Егоров Иван Викторович

Родился 3 июля 1921 г. в селе Антоновка Ананьевского уезда (с 1925 г. - Котовского района) Одесской губернии (области). До войны окончил железнодорожное училище в г.Котовске по специальности "слесарь по ремонту вагонов и паровозов". В ряды Красной Армии был призван в мае 1940 г. С 22 июня 1941 г. по июль 1942 г. в составе группы минеров-подрывников 67-го отдельного железнодорожно-строительного батальона воевал на Юго-Западном и Западном фронтах. С октября 1942 г. по декабрь 1943 г. - курсант 1-го Ульяновского гвардейского танкового училища имени В.И.Ленина. С декабря 1943 г. по май 1945 г. воевал в составе 211-го гвардейского тяжелого танково-самоходного полка прорыва РГК в качестве командира танка ИС-1 и Т-34, а затем, с января 1945 г., и командира танкового взвода. Был тяжело ранен в шею 15 сентября 1944 г. под Ригой. Тогда же за проведенную разведку боем был представлен к званию Героя Советского Союза, которое позднее было заменено на награждение орденом. Награжден орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, медалями "За боевые заслуги" (1941), "За оборону Москвы", "За оборону Киева", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".. После войны служил командиром танкового взвода и танковой роты в Эстонии и в Германии. Уволился в запас в 1958 г. Затем жил в г.Нарва Эстонской ССР. Работал на мебельной фабрике, прошел путь от рабочего цеха мягкой мебели до мастера ОТК. На пенсии - с 1981 г. Скончался 16 сентября 2004 г.

И.Вершинин. Иван Викторович! Расскажите для начала о вашей довоенной жизни и затем - предвоенной службе в армии? Что больше всего из того времени?

И.Егоров. Я родился в 1921 году в деревне Антоновка в Одесской области, недалеко от города Котовска. Раньше, до Октябрьской революции, этот город назывался Бирзула. Но после того, как в 1925 года там похоронили героя Гражданской войны Григория Ивановича Котовского, город переименовали его именем. В деревне я окончил семь классов. Надо было идти учиться дальше. А у нас в деревне восьмого класса не было, а десятилетка была только в соседней деревне Ставрово, которая от нас находилась в семи километрах. Осенью пошел в школу. А зимой не очень-то будешь ходить семь километров туда и обратно. Пришлось там же нанимать жилье. До апреля месяца походил в школу, а потом мне отец и сказал: "Нечего учиться - ученых и так много. Иди в колхоз и работай!" Но я хотя школу бросил, в колхоз не пошел, а поступил в железнодорожное училище в городе Котовске. Мне тогда всего 15 лет было! И окончил я это училище по специальности слесаря по ремонту вагонов и паровозов, по обслуживанию депо, короче говоря. Потом началась финская война. А нас, железнодорожников, в армию не брали, на нас бронь была. А в армии хотелось служить. Однажды прихожу на танцы, а девчонки говорят: "Тот, кто не служил в армии, он ненормальный мужчина или молодой человек. Он чем-то болеет". И тогда я решил обратиться в комсомол, чтобы призваться в армию.

Мне там помогли, и призвали меня в армию в мае 1940 года. Нас отправили служить на Дальний Восток. Когда собирали в военкомате, то предупредили: будете ехать до места назначения 27 суток, это - путь от Одессы до Владивостока. Я попал в железнодорожную часть, 67-й отдельный железнодорожно-строительный батальон. Там у Владивостока находились несколько железнодорожных подразделений, и каждый из них выполнял свои функции. Например, один батальон делал сборные-разборные домики, второй обслуживал железную дорогу КВЖД, наш батальон был строительным: строил мосты и железные дороги. Располагались мы в 15 километрах от Владивостока, на станции Угольная. Часть у нас была очень хорошая. Мы там, помню, даже имели подсобные хозяйства, свой лук и картошку выращивали, держали коров и свиней. Кстати, когда мы туда прибыли, нам поставили задачу: до 30 мая построить участок новой железной дороги. В то время у нас не было землеройных машин. Лопата да тачка были нашей техникой. Каждый красноармеец должен был определенное количества грунта перевезти, - 9 кубометров. Наш участок железной дороги мы сдали 20 мая.

