Карпенко Николай Матвеевич

Я Карпенко Николай Матвеевич, родился 31-го января 1921 года в деревне Синюково Новосокольнического района, ныне Псковской области. У моего отца был сын от первого брака, овдовев он женился на моей маме и я был у них первым. Мой сводный брат 1919 года, погиб во время войны. После меня родились ещё три сестры. В 1930 году отец умер, а мать в 1938. Так что мы сиротами остались. После смерти отца, меня забрал к себе крёстный и увёз в Ленинград. Так что моё детство проходило в Ленинграде, в Московском районе. Крёстный был комендантом Дома Культуры Ильича, принадлежавшего заводу «Электросила»., сейчас это Культурный Центр Московского района. При доме культуры у нас была квартира, комната шестнадцать метров, крохотная кухня и маленькая прихожая. Там, на Леонтьевской улице я пошел в школу, и учился до пятого класса. Когда крестного уволили, нам дали комнату семь метров, на Тамбовской улице дом семь. А учился я на Тамбовской дом восемьдесят в школе №12. Через коридор проходивший по второму этажу можно было попасть в школу №11. А на правом углу тринадцатая школа.

Я был активный пионер, занимался техническим видом спорта, строил авиамодели. В то время до моторов дело не доходило, а модели были резиномоторные и планеры. Планер, на леере затягивался на высоту в свободный полёт. До сих пор эти соревнования существуют. Тогда был такой лозунг: «Научился сам, научи товарища». Поскольку я был сирота, и в школе об этом знали, то ко мне было особенно внимательное отношение. Меня приглашали в другие школы, просили организовать и у них авиамодельные кружки. После своей школы я отправлялся в школьные кружки. На пересечении Тамбовской и Прилукской улицы находился клуб железнодорожников, он и сейчас там существует, и там я тоже вёл кружок. На Прилукской улице в двухэтажном здании сначала находился Детский Дом, потом его выселили и в здании сделали филиал Московского Дома Пионеров. Директор филиала пригласил меня вести у них кружок, и я впервые стал Николаем Матвеевичем, хоть мне было четырнадцать лет. В основном Доме Пионеров кружком руководил студент ЛИАП, потом он закончил институт и был направлен на практику в Казань. А кружок остался без руководителя. Кто-то подсказал директору: «Слушай, у тебя там рядом работает мальчишка, пригласи его». Вот он меня и пригласил.

В 1940 году я окончил десятый класс. Пошел заниматься в аэроклуб, как раз у меня начинались самостоятельные полёты. Но инструктор что-то заметил странное в моём пилотировании. Когда я совершил посадку, он мне говорит сходи-ка ты к врачу. Прихожу к врачу, осмотрели всего, нашли функциональное расстройство нервной системы. Год отсрочки от призыва. Не пропуская, посещал поликлинику. Лечили меня долго, хорошо помню - сядешь на стул, над тобой зонтик, волосы поднимаются, между головой и зонтиком искры летят. В 1941 году, только я собрался возобновить занятия в аэроклубе, началась война.

Все знали, что война будет, но когда она будет? А так, весь народ знал, что война будет обязательно. И несмотря на все эти заигрывания с Германией, всё было ясно. Но что война так неожиданно началась, на этом немцы «купили» нас, Геббельс обманул и Сталина, и все руководство.

22-го июня 1941 года стояла великолепная погода. Я, со своим другом Женей Калиновым, собрался ехать за город. А в одиннадцать часов, по радио, вдруг выступает Молотов - война. Вот тебе и поездка. Прибежали с другом в школу, спросили где Василий Яковлевич? А нам отвечают - ушел на войну. Василий Яковлевич был директором школы и вёл у нас географию.

24-го числа, я ничего другого не придумал, как сказать: «Поехали ко мне на работу». Приезжаем в Дом Пионеров на Московском проспекте, а там уже организован штаб по формированию Второй Дивизии Народного Ополчения. Ополчение было организовано моментально, как войну объявили. Нашу дивизию формировал полковник Угрюмов. Он на финской войне был капитаном, получил звание Героя Советского Союза и был произведён в полковники. Нас записали моментально, даже паспорт не спросили. Так он у меня и сохранился. В Военном билете у меня было написано: 64 вус, это «ВНОС»- воздушное оповещение, наблюдение и связь. Мой учитель и директор школы был связист, и меня с Женей Калиновым назначили в связь. Я попал в 59-й полк, в нем в основном все были с «Электросилы». Обмундировали нас только в октябре, а до этого ходили в гражданском. Пока формировали были в своём, потом одели в гимнастёрки и пилотки, дали портянки, а обувь своя. Выдали карабин и три обоймы патронов, противогаз обязательно, каску, малую сапёрную лопатку, плоский аллюминевый котелок, фляжку, ложку. Когда выдали «смертные медальоны» не помню, но у меня такой был. Во взводе связи имелись два вида телефонных аппаратов- фонические и индукторные. Были и радиостанции, но я на них не работал. Таскал с собой телефонный ящик «УНФ».

