Зонова Ольга Сергеевна

Бровцин Александр Викторович (далее по тексту Б.А.В.) - А все, про кого Вы говорили, они тоже в обороне Ленинграда участвовали?

Зонова Ольга Сергеевна (далее по тексту З.О.С.) - Да, участники Ленинградской битвы. Многих здесь уже нет в живых. Да, наше поколение совсем по-другому жило.

Кощеев Олег Геннадьевич (далее по тексту К.О.Г.) - Ольга Сергеевна, назовитесь, пожалуйста, как Вас зовут полностью, когда Вы родились, где Вы родились?

З.О.С.- Я родилась в пригороде Кирова, деревня Кокари Слободского района, восемнадцатого июня тысяча девятьсот двадцать третьего года, в семье, в то время еще не было колхозов. Ну, это было как раз пять лет после революции, как я родилась. Ну, в то время такая была обстановка. Все жители неграмотные были, и брат был у меня старше на десять лет. Даже нигде не учился, а просто у нас там пять домиков стояло у леса, а основная деревня была по тракту. Вот, по Слободскому тракту, первая деревня Трушково, а внизу наша, Кокари. Учился брат. Он и надо мной возился. И деревня там, наверху. Кто-то знал, может быть, азбуку, кто-то, в общем, немножко читал, писал, считал. И вот, были кружки организованы в этой деревне, Трушково. И брат, дети, которые у нас старшее поколение, ходили там учили. А так он больше нигде не учился, а потом женился, построил себе дом самостоятельно. Это брат мой. И, где-то война началась, и его взяли в армию. Он был очень способный мужчина. И ружье у нас у папы было, и он умел стрелять. И собака у нас охотничья была. Еще он занимался, такими, очень развитый парень был, пловцом был хорошим, рыбаком и мельником. А мельница была вот тут, где кладбище сейчас, тут плотбище находилось. Мельница в то время тут была. Такая большая рыба была, попадалась.

К.О.Г. - Плотбище, Вы сказали?

З.О.С.- Плотбище, да. На плотбище, вот сейчас тут…

Б.А.В. - А что такое плотбище?

З.О.С.- А так называлось, вот как раз тут. Вот, Бобинская дорога, и напротив этой Бобинской дороги был такой пруд. Плотбище называлось. Пруд.

Б.А.В. - С плотиной, да?

З.О.С.- Сейчас тут речка, вот она тоненькая такая, всего-то ручеек, течет, берега высоченные. А тут раньше мельница была. И тут, на этой мельнице, у меня работал брат. Папа у меня работал на мельнице Суворовской. В Суворовской деревне, есть деревня Суворово. И потом он перешел на Зониху, в Зонихе мельница тоже была. Там он работал. Ну, папа был и плотник, сам он и дом построил тоже. В общем, средний такой, середняк был. А мама была более склонна к божественным влияниям, и бабушка тоже. А папа был такой вот, какой-то… Когда стали в тридцать четвертом году создаваться колхозы, то папа сказал: «Мы пойдем в колхоз, сдадим лошадь». А у нас тогда своя лошадь была, корова, овцы и куры - в общем, все было для жизни. Я росла, знаете, очень слабенький ребенок - одна-единственная дочка родилась. И училась в Шихово. Школа там у самой речки была, зеленая школа. И там я четыре класса кончила в тридцать четвертом году. А, как раз, когда погиб Сергей Миронович Киров, у нас была создана пионерская организация. Первая пионерская организация в деревне. И, вот, я была пионеркой. Потом в тридцать пятом году я перешла в город жить к тете, к дяде. В то же время я водилась с их ребенком.

К.О.Г. - А в город, в какой, в Киров?

З.О.С.- Здесь в Кирове, да. Десять километров всего. Водилась и училась в пятом классе в школе номер десять имени Тургенева. И так я закончила там восемь с половиной классов перед самой войной. Нам в сороковом году надо было за учебу платить. А папа умер в сороковом, во время, как раз, экзамена. Я экзамены, конечно, сдавала - не могла ничего. Даже к доске вызывали - не могла ничего сказать. И потом, осенью только сдавала эти экзамены в восьмом классе. А потом пришлось мне уйти с половины года, надо было платить за учебу. Это в сороковом году за учебу надо было платить после восьмого класса. И я потом перешла, в мае, или в марте, поступила в торговую школу. Она находилась на улице Большевиков и Дрелевского. Тут, напротив цирка. Первая торговая школа была, так она называется. Торговое кулинарное ученичество. Там я проучилась четыре месяца - и война. А мы, в начале, когда началась война, еще не были в комсомоле. В комсомол вступили мы чуть-чуть попозднее. Как началась война, мы организовали собрание, и решили на этом собрании вступить в комсомол. А потом, после этого, когда мы уже в комсомол вступили, пошли с секретарем нашей комсомольской организации, всем классом, в райком комсомола. И тогда на собрании мы решили, что будем защищать свою Родину. Пошли, отдали свои заявления туда, в райком комсомола. Нам сказали, что…А! Мы пошли сдавать туда документы, когда мы еще не были в комсомоле. Нам сказали: «А вы не комсомольцы, мы вас не можем призвать». Но нам было по семнадцать еще лет, еще и года не подошли. Ну, а потом, когда уже в комсомол мы вступили, и нас, какое-то время прошло, стали говорить, что взносы туда сдавайте. С нами познакомился секретарь комсомольской организации, Ждановский в то время был. Ждановский райком комсомола. Тогда нам сказали… Да, мне первой задали такой вопрос: «Как Вы считаете, вот Вы сейчас комсомолка. Как Вы считаете, Родина в опасности у нас». А я, как- то не задумываясь, сказала: «Я готова идти защищать свою Родину!» вот это первое, мне вопрос задали, а я вот так ответила. Не смотря на то, что мама была больна, а бабушке было восемьдесят. Я, даже, маме не сказала, что я иду в армию. Ну, не то что в армию, когда нас вызвали в райком комсомола и сказали: «Девчата, ждите, примерно… Ну, мы вас вызовем». А тогда стали создаваться там курсы всякие, и нас направили двадцать второго августа на вторые радио курсы в город Свердловск. И там я проучилась четыре месяца. А готовились к октябрьским праздникам в городе Свердловске, и вечером уже, кругом затемнение было, была строевая подготовка, и нас, ну железная дорога тут проходила. И старшина дал команду: «Бегом!», через этот мостик перейти. Впереди меня упала девушка, а я за ней, коленями упала на рельсы, и повредила себе колени. На другой день у меня от колен и до пяток вот такие ноги багровые стали, и меня направили в исследовательский институт города Свердловска. Там я лежала больше месяца. Но как я переживала, что мне надо, что все наши девчонки уедут на фронт, а я останусь! Как я одна, куда! Очень переживала. А когда уже вернулась к себе в подразделение, а это улица Восьмое марта, там военный городок. Обучались там все рода войск: и танкисты, и летчики, и пехота, и все-все-все. И как нам пришлось, интересно, там, я вспоминаю, как выходили на военную подготовку. Там огромное, такое, как поле было. Мы окапывались там, нам показывали, как нужно окопаться. Лопатку брали, винтовки с собой. И стреляли лежа и стоя. А потом, в общем, подготовка была не как для женщин, а так же, как для мужчин. Никаких исключений для нас не было. Ну как мы были одеты А одеты мы были, как приехали, и где-то через неделю или через полторы, повели нас в баню. А все свое старье сняли, получили обмундирование, шлем на голову.

Б.А.В. - Буденовку, да?

З.О.С.- Да. Буденовка. Вот нет у меня ни одной фотографии этой, буденовской. И шинели до самых пят! Все, конечно, это все пообрезали. Рукава вот такие, а что, я росту то,вот такая маленькая была - всего один метр пятьдесят два сантиметра. Ну, я еще на сантиметр прибыла. Ну, и учились с утра до вечера. Пол седьмого подъем. И на зарядку - какой бы мороз ни был. В одной гимнастерке бежали, в сапогах, ну, шапка была, чего там, буденовка, одевали.

Б.А.В. - А юбки не было тогда, в штанах, да?

З.О.С.- Да, были у нас костюмы: юбочка и гимнастерка.

Б.А.В. - Там, во время курсантства?

З.О.С.- Да. Так нас обмундировали. Юбки и гимнастерки у нас уже были. Ну, а какие нижние рубахи, вот так вот до колен нижнюю рубаху давали, и кальсоны мужские. (смеется) Вот так вот. Ну, мы, конечно, эти рубашки все пообрезали для своих нужд. Вот, старшина нас опять гонял! Ничего не было для девчонок, ни ваты, ничего нам даже не давали. Мы же девочки, нас это угнетало. А потом, материальная часть радиостанции РБС - радиостанция батальонная, потом радиостанция 6ПК, 5АК. Ну, вот такие радиостанции мы изучали. Но, училась я так, особенно мне нравилось на морзянке. Я и сейчас помню, сейчас любую вот. И так я выбрала себе специальность связиста. Ну, это уже немножко попозднее. Сколько мы: четыре, пять месяцев я там была. И первого января тысяча девятьсот сорок второго года нас подняли ночью, и всех на машины, и на станцию. На станцию отвезли, и сели мы в поезд, и куда нас повезли - мы ничего не знали. Доехали мы до Горького, а нас, кировчан то, девчонок - целый эшелон был, кировских. Со всех районов были - по двадцать человек с района были призваны, по путевкам, по этим…

Б.А.В. - По путевкам комсомола?

З.О.С.- А некоторые, просто, не по путевкам, даже, комсомола. А просто вызвали и предложили, вот, все, согласие. Некоторые, и не хотели, так. Вот, у нас была тут одна. Она говорит: «А я ведь не хотела в армию идти». Но она старше меня, и комсомолка она была. По линии комсомола ее все равно взяли в армию. Ну, потом, так поехали мы. Ехали, ехали, довезли нас до Москвы. А еще, как до Горького доехали, мы отпросились у командира, чтобы нам уехать, сесть на скорый поезд, и до Кирова доехать. Побывать дома, хотя бы сутки. И вот нам разрешили: несколько человек ребят, и несколько человек девчонок, мы приехали домой. Я пришла уже к маме в деревню в шинели, во всей военной форме. Но, винтовок то нам ведь с собой не давали. У мамы я ночевала одну ночь, а потом мама меня поехала провожать. И сутки мы стояли здесь, в Кирове. Нас сутки держали. Это еще, кроме того, что я потратила на себя. Потом, ну, не было команды выезжать из Кирова пока. Потом была команда, и нас повезли. Куда повезли - мы так и не знали. А потом мы ехали, в Москву мы приехали. Москву уже бомбили. Нас отправили в подземелье куда-то. Мы там еще сутки были. А потом прекратилась бомбежка. На вывели, и опять на поезд, и повезли дальше. А как там командир пришел: «Нам тридцать человек давайте!» Раз-раз, записались все, и повели. И так, сколько там много было, нас ведь много было - целый эшелон шел! До Москвы то. Так всех по разным частям. Все по разным частям разобрали. Кто-то под Москву попал, кто-то попал. Вот я под Брянск попала. И еще мы так ехали: день мы стояли где-то в тупике, а ночь нас везли. И так мы в течение месяца добрались до фронта. И так приехали мы, а это был Брянский фронт, ой, местечко то… А везли нас в товарняке, была печка установлена буржуйка. Приходилось, и собирать, где-то добывать дрова, топить. Где-то надо было воду доставать на станции: везде, что, затемнение. Это такие вот проблемы были, а вот все равно, надо где-то было доставать. А, в Елец нас привезли. В Елец, Брянской области.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, сколько человек, примерно, ехало в одном вагоне?

