо или корову резала или лошадь. А в войну знаете, как питались? Хорошо, если была коза, так свекольной ботвы отваришь, в нее молочка добавишь, вот уже и гостевой суп готов… Вот так и жили, потому что абсолютно все сдавали в колхоз. Мясо сдай, шкуру сдай, картошку сушеную сдай, заем сдай, налоги сдай, а сами лебеду ели… Помню, у нас было такое «лакомство», которое мама, уходя на работу, от нас прятала. Липовые листья собирали, в печке сушили, потом крошили их в муку. В воде разведешь, вроде как тесто, потом в печку и навроде сухариков получались. Так что это кому как. Кто-то и голодал, а мы с Раисом за три месяца там и вес немного набрали, и даже подросли чуть-чуть. Ну а уже после войны из армии я вернулся совсем богатырем - 155 сантиметров.

Боевой подготовкой там занимались?

А как же. Днем все время занятия: строевая подготовка, тактика, общая, одним словом. Причем запомнилось, что нам долго не выдавали форму, видимо ждали, пока мы подрастем, и занимались в своей домашней одежде. В лаптях маршировали… Запомнилось, как топили наши огромные землянки. Тревогу объявят - маршем в лес дойдем, а оттуда каждый на себе дровину несет. Так прожили три месяца, а потом сдали экзамены и уже как полноценных солдат нас стали распределять кого куда.

Меня, например, направили на курсы связистов, а Раис семи классов не имел, поэтому его в связисты не взяли, а направили в полковую школу младших командиров.

А почему Вас отобрали в связисты?

Туда брали тех, кто окончил минимум семь классов. Больше, по-моему, ничего не спрашивали. Покупатели ходили вдоль строя, кивали на ребят: «Шаг вперед! Шаг вперед!», так и набрали. И всех нас отправили в Грузию.

А Вы обрадовались или огорчились, что попали в связисты?

Я и не думал об этом. Взяли – значит, так и должно было быть.

Привезли в городок Душети, там располагались большие курсы. Всех распределили, кого в телефонисты, кого в радисты, а я попал в телеграфисты. И шесть месяцев мы там проучились.

Запомнилось, как ходили в увольнение в город, как покупали у грузин сою. Учился хорошо, мы с друзьями: Колей Яковлевым и Петей Прозуменчиковым первыми на классность сдали. 60 слов в минуту нужно было принять. Вообще нас готовили для отправки в Иран, но потом вышел приказ – всех классных радистов на фронт!

Приехали покупатели и забрали нас на Западную Украину. Привезли в Рава-Русскую, куда нашу 68-ю Гвардейскую дивизию вывели на переформирование после тяжелых боев. И вместе с друзьями я попал служить в 98-й отдельный батальон связи 78-го гвардейского механизированного полка.

О бандеровцах вас предупреждали?

Такая опасность была. Постреливали иногда с чердаков, поэтому нас даже на кухню не посылали. Старые солдаты туда сами ходили.

Но там мы побыли недолго и вскоре нас отправили на фронт. Прошли через всю Румынию, форсировали Дунай. Недолго побыли в Югославии, потом освобождали Венгрию, а закончили войну в Австрии на станции Глобниц. Не доезжая 20-30 километров до Вены, нашу дивизию остановили и объявили: «Германия капитулировала!»

Где были самые тяжелые бои?

В Венгрии. Бои на Балатоне и за Будапешт мне запомнились на всю жизнь… За бои за Будапешт нашему 78-му полку присвоили почетное наименование «Будапештского». Те солдаты, которым довелось пройти бои на Курской дуге, говорили, что там примерно, то же самое творилось. Много танков, авиации, большие потери… В Балатоне плавало столько погибших, и наших, и немцев, что рыбам не хватало места… А разбитой техники вокруг валялось столько, словно находишься в пункте приема металлолома…

С другом Петром Прозуменчиковым

А Вам самому пришлось стрелять?

Конечно. Когда связь прерывалась, приходилось выходить на линию. Мы всегда по двое ходили, и вот в такие моменты несколько раз пришлось стрелять. Но попал ли в кого, не знаю. Там же коллективная стрельба идет. Первое время у меня ППШ был - хорошее оружие, но его заряжать тяжело. Поэтому у нас многие старались достать немецкие автоматы. Они полегче и удобнее. А мне удалось поменять ППШ на карабин.

