Балдин Александр Федорович

- Александр Фёдорович, скажите, пожалуйста, где и когда Вы родились?

- Я родился в Яранском районе, в деревне Гудино Кировской области 13 августа 1923 года.

- А если вспоминать начало войны? Как Вы помните, для Вас началась война?

- Ну, как началась война... Меня взяли в 1942 году, и тогда на Дальний Восток нас несколько человек отправили.

- То есть Вас призвали?

- Да, призвали... В армию 30 марта... это что будет... если в 1942-м - уже прошло шестьдесят лет с тех пор как призвали. Ну, там станция Шимановская была, ну, туда первоначально привезли, а потом - Уссурийск, бывший город Ворошилов. Там Северный городок, там стояла 218-я танковая бригада.

- И Вы попали в учебное подразделение?

- Да, да, в эту танковую бригаду. Ну, видите, условия там очень не то что, просились мы, а нас не пускали. Говорят: здесь самураи, японцы, рядом тут с Уссурийском.

- И на какую специальность Вы учились?

- А у нас были тогда "бытышки". Танки.

- БТ-5?

- Да, да, да, "семёрки", "пятёрки", эти, маленькие-то такие - фанерными их называли. Я был заряжающим, потом башенным стрелком был, командиром орудия.

- Сначала Вы были заряжающим, а потом командиром орудия?

- Да.

- На БТ?

- Нет, я так там и был заряжающим.

- А как обучение на заряжающего проходило?

- Классы были. Классы, собирали нас там, механиков, водителей, радистов. Там часа два-три танковые пулемёты, так пулемёты .

- И сколько по времени обучение прошло?

- Ну, сколько... Месяцев четыре-пять, наверное, прошло. А потом... Было тяжковато. Ну, как тяжковато? - все на фронт, а они не пускают... Ну, и сперва предупредили, я написал рапорт, а командиры: "Отказать". Ну, прошло, наверное, с месяц, я - второй. Снова: "Отказать". Третий написал - меня на трое суток на гауптвахту посадили. Ну и нас таких, кто там вина, курил, с "камчатки", всех собрали, всю контру ... Там же еще лагеря были. И нас таких солдат - в вагон - один пульмановский был - и повезли в Арзамас.

- Это Горьковская область?

- Да, да, совершенно верно. Там сто километров от Горького (Нижнего Новгорода), привезли туда, и где-то тут, в каком-то месте, такой был сарай... ага, солома... Проснулись, входит старший лейтенант, толкает: "Ага, как они"? Ага, такой-то был. "Так, подымайся". Нас человек около двадцати собрал - и во Владимир, там танковая школа была, готовили механиков, водителей, радистов, командиров орудий. Закончил её...

- Это уже, какой год был?

- Это был уже конец сорок третьего - начало уже сорок четвёртого года, так, примерно. И, получили, закончили, нас опять снова собрали всех - и в Нижний Тагил. Там вагоностроительный завод был, он выпускал "тридцатьчетвёрки", нас - туда, получили "тридцатьчетверку", и...

- А если вспоминать это обучение на наводчика, на командира орудия, оно из себя что представляло?

- Ну... Ещё были 76-мм, не восемьдесят шестые, а семьдесят шестые... Ну, слева командир, справа командир орудия, его взводный в машине.

- У командира взвода в машине?

- Да, да ... мы... нас...Восемь чемоданов, поскольку...по восемь чемоданов. Унитарный снаряд был. Не то что, как сейчас, раздельно он идёт. Открываем, снаряд раз, в перископ смотрим, наводим. И командир проверял приборы. Стоят на нолю. Огонь! На педаль нажимаешь, снаряд летит, а гильзу внизу ловишь, внизу то есть.. А когда набирается полный, отстёгиваешь... Люк-то там никогда не закрывается...

- Верхний люк?

- Да, верхний, у механика никогда не закрывается. Мало ли, понимаешь, что, командир придержит люк, а ты за борт их выбросишь...

- А Вы как наводчик гильзы должны были выкидывать, что ли?

- А что, это в твои обязанности входит.

- А не в обязанности заряжающего?

- А тут и заряжающий, и ...Командир-то он за весь экипаж, три машины в взводе, головная и две такие, линейные машины.

- Стреляли Вы боевыми?

- Да, да.

- Сколько примерно таких?

- Ой, да много, сейчас и не помню. Я шёл из-под Харькова, Пятихатка ...

- Нет, если про обучение говорить.

- А, про обучение. Ну, на полигон, танкодром в Нижнем Тагиле, там, наверное, километров тридцать, если не больше, по кольцу... она шестьдесят километров развивала скорость.

- Тренировали ли Вас в учебке на заменяемость в экипаже?

- Да, за рычаги садился и радиосвязь, а как же, экипаж взаимозаменяемый. Четыре человека в экипаже: командир, механик, стрелок и радист - четыре человека.

- Приходилось ли вам реки, водные преграды преодолевать?

- На Днестре, Прут.

- Как вы можете описать это форсирование?

- Понтоны, быстро. В мирной обстановке все спокойно, а тут кричит: "Давай вперёд быстрее, быстрее". На полную катушку, не дай Бог, идёшь как будто столешница под тобой. Чуть немного - и будешь в воде. А тут же быстрее надо, переправу надо освобождать.

- А как определяли, пройдёт ли танк по мосту, если не знали, какая у танка грузоподъёмность?

- Ну как ... Разведчиков посылали. Ходили разведчики, смотрели, может, где-то обломлено или ещё что-то. По Днестру-то проходили, а он бомбил, некоторые сваи были повреждены, не совсем перебиты, но все равно. Ну, на свой страх и риск.

- То есть доверяли разведчикам, а сами этот вопрос не решали, то есть командир танка или ...?

- Некогда, времени нет. Надо быстро вперёд. Каждая минута - так вперёд.

- А как проходило формирование экипажей в Нижнем Тагиле?

- Ну, как...? Мы по экипажам, даже с Владимира уже, когда с учебки нас направили.

