Я родился 15 апреля 1927 года в деревне Островка Ижморского района Кемеровской области. Отец трудился председателем колхоза, мать – домохозяйка. Деревня была очень большая, больше трехсот дворов. Три улицы вели к озеру, расположенному в центре Островки. Мы, ребятишки, называли его «озером Байкал».
В семье со мной воспитывалось два брата: Николай и Василий. Была и сводная сестра по матери Полина. Отец у меня умер. Трех братьев мать привезла на станцию Тайга Кемеровской области. И бросила там. Я был самым старшим. Сели на приступки какого-то состава. Куда он шел, не знали. Поехали.
Проводница открыла дверь, увидела, что мы сидим. Тут же затащила в вагон. Посадила с собой и привезла в Томск, где сдала в милицию. А уже оттуда я попал в детский приемник. Нас стали распределять, я как самый старший должен был идти в школу. Попал в детдом № 3 города Бийска Алтайского края. Колю и Васю от меня взяли, а куда, я не знаю. Там начал учиться в школе. 22 июня 1941 года по радио объявили о начале войны с Германией. Из детдома попал в ФЗО. Окончил его. Затем курсы трактористов прошел. Меня направили на Рубцовский тракторный завод. Строительство завода было начато в январе 1942 года на основе эвакуированного в ходе Великой Отечественной войны оборудования Харьковского тракторного завода.
Стал там работать. Но сильно тяжко пришлось. Сам из детдома, поесть негде было, по существу. В заводской столовой кормили очень плохо. Пошел в отдел кадров и попросил начальника по фамилии Дубровского, чтобы с меня сняли «бронь». Одновременно сам себе приписал год. 9 января 1943 года пошел в военкомат, прошел комиссию, и меня признали годным к строевой службе.
На следующий день нас собрали, большую группу. Привезли на станцию города Рубцовска, погрузили в поезд и отправили в Красноярск. Определили в 35-й учебный стрелковый полк. До сих пор помню свои обмеры: рост 165 сантиметров, окружность головы 55 сантиметров, размер обуви 40, размер противогаза – 2. В нем я пробыл до 10 мая 1943-го. В этот день нас подняли рано утром по тревоге, сводили в столовую. Мы пришли назад в часть и нам приказали собрать постельные принадлежности, сдать их на склад. Быстро это сделали. Дальше вывели всех на плац, выступил командир полка, и заявил, что мы едем защищать Родину. Привели всех на вокзал, погрузили в телятники. И повезли.
Прибыли на станцию Перово Московской области. Там сводили в столовую и покормили. Опять погрузили в состав. Привезли в Калининскую область. К вечеру прибыли. Начали разгружать. Здесь уже ждали «покупатели». Распределили по частям, и на следующий день пошли на передовую.
Я попал в 88-й стрелковый полк 28-й стрелковой дивизии. Стал обычным солдатом. Вооружили длинной винтовкой Мосина. Пошли в бой. Мы идем, по существу, строем, с правой стороны степь, слева – сосновый бор. Вдруг начался артиллерийский обстрел. Снаряды разогнали кого куда. Когда закончился обстрел, снова собрали. Отвели назад за передовую, на переформировку. Побыли там день или два. И снова повели в бой. Попал я в артиллерию, на батарею 45-мм орудий. Стал заряжающим. Наши орудия назывались «Прощай, Родина!»
Свое маленькое орудие мы на руках по передовой таскали. Ставили на прямую наводку. Хотя официально должны были бить по танкам, мне ни разу не пришлось участвовать в боях с вражескими танками. Обстреливали в основном пулеметные точки противника.
В июле 1944 года меня ранило в правое плечо. Пулевой осколок попал. Отправили в госпиталь. Побыл дней десять или пятнадцать. Потом нас собрали в запасной полк и отправили обратно на фронт. Нужны были люди в войсках.
В августе 1944 года я попал в 1067-й стрелковый полк 311-й Двинской Краснознаменной стрелковой ордена Суворова дивизии командиром отделения связи. Моя обязанность заключалась в том, чтобы обеспечить 120-мм минометную батарею и передовую связью. В отделении было четыре или пять бойцов. Рации не было, брали по две металлические катушки на плечи. И тянем связь. В каждой катушке пятьсот метров. Прямо до передовой обеспечивали. Когда спокойно и нет обстрела, то мы сидим в блиндажах или в окопах. Как только начинается артналет, тут же идут порывы проводов. Бежишь исправлять линию. Берешь кабель в руку, и тянешь его в руке. Если дергаешь, и он плохо реагирует, то до порыва еще далеко, если легко дергается, то до разрыва уже близко. Наши провода были обмотаны полотняным покрытием, оголяли их и зубами, и ножом. В отличие от немцев, нормального шанцевого инструмента связиста у нас, по существу, не было. Потом мы стали приспосабливаться, когда немец драпал: у врагов были очень хорошие катушки. Провода имели черное хлорвиниловое покрытие. Мы стали брать эти катушки в качестве трофеев. Свои бросали. Они и тяжелее, и немецкие провода проще исправлять при порыве. Я провоевал с августа 1944 года по февраль 1945 года.