Что входило в ваши непосредственные обязанности?

Пока мы были в полку, то в основном держали связь со штабом дивизии. Но потом получили большую радиостанцию, которую мы изучали еще в Душети, и нас перевели на нее в штаб дивизии. Вот тут мы уже стали работать в основном со штабом Армии. На приеме сидел один радист, на передаче другой. На этой радиостанции я работал в паре только с моим лучшим другом - Колей Яковлевым. И принимать, и передавать нужно было по 60 слов в минуту.

(На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержка из наградного листа, по которому радиотелеграфист 98-го Отдельного Гвардейского батальона связи красноармеец Кагарманов Фарит Минрахманович 1925 г.р. был награжден медалью «За отвагу»: «В период наступательных боев во время Будапештской операции, а также в трудных условиях боев в горно-лесистой местности в Австрии, тов.Кагарманов показал большое умение в работе по обеспечению связью тылов дивизии с командованием»).

Что для Вас было самое страшное на фронте?

При бомбежке страшно, тут уж прятались, кто как мог. Но на земле это одно, а представьте на воде? Нам ведь Дунай два раза пришлось форсировать. Во второй раз все легко прошло, форсировали и семьдесят километров сразу прошли. Зато в первый раз… Так обстреливали и бомбили, вода такими столбами подымалась, что мне казалось, дно сейчас увидим…

А как-то раз наш шофер увидел большую немецкую штабную машину, и решил ее взять. Пошли к ней, а оказалось, что немцы эту машину специально для ориентира оставили и открыли по нам огонь. Вот так глупо могли погибнуть…

А однажды произошел почти невероятный случай. Уже как-то в Австрии мы сидели на дежурстве у радиостанции, и вдруг через окно влетела пуля. Пролетела в сантиметрах от меня и попала в мочку уха моему напарнику. Может, снайпер, а может и просто шальная какая.

О Боге не задумывались в такие минуты?

Нет, мы молодые совсем были, о Боге не думали. Тем более у нас семья совсем не набожная была. Мама еще знала что-то, а папа был далек от этого. Только научили меня после еды говорить «Яппар», а больше я ничего не знал. Правда, когда я уходил в армию, мама на прощание дала мне кусочек бумажки, на котором было что-то написано арабскими буквами. Я всю войну носил ее в кармане гимнастерки, но даже не знал, что там было написано. Молитва, наверное. И чтобы кто-то молился я не видел. Помню только, что те, кто старше, после еды всегда «яппар» делали. И все.

Может, у Вас были какие-то приметы или суеверия?

Еще когда мы в Уфе грузились в эшелон, то на вокзале к нам подошла цыганка: «Дай, сынок, погадаю!» - «Погадай!» А нам как раз выдали сухой паек на десять дней. И она все гадала, гадала, гадала, а я все доставал, доставал, доставал продукты, пока вещмешок пустой не остался. Все отдал, но она мне сказала: «Ты жив, здоров, приедешь домой!» И все, больше я и не думал, и не гадал. Что день даст, то и будет. Какая-то девичья память в то время была.

А можете сказать, что чью смерть больше всего переживали?

Нам повезло, в нашем взводе потери были совсем небольшие, и мои лучшие друзья остались живы. Но в Австрии, уже перед самым концом войны, прямо в кабине был смертельно ранен шофер нашей машины. Он нас постоянно возил и стал нам как родной. Пожилой такой. Как раз перед смертью ему из дома пришло письмо: «Папа, мы тебя ждем!», и детские ручки, обведенные на бумаге…

Какие люди служили вместе с Вами: по возрасту, по национальности?

У нас во взводе были молодые в основном. Мы с Колей Яковлевым ровесники, Петя Прозуменчиков с 26-го года, а наш добрый товарищ – телефонист Болгов Яков Тимофеевич был чуть-чуть постарше нас - с 23-го года. А по национальности совсем разные: и русские, и марийцы, и чуваши, и башкиры, но тогда ведь по национальности никто и не разделял. Смеялись, помню, над шуткой, как украинцы сало кушают. Мол, на куске хлеба маленький кусочек сала, так они только хлеб кусают, а сало все подвигают, подвигают.