- Уже был готовый экипаж?

- Да, готовый экипаж, когда пришли, по экипажам. С конвейера-то идут "тридцатьчетвёрки"-то, и говорят номер. У нас шло с пятисотки, пятая танковая рота.

- Как Вы опишете, кто главный в экипаже и самый ценный член экипажа?

- Самый ценный - командир машины. Да, командир.

- А после него?

- Механик-водитель идёт.

- Значит, вы начали на "тридцатьчетвёрке" воевать заряжающим?

- Да, да.

- А какие ваши действия были на марше?

- Ну, на марше, как обычно, чтобы была полностью укомплектована боеукладка. Старался ещё, когда получаешь, урвать побольше.

- Побольше? А куда излишек складывали?

- Как складывали.... А распорки ставили, деревяшки в "бардак" и прямо на ящики на эти, как на гору, складываешь.

- То есть прямо навалом? Без ящиков?

- Да, без ящиков, чемоданы-то забитые уже, и кассеты стояли сзади для пулемёта спаренного.

- А где Вы любили или находились во время марша? В каком месте танка?

- Башня. Ну, слева командир, справа я - внизу.

- На своём месте все время?

- Да, да. Внизу слева механик, а справа - радист.

- А наружу никогда не вылезали?

- Ну, бывало, когда привал. Когда остановилось.

- Каким-то уловкам вас учили, как выживать в танковом бою?

- Конечно, само собой, говорили там. Если люки заклинит, то был десантный люк. Он сорок четыре сантиметра под днищем, от днища до земли. Ну, если сейчас, то мне не пролезть, тогда-то я сорок семь килограмм весил.

- Как Вы оцениваете подготовку своего экипажа, этого первого?

- Все старались, все рвались.

- А кого-то помните из этого первого экипажа, как звали?

- Андрюшка, помню, с Урала был, радист, фамилии сейчас уже не помню. Иван. А командир машины был Кузнецов. Сейчас уже выветрилось из головы.

- Когда и куда вы на фронт попали из Нижнего Тагила?

- Нас сразу на Харьковское направление.

- То есть это сразу 5-я гвардейская танковая армия, да?

- Эта сама армия. А я был в 18-м отдельном танковом корпусе, он входил в эту 5-ю гвардейскую танковую армию, а бригада - 170-я.

- Это был уже 1944 год?

- Да, 1944 год был...

- Весна да?

- Февраль, на Корсунь-Шевченковскую группировку шли.

- Как Вы можете первый бой свой описать?

- Идёт дорога Умань-Звенигородка, и нашему взводу была поставлена задача, значит, так: "Не дать проходу ни пехоте, ни любым видам вооружения, замаскироваться". Когда пришли, что-то сделали, осинку, берёзу поломали, замаскировались и глядим на бугор: "пантера", самоходка. А я командиру говорю: "Она по нашим сейчас начнёт, давай, ... Ага, давай". А эти болванки воткнёшь, он только рикошетом идёт.

- Не пробивает?

- Нет, нет ... А были там несколько снарядов, ну штук пять или шесть, сейчас не помню, подкалиберные. Я думаю: "Ага, как бы сейчас ..". Смотрю, а они же тогда на бензине работали. Я беру, раз, тут сразу воспламенилось.

- С первого выстрела?

- Да, сразу ... Этими как стреляли - им как от стенки горох, а эти термитные - сразу прожигали.

- Значит, никого не пропустили по дороге?

- Нет, нет, не дали, в обход видели, далеко. Видят, что здесь засада, - они пошли другой стороной.

- Когда Вы прибыли в бригаду, у вас экипаж переменили или оставили так, как был?

- Так, как был.

- И машину оставили эту же?

- Ну, как получил в Нижнем Тагиле, так и на ней...

- И сколько на ней провоевали?

- Сколько провоевали ... Где-то, наверное, месяцев шесть, да, примерно месяцев пять-шесть. Прошли в Харьковском направлении, Кировоград правее остался. Пошли: Пятихатка, Знаменка, Красное, Каменец-Подольск, Молдова, значит, так ... Через Днестр переправились, на Ботошаны

- Когда Вы стали командиром орудия? Не заряжающим, а командиром орудия?

- А тут и заряжающий, и командир орудия, тут вместе, экипаж четыре человека.

- Какие наиболее уязвимые места, кроме бортов, были у Т-34?

- У "тридцатьчетвёрки" сама лобовая - сорок, даже пятьдесят, спичечного коробка броня даже не была. А бортовая часть - не помню, где-то около тридцати, двадцать с чем-то, двадцать восемь. Ну как? - если ударит в бочину, так готово дело. Сразу с одного конца на другой прошивало, если под "тигра" ещё попадёшь.

- Какие ещё недостатки у "тридцатьчетвёрки" Вы могли бы назвать?

- Прекрасная машина. Когда заменили пушку, сделали 86-мм, тогда мы уже почувствовали, что да. Мы шли напрямую, нигде не сворачивая, они нас как огня тогда боялись, эти "тигры". В лоб ему ничего не мешало, этот термитный снаряд колол его и ...

- И когда вы эти танки получили?

- Мне не пришлось.

- А на таких Вы не воевали?

- Нет, только стали подходить.

- Кто был наиболее частым противником для вас? Артиллерия, пехота, танки, авиация?

- Авиация, она, ясное дело. Она тоже хлестала, авиация-то. Ну, самое страшное, в основном боялись, ну этих, "тигров".

- То есть они были самые опасные?

- Ну, он прошивал насквозь машину. У нас же слабоватая броня, а у него - двести десять миллиметров.

- Стреляли ли вы с ходу?

- Стреляли. На войне видишь, не видишь, все одно - стреляй! Цель видишь, не видишь - заряжай, все равно стреляй, пока боеприпасы есть. За сторону противника снаряд все равно куда-нибудь попадёт.

- То есть и цель здесь не важна была? Танки или пушки, или пехота - без разницы?