З.О.С.- В одном вагоне ехало примерно, так, у нас двойные нары были, ну, двадцать то человек обязательно было. Если не тридцать. Примерно так. Потому, что нары вот такие. Это был сорок один градус мороз, когда нас повезли. Я хотела повернуться, а у меня шинель прилипла, пристала, примерзла к стенке вагона. Можете себе представить, в каких условиях мы ехали! И, как-то, ничего. Ничего, не болели. Ну, когда если остановка, выходили и лазили. У меня полка на втором этаже была. Так вот в Ельце, в Елец мы прибыли, отобрали у нас несколько человек, прямо на узел связи. Кто постарше был. А мы, девчоночки, чего нам - только-только восемнадцать лет исполнилось. Не знаю, то ли нас берегли, то ли еще чего. В общем, держали три месяца в резерве. А куда мы, в резерве находились, а тоже не без дела сидели. А ходили на кухню. Допустим, там и картошку чистили, и на дежурство, на целые сутки, такой наряд был. Суточный наряд на кухню. Очень тяжелый, трудно было все время нам. Потом, радиостанции обслуживали. Стояли на посту у радиостанции. Вот, однажды, это уже прошло, наверно, месяца два, выход был где-то тут в парке, я стояла у радиостанции на посту. И вдруг, внезапно, три самолета налетели. Через два, примерно, квартала от меня, где я находилась. И началась первая бомбежка, что я услыхала. Знаете, это вся земля дрожала, как живая! Я уже не знала: осколки летят, свистят. Это, знаете, три самолета. Вот так вот: Ах! Ах! Ах! Ах! Вся была разбита, эта фабрика табачная. Самолеты свое дело сделали, улетели. Мне пришла смена, ну я, конечно, это был такой страх! Ну, неописуемый страх. Это впервые услышать такое! Говорят, на войне, это не страшно, нет. К этому, надо к страху привыкать. Это не так то просто! А, вот, первое такое впечатление было. Ужасно! Когда я пришла после смены, у нас девчонки сидят: одна под кровать залезла, другая под столом. Сидят они, тоже такие все перепуганные. А потом мы думали: «Что делать?» Это единственное, пока я в то время Ельце находилась, такая бомбежка была. Потом, через месяц… Ну, на меня это очень подействовало, и когда у нас начинались занятия на слух, на радиостанции - учебная то радиостанция у нас в общежитии была. Мы все еще продолжали учиться. Но, у меня это на слух подействовало. И вот я на правое ухо стала плохо слышать, и стала плохо принимать. Особенно смешанный текст. А шифровки такие состояли из пяти групп: или они цифровые, или они буквенные, или смешанные, такие вот. Смешанный текст: цифры и буквы. И очень трудно было уловить. Да, а еще как ходили мы, забыла вам рассказать. Там, в Свердловске, были блиндажи, где мы ходили на практику. Первый раз пришли на практику, не можем свою станцию. А там несколько станций, позывных. У меня, вот, позывной «Лада», а у нее «Кама», у подруги, с которой я имела связь. Значит, я, к м н, к м н ее зову, или «Кама», «Кама»! А она меня: «Лада», «Лада», «Лада»! Я никак не могу ее поймать! А мы, оказывается, одновременно: она меня вызывает, и я ее вызываю. А надо ведь так: если она меня вызывает, то я должна на прием брать. Потом, значит, мы из блиндажей выскакиваем: «Маша! Я тебя вызываю! Молчи!» (смеется). А кто у нас там с нами старший был: «Девчонки! Вы так не будете на войне!» Ну, ничего, это все прошло. Да, из Ельца, а на Елец уже начались налеты: один за другим, за другим. Но где-то не в том месте, где мы находились. А там, где-то по окраинам, где предприятия какие-то были, бомбили. И наши стали, наш полк, думать: «Как же быть?» А радистов очень много приехало. Со всех училищ в наш полк много-много радистов приехало, их некуда размещать. Вот, мы тридцать человек в резерве, а там еще прибывают и прибывают. Тогда руководство нашего полка решает создать учебную роту. И обучить радисток на телеграфисток. Ну а я что? Я думаю: «Я азбуку Морзе хорошо знаю». Так я пошла, морзянку себе выбрала. Думаю, что я на морзянке то очень быстро отучусь это все. А там еще правила надо, и все такое другое. То, что по радио, а по радио у нас все зашифровано было. Мы не могли ни одного слова сказать в открытом, открытым текстом. Все должно быть зашифрован вот так. И так всю войну. И так, я попадаю в Липецк. Липецк, это учебная рота была. В мае месяце нас направляют в Липецк: много-много девчонок направили. Вы помните фотографию, где подруги? В общем, мы поступили, ладно. Учебная рота, там восемь рот было организовано - это много. А дом такой, на квартал, наверно, на горе стоял. Огромный дом. И я все время думала: «А вдруг, и сюда еще немец залетит!» Потому что, все-таки у нас всякие занятия, все на улице было. Было это как раз лето, на улице занятия. Ну, ничего, все обошлось. Липецк не бомбили. Потому, что Липецк очень такой горный городок, и немцы видно думали, что его не следует разрушать. Город Липецк. Ну, учились мы там четыре месяца, тоже четыре месяца, и обратно нас прислали туда, в шестьдесят девятый полк. Обратно. Мы приехали, а там уже как специалисты, а у меня уже две специальности: радиста и морзиста. Ну, и стали нас направлять в оперативные группы на передовую линию. Допустим, наш полк разбрасывали по разным частям. Допустим, сегодня мы приехали в какое-то местечко. Там была книга, в ней карта была нашего полка, где мы проходили, где и в каких местах мы находились. Стали нас направлять на такие оперативные группы. Уже на самостоятельную работу. Когда мы приезжали в какой-то городишко. Вот, только наши освобождали какой-то маленький населенный пункт, на уже переселяют туда. Дальше мы должны обслуживать какие-то части связью. Как телеграфисты, у нас уже тут совсем по-другому, как радисты работали. А узел связи, прежде чем куда-то аппаратуру поставить, нас заставляли все эти дома белить известкой. Руки у нас, иногда бывало, что в ссадинах все. Потому, что, ну, какой-то деревенский дом снимали для узла связи. И его приводили в порядок. И когда это все, установят уже узел связи, тогда мы начинали работать. Ну, с какими мы частями, с батальонами имели связь. С другими полками связь была у нас, с Москвой имели связь. Но, с Москвой, конечно, связь имели те, кто оставался, в основном, в полку. Они. А у нас, допустим, я приехала с какой-то бригадой, я установила связь по морзянке. Ну вот, на смену, я все время, почти, ездила втроем. Нас, девчонок, вот: Женя…

Б.А.В. - Рукавишникова?

З.О.С.- Рукавишникова, да. Женя Рукавишникова и Мирдза Свердлова. И вот у нас, значит, такой случай произошел. Когда, это уже было ближе к тому событию, как готовилась Курская битва. Да, до Курской битвы я еще на Калининском фронте была. А на Калининском фронте, как раз, тоже, весна была, это сорок второй год, весна. Кругом озера, болота, и вот одна дорога-линеечка. Овощи у нас все кончились, и мы, многие, заболели куриной слепотой. Куриная слепота, она бывает, когда нехватка витаминов: ни лука у нас не было, ни моркови, ничего. И шесть человек нас в группе, группа человек тридцать, наверно, была. Шесть человек ослепли. Вот, день мы сидим за аппаратурой, а после шести часов - все, как курица! Уже мы ничего не видели, вот одно - кругом темнота. И свет горит, а просто отблеск какой-то. Ночью, вечером, после шести, уже ничего не видно было. И так мы, наверно, недели две, вот кто получил эту болезнь, работали только днем. Во вторую смену и ночью работали другие. Все одни и те же. Потом, значит, я, это май месяц был, такое солнышко, так припекало. Мы что делали: принесли одеяло, разостлали, и решили позагорать. Вот, буквально, пять минут, я наверно, лежала и, вдруг, меня затрясло! Температура до сорока. И я еще получила заболевание малярии. И три месяца эта малярия меня трепала! Вначале, каждый день, каждый день - сорок градусов, сорок один! И так я переболела, а потом, значит, все меньше и меньше стало, через день, меня так бить. Ну, потом к улучшению. А что, я принимала такие таблетки. Малярия - это нехватка, чего-то в организме не хватало, йода, вот. Кажется, йода не хватало. Йодистые таблетка мне давали. А йодистые таблетки, они такие горькие, что прямо, вот если я возьму, то меня тут же вытошнит. Я завертывала или в хлеб, так закручивала эту таблеточку и проглатывала, только так можно. Или в гильзовую бумажку. И так вот, потом, поправляться начала. И тут с Калининского фронта нас перевезли в сторону Курска, между Курском и Орлом. И там, вот помню я, деревня Алексеевка была. И вот, нас послали в деревню Алексеевка троих: Женю, меня и Мирзу. Мы, примерно, там, около десяти дней находились. С какой-то с одной бригадой была у нас связь, и никаких обработок, ничего. Никаких таких серьезных не было, шифровок, что-то такое, ничего не было. Просто обменивались связью. И все. А в это время немецкие самолеты, «Рама» назывались. Она с таким завыванием летала: день и ночь, день и ночь. А у нас домик стоял в лесу, и нам не разрешали из дома выходить. Нельзя было выходить, нельзя показать себя, что мы где-то тут есть. Но тут деревушка где-то недалеко была. В деревню мы уже не ходили. Печь нам топить не разрешали, дыма чтобы не видно было. Ну, чем мы обогревались - просто в одежде сидели, ничего не ели, не пили. Вот так на нашу психику действовал этот самолет. День и ночь он летал, а мы все тряслись, вот сидели, думали, что сейчас нас…Но, потом нас отзывают восьмого марта тысяча девятьсот сорок третьего года. А наша группа была, как бы, маскировочная, что ли. Как бы там наступление должно быть, а наступление совсем в другом месте.

Б.А.В. - Имитировали радиообмен между частями.

З.О.С.- Да, да. А с другой стороны, совсем, началось наступление наших войск. Да, отзывают нас, мы выезжаем, в пять часов утра нас подняли. С нами еще были кабельщики, был один регулировщик, аппараты, который, регулировал. И кто еще у нас? Да, нам была придана одна машина, один танк и аэросани. В нашей группе это было. Вот такой транспорт. Мы рано выехали на трехтонке, это такая машина небольшая, закрытая брезентом. Выехали, это было восьмого марта сорок третьего года. Только доезжаем мы, выехали из леса, смотрим, а там такая колонна стоит, столько народу, столько машин стояло, даже я не знаю. На несколько километров машины стояли. Накануне был снежный занос, вьюга, всю дорогу перенесло. А там деревня, какая, постепенно дорогу огребали и сами, кто тут ехал, немножко расчищали: по одной машине, так, все пропускали, пропускали. А машины то стояли ведь с оружием, с бензином, с продовольствием - это несколько машин. А поле - оно необъятное, не видно ни конца, ни края. А с одной стороны только лес сосновый был, насаждения были. И мы с Мирзой вышли, а такие колесницы, такие колеи, а валенки у нас сорок пятого размера, такие были - что до колен! Вот так вот. На зиму то, конечно, у нас и шапки были, и телогрейки, и брюки ватные, все было. Одеты мы тепло. И вот мы вышли, что-то через две колеи перешли, и как-то, ребята тут стояли, и говорят: «Немецкие, ведь, самолеты летят! Немецкие!» Мы с Мирзой, почему-то, не туда побежали, обратно. Так, куда побежишь! Мы только переползли, даже, через это. А тут какой-то, в десяти метрах, кустик. Маленький, такой, кустик. И только мы до этого кустика доползли, и как начали бомбить. А они сразу с этого места начали, где машины стояли. Мы от машины, примерно, может, на двадцать метров находились. И так я почувствовала от первого удара, как бомба упала. Как меня дернуло вот эту ногу! Я думала, что у меня ногу оторвало. Но ногу я подтянула, ничего. Потом самолеты пошли туда, вдоль колонны, бомбить, бомбить, бомбить! Мы в это время с Мирзой в сторону, к лесу, тихонько поползли, поползли. А три самолета было. Самолет над нами, я смотрю, летит - не очень высоко летал. Не высоко летели самолеты, наверно, нас было видно. Мы затаимся немного. Затаимся. А как он пролетит над нами, а затем полетит бомбить колонну, а мы опять двигаемся. А была весна, снег еще толстый. Снегу было, а под снегом уже вода была. И мы се ноги промочили. И мы, сколько ползли, мы потом, когда доползли до леса с Мирзой, стали все снимать: валенки снимали. Там еще бомбежка идет, а мы считаем, примерно: «Сколько же раз?» Ну, мы насчитали, примерно, семнадцать налетов было.

Б.А.В. - Семнадцать заходов?