С однополчанами: Николай Яковлев, Виктор Макеев, Фарит Кагарманов, ст.лейтенант Виктор Исаев, Петр Прозуменчиков

А вы сами, кстати, свинину в армии ели?

Вы знаете, у нас не было так строго. Отцов брат учился в русской деревне и в 1921 году женился на русской девушке. Вот они первые в нашей семье начали поросенка держать. Мы сами не держали, но колхоз держал целую свиную ферму. Поэтому в нашей деревне, кто ел свинину, кто не ел, я даже не интересовался этим. Но в армии, особенно, когда случались перебои со снабжением, мы ели все подряд. Тут уж любая еда нравилась, лишь бы было что пожевать. Может, действительно, кто-то и не ел свинину, но я не обращал внимание. Потому, что старые солдаты ели в своем кругу, а мы в своем.

Водку часто выдавали?

Вы знаете, я даже и не помню, чтобы приходилось выпивать. Наверное, всю водку пехоте отдавали. Так что пить я не пил, но зато на фронте начал курить. Ни в лагерях, ни в Душети не курил, там я свой табак всегда на хлеб или на сахар менял, а вот на фронте пристрастился. У меня даже была сигаретная трубочка, изогнутая такая.

Многие ветераны признаются, что нехватку сна очень тяжело переносили.

Я на сон всегда был очень терпеливый. Я ведь с 51-го года работал шофером, и если куда-то далеко ехать, нужно выспаться, а у меня наоборот, не мог спать. Это сейчас люди ездят, как за столом работают, а мы считай, как трактористы работали. Даже шутка такая была в свое время - «русский шофер в карбюратор влезает, в глушитель вылезает». А знаете, как в санаториях врачи про шоферов шутили? «Положите его под глушитель – он сразу очнется».

Были у вас какие-то трофеи?

У меня только часы были, вроде швейцарские, а больше ничего не имел.

Сейчас принято говорить, что воины Красной Армии за границей чуть ли не поголовно занимались насилием и мародерством?

В нашей части ничего такого не было, потому что у нас была очень строгая дисциплина. Я помню, всего лишь один случай. У нас в 4-м отделе служил офицер, у которого немцы всю семью расстреляли. Так он в Венгрии при родителях убил одну девочку… Но я не помню, как с ним поступили, наверное, в штрафбат отправили.

А приходилось видеть, что с пленными жестоко поступали?

Я не видел, чтобы их били или расстреливали. Видел обратное. Как целые венгерские части сдавались в плен и их сопровождали всего один или два наших конвоира. Потому что, когда венгры поняли, что мы пленных не расстреливаем, то стали массово сдаваться. Зато немцы, тем, кто сдается, стреляли в спину…

Какие впечатления остались от заграницы?

Румыния – это кукурузная страна. У них кукуруза росла везде, но народ жил бедновато. И язык румынский показался мне неприятным. Зато в Венгрии язык мне показался приятным, певучий какой-то. И какое-то сходство есть с татарскими словами.

В Венгрии мне понравилось. Потому что и на Башкирию в чем-то похоже, и очень развитая, хлеборобная страна. Отлично развиты животноводство, садоводство, виноградарство. У нас в Башкирии я видел большие чаны с квашеной капустой, а там такие с винами стояли. Я, когда их в первый раз увидел, думал с водой, а оказывается вино. Но наш солдат зайдет, выстрелит в бочку. Как течь перестает, стреляет ниже. Котелок наберет и пошел. Неправильно это.

А как народ встречал за границей?

Мне показалось, что румыны очень скрытный и трусливый народ. Вот в Венгрии нас встречали уверенно. Я там в каком-то городке однажды даже русскую женщину встретил. Спросил ее: «Бабушка, а ты откуда умеешь по-русски говорить?» - «Так я же русская!» Оказывается, в 1-ю Мировую ее муж был у нас в плену, там женился на ней и потом увез к себе на родину.

Многие ветераны рассказывают, что в Венгрии местное население ненавидело наших солдат, и было много случаев, когда убивали.