Но вот, незадолго до начала войны, в феврале 1941 года, нас вдруг погрузили в эшелон и повезли в Западную Украину. Наша часть была введена в состав Киевского военного округа, и расположилась недалеко от Львова, - это семь километров от границы. В лесу нам дали участок. Там мы сами спилили часть леса, на пнях сделали себе нары, а на них натянули зимнюю палатку. Палатка была крепкая: брезент снаружи и брезент внутри, длина ее была десять метров, а ширина - метра три. Внутри поставили чугунную печку-буржуйку, которая у нас круглые сутки топилась. Рядом была вода, поэтому печку надо было обязательно топить, иначе там же можно было замерзнуть. И там мы служили до начала войны.

И.Вершинин. Расскажите о том, как для вас начиналась война? Особенно хотелось бы услышать поподробнее о ее первых днях.

И.Егоров. Обычно нас поднимали в 6 часов утра. А 22 июня 1941 года вдруг подняли в 4 часа, а затем объявили о том, что произошло нападение немцев на нас, что Киев бомбили. Тогда нас с этого лесного участка сняли и отвели за 5 километров подальше, тоже в лес. При этом выдали боеприпасы и отдали приказ: готовиться к боевым действиям. Там уже мы слушали по радио выступление Молотова. А ведь в этот же день недалеко от нас целые эшелоны с пшеницей наши в Германию повезли. Никто ведь не знал, что начнется война, хотя наши дипломаты и разведчики, которые служили заграницей, докладывали Сталину о том, что уже в Польше на границе с Советским Союзом сконцентрировано большое количество войск, что не сегодня, так завтра начнется война. Больше того, у нас еще в феврале-марте 1941 года это чувствовалось, когда прямо у границы "уводили" наших часовых. Утверждалось, что это действовали немецкие разведчики. Поэтому мы вынуждены были усилить свое охранение, то есть, выставлять посты так, чтобы у них была "зрительная связь" с часовыми. Наш лагерь уже в 17 часов подвергся первой бомбежке. Но нас там в тот момент уже не было - мы находились в 3-5 километрах от него в лесу.

В тот же день меня зачислили в особый отряд минеров-взрывников, который занимался тем, что минировал дороги, мосты и передний край. Но нас набрали в группу не всех, а только 27 человек. Отобрали в группу в том числе и меня. И начали после этого с нами прямо на месте заниматься. Стали показывать и говорить: вот это наша мина, а вот это немецкая, что так-то их, мины, надо закладывать в землю, так-то их следует разминировать, так-то их надо ставить и с таким-то взрывателем: например, верхним, боковым, донным. А мины, на которых нас обучали, были круглыми и чем-то походили на большую сковороду, на которой картошку жарят. Командиром, который нас всему этому обучал, был один старшина. Так он, когда вся эта учеба закончилась, нам сказал: "Будете минеры-взрывники!" Нам выдали машину-полуторку и дали такой приказ: пока у командующего есть возможность сдерживать натиск немецкой армии на Киевском направлении, чтобы остановить как-то немцев, ездить и снимать мины, которые они поставили. Мы и стали этим заниматься. Минировали на танкоопасных направлениях шоссейные дороги и железнодорожные мосты. Ну и кроме того, занимались минированием своих заводов и аэродромов, когда велось отступление. В общем, что прикажут - то мы и должны были делать. Солдат есть солдат. Скажут ему яму копать - он и будет яму копать. Взрывали все эти объекты мы по приказу коменданта или командиров частей, которые отходили на новые оборонные позиции.

Помню, во Львове установили взрывчатку на автомобильном заводе - небольшие толовые шашки, которые весили по 200 граммов. А приказа взрывать завод еще не поступило. Тогда все делалось по приказу. Вот мы и ждем этого приказа. А когда потом приказ поступил, наш старшина-командир нам и говорит: "Ну что, теперь взрывать будем!" И показывает наброски на маршрутной карте: где и как нужно начинать, а затем - откуда и как уходить. Взорвали мы этот сахарный завод. Потом стали ждать приказа, чтобы взрывать аэродром. А приказа все не было. И вдруг, когда мы ждали этого приказа, старшина вдруг нам сообщил: "Начальник штаба передал, что мы в окружении. Будем с окружения выходить. Сколько сможем, поедем, а там пойдем пешком на сборный пункт, в какой-нибудь населенный пункт там..". И вот мы были минерами-взрывниками до декабря 1941 года. Дошли почти до Киева. Под Харьковом я был легко в ногу ранен.