В июле нас на поезде направили на станцию Веймарн. Я наверно попал в привилегированное положение, по тому что бойцы в основном ехали в товарных вагонах, а мы в дачных. Взвод связи командир полка — Угрюмов, поближе к себе держал. И правильно делал, потому что ему нужно было держать связь с подразделениями. Тринадцатого июля мы высадились в Веймарне, самолёты летают, нас обстреливают. Отошли недалеко от вокзала, на поляну. Мы с Женей выкопали себе небольшой окоп. На лошади привезли завтрак и мы сходили за завтраком на себя и командира. Только мы сели на край окопа, свесив туда ноги, и собрались есть кашу, как начался обстрел. Небольшая мина взорвалась рядом с нами. Смотрю, у моего учителя химии Иванова вместо головы красная полусфера - осколком мины ему скальп сняло. Он даже не вскрикнул, тут же на месте и скончался. Тут завтрак наш кончился. Положили учителя в наш окоп, и песком присыпали. Первой жертвой войны он стал. Потом пешком отступали в сторону Питера и вышли к Ораниенбауму . Начали мы в 140-х километрах от Питера, а через двадцать дней нас прижали к Финскому заливу в районе Ораниенбаума. В боях я не участвовал, моя задача устанавливать связь, но в боевой обстановке. На наших глазах, восьмого сентября был самый страшный налёт на Питер. А потом видели, как немец бомбил Кронштадт. Тогда, на моих глазах развалился попалам, наш линкор «Марат». С берега Финского залива, всё было видно, как на картинке. Кронштадт же рядом, шесть – семь километров.

В те же дни нашу 2-ю Дивизию Народного Ополчения переименовали в 85-ю стрелковую. В середине октября я стоял на посту у штабной землянки. Было уже холодно, но мы были одеты ещё в летнее обмундирование. Я стоял на посту держа карабин в руках, и чувствую у меня руки так замёрзли, что уже за металл держаться страшно. И тут я говорю подмените, я замёрз. Пришел в землянку, кто то дал мне портянки, накинули ватник чтобы согреться, но руку я всё же отморозил, но потом отошла и слава Богу, все обошлось.

Потом приказ, вечером подошли плавсредства, и нас туда погрузили. Ночью пришли на Васильевский остров. Два дня жили на квартирах у ленинградцев. Мне удалось дать весть семье, и ко мне даже смогла приехать жена. Она пришла меня навестить, да ещё и с сыном, а сыну было восемь месяцев, он у нас родился восьмого марта. Парень родился крепенький, такой красавец, волосы завиваются на височках, просто прелесть. А потом когда я его увидел в следующий раз, в блокаду, это было что-то страшное. Ножки как колесо, животик пузырём, худой. Он же всю блокаду провёл в городе с матерью и бабушкой.

Нашу дивизию направили на «Невский Пятачок», там 13 или 14 ноября, я был ранен. Нева уже замёрзла, я полз по льду с правого берега на «Пятачок». Немец постоянно бросал осветительные ракеты, перебраться можно было только ползком, прижавшись ко льду. И вот я ползу, ползу и вдруг, удар в плечо. Он, конечно, целился в голову, но поскольку я полз, то пуля попала в плечо. Снимаю с плеча катушку, снимаю аппарат, оставляю это хозяйство, разворачиваюсь и вплотную прижимаясь ко льду, ползу обратно, благо там, в снегу, уже была пропахана такая борозда, по которой ползали прокладывая связь. Не помню, как я дополз до землянки, но там я уснул почти на двое суток, потому что до этого спать почти не удавалось. Когда я отоспался и пришел в себя, смотрю рядом с моей койкой, на табуретке: завтрак, обед, ничего не тронуто. Лечиться меня направили в госпиталь находившийся в общежитии Индустриального института, где то на Выборгской стороне. С первым ранением я пролежал недолго, примерно через месяц меня выписали. Списанных со всех госпиталей направляли в распределительный пункт на проспекте Карла Маркса, куда приходили «покупатели» из частей. Из 20-й дивизии войск НКВД, пришел старший лейтенант, и мы с ним пешком пошли до Выборгского шоссе, где до сих пор располагается военный городок. Штаб дивизии располагался в парке посёлка Песочное. Служил я в отдельном батальоне связи, располагавшемся на озере Медное. Батальон обслуживал дивизию и корпус. Я оставался телефонистом, линейщиком. А потом превратился в фельдъегеря. Каждый день, я проходил больше двадцати километров до штаба 23-й армии. Зимой на лыжах, а летом на велосипеде. С пакетом туда и с пакетом обратно. Никто, никогда меня не сопровождал, всегда один только с карабином и противогазом. И так до летнего наступления на Выборг летом 1944 года