- Вперёд и вперёд. Едешь - по переговорному одно скрежетание. Они чего только туда не натаскивали. Бросают пушки эти их... Скрежет, к чёрту...

- Существовало ли наказание за перерасход боекомплекта? Вы говорили, что старались брать больше положенного.

- Не положено было это, но на свой страх и риск, для запаса, каждый два-три снаряда, чтобы это... для резерва прихватывал.

- А каков был порядок пополнения боекомплекта? Его на взвод, на роту, на батальон выдавали?

- Как только пришёл из боя, сколько израсходовали, тогда не жалели. Уже 1944 год, тогда не жалели боеприпасов. Бери, сколько ты сможешь.

- Ну а получали на взвод, на роту, на батальон?

- Нет, на машину.

- По отдельности?

- Да, да. Командир: давай, загружай ящики.

- Какие наиболее частые задачи ставились вам как танковым частям? Вы поддерживали пехоту, подавляли артиллерию?

- В основном - пехоту. Мы вперёд, они сзади. Сорок четвёртый год, а мы по Украине. Грязь! Что ты, март месяц. Ой, мать моя, они бедные по колено в грязи идут, а земля-то чернозёмная. "Браток", - кричит, - "подбрось!"

- А с десантом пехотным как отношения строились? Сажали ли вам десант на танк?

- Были, были. Это, видишь, вещь такая, они не особо желанием-то горели ... Из всех видов оружия хлещет, из винтовки и пулемета. Ему пехоту отсечь надо. Он вторую передачу включит, а они за ним идут, метрах в трёх...

- Чтобы успевали за ним?

- Да, да, чтобы не отрывались...

- Стреляли ли Вы с закрытых позиций из танка?

- А в засаде-то были, стреляли.

- Расскажите об этом бое. Вы были в засаде?

- Да, в засаде, эту дорогу-то...

- А, это, что с Умани на Звенигородку?

- Да, да, да.

- А вы не могли бы нарисовать, как это выглядело на месте?

- Ну, три машины, клинообразно, так ...

- А дорога была где?

- А дорога, так, ну примерно так...

- А "пантера" эта где стояла?

- А "пантера", ну, в этом месте...

- По дороге шла?

- Нет, на бугор, холмистая местность.

- То есть она по другую сторону дороги была?

- Да. Триста, четыреста метров была.

- Вы были в командирском танке?

- Да, да.

- А она не с дороги вышла на это место?

- Из-под бугра. Нам первоначально сказали: "Огонь не открывайте, чтобы себя не выдавать". Пехоту-то чтобы не пропустить через дорогу. А мы взяли и ...

- То есть она первая выстрелила, "пантера", по вам, да?

- Да, она, наверное, раза три, она стреляла, а цель-то не могла обнаружить. Если бы обнаружила...

- То есть потому, что вы так замаскировались?

- Да, да, ведь мы машину так забросали, башню.

- Приходилось ли Вам воевать на танке в городах? В чём особенность этих боёв, на Ваш взгляд?

- Ну, мы с Харькова когда пришли, мы сразу, на Пятихатки эта дорога идёт, пересекали под мост, город-то сам левее остался. По окраине города. Ну, ясное дело, конечно, на ровном месте, поле или в городе. Мы шли, скирды с клевером, загонял туда танк.

- Танк ставили в эту скирду?

- Да, немцы. И глядишь, одна наша горит, другая, ёлки зелёные. Откуда - ничего не видно, потом-то расчухали ...

- Это под Пятихатками так было?

- Ну это да, когда на Корсунь-Шевченковскую группировку шли

- А потом больше ни в каких других городах, а в Румынии, Болгарии?

- В Румынии в Боташане мы пришли, он небольшой город. Просто форсировали, он бежал.

- Что делали, когда во время боя вам гусеницу перебивали?

- Было, палец этот, траки .

- То есть под огнём прямо меняли гусеницу?

- Мне не приходилось, ну, близко к этому. В одно село пришёл, палец лопнул, вся гусеница рассыпалась, пришлось менять.

- Насколько часто рвали гусеницу, на вашем Т-34 и в батальоне, в бригаде?

- Ну, приходилось у некоторых, у меня один раз всего-навсего, ну, мы где-то, часа не было, быстро, раз-раз, расшплинтовали, экипажем палец другой поставили, зашплинтовали, поехали.

- А если Вы попадали во встречный танковый бой, вы от боя уклонялись или принимали его?

- Ну, как от него уклонишься?

- Ну, потому что я знаю, что по наставлениям, по приказам, надо было уклоняться от встречного танкового боя.

- Ну, само собой, Т-34 на "тигра" просто так не пойдёт, она любым способом будет стремиться, чтобы ему там в гусеницы или где-то тут ударить, чтобы разбить каток или гусеницу саму. Шестьдесят тонн, такая махина, ты что?!

- А какие тактические приёмы вы применяли, когда шли в атаку? Зигзагами ходили?

- Да, да, только так.

- Сразу же? Как только в первых боях пошли?

- Да, сразу, все время лавировали. Он-то все время держит тебя на мушке.

- А с артиллерией нашей какой был порядок взаимодействия? Она поддерживала вас?

- Обязательно. Авиация пройдёт, на больших-то участках, проштурмует, пробомбит. Артиллерия тяжёлая по их окопам как ударит, по передней линии, а потом уж мы.

- Это всегда такой порядок был?

- Да.

- То есть кроме корпусной артиллерии какая-то другая для вас работала, да?

- Артиллерия, это на больших участках, а на мелких...ну небольших, ну так, понимаешь ли, так было. Так он на Корсунь-Шевченковской группировке, он до двенадцати контратак предпринимал.

- В день, да?

- Да. Только отобьют наши, смотришь - опять лавина идёт. Только отобьют, видишь - опять снова лавина идёт. Этих балансиров, эти пружины-подвески, на которых катки держатся, их как в колбасном цехе колбасу (хлопает руками, переворачивая - А. Б.), только с грязью перемешано. Некуда было, а они шли, одичавшие.