И.Вершинин. А как это произошло?

И.Егоров. На нас налетели немецкие самолеты. Помню, низко летел немецкий самолет над нами, того и гляди, пилотку заденет своим пропеллером. Летчик кричит: "Ну что Иван, нравится?" И из тяжелого 12-миллиметрового пулемета простреливает мне ногу. Валенок у меня был в крови, но я не стал обращаться ни в какую медсанчасть. И начал воевать дальше.

Разные моменты из того времени запомнились. Однажды, где-то на рубеже реки Прут, но это было в самом начале войны, попали мы в окружение, как сейчас помню, шесть суток не ели. Запомнился такой эпизод. Лежим во ржи, противник поджег ее, а сверху, с самолетов, с 21-30 метров расстреливает нас из пулеметов. Из-за того, что мы покидали место последними, часто попадали в окружение. Нередко приходили на сборные пункты с большими потерями.

Потом, помню, уже перед самым Киевом, мы закладывали взрывчатку на один мост. Надо его было взрывать. Мы опять ждем, когда поступит такая команда. Дождались того момента, когда паровоз начал толкать платформу. Когда по железнодорожному мосту паровоз дошел до половины, старшина дернул за рычаг и мост взорвался вместе с эшелоном. Потом мы дошли до Киева, и там нам дали команду двигаться на Смоленск, где находился штаб нашего железнодорожного батальона. Мы хотя и были группой взрывников, относились к батальону железнодорожников. Прибыли на место, и здесь было решено: батальон будет охранять Смоленск, а взрывники будут заниматься своим делом. Тогда в Смоленск через шлагбаум пропускали всех: и мужчин, и женщин. Только разве что с детьми не пропускали. А вот обратно не выпускали никого. Прибегает, помню, адъютант командира нашего батальона, говорит: "А че вы здесь?" Тогда уже разговоры всякие пошли, уже докладывали, что танки к Смоленску подходят. А мы не имеет права своего поста оставлять. Но потом подъезжает начальник штаба нашего железнодорожного батальона. Сразу два "ЗИСА" у него. И говорит: "Садись". И довезли нас до района Вязьмы. От Смоленска это было недалеко.

И вот только под Вязьмой, когда туда прибыли, мы увидели настоящие противотанковые рвы и окопы полного профиля. До этого, когда воевали, мы могли себе только ячейку сделать, чтобы спрятаться с ушами от противника, а чтобы делать глубокие полного профиля окопы, - нам такими вещами некогда было заниматься. Тогда копать такие окопы, помню, мобилизовали молодежь от 10 до 19 лет. Их месяца два-три обучали рытью окопов где-то в тылу, а потом привезли прямо в штатском на передовую. И они копали. Но тогда думали, что немец далеко не пойдет. А он, как оказалось, прошел всю Украину, Белоруссию, Прибалтику.

Сначала наши войска сдали немцам Смоленск, потом нас здорово потрепали под Вязьмой. Два наших кавалерийских корпуса, Белова и еще один, оказались в окружении. И вот мы начали делать драп-марш оттуда. В итоге дошли почти до самой Москвы, до известного Волоколамского направления. Там была небольшая речушка, ее ширина была, может быть, метров 15-20, не больше. Мы уже там успели выкопать окопы. Это было 20 декабря 1941 года. Так получилось, что мы расположились на этой стороне реки, а немцы - на той. И тут наши офицеры говорят: "Завтра будет немец артподготовку проводить,, 2 часа 40 минут где-то. Он уже к параду в Москве готовится...". Ну мы продолжали стоять у реки и с немцами отстреливаться. Вечером нас стояло у реки человек пятьдесят утром - где-то десять.