В детстве, воспользовавшись невнимательностью взрослых во время застолья, я тайком попробовал водки, и отравился. С тех пор водку не пью, а во время войны умудрялся зарабатывать на водке и табаке. У меня же в городе оставались голодные жена, малыш и тёща. Свой табак и водку я менял на хлеб, сахар, и старался это отправлять в Питер. В 1943 году тёщу направили на Карельский перешеек, на лесоповал. Мы списались и договорились, что поеду со своей военной почтой на такой-то пункт, чтоб она захватила с собой мальчугана. Приехал на станцию, поставил велосипед у скамейки. Приходит поезд, выходит мой мальчик, животик такой полный, ножки колесом, буквально, не преувеличиваю. Господи, Господи, жалко смотреть. Сынок, милый, каким же ты меня провожал красавцем. В свои пять месяцев танцевал у меня на коленях на своих ноженьках, ехали в трамвае и весь вагон любовался. Вера села на той стороне, а я на этой. Все любуются, парень у отца на коленях, такой весёлый. А тут, как ходячая мумия. Думаю- Господи, это же искалеченный ребенок наверно будет. Но слава Богу, выправился. К сожалению прожил он не долго, умер своей смертью 17 марта 1996 года. Блокада его всё-таки догнала.

Десятого июня 1944 года началось наступление. Шли летом, трупы разлагаются, такие распухшие, запах страшный ветер доносит. За форсирование Вуоксы меня наградили орденом «Красная Звезда». Сперва «Боевые заслуги» дали, а потом орден «Красной Звезды». Вуокса река быстрая, надо было соображать какие-то плоты. Я попал на плот, нас, наверное, человека четыре было. Немного нас отнесло, но добрались до берега, счастливые. Берега у Вуоксы обрывистые, приходилось преодолевать как скалолазу. А там против нас ещё воевал финский, женский батальон, снайпера, бабы, да такие снайпера ой-ой. От полка нас осталось человек семь-восемь, наверное, вместе с командиром.

Когда бои окончились мы стояли в тылу, помню озеро Светлое, и действительно, вода чистая, чистая, солнышко светит, радость такая. Искупаешься, из воды вылезать не хочешь. А потом нас на поезд, и на Первый Украинский фронт, в Польшу, Дамбровский угольный бассейн.

Весной 1945 года я был ранен пулей в колено. Я полз, а связистов больше не было, и на встречу мне послали старшину Пуляева. Он меня встретил, когда я уже почти дополз до своих, взял к себе на загривок и принес в часть. А тогда только пришел новый командир полка, который меня и послал. Старшина принёс меня к нему, я доложил, что задание выполнено. Командир полка говорит: «Спасибо за службу». И своему адъютанту: «Оформить материалы на «Боевое красное знамя»». Меня в госпиталь, а орден мне получить не удалось, на следующий день адъютант командира полка погиб, и наверное, не успел оформить документы.

С этим ранением я семь месяцев отлежал в госпитале города Ливица, потому что, по моей глупости вопрос стоял об ампутации ноги.. У меня двигались только рука и левая нога, а остальное всё было запечатано в гипсе и я лежал как бревно. Как раз ко Дню Победы я попросил вытащить меня из этого корсета. Мне пошли на встречу, вытащили, и начал я понемногу разрабатывать ногу, потому что, она у меня как палка, не сгибалась. Погода хорошая, и вот я на костылях ковылял. Дали мне велосипед — с его помощью разрабатывать ногу. Я сперва толкал его, а потом стал ездить. И вот я поехал на велосипеде, а нога сгибалась плохо, сорвалась с педали и я с велосипедом на бок. Удар пришелся на раненое колено. К вечеру нога распухла и стала как бревно. Опять гипс, но правда только на колено. И месяц еще я ходил с гипсом. Тут уж я себя берег, разрабатывал, разрабатывал, и вот до девяноста лет колено мне служит.

День Победы я встретил в госпитале, и под моей койкой лежал бочонок пива. Дело в том что у старшей сестры в госпитале муж был снабженцем, и он нас снабжал пивом. Бочонок был спрятан под моей койкой и она поэтому стояла с наклоном. Помню, доктор пришла и спрашивает почему у меня койка так стоит Я говорю: «Так мне легче лежать». Потом она догадалась, что у меня спрятан бочонок пива. А я пиво с детства люблю. Когда учился во втором классе, врач у меня обнаружил малокровие, сказал тётке, у которой я тогда жил, что надо мне пивные дрожжи пить. На вид и на вкус они казались мне отвратительными, но надо было пить. А потом я привык, привык так, что до сих пор пиво у меня любимый напиток.

Войну я закончил рядовым. Даже ефрейтором быть не желал, я пришел воевать, а не звания получать, пришел сам, меня не призывал никто. Я доброволец, ополченец и хотел им остаться, так и остался. Красноармеец, солдат - это моё звание, высшее.