- Как вы считаете, для Т-34 какое качество было самое лучшее? Мощная пушка, броня или надёжность танка?

- Маневренность. Да, за счёт этого и выигрывали.

- А как вы считаете, маневренность лучше была, чем у немецких?

- Нет... Ну нет, наша машина шла, брат ты мой, знаешь, как качель ... Смотришь, так улетает, а у них тяжеловатые.

- А у вас в корпусе или в бригаде другие какие-нибудь танки были, не Т-34?

- Ну, были. Я сейчас не помню, но, по-моему, КВ...Ворошилов. Их было штуки три в бригаде, что ли.

- А иностранных не было танков?

- Нет.

- А были ли случаи, что на марше танки тягачами тащили?

- Да, да.

- А что это были за тягачи на марше? Не подбитые, а на марше.

- Свой своего. Там ведь трос, ну, примерно метра четыре длиной. Он же в кисть толщины. Крюка сзади задевали. Глядишь, один не берёт, значит, второго прицепляют, двойной силой вытаскивают.

- То есть это делали в случае...

- Крайней необходимости.

- То есть не для того, чтобы ресурс двигателя сберечь?

- Нет, нет, нет.

- А специальных тягачей для этого не было?

- Нет, нет.

- Как вы оцениваете приборы наблюдения на Т-34?

- Ну, так. По сравнению, от немецких-то далековато были. У него, чёрт его знает, по стволу перекрестье идёт. Он как навёл, если первый снаряд не долетел или перелетел, то второй - уже твой.

- А у нас?

- А у нас - нет. У нас смотришь, у нас же маневренность, а у них стопор что ли, чёрт его знает. Сейчас не могу сказать. А у нас глядишь, прибор то влево, то вправо. Чуть только порезче на педаль нажал, на спуск - уже снаряд в другую сторону пошёл.

- Удобство вождения Т-34 как вы оцениваете?

- Ну, она же фрикционная. Диски фрикционные стояли, значит, рычаги. Чтобы сделать поворот на сто восемьдесят градусов, нужно килограмм тридцать усилие применить. Его надо было, если проедет километров семьдесят-восемьдесят, ещё дороги-то такие, то он уже в люк не в состоянии. Его за шкирку берут, за комбинезон и вытаскивают. Руки отекают.

- И стрелок помогал на марше?

- Да. Все, все, единый экипаж.

- Говорят, что даже стрелок-радист помогал переключать передачи.

- Ну, один фрикцион к радисту справа, у него же два рычага. Он за одним ему помогал. Это было.

- Какие наиболее частые причины поломок Т-34 были? Что чаще всего ломалось?

- Чёрт его знает, у кого как. Это же техника, трансмиссии обычно, V-образный стоял: плунжеры, форсунки стояли

- Некоторые отчёты говорят, что подшипники подплавлялись на двигателе, так было часто. Фильтры, фильтр этот, "циклон".

- Ну, если не своевременно... Всегда говорили: "Чтобы машина всегда была полностью заправлена"! Чтобы было масло в баках, вода чтобы была, горючка-солярка полностью была. Два бачка ещё запасные были, от них толку только мало было. Топливные бачки по сто килограмм, они в такие металлические ленты захлёстывались так, и на защёлку. Как только по ним крупнокалиберный вдарит - так все. Оно же выливается на машину, только хуже. Ударит - загорится. Солярка, она же не как бензин, плохо, медленно, но, тем не менее, горит.

- Какой у Т-34 был запас хода по маслу, чтобы не менять его можно было?

- Ну, было четыре бачка, значит, восемьдесят литров, заливались, ну, сколько ... Шли больше сотни километров, а там проверяли. Привал, допустим есть, каждый своё дело проверяет.

- А какое Ваше было дело?

-...Лишние гильзы выбросить. Там же ничего, когда идёшь в бой, выдавали куртки или ещё что-то, за борт привязывали. А когда вернулся - там уже ничего нет.

- Слетело?

- Слетело.

- А почему наружу все вещи?

- Чтобы не мешало ничего. Сначала командир проверит, потом сам посмотришь, чтобы ничего не торчало, чтобы, когда вылазить, не зацепиться. И такие случаи были.

- А какие-то хитрости, уловки применялись, чтобы быстрее танк покинуть, спастись?

- Тут уж по обстоятельствам.

- Некоторые просто рассказывают, что люк верхний на защёлку не закрывали.

- Нет, люк ни в коем случае.

- Они его ремнём привязывали, чтобы он не болтался, а если его заклинит, можно было легче вытолкнуть.

- Кто как. Мы так: была вроде фуфайки, её пополам разорвали, командирским под люк за защелку кассеты привяжешь, чтобы не хлопал, не стучал. Там немножко, где-то в ладонь отверстие есть, чтобы воздуха маленько поступало.

- Как Вы можете своё обмундирование описать на фронте?

- Жуков под Корсунь-Шевченковским к нам приезжал. Вышел из машины, спрашивал: "Давно ли горячее кушали?" - "О-о-о, товарищ командующий!" - "Давно ли в бане были?" - "О-о-ой!" - "А говорят механизаторы, что нет этих самураев-то?" - "О-о-ой!"

- Вшей?

- Да, совершенно верно. Ты что, бегают такие маленькие... ! Только ушёл, кричат: "Давай становись, стройся!" Где-то бочки нашли, обрезали их, где-то сарай нашли, баню (сделали - А. Б.). Хоть латаное обмундирование, но чистое. Как на свет тогда родились, горячее поели. НЗ давали, как ваш приёмник...

- Цвет сине-серый?

- Да, да.

- Сухари, да?

- Ну, как. Буханка есть. На три дня один и ещё половинка, и американской тушёнки. Или сама тушёнка, или ветчина. Ложки были, некоторые ребята держали, ложка, ножиком раз, а у меня была тогда немецкая финка. Разрежешь, чтобы всем одинаково, разложишь. Галеты давали...

- Это вроде печенья?

- Да, да, да.