В Венгрии мы не боялись, что нас могут убить. Вот в Австрии очень боялись, потому что там очень злой народ. Даже в Румынии боялись. А в Венгрии нет, плохое отношение началось уже потом.

Хотелось бы узнать о Вашем отношении к Сталину?

Я так понимаю, что сейчас его ругают те, кого он ругал. А нас он не ругал, не обижал. И думаю, что все плохое делали Берия и такие, как он.

Почти все ветераны убеждены, что без Сталина мы бы не победили.

Я считаю, что мы бы без тыла не победили. Ведь вся страна, весь народ все отдавали армии. Ну, и, конечно, Сталин был такой руководитель, как нужно. При нем закон был твердый, дисциплина. Поэтому, как крикнут: «Вперед на запад, орлы Малиновского! За Родину! За Сталина! Коммунисты вперед!» и пошли… А я на фронте стал кандидатом в члены партии.

Фарит Кагарманов и старший радист Ефим Попик

Сейчас принято винить Сталина, что из-за него мы победили с неоправданно высокими потерями. Вот у Вас на фронте не было ощущения, что людей у нас не берегут?

Думать о таких вещах не приходилось, потому что мы постоянно были заняты. Или на дежурстве сидишь, или что-то делаем. Да и слишком молод я был, чтобы думать об этом.

Но Вы, например, знаете, сколько на войне погибло Ваших односельчан, одноклассников, родственников?

Много, конечно, но точных цифр я не знаю. У меня, например, погибли два двоюродных брата. Старший – Тимиргали пропал без вести в 44-м, а младший – Миннигали повторил подвиг Александра Матросова. Их отец с моей мамой были родные брат и сестра. Они жили в деревне за семь километров от нас, и мы часто ходили в гости. Миннигали был чуть постарше меня, и мы играли вместе. Палку между ног берем, вроде как лошадку, и поскакали. Он очень любил Чапаевым быть. (В начале марта 1944 года 309-й Гвардейский стрелковый полк 109-й Гвардейской стрелковой дивизии вел тяжелые наступательные бои на рубеже Дудчаны - Рядовое Херсонской области. Но операция не имела успеха, т.к. противник выгодно расположил свои огневые точки на курганах. Для прорыва обороны необходимо было занять один из курганов, поэтому командование отдало приказ – «любой ценой уничтожить огневые точки!» 8-го марта командир пулеметного взвода Миннигали Губайдуллин повел свой взвод на штурм дзота, и, будучи тяжело ранен, своим телом закрыл его амбразуру, что позволило его бойцам прорваться вперед и выполнить боевую задачу. За этот подвиг гвардии лейтенанту Миннигали Хабибулловичу Губайдуллину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза – прим.Н.Ч.)

Как сложилась Ваша послевоенная жизнь?

В марте 48-го демобилизовался и вернулся домой. Конечно, мог бы пойти работать на почту телеграфистом, но там зарплата была совсем маленькая. Чепуха. Сезон проработал в тракторной бригаде, а осенью как сдали трактора в МТС, решил переехать в Стерлитамак. Здесь окончил курсы шоферов и всю жизнь работал водителем.

Большая у Вас семья?

Жена у меня была очень хорошая, мы с ней троих детей воспитали. Есть внучки: Эльвира, Катя, Светлана и два правнука растут: Роман и Дмитрий.

Войну потом часто вспоминали? Может быть, она Вам снилась?

Поначалу бывало, снилось, что бомбят, стреляют, так просыпался в холодном поту. А потом уже больше моя машина снилась. У меня ЗиС-5 был, и мне снилось, что я торможу, а он все идет и идет…

И почему-то часто вспоминается, как наши «Катюши» стреляют. В дерево попадет – дерево горит. На землю упадет – земля горит. После «Катюшиной» «работы» земля, словно зола делается. Идешь по ней и прямо проваливаешься…

Но когда о войне думаю, то больше всего жалею, что совсем ничего не знаю о своих лучших друзьях: Коле Яковлеве и Пете Прозуменчикове. Мы ведь когда в армии были, то пообещали друг другу переписываться и договорились, что обязательно встретимся. Но дома я их адреса потерял и сколько потом ни пытался найти, но так никого и не нашел. Хоть узнать бы, живы ли сейчас, как сложилась их жизнь…