13 февраля мы прибыли на один пункт, там дом стоял на передовой. Командир батареи дал задание протянуть туда связь. А домик располагался на нейтральной полосе. Мы вышли вдвоем, я и Борис Комаревцев, мой хороший дружок. Залезли через окно, расположенное с нашей стороны от передовой. В комнате стоял столик и мягкий диван. Напротив располагалась детская кроватка. Там уже сидели трое связистов от артиллерии. Корректировали огонь 76-мм пушек. Протянули провод, устроились. По телефонному аппарату звонит командир батареи, интересуется, как мы там. Отвечаем, что все нормально. И вдруг выстрел с немецкой стороны. Прямо в нашей комнате разорвался снаряд. По всей видимости, на здание указал вражеский наводчик. Снаряд пробил стену навылет. Из пяти человек выжил только я. Был ранен. Лежал очень долго, не мог вылезти через окно. Находился в этом доме допоздна. К вечеру приполз адъютант командира минометной батареи, латыш по национальности. Он посмотрел: вокруг одни мертвые. Один я живой. Он меня через окно вытащил и притащил на батарею. Оторвало пальцы на правой ноге, был ранен в легкое.
Оттуда я попал в медсанбат, дальше в эвакогоспиталь № 5808, расположенный в Варшаве. Здесь нас погрузили в эшелон и отвезли в село Красные Баки Краснобакинского района Горьковской области. Когда мы приехали на вокзал, это что-то неимоверное, весь народа собрался с района нас встречать на лошадях. На сани нас грузили и везли в госпиталь, разместившийся в здании школы. Привозили и на руках затаскивали в помещения. Были подготовлены койки и вся постельная принадлежность. 9 мая 1945 года была страшная радость. Кто никогда не поднимался, и то вставали и даже пускались в пляс. Господи, Боже мой! Какая радость была! Победа! Там лежал и лечился до 28 мая 1945-го.
- Какими телефонными аппаратами вы предпочитали пользоваться?
- У наших телефонов зимой слышимость сильно ухудшалась. Кроме того, в деревянной коробке ставились большие батареи, которые очень быстро садились, а вот у немцев, тут никуда не денешься, аппараты были на голову выше. Ими в основном предпочитали пользоваться.
- Довелось сталкиваться с немецкой разведкой, которая зачастую любила охотиться на связистов как на потенциальных «языков»?
- Нет, я с таким не сталкивался. Дело в том, что мы находились где-то до километра от передовой, а когда наводили связь, то располагались на охраняемом НП.
- На ликвидацию порывов связи вы выходили в одиночку или с напарником?
- В одиночку. Иногда вдвоем. Однажды мы с товарищем ликвидировали порыв, и бежали по проводу, я впереди, а напарник чуть позади. Разорвалась мина, и прямым попаданием его убило. А так мы все время по одному бегали.
- Какое у вас было личное оружие?
- Автомат ППС. Откровенно говоря, винтовку я оставил, а этот автомат на поле боя подобрал. Очень удобный, легкий, с рожком. ППШ был гораздо тяжелее. Мы ППШ оставляли в блиндажах.
- Потери среди связистов были большие?
- Нет, у нас за все время только двоих ранило. И двое погибли: Борис Комаревцев и Сашка Александров. А в основном связистам было проще, чем пехоте. У нас был свой блиндаж, обособленный от батареи.
- Как относились в войсках к партии, Сталину?
- Кандидатом в члены партии я вступил на фронте. И помню, как сейчас, как ходил получать кандидатскую карточку. Когда из штаба 311-й Двинской Краснознаменной стрелковой ордена Суворова дивизии возвращался, налетели самолеты и начали нас бомбить. Попал в болото, и лежал там, пока не закончилась бомбежка. Потом пришел на батарею. И даже налет не смог испортить радостное настроение. К партии и Сталину относились очень хорошо.