З.О.С.- Семнадцать налетов на нашу колонну. Все было разбито. Все. Потом мы дошли до леса, сняли валенки, портянки. Мы же из машины то ничего не взяли, вещмешок то не взяли! Отжали портянки, они у нас сырые были. Сначала, вместе, рядышком сидели, а потом я и говорю: «Мирза, а вдруг бомбить лес начнут? Ведь видят же, куда- то люди то бежали!» С этой стороны - в ту сторону бежали, а там уже открытое поле было. Ну и мы с ней. Потом она говорит: «Давай, я пойду под ту сосну сяду, а ты здесь сиди». И так сидели мы, может, приехали мы шесть часов, или в семь, примерно, до этого места доехали. А сидели мы до самого вечера в лесу. Мы все перемерзли. Потом, значит, все уже, самолеты улетели, уже ничего не слышно было. Мы с ней пошли к своей машине. Вышли, по лесу, так, прошли да с той стороны, и подошли к своей машине. Машина у нас стояла на одном колесе. Все разбито, вещмешки вот так вот, как решето, пробиты насквозь. Не решето, а, и пробит осколками в двух местах котелок, ложка пробита, весь мешок изрешечен. Мы, уже, так вот его взяли. Все равно нам надо сохранить его, мы должны его старшине привезти, это все сдать. Все это так взяли, и пошли по дороге, туда. Откуда мы приехали, пошли по дороге. Какая-то шла машина по пути, мы попросили, нас посадили. Вот, сказали, докуда нас довезти. Мы приехали до своего дома, где были, залезли на печку отогреваться. А чего там, печь! Хозяйка топила соломой, печь то нагревалась плохо. Пол там был земляной. Не было, никаких ни досок, ничего не было. Почему, я не знаю - рядом лес, и все, так, видать, заведено было в деревнях.

Б.А.В. - А у нас не было такого, в Кировской области?

З.О.С.- Они чем чистили? Золу доставали они из печки, рассыпали по полу, по земляному. И веник подметали золу вместе с землей - это они считали, что он вымыли и вычистили пол. Ну вот. Мы залезли на печку и не знаем что…Да, когда мы пришли к машине, стали Женю искать. Посмотрели - нигде ее нет, нигде. Куда? Посмотрели, а там деревушка. Думаем, что, может, она туда ушла. Мы-то так подумали. А когда приехали туда, обратно вернулись, через несколько часов вернулись эти два летчика, а Женя подружилась с одним летчиком. Николаем его звали. Она очень красивая была. У нее каштановые волосы, вьющиеся. Такая красивая девчонка была. И Николай, вот этот, очень-очень ее, видимо, любил. И они ее там нашли. Нашли, где она упала. Когда бомбежка началась, она выскочила из машины, и в эту же сторону побежала, куда и мы. Ну, побежала - не побежала, поползла. И так ее, осколок в голову был, осколок в грудь. Сразу насмерть. Завернули в плащ-палатку, и похоронили вот в той деревушке, недалеко. Когда они приехали, рассказывают, а Николай прямо плакал. Говорит: «Как это могло случиться, почему?» Та мы говорим: «Мы ее звали. Женя, ты пойдем с нами». Она говорит: «Ой, девчонки, я так спать хочу, солнышко так пригревает», и осталась в машине. И, вот, погибла. Ну а потом, когда мы приехали в часть - а как мы добирались до части! Из той же деревни, куда мы вернулись. Вначале, машина была у нас, она уже разбита. Я не знаю, танк. На танке, конечно, парни уехали. А нам предоставили аэросани. Аэросани - как самолет, так же. Вот такие крылья здоровые. Кабинка, вот, для одного человека. А нас трое! Водитель и нас двое. Вот так вот согнулись вот! С утра то была немножко морозная погода, так мы хорошо так летели. Ой, а гул! Шум такой, шум! Я не представляла, как это так, люди в самолетах летают. Я, вообще, в самолете не летала. Ничего не слышно было друг друга. А потом, значит, оттепель началась. Где-то солнышко начало пригревать! Летит, вот такая ложбинка. Вроде, перелетели мы через эту ложбинку, а застряли. Тогда мы вылезаем, и эти аэросани начинаем толкать вперед. Очень долго мы так мучились-мучились, и наконец-то до дороги дотянули. До дороги дотянули, и нам водитель аэросаней говорит: «Садитесь, девчонки. Вас доставят до части. До 65-го отдельного полка вас довезут». Вот так мы доехали. Потом вот такие впечатления у меня были. А это уже было под Курском.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, скажите, а вот налет был. А наших самолетов там не было, никакого прикрытия не было?

З.О.С.- Нет, нет. Ни одного самолета не было, ни одного! Потому что разведка прилетела немецкая, увидали такую махину там, что стоит. Раз - и налетели быстро. А наши самолеты, я не знаю, где! Ни одного не было самолета! Ну и вот. Дальше, восьмое марта, приехали мы. А в таком состоянии - нас просто ветром шатало! Мы уже десять то дней почти ничего не ели. Была еда, но мы не могли есть.

Б.А.В. - Приготовить не могли?

З.О.С.- Нет, такая вот обстановка то была. Все у нас, до тошноты прямо было. Ну и вот, в часть мы приехали. Смотрим: все девчонки были награждены. Ну а что мы, не будем же награды себе просить. А награждали медалью «За боевые заслуги», но она у меня есть. «За боевые заслуги» - всех наградили. А мы приехали, и нам никаких наград нет. И сколько времени мы не могли простить эту награду - а нам то где награда? Я вот очень скромная была, даже не могла спросить никого. И так нам награды и не дали. Потом, вот когда битва на Курской дуге началась, мы, конечно, тоже участвовали. Тоже по группам нас разбрасывали: кого под Белгород направили, кого-то под Курск. А я вот, мне двадцать лет исполнилось, я в то время тоже на посту стояла. И это было в городе Фатеж. Это пятьдесят километров от Курска. А тут тоже, такие страшные обстрелы и бомбежки. А еще хочу об обстреле. Однажды, у нас такой был обстрел! Мы со смены пришли, ну, часов в одиннадцать, наверное, нас привезли с вечерней смены. Мы только поужинали, и легли спать. А, тоже в деревянном доме, вот такая кровать была. Мы по кровати, какая-то подставка была тут, и мы все поперек, вот так, легли. Шесть человек на кровати были. И вот, вдруг, начался обстрел. Минометный обстрел. Я, вот, его не слыхала. Да и вообще, не слыхали мы его еще. Первый минометный обстрел, вот. Мы на втором этаже жили. Через наш дом эти мины летели, снаряды. И как-то перелетит, и как хорошо слышно было: летит он, свистит, а потом - Ах-ах! Второй летит снаряд - Ах-ах! Вы знаете, всю ночь! Сколько времени этот обстрел был - ну, у нас, ведь, ни часов, ничего не было в то время. И мы это все не спали. А на утро нам надо на смену. В каком мы состоянии должны обрабатывать эту всю корреспонденцию военную? Мы не должны нигде ошибиться! Нигде мы перебой не должны сделать, вот. Такая, очень большая ответственность была у нас. Мы это чувствовали, конечно. Ну, как-то мы отработали, все нормально. И вот наши войска пошли в наступление. Ой, такая была радость! И вот, после этого, еще наш полк участвовал в танковом сражении.

Б.А.В. - Под Прохоровкой?

З.О.С.- Да, под Прохоровкой. Там было танковое сражение. Ну, мы где-то, не в самой Прохоровке находились, а где-то в пяти километрах от этого. Но слышен был такой гул! Тысячи…

Б.А.В. - Вы имеете в виду свою группу оперативную, да? Или, вообще Ваш полк?

З.О.С.- Нет. Оперативная группа. Оперативная была группа.

Б.А.В. - А Вы в той группе были, да?

З.О.С.- Да, да. Я была в этой группе. Значит, там я в Алексеевке была, а здесь деревня Николаевка. Это совсем недалеко от Прохоровки. И вот, как это, тысячи танков шло. Как с той стороны, так и с другой стороны. И все они стреляли! Вы знаете, это необъяснимо! Необъяснимо, как это было, что это было. Как эти радисты работали, я не представляю. При таком грохоте, как можно что-то передать, или принять. Ну телеграфисты то, сами собой. Я уже тогда на СТ работала, на быстродействующем аппарате, в сорок третьем году. Вот, я имела уже три специальности военных. СТ-35. И тогда прошел этот бой. Сколько он длился, я не знаю. Конечно, сутки он не длился. Это сражение прошло, ну где-то. Ну а потом, что дальше. У нас смена туда, смена - отдых. А какой отдых то был! Когда мы после смены, у нас строевая. Ну вот, это сражение прошло. И дальше, когда немцы попали там в котел. А потом, когда их выводили, мне очень запомнилось. Когда их вели, а сами генералы, их командование, ехало на таких шикарных тарантасах. Все они в орденах и медалях, это начальство немецкое. И все они с таким гордым видом ехали вот так. А солдаты шли, ну, все солдаты почти под два метра высоты. Это мне очень запомнилось. А у нас смена такая была очень свободная. Нас выстроили вдоль дороги, и как эти солдаты шли, и как они знамена бросали, как они свое оружие бросали. А все они закутаны. В голову их раненые, видно, закутаны портянками. Ботинки у них все драные. Они, видно, долго шли, и все это у них уже износилось. И мы подумали: «В каком состоянии немецкая армия находится!» После этого тысячи и тысячи немцев были захвачены в плен. После этого наши войска пошли в наступление, вот с сорок третьего года. А до сорок третьего, это все, наши войска где-то держали оборону, где-то чуть-чуть продвигались. Какую-то деревушку займут, а мы ведь все это точно не знали. Но газеты писали, и лекции, и беседы с нами проводили, что вот, наши войска туда, что столько то продвинулись. Вперед, вперед, вперед! В общем, мы должны были подготовленными быть, не должны были падать духом. Ну, конечно, у нас и концерты, театр, приезжали артисты московские на фронт. Они выступали, когда кино привозили. Ну, вот мы придем с ночной смены, через час - через два нас поднимают, так мы с закрытыми глазами идем в кино. Вот так вот. Одно у меня желание было - это выспаться! Никаких желаний других не было. Как хотелось спать всю войну! Ничего не надо было. Но полк, у нас ведь целый полк девчонок был. Ребят у нас было мало, вот эти аппаратчики, которые регулировали только аппаратуру. Кабельщики еще когда бывали, если в оперативной группе находились. Кабельщики тут с нами рядом бывали. Жили, конечно, где-то в отдельных местах: мужчины в одном, женщины в другом. Так что, каких-то таких увлечений, вот я не допускала ничего. Да и некогда было этим заниматься. Но женщины, конечно, увлекались. Женщины, не девчонки. Они и с командирами бывали, встречались. А где-то мы находились летом, в деревянном доме тоже жили, так у нас одна женщина по ночам все убегала к какому-то командиру. Это было. Но что девчонок, из армии, из нашей роты, уехало две девушки беременных. Две. Одна уехала, то, что мать писала: «Таня, приезжай в любом виде. Пусть у тебя ребенок будет! Помоги! Мы умираем без тебя». У нее было еще двое детей, меньше этой девочки. И она, видимо, договорилась с командиром взвода. А она такая конопатая была, и он такой конопатый. В общем, хороша пара. И вот, беременную ее отправили, и то, когда вот такая.

Б.А.В. - Уже видно было все.

З.О.С.- Да. Вот тогда только отправляли. А вторая девушка из Ростова была. Ну, она с шофером познакомилась, шофер московский. Тоже видно, то ли из дома ей что-то писали. А девчонки то берегли себя. Мало кто с кем-то знакомился. Ну, я расскажу о своем случае. Вот я работала. Так у нас три землянки было. Тут землянка тут землянка, и там дальше. Моя землянка в середине. Эти землянки охранялись: эта охранялась, и та охранялась. А у меня на посту никого не было. Приходил на переговоры, я на морзянке еще работала, майор М. из шифровального отдела. Однажды пришел, говорит: «Вот, вызовите мне такого-то, восемьсот двадцать третий». А позывной такой у командира той части, имел цифру такую, восемьсот двадцать три, вечную.

Б.А.В. - Цифровой позывной.