- Но вы же только этим не обходились, наверное, трофеями ещё пользовались?

- У местного населения ещё, но у него тоже, что у местного населения? "У меня ж ничего нема. Есть барабуля, картошка". Сейчас лежанку растопит, если остановишься, чугунок поставит, воду отлила, поставит. "Хлопцы, це ж дюже не годно!" Ещё не сварилось, а ничего, прямо так с кожурой хрустим.

- Значит, плохо на фронте вы питались?

- Ну, были моменты. Нельзя сказать, что все время плохо. А были такие моменты, что да - плоховато.

- Как Вы вспоминаете, когда "тридцатьчетвёрки" наступали на немецкую оборону, немцы убегали от "тридцатьчетвёрок", пехотинцы немецкие?

- О, конечно! Да любой побежит, вы что. Ведь как-никак она пятьсот лошадиных сил, нажмет - все дрожит, как самолёт реактивный, ёлки зелёные.

- То есть они всегда убегали от нас?

- Танки-то нет, а пехота, о-о-о-о, ты что, только пятки сверкали.

- Как вы оцениваете ваши потери от немецкой авиации?

- У каждого подразделения, кому как попадало. Мы под Каменец-Подольском, "мессера" нас утюжили, три захода делали, было дело. Вывёртывайся, как смотришь, если прямое попадание, то ... Они если ещё фугасом, то башни отлетали к чёртовой матери.

- Сколько в тех налётах наших танков самолёты подбили, уничтожили?

- Да бог его знает, сейчас столько времени прошло.

- Не вспомнить уже?

- Нет, нет. Ну, были потери конечно. Допустим, там рота пошла, десять штук, три взвода по три машины и ротная машина. Вернулось пять, четыре, а в некоторый раз побольше или поменьше. Война есть война, не мать родна.

- Какие-то примечательные случаи из этой войны можете припомнить? Может быть, разведка в тыл врага? Самолёт сбили?

- Нет, не было. У кого-то, может, и было, у каждого свой путь. Обстоятельства такие, особенно на водных переправах. Он же тоже не спал.

- Встречались ли вам фаустпатронщики?

- Ну, их сколько хочешь было.

- А какие были правила войны, чтобы не подбили они танк?

- Все рецепты тут не возьмёшь. Ну, механик, он люк свой, да и то не разрешали, там винт есть на стопор поставить, чтобы он не хлопал перед глазами-то.

- То есть главное средство было, чтобы у механика был хороший обзор?

- Да, да, да.

- А для этого люк не закрывать?

- Ему и так не положено, но чтобы он свободно ходил. Нельзя было его стопорить.

- Какие у Вас есть награды и за что они получены?

- Орденом Славы награждён за Корсунь-Шевченковскую группировку.

- Это третьей степени?

- Да, третьей степени.

- То есть за всю эту серию боёв?

- Да, за всю серию. Есть у меня всех-то их пятнадцать медалей и Орден Славы и Отечественной войны.

- А медали, какие, не юбилейные, а боевые?

- Боевые... Ну, "За победу над Германией". И орден Отечественной войны юбилейный восемьдесят пятого года.

- А как Вы помните, ваш корпус, ваша бригада, они ходили в прорыв немецкой обороны?

- Эта группировка вся, её мы и уничтожали. Я говорю, до двенадцати контратак шло.

- А потом уже, после?

- А потом, в основном не пришлось в таких страшилищах уже участвовать. Наши ходом шли без задержки.

- Вы про Румынию говорите?

- Пешком, прямо так, и по Молдавии.

- А потом, после Румынии, куда ваш корпус попал, где он воевал?

- А после нас ещё тоже отбирали, мы хотели, значит так, река Белая, это Башкирия, Уфа.

- В пехотное училище Вы попали?

- Да, да. Не захотели.

- А как Вы сюда попали, после ранения?

- Нет. Нас просто оттуда отобрали несколько человек и отправили.

- Это летом было1944-ого?

- Нет, я в 1947 демобилизовался, а это уже в 1945 году было. Я в 1947 году служил в первом гвардейском миномётном училище имени Красина в Москве. Где Боткинская больница, так через дорогу там красные казармы были, эти на "катюше" М-13 курсанты там были.

- А если к войне обратно возвращаться, какая была самая эффективная дистанция стрельбы по танкам немецким?

- Ну, тут же не полигон. Они, как с неба свалился, - стоит.

- С какой дистанции уже начинали открывать огонь, если по танку стреляли?

- Ну, так прикинешь, знаешь этот снаряд достанет. Бьём, а у него только искры, болванка уходит.

- С какими чувствами вы шли на войну, когда призывались?

- У каждого был свой долг.

- Ну а Вы за что воевали?

- За Россию-матушку, за Родину, за Сталина, вперёд. Так и на башне было написано белым, белилами: "За Родину, за Сталина"!

- Это у вас на танке было написано?

- Да.

- А у кого-то надо было разрешения спрашивать, чтобы такую надпись сделать?

- Собственно, у кого на что фантазии хватало. Но ничего сверхъестественного, своих знаков, такого ничего не было. А "За Родину..".

- Замполита нужно было спрашивать, чтобы такую надпись сделать?

- Я уж сейчас не помню. Командир, когда пришёл, белила, краски принёс, давай. Радист со Свердловска, Андрюшка, живой парнишка был, он ходом раз-раз: "За Родину, за Сталина, вперёд!".

- А камуфляж танку делали?

- Это что-то я не помню.

- Ну, зимой его в белый цвет красили?

- Нет. Просто были такие, как на коня попона. Одеваешь просто. Ну, когда приедешь, лошадь вспотела сильно, чтобы быстро не остывала.

- Ну, это брезентом накрывали?

- Ну, что-то вроде брезента.

- А камуфляж - это такая защитная окраска.

- Некоторые делали, а мы нет.

- Вы не делали?

- Мы - нет.

- То есть это было личное дело каждого?

- Может быть, и не личное, ну, командир говорит: "Ну её нафиг, эту чернуху..".