И вдруг около нас стали проезжать наши кавалеристы. Мы стали среди них своих земляков искать. Я спрашиваю: "Кто с Украины?" Один молодой солдат кричит: "Якой там Украина? Меня соринкой поймали, в милицию-военкомат привезли и иди, говорят, защищай Москву". Этих кавалеристов посадили всех на неподготовленных лошадей. У этого вояки, который со мной заговорил, лошадь оказалась без седла, а у самого у него ноги были длинные, - он чуть ли не до земли своими пятками доставал. Этих кавалеристов спрятали где-то в лесочке, а мы пошли земляков спрашивать. Тогда мы оборону еще держали. И вдруг к нам подъехали три какие-то странные машины. На "горбу" была какая-то арматура, все прикрыто брезентом. Смотрю: выходит лейтенант с эмблемой автомобильных войск, а с ним - какой-то полковник. Ну не будешь же среди офицеров спрашивать земляков, стыдно да и боязно как-то. Спрашиваю своих офицеров: "Что это?" А те отвечают: "А это пекарня. Завтра хлебом будут вас кормить". Но какая там, подумал я, пекарня, когда у машин одни офицеры? Как оказалось, это были первые боевые машины "Катюши". Уже под Брянском они стали применяться в массовом количестве. А тогда, 15 декабря 1941 года, их только испытывали на Московском направлении. Тогда в тот день немец провел артподготовку. Она длилась полтора часа. Тем временем его пехота готовилась форсировать Оку. В этот момент заработали наши "пекарни" - вот эти самые "Катюши". Немец не выдержал, передал нам: "если не прекратите кидать термитные снаряды, я газа применю".

После этого массового применения "Катюш" наступление у немцев сорвалось. Последнее их наступление, кстати, было там, где как раз я находился. И начали они отступать. Наши кавалеристы их преследовали. В основном, конечно, нам помогла тогда суровая зима. Ведь немцы абсолютно были не подготовлены к зиме: у них не было зимней смазки ни на оружие, ни на танки, ни на машины. Не было у них и зимнего топлива. В общем, побросали они технику. А потом мы стали гнать немцев до самой Вязьмы. И там, как оказалось, надолго застряли. Можно сказать, на целых полгода. Мы еще удивлялись, говорили: "Как же так, немец вперед бежал и бежал, и вдруг его остановил напор нашей армии? Когда у них была уверенность, моральный дух..". Так мы разбили миф о непобедимость немецкой армии.

После того, как войска немцев были под Москвой остановлены, началось наступление наших войск. Из нашего железнодорожного батальона остались единицы бойцов. Мы приступили к восстановлению разрушенного и продвигались за наступающими на Смоленск нашими воинскими частями. В июле 1942 года, когда от всей нашей части осталось процентов, может быть, 30, нас собрали где-то 18 человек, бывших солдат-железнодорожников, и сказали: "Пошлем вас учиться на танкистов в Саратов!" Один офицер сопровождал нас до Саратова. Но когда туда наша группа прибыла, оказалось, что к приему мы опоздали. Нам сказали: "Саратовское танковое училище, потом, летное училище и училище связи переехали в Ульяновск". И нас прямым ходом отправили на Сталинградский фронт. В то время это была самая горячая точка. Доложили о нашем прибытии самому командующему 62-й армии генералу Чуйкову. Тот пришел, посмотрел на нас, на солдатиков, и сказал: "О-ооо, у них шинели подожженные, они порохом пахнут. Мы их в бой не пустим, а пошлем учиться на офицеров".

Поcадили нас на какую-то баржу и повезли в Ульяновск. Прибыли мы туда в начале августа, по-моему. Нас там должны были зачислить в 1-е Ульяновское гвардейское танковое училище имени Ленина. Но сразу не зачислили: ждали, пока местная молодежь кончил 8-10 классы, чтобы взять их добровольцами в училище. А пока они учились, нас отправляли работать на подсобные хозяйства. Мы там помогали местному населению грузить ящики с картошкой и помидорами. Также грузили и арбузы. Рвали и кидали их женщины. Так нам это было интересно: не сегодня, так завтра убьют, а тут хоть на бабьи ножки посмотришь.