З.О.С.- Да. Восемьсот двадцать три. Я вызвала эту часть, пригласила восемьсот двадцать третьего, та еще по коду надо было сказать. Пришел, отвечают, что он у аппарата. Этот майор М. мне начинает диктовать, я передаю это все его на морзянке. Передала, этой рукой передаю, этой рукой ленту закручиваю. Ну, такая ленточка у морзянки, всего, узенькая. Закручиваю ее, потому, что я ее должна отдать командиру. Потом, значит, я все закончила. Он говорит: «Вы откуда, да что», меня стал спрашивать. Ну, я так рассказала, ответила на вопросы. Потом он берет меня за плечо, так. Я так отбросила его руку. А он: «А что ты такая недотрога?» А я еще махонькая девчушечка, еще худенькая такая была. Я говорю: «Товарищ майор, я ведь вам, наверное, в дочери гожусь. Я Вам в дочери гожусь, зачем Вы меня начинаете трогать, мне это не надо». Он берет меня за руку, вот так вот. Я как вырвалась - и сразу за винтовку. А тут у меня для карабинов, карабин был. Схватила винтовку и говорю: «Товарищ майор, я с Вами закончила работу. Освободите помещение». И он ушел. (смеется) Потом, значит, через смену, я опять. Он опять приходит на переговоры. И снова заигрывать начинает со мной. Ну, я его уже. Я никогда не выражалась, так его отчитывать начала (смеется). Так его отчитала! Отчитала. Ушел. Больше не появлялся. А потом, а это было летом. Выделили нас куда-то, такая была служба доставки - экспедиция. Вот, меня туда направили, в экспедицию. Помогать разносить донесения. А там много тропинок: В это стороне один отдел, по этой тропинке этот отдел, в этой стороне этот, в этой стороне этот. Я из этой экспедиции вышла. И смотрю, что три мне надо депеши куда-то доставить в разные места. Иду, рассматриваю, и не заметила, как он быстро приблизился, этот майор, Он пошел туда, в ту сторону, а я его и не успела поприветствовать. Не успела поприветствовать, все это я разнесла, обратно возвращаюсь в экспедицию. А мне и говорят: «Панкратова!» А я уже была ефрейтором. «Товарищ ефрейтор! Вас снимают с работы и в распоряжение майора М. направляют». Я думаю: «Что такое?» А потом я вспоминаю, ведь я его не поприветствовала. Он какое-то наказание мне, наверное, даст. И направляют меня куда-то: «Иди, иди. Вон там такая площадка есть, иди туда на площадку». Я прихожу на эту площадку, а там футбольное поле целое. Видимо, командиры то играют, когда свободное время бывает. Пришла, а там один парень стоит, всех строит, команду дает: «Становись! Равняйся! Вперед!» Пошли вперед. «Бегом!» Бежим бегом. Бегали-бегали: «Ложись!» Никто не ложится. Девчонки не ложатся. Нас человек десять, наверно, наказывают. Это, наверно, он все. К той, да к другой, да к третьей приставал. ( смеется) Не получалось. Ничего не получилось. Не было подхода, видимо! Гоняли, гоняли нас. Не знаю, сколько нас времени гоняли. Потом: «Разойдись!» - все разбежались! По своим.

Б.А.В. - То есть, это был штаб армии где-то, раз он был шифровальщик?

З.О.С.- Это при штабе фронта. Наш полк находился при штабе фронта.

Б.А.В. - Центрального?

З.О.С.- Брянского. Брянского фронта. А у нас же там и шифровальщики, и при штабе то фронта много всяких отделов. Вот такое было со мной. Да, иногда бывает, воскресенье там, свободное. Был у нас баянист, был у нас хор в нашем полку. И устраивали танцы когда-то, иногда. Где-то мы находимся в затишье, или оперативная группа у нас большая. И танцы устраивали. Так у нас ребята приезжали из подвижных средств связи. Батальон такой был, при нашем же полку. Но он где-то находился в нескольких километрах от нас. Не рядом. Ну, оттуда парни приезжали. Вот мы и потанцуем, иногда. Вот и оттуда, мотоциклисты, такой маленький мальчишечка, как и я, такая же была, такой же. У него глаз был один какой-то голубой, а другой коричневый. Ну, такой хороший парень. Я все хотела спросить: «Алеша. Ну скажи, что у тебя?» От рождения, видимо, он такой. Ну. я не знала, конечно. Он приедет: «Ну, где это у меня там сестренка?» Ну, такие вот свидания, как у детей были. Мы не целовались, ничего. Просто, постоим рядышком, поговорим. Он уезжает, все. С какой-то целью приезжал в полк, привозил какие-то донесения, и все. А чтобы так, какие-то увлечения, у меня не было. Потому что у меня дома: мама уже в сорок втором году, папа в сороковом умер. Оставалась бабушка. И вот тетя, у которой я воспитывалась, я после четвертого класса жила у тети с дядей. А дядя тоже в армии был. Я надеялась только сама на себя. Ни с кем я не знакомилась, никто мне не нужен был. До двадцати двух лет война была. Вернулась домой двадцати двух лет. А как я вернулась… А потом я еще была направлена с Калининского, Курско-Орловская битва, от Курской битвы в Прибалтику. Мы с боями тоже прошли в Прибалтике: в Литве и в Латвии. Потом, когда снимали блокаду Ленинграда, нашу большую группу направляли под Ленинград. Мы освобождали всю территорию, прилежащую к Ленинграду, вокруг Ленинграда. Поддерживали связь с частями.

Б.А.В. - А это уже был другой полк или это же?

З.О.С.- Нет, этот же самый. Все-все. Полк у нас находился там, в Прибалтике, а нашу большую группу направляли под Ленинград. И так это, блокада Ленинграда была снята двадцать восьмого января тысяча девятьсот сорок четвертого года. Вот в это время. А потом, после этого, нас обратно направили в Прибалтику. Но в Прибалтике, что там было, что! Вот, в Литве мы проезжали, когда с места на место переезжаем. Такое громадное поле, и такие были рвы. Так это сотни, наверно, сотни. И такие длинные, эти могилы. Так вот говорят, что заставляли мирных жителей это все, эти рвы то выкапывать. Они сами для себя могилы рыли. Не знали ведь они, для чего они это делали. А потом их подводили к этому рву и расстреливали. И они падали, кто живой, кто мертвый. И сразу их …

К.О.Г. - Это в Прибалтике?

З.О.С.- Да, в Прибалтике.

К.О.Г. - Немцы? Прибалтийцев или наших?

З.О.С.- Это немцы.

Б.А.В. - А кто в этих могилах лежал?

З.О.С.- А кто? Жители, местные жители. Да, местные жители. Привозили ведь отовсюду. Вот, допустим, врываются немцы на, какую-то, какая-то деревня есть. Всех жителей собирают в машину и увозят. Так было. Увозили их. А куда увозили? Какие-то душегубки у них были устроены. Иногда, такая машина, что вот человек вот так стоит и не может пошевелиться - ни туда, ни сюда. И воздуха никакого. И они почти замертво там…А потом их подвозили к этим рвам, и все, туда. А потом в Латвию В Латвии тоже, сколько городов, сколько местных освобождали мы. А сейчас говорят, что русские - это оккупанты, оккупировали. А они, наверно, помощь просили. Наши шли ведь. Шли, и сколько государств освободили, которые мог захватить Гитлер. А что от Гитлера можно было ждать? Уничтожения всего населения. Как русского, особенно они не любили евреев. Уничтожали их, без всякого: если еврей, то все. Без всяких допросов, без всего. Последнее время…Да, как война закончилась, я еще не рассказала. Уже чувствуется, что все: наши войска идут, идут, идут, все с победой. И мы уже были уверены. Мы твердо верили в победу. В одну утро, рано, в три или в четыре часа утра, вдруг сзади нас «Катюши» начали бить. Что такое, главное, что «Катюш» то мы знал, как они из шести стволов сразу дают. Знаете, какой звук! Ну, и что это такое. Потом старшина бежит и кричит: «Девчонки! Победа! Победа!» Ой, мы все: кто заплакал, кто чего. А одна у нас была девчонка, она хорошо спортом занималась, спортсменка. Она встала на руки и ходит по комнате на руках, вот так, кверху ногами. Потом мы вытащили ящики свои с патронами, заряжаем, и давай салютовать! Вот так победа эта была. А сколько после победы еще погибло. Сколько погибло. Ну вот, и так я оказалась в Риге. День Победы прошел, где-то мы недалеко от Риги были. Потом нас переводят в Ригу на какой-то, раньше гражданский тут был узел связи, а мы взяли этот узел связи. А там уже до нас в Риге работал еще восемьдесят первый отдельный полк связи. Вот до нас. А когда война закончилась, наш расформировали 65-ый отдельный полк связи. И несколько человек, не знаю сколько, роту, наверное, целую, вот подсоединили к этому восемьдесят первому отдельному полку связи. И, представляете, я там встречаю земляка! И, оказывается, это кто был! Это был сын Колповского. А Колповский был первый секретарь обкома партии. Вот я встретила кого! Меня еще оставляли вольнонаемной там. Говорили, что мы тебе предоставим отдельную квартиру, с мебелью, со всем. Но я подумала: «А вернутся хозяева, что я смогу сделать? Убьют - и все». Еще мне тетя пишет, что с бабушкой она не может справляться. А бабушка у нас, такая, с характером была. Уже плохо ходила, а все еще команды, как свекровь, давала своей снохе. Ну и вот, я приехала, демобилизовалась. Да, меня на полгода еще оставили, для обучения нового пополнения. Когда приехало новое пополнение, мы три месяца с ними занимались, три или четыре, так я, в мае закончилась война, так я только в октябре домой явилась.

Б.А.В. - Сюда, в Киров?

З.О.С.- Да, в Киров. И когда нас привезли, до Лянгасово эшелон шел с кировскими солдатами, уже демобилизованные ехали. Киров не принимал эшелон долго. Мы где-то часа четыре простояли, и с одной девчонкой вышли из поезда из товарных вагонов. В товарняке нас и обратно привезли. Ну и пешком, пешком, по шпалам. Где-то двенадцать километров до Кирова мы бежали, так ой! А в октябре еще не так холодно было. Прибежали в Киров, а там такая темнота! Ничего не видно, мы даже не знаем, как выйти вокзала. Спрашиваем: «А как это выйти туда на улицу Комсомольскую?» Нам сказали: «Вот туда идите, потом надо на Дрелевского идти. Дрелевского, 16 - рядом с ДОСААФ я жила. Вернулась я тридцатого октября сорок пятого года. Я когда демобилизовалась, Валерий Колповский написал домой письмо, и сказал, чтобы я сходила к ним. И я , конечно, а они жили на Коммуна,9. какой-то у них особняк коричневый был во дворе. Ну вот, сходила я туда. Мама у них такая была рыженькая, и тоже больная, и все лежала на печке. А Михаил Алексеевич, или, как его звали, Александрович? Колповский то сам. Приехала, очень трудно было устроиться на работу. Очень трудно! Куда идти? Нет никаких предприятий. Идти куда-то по торговле - в торговлю я не хотела. Думала, что в торговле только одни жулики работают. Нет там честных людей (смеется). Потому, что все как-то тихонько тянут. Ведь мы ученики были, так видим это все. Нет, я туда не пойду. В торговлю я не пошла. А связь для меня, это моя любовь. Связь, особенно СТ-35, я представляла, Вы знаете, я как будто играла на пианино. Я так полюбила эту свою работу, хотя у нас очень маленькие оклады. Самые, наверно, маленькие оклады были, это у связистов. Я сначала поступила в горисполком, по рекомендации Колповского-отца. В сорок шестом году, в августе месяце, я выхожу замуж за инвалида Зонова Василия Дмитриевича. Он под Ленинградом потерял правую руку. Просто пожалела его. Он из моей деревни, тоже, сосед. Ну, я помню его только вот такого маленького.

Б.А.В. - Он младше вас был?