- А что за чернуха?

- Просто не для чего это делать.

- Понятно, то есть смысла он не видел?

- Да, нет необходимости.

- Какие чувства вы испытывали в боевой обстановке? Страх, возбуждение?

- А тогда не думали. Проверили все. Меня убьют, у тебя есть адрес сообщить старикам, он говорит: "И у тебя есть, если что-то случится". Некогда было думать-то об этом, все жили в одинаковом положении.

- Что было на войне для Вас самое страшное?

- Самое страшное - это голод. Когда с питанием плохо было. И настроение солдата теряется. А так ничего.

- Как Вы можете описать Ваше отношение к противнику, к немцам?

- Враг был сильный, оснащённый. Находили у него галеты. По первости, в группировке ещё находили у него фляжка с ромом, пятьсот грамм масла сливочного. Свитеры: сначала идёт майка, рубашка, потом эта шёлковая, полушерстяная. Он с иголочки был. Он не будет, как наш, на земле, он у бабки все перины, все подушки стаскивал к чёртовой матери, все забирали.

- Что Вы думаете о наших, которые попали в плен?

- Видишь, плен - это такая вещь непредсказуемая. Мало ли, тут подбит, тяжело ранило, потерял сознание, не успели, некогда тут. Ну, нет человека, ладно - потом разберёмся. Не то что сейчас - кипеж поднимаешь. Вперёд и никаких разговоров. Потом списки, сколько у тебя потерь, какие, как. Такого-то нет. Где? Там-то. Пойдут разведчики, немцы подобрали.

- Каково ваше мнение о союзниках в той войне?

- Они, как говорится, на готовые блины уже пришли. Наши уже на Эльбе были, а они под Кенигсбергом, что уж тут. Они в Восточной Пруссии наших били. Если бы не Сталин, Жуков бы тогда их и всех этих американцев, тогда такой настрой у нас был, не знаю, чем бы только дело кончилось.

- А какой был настрой?

- Они начали убрать ...

- То есть воевать с американцами?

- Никого. Мы начали, мы и закончили. Никого не надо, никаких американцев. Но, тем не менее, должное и им надо отдать. Англичане, они же продукцией. Американцы, они отдавали нам "Студебеккеры" - эти установки, М-13, стояли. "Доджи " пушки таскали, 122-мм гаубицы. А англичане обмундирование (неразборчиво - А. Б.).

- То есть этим они помогли?

- Помогли, помогли. Все тушёнка их была, эта ветчина в банках четырехгранных.

- Что запомнилось из встреч с местным населением на Украине и в Румынии?

- Украинцы-то они ведь наши - славяне. Смотришь, сидит у хаты, на угол навалился. Снаряд, понимаешь, попал. Слезами умывается. А румыны - те, мы шли, слышишь, кто-то ходит, у них же лавки были, ну, как скамейки, только длиннее.

- Вдоль стены?

- Да, залезет под лавку.

- То есть прятались от вас?

- Да, да. Они же, немцы, напугали: "Русские придут, перережут вас к чёртовой матери". Они поэтому .... Сперва они не знали, потом разнюхали, солдат есть солдат. По косяку, за защёлку нитка просунута, шнурок, и в косяки-то спущены, их не видно. Стучишь. Закрыто. Ломать не будешь ведь, правильно? А потом - раз, открываешь, слышишь: "Кто там"? "Ой-ой-ой! Романешты! Что ж ты русешты"! "Не бойся бабка, никто не тронет". Кто курицу утащит, кто ещё что, а они: "Ой, ой, русский курицу украл"! Соберет (комиссар, командир? - А. Б.): "Головой будете отвечать"! Думаешь: э-э, нет, к чертовой матери.

- А с какими чувствами вы границу пересекали, было желание дальше воевать, ведь освободили уже, дальше уже заграница?

- Нет, они ведь все эти...Венгрия, Чехословакия, Румыния, все, и поляки, отошли, Болгария - это же все мы, русские.

- То есть вы хотели их освобождать?

- Да, да, да, конечно. Не то, что мы хотели, они просили, они просили.

- Нет, я-то понимаю, что они просили. Я говорю про Ваше отношение.

- А наше дело - командиры сказали вперёд и чисти. Такое вдохновение было. Потом уже там, за рубежом, мы уже стали, техника настоящая пошла, и обеспечение было, с продуктами так неплохо.

- Как Ваше отношение к танку можете описать, чем он для Вас был на войне?

- То же, что и квартира, чего же больше.

- То есть никакого особого отношения к нему не было? Не любили?

- Как же, за техникой нужен уход обязательно. Командир (говорил - А. Б.): "Вы смотрите ребята, так на авось не делайте. Чтобы у вас был полный порядок". Ну, бог хранил.

- Какие времена года для Вас были самые трудные, какие были легче?

- В танке зимой холодно, летом жара, дышать нечем. От двигателя через трансмиссию, он же свободно туда идёт. Грешным делом думаешь: "Ещё живы как-то". Едешь и танкошлем, а он постоянно головой-то бьёт по башне. Она же идёт, смотришь, там стоят скобы, держишься. То передом, то задом. Некоторый раз так грохнет, что в глазах мурашки появятся. Ну что, ничего. Наш брат, танкист, когда до болезни ещё ходил в клуб (на встречи ветеранов - А. Б.), они большинство глухие и слепые.

- Что для Вас было фронтовые друзья, фронтовое братство?

- Ну, это что...Нету сейчас никого, в Москве был один.

- А что это значит - фронтовой друг?

- Ну, как бы тебе сказать. Как родной человек. Мы ничего не делили. Где-то кто-то достал чего-то, из экипажа, допустим, все будут вместе. Нет ни у кого - у всех нет. У пехоты может где-то и какая-нибудь заначка была, а у нас этого не было.

- Приметы, которые позволяли выживать, у вас были? То есть, допустим, нельзя было часы с убитого брать и вообще ничего с убитого.