Ну а потом зачислили нас в училище. Начальником училища был Кошуба. Он был без правой ноги: ее ему еще на Финской войне по ранению ампутировали. Он нам и сказал: "Шесть месяцев курсы - и опять на фронт". И вот мы за эти шесть месяцев изучали в училище около пяти марок наших машин - танки Т-26, БТ-5, БТ-7, Т-34 и КВ. Обучались по специальности механик-водитель и командир танка. Меня сделали командиром отделения. Молодежь нас, старых фронтовиков, уважала. Но учеба затянулась. Дело в том, что из-за того, что на вооружение поступили тяжелые танки ИС-1, нас на этих новых танковых машинах стали переучивать. Сдали мы экзамены и закончили эти курсы где-то 27-28 декабря 1943 года. Нам присвоили звания младших лейтенантов, дали по звездочке, и назначили кого командиром танка, кого - механиком-водителем. Но мы еще не знали, какие именно танки нам дадут. Приехали в Челябинск получать машины и видим: отдельные танковые батальоны и полки получают танки и уезжают. А жили и спали мы тогда в одном большом ангаре на трехъярусных нарах. Если шинель или сапоги снял, утром встанешь, - ни шинели, ни сапог не будет. Все это воровали, а на местном рынке бабки какие-то перепродавали. Нас ведь одевали во все новое.

Пришли мы получать технику, а нам говорят: "Они получают КВ с ремонта, они получают Т-34, а вы будете получать новые танки ИС-1 - Иосиф Сталин!" И мы поехали за танками под Москву. Там под Москвой нас продержали в очереди 10-12 часов, мы получили танки и поехали прямо на Калининский фронт. Я был зачислен в 211-й гвардейский тяжелый танково-самоходный полк. Это был полк прорыва, который имел по 21 машине и подчинялся непосредственно Ставки Верховного Главнокомандования.

Воевали мы сначала в Калининской области, потом - в Псковской области и в Белоруссии. Надо сказать, в Белоруссии дороги были не ахти какими хорошими: по ним могли ездить только колесные машины, а уж танкам, как говорят, нечего было и делать. А у нас все-таки мощные машины ИС-1 были. И если танк Т-34 имел 76-миллиметровую пушку и весил 35 тонн, то ИС-1 имел больше запас боеприпасов, двойное горючие и весил все 70 тонн. И в отличие от Т-34, он мог пройти только по грунтовой дороге или по шоссе, а если чуть с дороги сворачивал - сразу начинались проблемы.

Однако делать было нечего, мы продолжили дальше воевать... Прошли и освободили таким путем всю Белоруссию, помню, еще при взятии Минска Маршал Баграмян нас посылал в наступление, потом вошли в Латвию, освободили Латвию - вошли в Литву, освободили Литву - в направлении Валга-Валка вступили в Эстонию, и там дошли до Тарту. Потом нас снова послали в Прибалтику, где мы воевали против Курляндской группировки немцев. Наши части отрезали ее и вышли к Балтийскому морю. Под Ригой проводили разведку боем. Я получил ранение, за бой моему экипажу обещали дать звание Героя, но наградили меня только орденом Отечественной войны. Хотя ранение было тяжелым, лечился я в Латвии во фронтовом, а не в тыловом госпитале. Отлежался там четыре месяца. Потом наш полк получил новые машины ИС-1 и пошел в Восточную Пруссию, но через какое-то время его оставили в Прибалтике снова добивать Курляндскую группировку противника. А мне присвоили звание лейтенанта и назначили командиром танкового взвода. Участвовал в боях под Либавой и Тукумсом. Места для езды были не очень хорошими, местность была лесисто-болотистая, в деревнях валялись булыжники. Войну я окончил в звании старшего лейтенанта.

И.Вершинин. Расскажите, Иван Викторович, поподробнее о разведке боем, за которую ваш экипаж к званию Героя Советского Союза представляли.

И.Егоров. Ну, в разведку боем меня послали в сентябре 1944 года перед взятием Ригой. Вернее, не меня, а три наших танка ИС-1. Я впереди ехал. На каждый танк посадили по 10 человек пехоты в качестве охранения. Главная задача была поставлена следующая: доехать до моста и удержать его, не дать его немцам взорвать. Немцы тогда из Прибалтики ушли, поэтому осталась там только ихняя курляндская группировка. По рассказам политработников, она составляла что-то около 300 тысяч человек. У моста тогда сложилась такая обстановка. Наши войска шли на Ригу, пытались прорвать там оборону немцев, однако у моста были остановлены огнем немецких танков, которые там были закопаны в сено. Сложность заключалась еще и в том, что нам были неизвестны как численность, так и расположение противника. И вот меня вызвал командир полка и отдал приказ: выдвинуться вперед и разведать обстановку. Вернее сказать, послать решили сначала не меня, а командира соседней танковой роты капитана Макарова. Его на должность командиры роты недавно назначили, а до этого он служил преподавателем тактики в каком-то танковом училище. Он говорит: "Я 15 лет преподавал тактику. А в танке я не сидел и даже не знаю, как в экипаже команды подавать". Тогда командир полка его поставил к стенке за отказ от выполнения боевого задания, а вместо него послал меня. Так вот, когда я вернулся и спросил в части, где капитан Макаров, мне сказали, что он погиб. Оказывается, он пошел в кусты облегчиться и наступил на мину. Не успел и брюки надеть, как его убило.