- Звучали на фронте такие фамилии как Жуков или Рокоссовский?
- Ну как же, что вы. Лично видел Георгия Константиновича Жукова, когда мы подошли к Висле. Как сейчас я помню, была высокая насыпь, дальше располагался мост. Подъехало несколько черных машин. И вышел лично Жуков. Он стоял от нас метрах в 15-20. Подошел и осмотрел насыпь и мост. Мы тогда не поняли, в чем дело, только после командир батареи нам сказал, что это был сам Жуков! Большое почтение также вызывал Ватутин.
- Как кормили в войсках?
- Неплохо. Старшина пойдет на склад, получит продукты и приносит нам. Всякие каши мы не получали, говорили, что пусть в тыл отвозят, там тоже люди нуждаются в пище. А мы питались неплохо, особенно когда оказались в Прибалтике и Германии. Мяса много. 100 грамм «фронтовых получали, но я никогда не пил. Пацаном был. Отдавал свою выпивку за табак. Пробовали американскую тушенку, ее постоянно давали в небольших металлических банках. Откроешь ее, а тушенка внутри как колбаса. Вкусная.
- Как бы вы оценили грамотность вышестоящих командиров?
- Командиром взвода на батарее был Бахарев. Очень грамотный офицер, хотя и молодой. Потом его ранило. Ему взамен прислали высокого симпатичного парня, умеющего играть на гитаре. Песни пел душевно. В спокойной обстановке вместе с ним постоянно веселились.
- Как мылись, стирались?
- Форма 20 нас мучала. Как только десять дней прошло с последней помывки, так медсестры ходят по палаткам и блиндажам, осматривают рубашки и нижнее белье. Если находила вшей, то отправляла на прожарку. В Польше как-то обнаружили вшей, а как раз выпал снег. Натянули в тылу палатки, в них поставили буржуйки. И металлические бочки, от которых протянули трубы на выход. Шмотки наши кинули в прожарочную машину. Надо было целых 45 минут жарить. А мы сидим вокруг этих буржуек и бочек и греемся. Невозможно от них отойти – холодище. Потом стали разбирать одежду, только тогда вышли. Часто нас проверяли. Боялись вшей. Были моменты, особенно в наступлении, когда вечером рубашку снимешь, перед костром ее потрясешь. На том и вся прожарка.
- Что было самым страшным на войне?
- Для меня – чтобы я остался жив с целыми руками и ногами. Это единственное, чего я хотел. Ведь если бы остался инвалидом, то, как детдомовец, кому бы был нужен. Хорошо хоть, что ногу сохранили мне еще в Варшаве. Хирург предлагал резать, я наотрез отказался. Уговорил и упросил.
- Женщины у вас в части служили?
- Нет, не было. В штабе полка были прачки, но нам они ничего не стирали, только командирам и офицерам.
- С власовцами сталкивались?
- Нет. Зато в Германии, будучи в одном небольшом населенном пункте, вдруг смотрим, как с передовой летит двухмоторный самолет. И низко-низко. Пролетел буквально над нашими головами и сел в поле. Мы сразу же кинулись к нему. Прибежали и окружили. Выходят оттуда парни, все в лагерной форме. Тут пошли крики, мол, фашисты. Туда-сюда. Те отвечают: «Нет, братцы, мы не фашисты. Мы бежали из плена, захватив самолет. Один из нас оказался летчиком, он и угнал немецкую машину». Отвели их в штаб. Интересный случай.
- Как себя вели пленные немцы?
- У нас их не было. Я все время находился на передовых частях. Но в целом мы относились к немцам без злобы. Понимали, что война есть война. А когда в Германии первое время заходишь в село, то везде пусто и никого нет. В подвале хранились всякие яства, колбасы. Мы брали, что нам надо было. Но без фанатизма. Когда же они узнали, что мы мирных людей не трогаем и не обижаем, немцы стали оставаться. Заходишь в дом, за столом сидят пожилые люди, женщины и дети. Нас еще боялись. Но и кофе предложат, и угостят чем-нибудь. На стол ставят печенье и конфеты. Не трогали мы их. Был очень строгий приказ о том, что нельзя брать чужое. За мародерство к стенке приставляли.
- Трофеи собирали?