- Нет, это мародерство. Нет, этим не занимались. Было, так-то они же...проходили по их траншеям, так чего только там не было. Ой, боже мой, чего тут только нет. Ты что все бросали, и часы.

- Нет, я-то не про трофеи спрашиваю, а про приметы, соблюдение которых позволяло выжить.

- Это снимать там... Нет.

- Крестики некоторые носили или кто-то себе амулеты, талисманы делал. У вас не было такого?

- Нет. Я слышал, что кто-то тут с убитого снял сапоги. Чего, у нас ботинки были, конечно, да что они, по такой погоде . Два раза сходил, и у них подошва отвалилась.

- Как можете описать своё отношения со старшими командирами? Командованием батальона, бригады.

- Я командира бригады почти и не видел, а ротный, взводный. Ну, когда командир батальона появится. Ну как, ребята, жизнь? Так, ничего. Ну ладно, давай. Кашу когда (ешь - А. Б.), давай садись. Без всяких яких.

- Ну а Вы их никак не различали? Кто как в бою командует, кто лучше, кто хуже?

- Ну, люди разные. Понятия разные. Мировоззрение, кругозор. Он по-хорошему, и ты, конечно, не будешь по-собачьи к нему относиться. Были, конечно, и такие горлохваты, но они долго не задерживались. Для нашего подразделения неприемлемо было.

- А где Вы войну закончили, сами боевые действия?

- В Уручени в Румынии, на границе с Чехословакией.

- Город Рученя? Лученец?

- Уручени. Может быть, я не правильно сейчас произношу.

- Там вы стояли до самого конца?

- Нет. Я говорю, нас как раз и оттуда направили.

- В училище?

- Да, да, да.

- Это ещё в 1944 году было?

- Это в 1945.

- А, в сорок пятом?

- Да, в сорок пятом.

- Знакомо ли вам понятие "штабная" или "тыловая крыса"? Было у вас такое в ходу?

- Было, было. Хоть и пресекали, но одно, если там где что-то такое, то...

- А кого такими названиями называли?

- Вещевики, они не были на фронте. Они вещьдовольствие, продовольствие.

- А как отдыхали на войне, развлекались?

- А один раз, по-моему, я за всю бытность. Может, кому-то в других подразделениях, а я лично один раз. По-моему, где-то под Харьковом приезжал какой-то ансамбль. Площадку сделали, песни попели.

- А сами как развлекались, отдыхали?

- Когда там развлекаться, господи боже мой. Я не знаю, может, кому-то и приходилась такая жизнь кучерявая. Может быть, это в штабах ребятишки ходили на танцы. А нашему строевику - нет, я лично такого удовольствия не имел.

- А какие ранения у вас, контузии были?

- А немного. Снаряд попал и мелким осколком в лицо.

- То есть лёгкое ранение, да?

- Нет, не ходили.

- Были ли у вас в батальоне, в бригаде женщины, и какое к ним было отношение?

- Врач была, и в одном экипаже была радистка. Больше нет.

- Какое к ним отношение было?

- Ну конечно, что там, женщины ведь. Душевное отношение всегда к ним было. Врач-женщина была: "Ну что мужики, ребята, ни у кого ничего не болит?" "Да некогда болеть".

- Ну а как к женщине к ней какое отношение было?

- Ну, самое обыкновенное, душевное отношение. Как к женщине можно ещё относиться.

- Какие письма вы писали домой с войны?

- А вы знаете, старики в деревне жили, малограмотные были. Ну, писал, но редко. Шли, был такой порядок, часть денег ты клади на книжку или отправляй домой. Ну, а я знаю, что в деревне, ну, что там плохо было. Доставал там у нас командир взвода (свою зарплату - А. Б.) в конвертике: "Коля, не выручишь?" - "А что, Саша, надо?" Даст в конверте, напишешь туда...

- Деньги положишь? И родителям отсылали?

- Ну, да. А когда приехал, спросил: "Мам, ты деньги получала?" - "Какие деньги, ты что, дорогой, о чём ты говоришь!"

- То есть никаких этих денег не получила?

- Нет, нет. Так начфин был еврей, фамилию забыл. Ну, кто его знает, ребята-то так, ребятишки были отличные. Ну, кто его знает, дело-то его.

- А вам что из дома писали?

- Я за всю бытность два или три ли письма получил. "Мы живём, работаем, отец выкорчевал, ни яблонь, ничего нет. Все распахал - ячмень посеял". Только за счёт этого сестра выжила, мужа убили, трое ребятишек осталось, и ребятишки выжили, тоже хлеб-то, пришёл когда, зашёл к ней, она: "Садись, Саша". Налила молока кружку, глиняная такая кружка. Она - лепёшек, они, как снарядом, на мелкие кусочки разорваны. Там и лебеда, и картошка, и чего там только... Я откусил и неудобно. Языком кручу. "Да я, - говорю, - с дома пошел, поел". Ну, она же понимает, у самой слёзы бегут. Что делать-то было.

Потом сам пошёл работать тоже, пришёл в Яранский промкомбинат на спиртовой завод. Технический директор говорит: "А ты, хлопец, сходи по забору посмотри, которая машина..".. Прихожу: то заднего моста нет, то коробки. Ни черта! Тут движка нет, тут колёс нет. А я говорю: "Где брать чего?" - "Это уж смотри, как ты сможешь, так и доставай". Зашёл, у нас мельница была водяная, у нас мельник был Иван Иванович, на Набережной в Яранске жил. Сейчас нет его, умер.

Пришёл, а она, Ольга, говорит: "Пошёл Саша на рынок, скоро придёт". Ну, пришёл я, взял бутылочку, посидели, разговорились: "Слушай, ты же в пимокатах жил до войны"? "Было дело". "Я с тобой на машину буду налаживать, приходи". "Так мне домой!" - "Да ладно, ваши приедут. Один сходит, скат передадут". Я пришел в каменный дом заброшенный. Печка целая, две рамы остальные забили; сделал верстак, ну и открыл, нашёл котёл, из бани у одного парнишки попросил - притащили, умуровали. Все, пошла.