З.О.С.- На год он моложе меня был. Он двадцать четвертого года. Помню, когда приходили мы из маленькой своей деревушки, в большую деревню туда, на тракт. Ну, видала я его. У каждого дома, почти, устраивали вечорки какие-то, танцевали. А мы, ребятишки, все вот так бегали, немножко знакомились кто с кем. Девчонки знакомились с парнями, мы за ними наблюдали, ходили. Детство есть детство! Потом, я еще помню, строили Слободской тракт. Это было, наверно, где-то в тридцатых годах. Слободской тракт строили. Вот, в нашей деревне строили татары. Всю эту дорогу строили татары. И все эти у нас сады по тракту были ископаны: копали канавы, доставали глину, доставали песок, заставляли нас, старших сколько-то отрабатывать часов. Помощь на дорогу оказывать. И потом, как они сабантуи эти проводили, эти татары. И до нашей деревушки, где пять домов мы жили, очень интересная музыка, слышно было. (поет). Вот такая вот. Ну. раз заиграла такая музыка, то мы все туда бежим. А ребятишек у нас не мало было в деревне. Детство у меня прошло, тетя у меня очень строгая была. Но, в то же время она и затейница. Я училась в школе, всегда костюмы мы маскарадные готовили в Новый год. И там у меня всегда подруги были хорошие. Одна у меня была, все время за кавалера танцевала. Мы и в театре областном не пропускал ни одной вещи, и в детский театр, ТЮЗ, ходили, и на танцы везде бегали, в общем, молодость вот такая. А как война началась, в это время мне исполнилось восемнадцать лет, и мама меня как бы отметила. Я из города взяла подругу с собой туда, и мы побыли там дня два, наверное, у мамы. Потом возвращались мы домой. А возвращались домой как раз в день, когда война. Мы шли через Заречный парк, а тогда через реку паром ходил. Не было моста никакого. Ну, на лето деревянный мост - это уже потом стали строить. Вот мы дошли, а такая погода чудесная была: тепло, трава вот такая длинная, цветы нарвали, венки наплели. Охапки такие. Думали, что унесем цветов. Песни пели, валялись в этой траве, такие были радостные - это был самый последний день нашего детства. И вот мы уже идем с этими цветочками, а женщины идут из города по Заречному парку туда. Говорят: «Девчонки, вы чего раздурелись! Идите, бегите, скорее домой. Война началась!» Мы тогда все это побросали, добежали до пристани - а там только паром отошел. Мы побежали к лодочникам, говорим: «Перевезите нас туда, пожалуйста!» А он говорит: «А деньги есть?» Да какие у нас деньги! Ничего у нас не было. Потом стали мы паром обратно ждать, когда он подойдет, переехали. А ров, такая гора, ров. Мы тапочки сбросили, да о булыжник, ведь не было ни асфальта, ничего в то время. Из булыжника была дорога то. Тогда проходила по улице Большевиков. До Дрелевского мы так бежали, задохнулись даже. Я пришла, а дядя стоит с мешком за плечами, ждет меня. Это вот начало войны.

Б.А.В. - Его сразу же призвали?

З.О.С.- Да, дядю сразу призвали, он коммунист был. Он был секретарь горкома комсомола, работал в то время.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, а давайте про учебу поговорим. Про учебу на курсах. Какие настроения в курсантской среде тогда были?

З.О.С.- Вы знаете, мы с таким настроением ехали на учебу эту, на курсы в Свердловск, как будто бы мы ничего не знали. Да мы и не знали, не понимали, что такое война. Мы же пошли. Добровольно записались, нас направили на учебу. Как там учились? С утра подъем, зарядка. Потом пятнадцать минут на завтрак. После завтрака мы бежим на строевую, со строевой - материальную часть изучали. Потом, в наряды, тоже ходили. На кухню ходили. Стояли где-то, и дневальными были. Потом нас обучали всему военному делу на снегу, как, мы окапывались там. Работа на морзянке. А, я на радио училась…Ну, тоже такой же ключ, как ключ у Морзе. Изучали саму схему, по которой мы были должны работать. Там, из пяти знаков. Вот, пять знаков, из них состоит весь алфавит. Буква А -точка и тире. Б - тире и три точки. В - одна точка, два тире. И так вот, допустим, Оля: (Стучит свое имя).

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, а что Вы думали о битве под Москвой, что тогда курсанты про это говорили?

З.О.С.- Битва под Москвой? Битва под Москвой ведь не долго шла. Я не участвовала в этой битве, девчонки туда, под Москву были направлены. Одна рассказывает: «А как, мы приехали под Москву, нас куда-то направили на правительственные дачи. И мы там пели и плясали с командирами». Вот та воевали.

Б.А.В. - То есть, она обратно потом вернулась к Вам, да Как Вы об этом узнали?

З.О.С.- Когда она вернулась, когда демобилизовалась. Потом уже разговор то был.

Б.А.В. - А Вы сами, что про оборону Москвы думали?

З.О.С.- Про оборону Москвы? Ну, конечно, у меня там были свои задачи, свое дело делала. А что Москва, то Москву скоро освободили вроде, мы были так рады - все: связисты, радисты. Там большое дело сделали.

Б.А.В. - А Вы не помните, Вы не боялись, что Москву все-таки сдадут?

З.О.С.- Нет. Мы никогда не думали, что мы сдадим Москву. Никто! Никогда. Никто из нас, с кем я была мне, кажется, люди все были уверены, что мы победу одержим.

Б.А.В. - А под Сталинградом? С лета начали отступать! А Вы то что про это думали? Город за городом сдают, потери такие большие. Что Вы об этом знали и что об этом думали?

З.О.С.- Да, там отступление большое было. Конечно, говорили нам самое, что лучшее, что там победа нам гарантирована. Нам говорили об этом, что такое быть не может. Мы не можем сдать Сталинград, потому что это окно в Европу. Так говорили нам. А мы тоже, раз говорят, так мы верили всему этому.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, скажите, а Вы знали, что большие потери были в первое время войны?

З.О.С.- Да, да. Вот в том то и дело, что мы узнали, что большие потери были, когда Молотов выступал, мы узнали, что такие большие потери. Почему мы пошли добровольцами! Девчонки пошли воевать! Мы откликнулись на эти призывы. Мы же дали согласие защищать свою Родину. Мы пошли добровольно, комсомольцы. Я думаю, этого достатьчно. В то время молодежь была очень воспитана патриотически, до войны. Мы уже чувствовали. Вот, мы собирали, я уже в торговой школе училась, мы собирали макулатуру, собирали железо. Мы думали, в то время еще, чего, мы девчонки были такие неопытные в житейском смысле. Мы думали, что вот колхозы созданы, так надо машины какие-то для колхозов готовить, и все такое. А потом где-то в мае или в апреле месяце слышим, что стали где-то создаваться какие-то военные училища. Вот у нас в мае - апреле, буквально всех мальчишек со дворов, всех забрали в училище. Вот, у нас в доме, тоже один ушел, Борис. Он еще мне записки писал: «Олька, давай дружить!» Ему было восемнадцать, а мне семнадцать. Ну, так мы, два раза успели только в кино сходить. Даже он писал в своем дневнике: «Как мне хочется Ольку поцеловать, но, как и где!?» Брат нашел запись его дневника. А мы еще уехали, ушли в армию нецелованы девчонки! Вот.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, а Борис погиб?

З.О.С.- Да, Борис погиб в Задонске, одиннадцать километров от Липецка. И как мы переписывались через тетю! Я пишу тете, как бы про кого-то: «Олька находится вот там, в таком месте». Не про себя, как бы. Нельзя было в письмах напрямую, если напишешь, то все вычеркнут. Борис писал тете Наташе, что он там-то находится. И потом тетя Наташа мне письмо писала, что Борис там-то находится. На одном фронте находились. А он на заводе чертежником работал, уже поступил на работу. Год, уже, наверно работал.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, давайте теперь про Вашу специальность поговорим. Про оперативные группы. Вы говорите, что обычно вы втроем в них бывали?

З.О.С.- Да, втроем. А когда и больше. Это какие-то небольшие задания были, так втроем ездили, часто втроем. А ездили и большой группой: по пятнадцать человек, и по тридцать было. Вот, под Белгородом, было нас тридцать человек. А под Белгородом тоже такая страшная бойня была! Мы находились в подвале церкви. И немцы когда налетали, так даже купол церкви сбили. Сбили купол. А вот Дашенька, моя подруга, она была дневальной, и надо было ей воды принести. Она несла эту воду в каком-то ведерке, или в бидоне. В обеих руках несла. И за ней немецкий самолет гнался. Вы знаете, на бреющем полете за людьми даже гонялись самолеты целые. Она шла, и заметила, что шум, услышала. Куда то завернула за угол - и все. Самолет пролетел, а она с другой стороны обошла. И так спаслась. Так говорит, что так тряслись руки, так всю воду разлила. Ничего не принесла. Такой вот был случай.

Б.А.В. - А вот среди этих пятнадцати человек в группе, какой был состав телеграфистов, радистов?

З.О.С.- Да, радисты у нас работали все в спецмашинах. Так они не могли, ну если, вот, допустим, в тыл врага, та и то, там ни одного, ни двух - а прямо несколько человек, чтобы попарно. Радист никогда не мог работать один. Потому что у него радиостанция, у него антенна, он устанавливает, питание. И само: прием и передача. Обязательно два человека должно быть. Вот у нас в одной книге, у меня есть, одна пишет, но она не была радисткой, и не знает, что такое радистка. И пишет такую ересь, говорит: «Однажды мы шли и слышим звуки Морзе». Да как это можно услышать! Пока не наденешь наушники, никогда не услышишь ничего, никто не услышит звуки эти. Это невозможно услышать издали. Если бы тысячи, миллионы радиостанций работали, как у немцев, так и у нас, и если бы эти все звуки были слышны, что бы было!

Б.А.В. - А в группе этой кого было всегда больше: телеграфисток или радисток?

З.О.С.- А я уже стала с телеграфистами ездить, то тут только у нас одни телеграфисты. А радисты где-то отдельно, у них своя рота была. Радисты обязательно тоже выезжали в оперативные группы. И радио, и телеграф где-то работали совместно. Но у них всегда специальные машины, охранялись эти машины. А пишут, что вот радист где-то там, в парке сидел, один работал, и на него налетели двое мальчишек, мальчишки и девчонки, и прихватили этого немца. А немец был под два метра высоты, и радиостанцию, и все, и его утащили, и рот ему, вроде, закрыли. (смеется) Ну что это такое!

Б.А.В. - То есть, этого быть не может, потому что его всегда охраняют?

З.О.С.- Я же говорю, что они никогда не работают по отдельности, по одному человеку.

Б.А.В. - А вот когда Вы были радистом, какие наши радиостанции Вам больше нравились, а какие меньше? И почему?

З.О.С.- Там радиостанции ведь разные. Смотря с какой. Допустим, с бригадой работаешь - одна радиостанция, с другими…

Б.А.В. - Нет, вот, какие радиостанции работали на бригаду, дивизию и армию, а какие работали для частей поменьше?

З.О.С.- Так вот я на РТБ, РПК, 6ПК - вот эти вот небольшие радиостанции, я только на них могла работать.

Б.А.В. - По Вашему мнению, какие были лучше, хуже, какие у них были недостатки?

З.О.С.- Так, смотря, от расстояния. Где и на каком расстоянии, и какая радиостанция может работать. Там ведь тоже есть диапазоны. А так, на большое расстояние не будет работать, допустим, РБС.

Б.А.В. - То есть, все зависит от того, на какую дальность требуется связь установить?

З.О.С.- Да, да. На какую дальность.

Б.А.В. - Ну, допустим, 6ПК станция?

З.О.С.- Это полковая станция. Между полками. А полк находился в ста километрах друг от друга. Мог находиться. Вот мы выезжали в оперативную группу, а полк наш находился в ста километрах от передовой. Весь полк, в основном, основная часть в полку работала - основные старшие телеграфисты. Они не ездили в оперативные группы, а вот нас, молодежь только.

Б.А.В. - Вот она чем была хороша, и какие у нее были недостатки, у 6-ПК?

З.О.С.- Я не знаю, как Вам объяснить, какие были недостатки?

Б.А.В. - Ну, может, устойчивость связи была хорошая?

З.О.С.- Устойчивость связи? Ой. Если, когда идет бомбежка, когда обстрелы, я не знаю. Мы никак не могли долго поймать, но я на радио то немного работала. Так что я, в сорок втором году где-то, уже с радио ушла.

Б.А.В. - То есть, только на Калининском фронте Вы были радисткой?

З.О.С.- Брянский фронт, вначале то на Брянский я попала. Брянский, там Елец. Потом на Калининский, на Калининском я уже работала телеграфисткой. Потом Второй Прибалтийский, я уже на телеграфе, под Ленинградом я тоже на телеграфе.

Б.А.В. - То есть, вот это все был СТ-35, вот этот аппарат?

З.О.С.- Да, да. СТ-35, и еще был БАДО.

Б.А.В. - На БАДО Вы тоже работали?

З.О.С.- Нет, я не работала на БАДО. Но слабоват он, не так быстро. А самая хорошая, на которой я работала, это СТ-35.

Б.А.В. - Быстро, это Вы имеете в виду, набирать?

З.О.С.- Ну как на машинке, работаешь вот так вот, смотришь на шифровку, и так передаешь. Вслепую.

Б.А.В. - А если группа была три человека, оперативная, то как ваши аппараты питались? Источник питания откуда был?