- Я ничего не брал. Многие товарищи брали. У меня не было желания. Как ранило, то в полевой сумке находились только тетрадочки и маленький бельгийский пистолет. Все время его с собой возил. Уже в Сибири в деревне у тетки находился, и кто-то донес в милицию, что у меня есть пистолет. Вызывает в сельсовет работник МГБ. И сразу мне в лоб вопрос задает: «У вас оружие есть?» Ответил, что имеется. Спрашивает: «Где он?» Ответил, что дома, сейчас пойду и принесу. Пошел, пистолет у меня хранился в коробочке в швейной машинке, закрыт тряпками. Пошел, взял его, вышел из дома, зашел в сарай и все патроны выстрелил. Думаю: «Не оставлю ему ни одного, если ему надо, пусть сам добывает». Принес и отдал ему. Вот и все.
- Как вас встречало мирное население в освобождаемых странах?
- Откровенно говоря, поляки нас встречали не очень-то приветливо. Как-то сквозь зубы говорили. И передовые части нас предупреждали, что надо быть поосторожней. Поляк улыбается тебе и смеется, а у самого за пазухой пистолет или нож. Прибалты относились к нам неплохо. Я с ними встречался очень редко, почти не контачил, так как недолго там побыл.
- Как к замполитам относились?
- На батарее парторгом был старшина. Он с нами и занимался. Замполита мы и не видели.
- С особистом дело довелось иметь?
- У нас на батарее был Кузнецов особистом. Очень хороший товарищ, нас совершенно не трогал. Был в основном на батарее. К нам, связистам, в блиндаж, приходил очень редко. Как придет, поздоровается, спрашивает, как дела. Покормим его.
После выписки из госпиталя я начал думать, что мне делать и куда податься. Некуда. Приехал на поезде в Армавир. Слез с него и пошел в военкомат. Решил про себя, что пусть меня лучше опять призывают в армию. Пришел, а там дежурный офицер сидит за столом. Говорит: «Приходите завтра, сегодня никого нет», Ну, что же делать, ушел. Отправился на вокзал, и там познакомился с одним парнем, Володей Барановым. Сели рядом, разговорились, он тоже фронтовик. Демобилизовался и едет домой. Я ему свою биографию рассказал, а он мне говорит: «Ты знаешь, Федор, поехали ко мне. Будем вместе жить, у меня одна мачеха. Если она заартачится, то мы меры станем принимать». И мы поехали в станицу Тульскую. Встретила она нас очень радушно. Пожил у него немножко. Приходит одна женщина, воспитательница детского сада, и говорит: «Сынок, пойдем ко мне, будем жить вместе, как за сына станешь, я одна живу». Пошел к ней. А там неподалеку стояли солдаты из какой-то воинской части. Я с ними ездил в лес на заготовку дров зиму. Меня же отпустили из госпиталя на шесть месяцев. Дальше должен пройти медкомиссию. Пошел на нее гораздо раньше, у меня друг Володя в военкомате стал работать. И я его попросил сделать так, чтобы меня призвали в армию. Не могу дома сидеть. Так что врачи признали годным к строевой службе. Оттуда отправили в Новороссийск командиром отделения, в 358-й отдельный батальон связи. Демобилизовался из-за ранения в легкое 1 января 1946 года.
Поехал в свою родную деревню Островку. Там из родных никого нет. Приехал к материной сестре, тетке, она жила от райцентра в трех километрах. У них в семье остановился. Пошел в райком партии становиться на учет. Меня тут же взяли к себе техническим секретарем. Отработал там до 1947-го. Затем поехал в Новосибирск. Там устроился в пожарную команду. Внезапно меня вызывают в райком партии и говорят: «Ты пойдешь служить в милицию». И я попал в уголовный розыск оперуполномоченным. 25 лет отработал. Ушел в запас в звании подполковника.
В Крым переехал в 1974 году. Устроились в Табачном, где мою жену назначили воспитателем в школе. Пожили там немножко, ее вызвало начальство и приказало пойти директором школы в поселок Научный, где располагалась Крымская астрофизическая обсерватория. Мы туда приехали, устроились, сразу дали трехкомнатную квартиру. Стали жить. Я устроился комендантом домоуправления. Немного поработал, вдруг руководитель обсерватории академик Андрей Борисович Северный меня вызвал: готовились к большому коллоквиуму. Заместитель директора по общим вопросам Горкин уехал в санаторий, меня на его место временно поставили. Я отказывался, не хотел хозяйственными вопросами заниматься. Ну что же делать, согласился. Организовал все так хорошо, что Горкина уволили. И Северный меня стал уговаривать заместителем директора по общим вопросам быть. Сопротивлялся, но назначили. Работал на этой должности до 2000 года, пока не переехали в село Скворцово Симферопольского района.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