На следующей неделе съездил, валенки продал, сестре-покойнице говорю: "Слушай, у тебя колодки есть?" - "Тебе сколько" - "Пары три-четыре пока, на время" "Ну давай, - говорит, - бери". В мешок сложил, отвез. Сезон проработал, тридцать заработал, и сена два воза привезли. Я только приехал, корову на верёвке отец привязал за перекладину. На весу, за задние и передние, она уже на ногах не стояла.

- Старая была?

- Кормить нечем было.

- А, голодная?

- Да. С крыши немного, саморезка такая была...

- Солому нарезали и кормили ей?

- Да, да. Обливали кипятком, там картошка мелкая оставалась...

- Это вы в 1947 году вернулись, такая жизнь была тут, да? В Яранском районе?

- Да, такая жизнь была.

- Как вас встретили дома?

- Я подошёл...А, я иду, как раз выходной день. Иду, у меня чемоданчик небольшой был и сзади рюкзак. Иду, душа поёт.

- Орден Славы?

- Да. Вижу, метров за пятьдесят отец идёт. Ага, я ничего не понял, поклонился ему и иду. И он так пошёл дальше.

- Не узнал?

- Да. А сзади шла сестра, метров за двести, за триста, его догоняла, шустрая была. Она прошла, оглянулась и кричит мне: "Саша!" - "Ну что, ты - говорит, - отца видел?" Я говорю: "Видел, ну не надо, не вороши его". Она сказала: "Видел, ты же сына мимо прошёл?" Пришли - бутылку распили, хлеб тут, картошка. Я утром рано встаю, и пошёл... "Ты куда, Санька?" - "Мам, в город пошёл". - "Зачем?" - говорит. "А что смотреть, ты на меня посмотришь, я на тебя, слёзы лить. Зачем? Пойду". Ну что, в пять часов ушёл, и меня увёз дяденька, который валенки-то катал. Когда председатель пришёл, тоже фронтовик, у него кисть было оборвана. Иван Иванович звали. В деревню часть русских, часть марийцев пришла.

Булганин пришел.

- То есть это в пятидесятые годы?

- Да, да, да. Ну, мы как все, собственно ничего и не было, как сейчас афганцы. Разрозненно мы были, потом-то уже хватились. Поодиночке ничего не получится, это уж потом мало-помалу.

- А сейчас Вы как это отношение определите, оно заслуженное, справедливое?

- Как пришел Путин, более или менее к нам стали так...Нельзя сказать, что уж так, но, тем не менее, жить можно. Не так уж, что на широкую ногу, как бритоголовые. Ну, более или менее сносно.

- Вы помните, после войны Вас военные сны, воспоминания мучили?

- Было, я сам сейчас не помню. Мать говорила. На Корсунь-Шевченковской было. Рядом машина - только бой закончился, в село зашли. Соседняя наша машина, командир только встал из люка, и сволочь прямо ... никуда, а прямо под люк. Такой парень был хороший.

- Снаряд, да?

- Да, и ... Парень был хороший, и ...

- Как Вы относитесь сейчас к той войне?

- Отрицательно. Не дай бог никому. Злому, как говорят, татарину не пожелаешь. Если уж так пословицей, по-русски говоря.

- Как, как пословица?

- Не желаю злому татарину такого.

- А к Советской власти, к Коммунистической партии какое у вас отношение?

- Я сам около сорока лет, и сейчас, по-моему, где-то лежит.

- Коммунист?

- Коммунист.

- То есть вы ни в чём ни Советскую власть, ни партию не вините?

- Нет, нет. Это мы сами виноваты, сами создаём. В своё время бывает, люди заедаются, считают, что мало, ещё надо больше, поэтому простой человек, вишь миллиарды сейчас. Тогда пять-семь тысяч - у-у-у, ворюга, сволочь, ты смотри, сколько украл! А сейчас наплевать всем. Двадцать-тридцать миллионов, что это. Вон, Березовский, пять миллиардов, так зелёных ещё. Кормит там этих Ющенко и других. А народу-то пакостит.

- Встречались ли Вы на фронте с финнами, с румынами как с противниками? Какое отношение к ним было?

- Итальянцы, румыны. Слабенькие.

- А в чём их слабость проявлялась?

- Они не приспособленный народ.

- К войне?

- Да, да.

- То есть они хуже, чем немцы, были как противники?

- Ты что, эсэсовцы. Они метр восемьдесят, меньше нет. Амбары такие, кожаный плащ, хромовые сапоги на нём.

- А с власовцами Вы встречались? С власовцами воевали?

- Нет, не пришлось. Да так, обыкновенные. Были в деревне, приходили, такие же, как я.

- Ну и как?

- Мне говорит: "Мы и не знали что мы в плену. Нам потом сказали - Вы же в плену". - "Как в плену?" - "Так". Вывезли, осудили, на Север сослали. Кому восемь, кому десять лет.

- И потом после срока они возвращались?

- Возвращались. Да. Срок, так восемь лет он там жил, прииски там были, слюду добывали для ракетной техники. Женился, ,пришёл, живёт.

- Как Вы можете определить отношение к комиссарам, замполитам на той войне?

- Тоже разные были. Есть и хорошие были, есть и...

- Но они нужны были на войне? Есть же командиры, зачем ещё комиссары?

- Видишь, воспитательную работу, чтобы дезертиров не было, там ещё другое, мало ли. Чтобы связь какую не держал, мало ли, чёрт его знает.

- Ну а как Вы помните, среди них, среди замполитов, политработников было хороших или плохих больше?

- Больше человечных.

- Хороших?

- Да. Ну, конечно, и сволочи были, но большинство, у нас ...

- А что значит для Вас хороший политработник?

- Есть человек, который разговор сразу сверху ведёт, свои полномочия тут... А другой - на равных. Одну кашу-то едим. Ну, ему больше достанется, мне меньше, но сама атмосфера такая же: что для тебя, то и для меня.