З.О.С.- У них питание какое-то было, я не знаю, аппаратуру подключали. Делают заземление там. Однажды я сижу, не знаю, вроде бы заземление было, сидела там, на морзянке работала. То ли это воздушный бой был, то ли еще чего. Я вот так вот у окна сидела, и морзянка у меня. И вдруг, как меня оглушит молния! Как мне даст морзянку вверх вот так вот! Морзянка что, она всего вот такая коробочка. Как вот сюда ударило! Я с табуретки слетела! А потом встала и думаю: «Что такое?» Не искры, ничего не было, просто какой-то удар вот сюда. А брянские леса - вот это чудо было. Кругом ясень, там, деревья - все они опутаны шелком. И такие бабочки. Вот прямо в ладошку, вот какие бабочки летали. И, однажды. У меня была открыта дверь в землянку. Я сижу. Ну, такая небольшая лампочка у меня над самой аппаратурой висела. И вдруг, мне такая большая бабочка прилетела, и раз - сюда в голову! Я думала, что кто-то меня хлопнул по голове. Испугалась, а потом смотрю, такая бабочка полетела, такая здоровая-здоровая. Я ее выпустила. Такие вот интересные моменты были. А еще не рассказала. Вот, две группы у нас приехали: вот нас трое было - Женя, Мирза и я в одной группе. А вторая большая группа, в другом конце города. А немцев уже отогнали, вроде, с этой территории.

К.О.Г. - А в каком городе это было?

З.О.С.- Нам даже не разрешали города то запоминать. Населенный пункт такой, не большой населенный пункт. Может, районный городишко. Ну, такой дом кирпичный был, мы заехали, установили только связь, я первая пошла на смену. А там палатка была сделана, а за палаткой там ребята, эти, кабельщики, там находились. Спали или что. Двенадцать часов я сидела за аппаратурой. Не слышно ничего, вдруг, как бабахнет! И половина дома, та половина, разлетелась. И Женя была вот с этими двумя парнями. Играли в карты. Женя была свободная от работы. И когда я вышла на крылечко, чтобы посмотреть, чего там. Там дом весь разбит, они там, на верху стоят, не знаю, как они слезут. А бомба была мгновенного действия, и она попала в следующую комнату. А у них только потолок обрушился в какой-то степени, не полностью, конечно. Ну, по голове им немножко дало, но так. Не ранило. Ну, слезли они, вернулась Женя, легла спать. А не знаю, ребята тоже там остались, были эти, танкисты. Ну и потом - что делать, продолжаю я работать до конца, до утра. Только я сменилась, в восемь часов я сменилась, только хотела подойти к окну, как снова бомба упала, под окном. Стекла все выпали, упали, все это разрушилось, и осколок: я вот только хотела подойти к окну, дошла до середины. И как будто мне кто-то подсказал. Я остановилась и ушла умываться, руки мыть. А если бы я подошла к окну, то все. Меня бы уже не было. Вот такие у меня чувства были, я всегда чувствовала опасность, почему-то. Как будто мне кто-то подсказывал. Вот у меня было такое чувство, я уходила.

К.О.Г. - А вот в связи с этим вопрос, Ольга Сергеевна, Вы в Бога верите, или верили?

З.О.С.- Вы знаете, как к таковой я вроде, ну, не знаю. Никто его, Бога, не видел и все такое. Но, с другой стороны, у меня какое-то есть чувство такое, что, вот… Вот я увлекаюсь гороскопами. Гороскоп, и мой покровитель - Меркурий. Вот, я его считаю за Бога. Это мой покровитель, он мне дает пути-дороги, вот на каждый день. Показывает мне, что меня ждет сегодня, что ждет завтра. И я согласно этого живу. Ну, когда что-то у меня плохо со здоровьем становится, я иногда и говорю: « Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь». И спать ложусь. Иногда бывает, я ведь старенькая уже. Ну, я знаю молитву «Отче наш». Иногда, если плохо мне становится, я и ее могу прочитать. Но как таковой. Не знаю. Я воспитывалась в такой среде: дядя у меня партийный был, тетя у меня в Белом доме работала. Так что они… Ну, тетя у меня иногда ходила в церковь. Ну я тоже. Специально я в церковь не хожу, но где-то в душе у меня что-то такое есть.

Б.А.В. - А в какие-то приметы на фронте верили, соблюдение которых помогало выжить?

З.О.С.- Да, когда я поехала на фронт, мне мама одела крестик, золотой крестик. И я вот с этим крестиком всю войну была. А крестик на грудь нельзя было одевать. Я куда-то на пояс его прицепляла.

Б.А.В. - И он всю войну с Вами прошел?

З.О.С.- Да, да. А потом, когда у меня дочка замуж выходила, я ей подарила этот крестик. Ну, сейчас у меня нет креста. Ну есть он, куплен, конечно.

Б.А.В. - Скажите, а как Вы относились к немцам на войне?

З.О.С.- Ой, я не знаю, наверное, если бы мне он попал, я бы его, наверно, задушила! Но, с другой стороны, а люди то ведь тоже не виноваты. Это ведь Гитлер все сделал. Ведь, мы пошл защищать свою Родину, а они пошли захватывать. Пошли на другие народы, в другие страны - это не справедливо. Я вот так рассуждала, а сами солдаты, когда кончилась война, когда вот они шли. Они шли, и шли, и шли. Потом, у нас лагерь был недалеко, там, где я находилась. Был немецкий лагерь. Они какие-то земляные работы делали, это еще война была. Еще война, а они на нас уже работали. Они уже как мирные жители стали. Их кормили, все, с ними хорошо обращались наши командиры.

Б.А.В. - А тогда, после войны, что Вы думали про них, когда видели их там, в плену?

З.О.С.- А что в плену, я когда вернулась, у нас победа одержана, все радостные были. А тут правительства стали тоже мирным путем все урегулировать. Ведь это все люди знали, и я, в том числе это понимала. Что, как это могли простить все, ведь столько наших людей погибло. Все это правительство немецкое было настроено. Ведь, наверно, не один год они готовились. Почему Сталина предупреждали, он еще не больно верил в это. Но, это мы все знали, конечно.

К.О.Г. - А как Вы относились к Сталину, как Вы относились к партии в то время?

З.О.С.- К Сталину? Ну, к партии, я сама партийный человек. Я была, я честный партийный человек. Я шла и шла так, как Сталин вел нас. Заслуги Сталина, но он очень верил своим заместителям. Это его ошибка. Если бы не это, он бы может по-другому, и, все бы стал делать. Он доверял, а не надо было доверять своим друзьям. Ну а я, все верили в Сталина, как в большого начальника военного. Все ему верили.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, скажите, на Ваш взгляд, политруки и комиссары на войне приносили больше пользы или вреда?

З.О.С.- Ну почему, какого вреда, какой вред они могли принести? Вот, у нас политрук был, так он такую работу проводил среди нас. Нас-то держали в таких рамках, девчонок! Никакой поблажки нам не давали. Не смотря на то, что мы девочки, нам ведь ничего! Мы, если пошл куда-то летом, туалет где-то в сторонке, так и то докладываешь дневальному, куда ушла. Была дисциплина железная. И вот согласно этой железной дисциплине, в том числе и то, что не разглашали никаких тайн, это нас и привело к победе. А если бы, вот как сейчас, чего делается, что сейчас болтают? Я читаю газеты все подряд. Еще у нас ничего нет, а уже сказали, что вот, я даже сама слышала своими ушами по телевидению, Путин выступал, что, вот подлодка «Курск» погибла. Да она погибла, наверно, от своих рук! Вот я так думаю. Я почему-то, даже, уверена.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, за дисциплину в армии должны, и отвечают командиры. А политработник то здесь причем? Разве он не лишний?

З.О.С.- А как, политработник! Все командиры, они же связаны друг с другом. А политработник, он, разве разлагает людей? Он не может разлагать. Он наоборот, настраивает только на лучшее.

Б.А.В. - Что Вы думаете о наших, попавших в плен?

З.О.С.- О наших, попавших в плен? У меня старший брат был в плену. Как он попал туда, я толком не знаю. Он так попал. Специальность у него была обувщик. Он шил сапоги. Как он попал в плен, он не один, конечно, попал. Кого-то сразу уничтожили. Когда в плен попадают, некоторых сразу расстреливают. Спрашивают: «Кто ты такой. Что ты умеешь делать?» Его сразу прибрали, и работать заставили. Жил он у какой-то немки. А работу где он производил, я не знаю. Точно он мне не сказал ничего. А потом, когда наши стали подходить к Германии, немка его вывела к нашим. Но так его таскали! Так его таскали, а он никакого вреда не сделал. Но, все равно, его так испытывали наши, что, почему он работал там, на немцев. А что ему делать было? Я не знаю. я ответа не могла найти. Что, он попал в плен, его заставили работать, он под охраной сидел и работал. Он что мог сделать? А когда стали подходить наши войска, уже недалеко было, немка его вывела к нашим. Значит, немцы то, тоже были, симпатизировали Советскому Союзу. Не все человечество немецкое относилось к нам с какой-то враждой.

Б.А.В. - Что Вы думаете о наших союзниках в той войне?

З.О.С.- А союзники - это муть. Мы бы без союзников справились. Мне кажется, что мы бы справились без союзников. У нас, часть девчонок была еще направлена на Японскую войну, вот там Дашенька у меня побывала. Целый взвод их направили вот туда. Когда война закончилась, на Японскую. Ну, туда ведь далеко ехать. Они пока ехали, там война закончилась. Ну, оставляли там, все им. Некоторые девчонки там сразу замуж повыходили. А наша вернулась домой. Вот так вот, были такие моменты.

А союзники, они уже почувствовали победу Советского народа, и решили помощь оказать, да. Вот я так думаю. А какую они больно помощь оказывали? Ну, они там обувью снабжали, какие-то продукты нам посылали. Здесь когда война шла. Этим они помогали немножко, питанием.

Б.А.В. - А чем они должны были помочь, по вашему мнению, кроме этого?

З.О.С.- Они должны были раньше помощь то оказать.

Б.А.В. - В виде чего ?

З.О.С.- Военную помощь раньше они должны были оказать. Раньше.

Б.А.В. - Вы имеете в виду, боевые действия?

З.О.С.- Да. А они боялись, отсиживались, они еще выжидали, как дальше будет обстановка. Они же выжидали все. И не сразу помощь то оказали нам, а когда она нам почти не нужна была.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, вот Вы говорили, что Вы были в Прибалтике. Скажите, а какое было отношение мирного населения Прибалтики к Советским солдатам?

З.О.С.- Вот тогда, когда мы были, когда мы приехали в Прибалтику. В год Редекне, мне запомнилось хорошо. А. когда мы ехали туда, в Редекне, мы попали в автомобильную катастрофу. Полк наш уже в Редекне находился, а мы до него добирались. До Редекне оставалось сто километров. И мы поехали, а это было, где-то накануне дождь шел. Мы ехали в открытой машине, аппаратура вровень с кузовом стояла, поставлена - большие ведь ящики то, СТ-35. а морзянки ящики стояли пониже, ног мы держали. Так, ящики в машине были крест накрест какими то веревками перевязаны, и все сидели вот так вот. Здесь я сидела, рядом Люба Кузикова сидела, а там сидел старейший морзист, из гражданки еще старичок. Вот ту еще двое из ребят сидело, я вот сейчас уже не помню кто они. И вот, едем на машине, а хороший шофер у нас был, москвич. Очень опытный человек. Я вот смотрю: а тут такой проулок, а оттуда «Студебеккер», машина, очень быстро мчится. И прямо на нашу машину. А я вот тут сидела, как мне по этому месту дало! Я вылетела туда, за дорогу, не знаю сколько метров. Там лужа. В лужу лицом! А сам канава то вот такая вот была. Наша машина ведь могла перевернуться, если бы вот так вот было. Несколько бы раз перевернулась, мы бы все погибли. А наша машина вот так, на эту сторону легла. А мы все вылетели. Вот эта, Кузикова, вылетела на асфальт, повредила себе то ли позвонок, то ли бок. А вот этот старичок вылетел вперед, через кабину, ему сломало два ребра. А эти парни, видать, удержались. Я когда лежала там, то водой стала захлебываться. Как я летела. Я не помню, как меня ударило, я потеряла сознание, и туда улетела. Птичка! Ну, когда стала я захлебываться водой, я очнулась, но глаза еще не открыла. А дума: «Жива ли я?», себе вопрос такой задаю. Потом открыла глаза, посмотрела: «А чего это я в луже вся!» Вся у меня гимнастерка, все это грязное. И кто меня поднял, или не поднял - я еще ничего не помню. как я подошла к машине, как я села туда, залезла туда - с колеса ведь надо было залезть. Как села снова на аппаратуру - я ничего этого не помню. А потом встали, а проехали какой-то момент. А шофер то туда, потом сюда. А мы все трясемся. Знаете, уже какое состояние было.

Б.А.В. - А сам «Студебеккер», он что, уехал сто ли?

З.О.С.- А он так и пролетел, никто и не видел его. Он нас сбросил в канаву.

Б.А.В. - И не остановился даже?

З.О.С.- Да нет, он, наверно, специально это сделал. Специально. Это же уже Латвия, за границей мы уже были.

Б.А.В. - То есть, Вы хотите сказать, что это латыши сделали?

З.О.С.- Да, латыши. А может, это немецкий был еще. Не в вся ведь территория проверялась, может еще и немецкие машины стояли тут. И вот так я оказалась в кювете. А потом ехали, я все так тряслась, мне плохо было. А потом я спрашиваю: «Сколько километров еще ехать до места, где мы должны остановиться?» А кто-то сказал, что сто километров. Думаю: «Как далеко еще, сто километров!» А потом когда я приехала туда, мы вышли. Я, в какое то здание зашла, большое какое-то здание, какая-то зала. В зале две печки стоят, что я запомнила после этого ушиба. И одну печку, говорят: «Ты эту печку должна затопить». Я открываю печь, смотрю - а там полная печь, стружка крупная набита, полная-полная, набит стружкой. Я поковыряла немножко клюшкой, а она никак. Как будто ее туда уже положили, и ее никак оттуда не вытащить. А я думаю: «А вдруг там что-то положено?» - это я про себя все думаю. Взяли спички, а дырку там небольшую сделала, а клюшкой это все придерживаю. Спичку туда подношу - как огонь оттуда выскочит, и прямо на меня! Я захлопнула дверку клюшкой. И у меня обожгло волосы, брови, ресницы - все сгорело. А потом, я боялась печку открывать. А потом, как стало трахать там: все взрывается, взрывается, взрывается - а я не открываю печку. Так и не открывала. А потом, когда это все уже протопилось, все это прошло, уже печка остывать начала, я тогда открыла. Я дневальной была, меня сразу дневальной поставили. Не надо бы в санчасть обратиться, а я ведь не обратилась. Целый год я ходила, у меня вот это все запекшееся было, красное. А сейчас у меня на почки осложнения, все идет и идет. А потом чего, я ничего не помню опять. Как, чего, почему людей нигде не было. А, потом, куда я, где я была, я не помню. Какое-то время я ничего не помню. Но точно, я могла бы тут сгореть. А второй раз тоже чуть не сгорела. Истопили баню, где-то в каком-то поселке мы были. И мне надо было идти, наша смена идет с четырех часов на смену. Мы с одной девчонкой договорились, что пойдем в баню пораньше сходим. Чтобы нам до смены немножко, чуть-чуть отдохнуть. Мы с ней пошли, разделись только, взяли тазы, начали наливать воду. Слышим, там как затрещит! А тут лесенка, а дальше досками все огорожено, и стояла бочка. А тут подтопок, а от этого подтопка загорели там доски. И уже они полыхают во всю, людей полно. А очень форточка, такая, маленькая, и высоко. Не достанешь до нее. А мы, чего, голые! Схватили шинель, белье на руку - и через огонь! Выскочили голые, да бежали, сколько далеко то! Голые-то! А кругом солдаты! Потом то мы уже почувствовали. И думали, как это было. Смешно, наверно, над нами все хохотали, что мы голые. А что было одеть шинель. Так ведь шинель то могла вспыхнуть. Еще бы наверно, хуже было. Ну, немного на этом боку ожог был. Но хозяйка нам сразу какого-то гусиного сала дала, намазала нам все. Обе немножко обожглись. А как мы бежали! Потом мы хохотали.

Б.А.В. - Ну а потом, когда Вы в Риге и под Ригой стояли, какое отношение было латышей к вам?

З.О.С.- Значит, приехали мы в Редекне, а лето было. И столько смородины было, такие кусты, яблони. Яблони далеко были, где-то возле дома, там. А здесь, у самого дома, огород такой, садик, и гроздья, гроздья смородины красной. Ну, мы немножко вышли, пощипали эти ягодки, попробовали. А никто нам ничего не сказал, не предупредил, из наших руководителей. Ни командир взвода, никто ничего не сказал. А на утро встали - все кусты чем-то были обсыпаны. Я потом стала догадываться. Это, наверно, просто золу настояли, и облили кусты эти золой. А мы то ведь не знаем, что это. Думали, что это какая-то отрава. Они это сделали отравой. А тут ходил старичок и говорит: «Панинки! Панинки! Как вы чувствуете себя?» Он нас все панинками называл, старичок такой. Но по-русски он говорил. Ну, потом, значит, сто у нас еще случилось? Когда придешь с кухонного суточного наряда, а там приходилось жирные котлы мыть, и нас у некоторых чесотка образовывалась от жира на руках. А раз на руки попало то где-то и на тело попадет. Ну и там у нас небольшая комнатка была, на шесть коечек, кажется. И вот, я неделю, наверно, там лечилась. Потом я ушла, выписали меня. Потом мы куда-то собирались переезжать. Но почему-то взорвался этот дом. Небольшой домик это был. Говорят, что замедленного действия бомба, в подвале была. Такой еще был случай. Взорвался этот дом, но нас уже не было там никого.

Б.А.В. - То есть, Вас так можно понять, что латыши враждебно к вам относились?

З.О.С.- Ну, они не проявляли враждебности, когда мы там находились. Но когда идешь, то нас предупреждали, чтобы в одиночку мы никуда не ходили. В одиночку - никуда, потому что могут из-за угла подстрелить. Но мы ходили всегда втроем и с винтовками. Потом, когда война закончилась, уже демобилизоваться некоторые стали, мы решили сходить на рынок. Какую-то аттестацию нам дали, по три тысячи всего. А что в то время три тысячи, это была ерунда ведь! Я тысячу израсходовала, купила себе туфельки всего, а больше ничего не привезла. А так. Много можно было чего купить. Очень красивые вещи продавали, но не по нашим деньгам, конечно. Но наши то деньги они брали, русские деньги они брали, но количество их у нас было мало.

Б.А.В. - Скажите, Вы говорили, что у вас в батальоне и роте были старшие женщины, вы, молодые девчонки?

З.О.С.- Да, у нас старшая по смене была, старшая по…

Б.А.В. - Они были старшие по возрасту?

З.О.С.- Да, и по возрасту, они были старше.

Б.А.В. - Как строились отношения между вами, девушками незамужними, и ими, старшими женщинами?

З.О.С.- Ну как, старший командир был. Была старшая она по связи. А когда заступали на смену, то она распоряжения всякие давала. Нормальные отношения, абсолютно нормальные были. Мы и всех уважали, всех своих старших, дежурных по связи.

Б.А.В. - Вы говорили, что женщины, старше вас по возрасту, они позволяли себе отношения с мужчинами? Это как-то влияло на службу, на отношения вообще?

З.О.С.- Да нет, вроде никто ничего не говорил. Даже не обсуждали их. Ничего. Вот только между собой мы можем поговорить что-то такое. Ну, думали, что женщина, ей положено это. Надо - и иди. И, конечно же, не объясняли, что у нас. Она кровать так сделает, как будто тут лежит. Придет старшина, посмотрит: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть», - все просчитал, и ушел. Ну, конечно она уходила уже позднее, когда мы спали. Не все мы и знали, что она уходила. Один человек где-то, может, услышал, что где-то куда-то ушла, в окошко вылезла.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, а почему девушки опасались вообще контакта с мужчинами? Вот, Вы говорили, что женщины себе это позволяли, а девушки не могли себе этого позволить? Почему?

З.О.С.- Да, во-первых, мы так воспитаны были. Мы так воспитаны, мы же берегли свою честь. Мы думали, что если мы останемся живы, то как мы дальше-то должны будем жить! Мы просто были подготовлены хорошо, как девушки подготовлены к дальнейшей жизни. Не позволяли ничего.

Б.А.В. - То есть, первая причина, это воспитание, которое не позволяло что-то делать?

З.О.С.- Вот это именно, это воспитание родителей.

Б.А.В. - А еще что-то было, что удерживало?

З.О.С.- Ну, и сама ведь думаешь, что это к чему-то приведет. Можно забеременеть, или еще что.

Б.А.В. - Но Вы говорили, что у вас двое из роты уехало по беременности?

З.О.С.- Но их просили матери, что приезжай любая, что хоть с ребенком приезжай. Потому, что они говорили, что они погибнут без нее. Некому помогать, вот они и уехали. Двое из роты, а сколько у нас человек в роте было. Много ведь, наверно, около сотни.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, скажите, Вы говорили, что некоторые женщины ходили к старшим офицерам. А как-то они выделялись на фоне других? Были ли им какие-то поблажки, или что-то другое?

З.О.С.- Да, вот одна у нас девушка очень красивая была. Там такие косы, вот прямо, такая красавица. Ее все время какой-то командующий к себе приглашал. А приглашал, и на целую неделю. Он приказал, и старшина отпускал.

Б.А.В. - То есть, она вообще даже не появлялась?

З.О.С.- Да, она не появлялась в течение недели. Потом она придет очень больная. Лежит больная, и ее никуда.

Б.А.В. - А между собой это обсуждали?

З.О.С.- Ну, что между собой. Мы, конечно, это все видели. Раз командир приглашает, большой командир, так мы что можем сделать.

Б.А.В. - А Вы знали, кто это?

З.О.С.- Да не знаю. Я вот, так не знала. Да и не пыталась даже знать. Ну, знаю, что из большого кто-то начальства, какой-то начальник. Большой.

Б.А.В. - И она сама, естественно, ничего не говорила про это?

З.О.С.- Нет, она не рассказывала.

К.О.Г. - А сама она с желанием туда шла, или без желания?

Б.А.В. - Ну, как Вы помнили это?

З.О.С.- Ну, может быть, и не всегда у нее было желание. Он уже не молодой, видно, был. Он не годился по ее возрасту в мужья. А потом еще одна женщина, но она, не знаю, кто она была по национальности, евреечка, кажется. Ну и тоже, командир был еврей. Она тоже к нему ходила, потом уже жить стали по-настоящему. Он ее туда к себе взял.

К.О.Г. - Скажите, а были ли какие-то поблажки для женщин в критические дни?

З.О.С.- Ничего не было. Мы стояли, я стояла шесть часов на посту, обливалась кровью, так вот и приходилось. И все так. Все четыре года. Да, где-то с сорок третьего года нам стали давать две шоколадки на месяц. Одна женщина у нас всего курила из роты. Она получала махорку. А нам две шоколадки давали на месяц, и потом, сколько то, какой-то кусочек ваты. Давали и все. Ведь не было у нас там ничего, нигде. Негде нм было куда-то уйти, где-то помыться. Я уже прямо с вами разговариваю. Ничего не было. Принесешь котелок чаю, а чай, оставишь чашечку.

К.О.Г. - Скажите, а на здоровье в дальнейшем это как-то сказалось?

З.О.С.- Вы знаете, мы как железные были. Вот, как железные. Я приехала, правда, у меня зубы все повыпадывали. Все флюс, флюс…

К.О.Г. - Я слышал, что из-за этих тяжелых испытаний во время войны, многие женщины остались бездетными?

З.О.С.- Ой, да вряд ли. Я не знаю, я не слыхала такого. Мы же берегли сами себя. С чего у нас бездетность то будет? Вот, если бы мы аборты делали. Делают в другой раз, допустим первый ребенок - и сделают аборт. Но это не у всех бывает, но у некоторых, уже она теряет материнство.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, вот мужчины нервное напряжение на войне обычно водкой снимали. То есть, граммов сто выпьют, и напряжение это, от страха, оно спадает. А вы как его снимали?

З.О.С.- Там давали какой-то витамин такой с кашей. Но он такой противный. Но, все равно, нам надо было кашу съесть, так мы все равно съедали. Это то, что давали для мужчин, так это же самое и для женщин. Чтобы не было охоты. (смеется)

Б.А.В. - Вы говорили, что эти обстрелы, эти бомбежки были ужасны. Так вот разовое напряжение после этого. Вот, например, после той бомбежки колонны в поле, вы вернулись обратно. Вот как Вы потом напряжение снимали?

З.О.С.- А просто, даже не знаю, как-то сама себя успокаивала, да и все. Это прошло - ну и все. Прошло - и дальше будем жить. Остались живы, так чего еще нам надо!

К.О.Г. - А алкоголь?

З.О.С.- Да, если какой-то праздник, то нам по сто граммов наливали. На каждый праздник: Двадцать третье февраля, Восьмое марта, кажется, еще в Октябрьские праздники. Отмечали, все праздники отмечали. Накрывали стол, и вкусные какие-то, повкуснее обеды делали. Вот так вот делали. А что вечером мы не ходили, так может нам положено, или не положено, а может офицеры выпивали.

К.О.Г. - А офицеры пили много?

З.О.С.- А я не знаю, мы их пьяных никого не видели. Они ведь ночью, может, выпьют, так не покажутся нам.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, вот я слышал, что к женщинам-фронтовичкам после войны было очень сложное отношение. С одной стороны их воспринимали, как…

З.О.С.- ППЖ называли. Походно полевой женой.

Б.А.В. - Да, да. Вот как Вы помните, к Вам лично какое отношение было?

З.О.С.- Вот мальчишки у нас уже вернулись, однокашники. Я троих видела. Они как-то с насмешкой, все такое. А я, когда встретилась с ними, постояли мы, поговорили, из класса. Потом, значит: «Ну, как вы, никого не привезли с собой?»- спрашивают, задают такой вопрос. А я говорю: «Мальчики! Мы воспитаны не так!» В то время воспитаны были люди, и все понимали, чего к чему. Тем более, что ответственность мы взяли - идти защищать свою Родину. Это все нас поддерживало, держало нас в рамках. Девчонок держали, я не знаю, вот, где-какие были части, где девчонок мало было. Ну, два, три - просто на поглядку они были. И они, наверно, все жили, мне кажется. Вот у нас одна девчонка была, в хор ходила, сейчас ее уже нет в живых. Привезла тоже ребенка из армии. И она одна его воспитывала. Как ей пришлось! Все сочувствовали, как ей было тяжело. И потом, тоже одна. Так вот, из моих многих-многих подруг, только двое так приехали. С детьми.

Б.А.В. - А вот тогда эти одноклассники Ваши, они Вам поверили?

З.О.С.- Ну, потом мы еще встречались, потом Анфиногенов Володька играл в джазе, в каком-то кинотеатре. Мы ходили, встречались. Все было нормально, никто никого не упрекал ни о чем. Все мы замуж повыходили.

Б.А.В. - То есть, отношение к Вам, в целом после возращения было нормальным?

З.О.С.- Да. Ну. вот , в начале то, конечно, когда война кончилась, приехали некоторые девчонки уже не девчонками, а уже там пожили. Ну, одна вот у меня в хор ходит женщина, ей сейчас уже девяносто один год в октябре будет. Она не выходила никогда замуж. Но рожала ребенка для того, чтобы там, в документах, не учитывали много налога. Не знаю, каждый по-своему себя вел. Но она говорит: «Ой, я как жила, я войны то вроде и не видела!» Так она была в штабе фронта, а штаб фронта в ста километрах от передовой находился. Где и чего видеть! Она ни обстрела, ни бомбежки, ничего не слышала. На постах она не стояла. Сидела она, оформляла партийные билеты. Писарем была. Но она сама себя считала, что она политрук. Но она с политруком жила. Мы потом смеяли: «Подполитрук!» Потом, вроде он ее куда-то приглашал, да она не поехала. Вряд ли кто-то кого-то приглашал, у каждого семья была. Если он уже не молодой человек, командир, так у каждого семья была. Все разъехались по своим семьям. Так что…

К.О.Г. - А вот скажите, а отношения к национальностям, какие были в то время?

Б.А.В. - Вот у Вас подруга была, Мирза, она, наверно, татарка была?

З.О.С.- А Мирза, она была еврейка. Я та с ней дружила, вы представляете себе! Я очень с ней дружила. Я со всеми, почему-то, дружила. Я в школе училась, так со мной за одной партой сидела татарочка. И мы с ней очень дружили.

Б.А.В. - А на войне, что о межнациональных отношениях можете сказать?

З.О.С.- Там, на войне, не считались мы. У нас все были одинаковые. Все.

Б.А.В. - И даже землячеств не было? Вот, вы же говорили, что Вы как-то кировских выделяли.

З.О.С.- Нет. Горьковчан мы выделяли, они матерились здорово. (смеется). Вы знаете, мы их так обучали: запрем их в туалет, и пока они там не вымоют, не выпускали.

Б.А.В. - Это уже после войны?

З.О.С.- Нет. Во время войны, вот как раз на Брянском фронте это было. Вот, когда в резерве мы находились. Несколько девчонок, а они где-то на заводе работали, ну к каждому слову матюг! А мы не привыкли к этому, а дядя наш никогда не выражался. Никогда, я вот с двенадцати лет с ними жила, так никогда у нас такого не было. Они дружили, так убегут туда. А мы их так припрем, что они там час-два посидят, пока не вымоют. А пока не приберутся, мы их не выпускали.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, скажите, а что-то особенное в дружбе между людьми там на фронте было? По сравнению с мирной жизнью.

З.О.С.- Дружба? Да, одна у нас, ну она тоже не девушка была. Вот это политрук, Дмитриев, у нас был. Вот он очень обходительный с женщинами был. Такой уважительный, вот подойдет - ну как отец! Подойдет: «Сержант Панкратова. Пожалуйста, подойдите ко мне. Подшейте мне подворотничек». Ну, я приду, он со мной по-хорошему, ничего не позволял никогда. Он многих, наверно, так вот вызывал. Если я ничего сама, никаких действий не произвожу, ничего подобного не говорю, так он спокойно отпускает меня, и все. И ничего не говорит на эту тему. А та вот ходила. И так она его видно полюбила, так видно сама она объяснилась в любви ему. И так они уехали вместе. А он москвич. С женой он там развелся, и Ирочку себе взял. А она очень такая была, замечательная женщина. Очень развитая, такая подвижная, такая хорошая. Ну а это еще, ну, ему, наверно, сорок лет было.

К.О.Г. - А ей сколько было?

З.О.С.- А ей, наверно, двадцать два - двадцать три. Один случай у нас только такой был. А так. Я не знаю. А потом, когда уже война кончилась, сразу жениться начали.

Б.А.В. - Нет, я имею в виду дружбу между товарищами. Она обладала чем-то особенным, по сравнению с мирной жизнью? Некоторые говорят, что-то, что они пережили на войне в отношениях между людьми, они в мирной жизни никогда не встречали. Вот у Вас было такое?

З.О.С.- Не знаю. Я такого ничего не испытывала.

Б.А.В. - А Вам никогда не хотелось вернуться вот в ту военную жизнь? Не тосковали по этим людям, по тем отношениям?

З.О.С.- Нет, что Вы! Война закончилась, это уже все, это наше счастье. Нашей жизни продолжение. Ничего больше не хотела я вспоминать. Но очень долго я не могла забыть. Все время, то меня самолеты преследуют то меня где-то куда-то кто-то хочет пристрелить, за мной кто-то ходит, вот так вот бывало.

К.О.Г. - Это сны снились?

З.О.С.- Это много-много лет было так. Действительно. А на самом деле, я открою глаза, чего? Я же дома! От самолета я, ой, как часто я пряталась от этих самолетов! Они все время меня преследовали, вроде они за мной гонялись. Это во сне, конечно. Эта война осталась на всю жизнь. На всю жизнь. У мня такие стихи есть:

Война - это школа страдания,

Это молодость сына в крови.

Не являйся к ней с маленькой данью

Только с жизнью - и ту разорви!

И тогда ты в тоске об ушедшем,

Чашку горькую выпьешь до дна.

Когда, кажется жить уже нечем,

Ты поймешь, что такое война.

И тогда ты по топкому следу

Не глазами, а трепетом век

Ты сквозь слезы увидишь Победу -

Зоркий, чистый, живой человек!

Б.А.В. - Хорошие стихи.

З.О.С.- Да. У меня масса стихов, я знаю. Очень я люблю, я только этим и занимаюсь: песни и стихи. И это моя жизнь. Да, вот ради этого я и живу. Я двадцать три года хожу хор «Фронтовые подруги». Читаю стихи. Пою. А еще, я завела себе ансамбль при пятнадцатом домоуправлении, он называется «Ах, пожилые, пожилые!»

Вот и мы пожилые - третий возраст настал,

Наш, быть может, последний в этом мире причал.

Так, зачем, пожилые, в этот день нам грустить?

Коль законы земные не вольны изменить.

Припев: Ах, пожилые, пожилые.

Улыбнитесь, шире круг!

Вспомним годы молодые, позабудем про недуг!

Вспомним села небольшие, и большие города,

и как Матушка Россия в сердце верная жила.

Первый возраст чудесный опален был войной.

Каждый шел в неизвестность, под смертельной чертой.

Мы любили, мечтали - не под ясной луной.

Наши песни звучали под раскат огневой.

Припев: Ах, пожилые, пожилые.

Улыбнитесь, шире круг!

Вспомним годы молодые, позабудем про недуг!

Вспомним годы молодые, позабудем про недуг!

Вот, война отгремела, мы вернулись домой.

Каждый взялся за дело - фронт настал трудовой.

Из руин поднималась, хорошела страна,

И в сердцах занималась радость каждого дня.

Припев: Ах, пожилые, пожилые.

Улыбнитесь, шире круг!

Вспомним годы молодые, позабудем про недуг!

Вспомним годы молодые, позабудем про недуг!

Шли года, юбилеи, пролетали стремглав.

Наши дети взрослели, эстафету приняв.

А друзья - наша крепость, утешают порой:

- Возраст, это нелепость, если молод душой!

Припев: Ах, ветераны, Ах, пожилые, пожилые.

Улыбнитесь, шире круг!

Вспомним села небольшие, и большие города,

и как Матушка Россия в сердце верная жила.

З.О.С.- Это наш марш. Марш пожилых людей. А еще у меня песня «Бабье лето» есть. У меня завтра два концерта. А я сегодня встала, а у меня давление сто восемьдесят! Я страдаю гипертонией уже двадцать пять лет. А еще инфаркт недавно перенесла.

Б.А.В. - Ольга Сергеевна, последний вопрос остался. Как вы относитесь к этой войне сейчас?

З.О.С.- Да чтобы ее никогда больше не было! Что Вы! Сейчас о войне нельзя и думать! Я не знаю, вот. Подарили мне фотографию Путина - больно хорошо! А если бы он, действительно, такой вот был бы человек, то можно было бы его оставить дальше.

Б.А.В. - А Вы не верите, что он способен нас овойны уберечь?

З.О.С.- Он, может, и способен. Но ему не дают. Не дают ему развернуться, не дают!

Б.А.В. - А кто ему не дает?

З.О.С.- Это мы знаем. Да эта же Америка! Да и наши, есть много людей, которые ему препятствуют, на пятки наступают. Ну. я не могу сказать сейчас точно. Кто это именно, но это мы уже чувствуем и знаем. Когда он говорит, то говорит, что много чего мог бы сделать. Но он сам, пока, оговаривается немножко, что пока еще не может он это сделать. Продвинуть, да.

К.О.Г. - Ольга Сергеевна, если бы Вы могли что-то в той жизни изменить, изменили бы что-то?

З.О.С.- Да, мне, конечно, жалко Советской власти. Как мне было тогда хорошо! Ну, плохо нам и не было. Одежда, вроде. Ну, мы всячески пытались из лоскутков себе что-то пошить, одежду. И так нам было хорошо. И детей я двоих воспитала. У меня сейчас четверо внуков и двое правнуков. Я все для них, все! Мне ничего не жалко! У меня дочка, вот, на моем иждивении живет уже несколько лет. Фабрика «8-ое Марта» скрывается, не работает. Куда-то такой дом они продали! Она там получила инвалидность. Упала, и сломала два позвонка. Так я сейчас все, все для нее! У меня еще сын есть, но он более благополучно живет. А дочь сейчас вывели на пенсию, три с половиной тысячи. А за квартиру - тысячу шестьсот платит. Что у нее остается? Но сейчас она, вроде, ничего.

К.О.Г. - Спасибо Вам, Ольга Сергеевна.

Б.А.В. - Спасибо большое.