Что запомнилось во время того танкового рейда? Отправился я на выполнение боевого задания. Но доехал до моста, как оказалось, всего одним танком. А от того места, где ставилась задача, и до моста, нужно было проехать пять километров. Но я первый проехал по немецкой территории и, как говорят, успел проскочить. А те два танка, видать, проскочить не успели, немцы их подбили или уничтожили. Но я откуда и что знал? Задачу я поставил своему водителю такую: что ехать, как дорога позволяет. На второй скорости - так на второй, на третьей - так на третьей, а то и на самой первой. А первая скорость у тяжелого танка - это 12 километров в час. Подъезжаю к мосту, открываю командирский люк и вижу: с этой стороны две немецких часовых будочки стоят. Я понял, что сразу стрелять немцы не могут, - они должны разобраться, чей это танк, советский или ихний. Потом я заметил, что на другой стороне моста через реку стоит двухэтажный особняк. Из этого особняка начали выскакивать люди, большинство из них были в фуражках с кокардами. Ну я сразу и подумал, что это штаб или бригады, или дивизии, или армии. Потому что рядовые у немцев, как и у нас, ходили в пилотках, а в фуражках с кокардами - только офицеры.

И тут вдруг наводчик мне докладывает: "Командир, слева самоходка выходит". Она около особняка вышла, это была на расстоянии где-то 50 метров от того места, куда мы подъехали к мосту, ну около особняка. Я ему сказал: "Ну-ка давай бронебойным по этой самоходке". Он сделал выстрел и самоходка задымилась. Время пошло. Через какое-то время наводчик снова сообщает: "Командир, от стога сена танк выходит". Я говорю: "Ну-ка давай крупнокалиберным по нему". После того, как мы выстрелили по этому танку, он загорелся. Прошло некоторое время, наводчик вновь докладывает: "Командир, заклинило башню!" А у нас башня была на электромоторе, ее не нужно было вручную крутить - для этого было достаточно только нажать на одну кнопку. И вот башню заклинило. Тогда я даю команду-механику водителю: "Миша, давай включай заднюю и метров на пятьдесят в сторону кустарника. Чтоб сменить позицию, раз они засекли нас". Но раз башню заклинило, не попадешь ни в какие танки и самоходки, что справа и слева находились. Тогда я даю команду водителю: чтоб корпусом направлять на цель, чтоб там, где опасность, он поворачивался в лоб, - тогда его можно из пулемета подавить. Ведь корпусом, как башней, точно не поведешь!

Когда мы отъехали, я, чтобы сориентироваться по обстановке, открыл командирский люк и высунулся. А перед этим сделал такую проверку: взял запасной шлем, то подниму его, то опущу, то есть, делал так: подниму-опущу, подниму-опущу. Опасность все-таки была: мало ли снайпер где-нибудь поблизости работает? Но снайпера не оказалось и я высунулся на две минуты сориентироваться, что и как. И только я успел опуститься обратно, как немец с фаустпатрона в борт ударил. Наводчика и радиста сразу убило. А мне осколок попал в шею. Но осколок не от фаустпатрона, а от башни. У других-то танков на башне сплав был довольно-таки мягким, а у нас сталь была как стекло, кинешь камушек - дает трещину в нескольких местах.

В общем, я выбрался из танка. Никого из моих десяти пехотинцев, которые были наверху, уже не было. Наводчика и радиста убило, заряжающего тоже не было. А заряжающим у меня был молдавский еврей Абрам. Только механик-водитель остался! Я тогда схватился за какую-то часть танка и сказал своему механику-водителю: "Иван, включай заднюю, давай потихоньку назад". Я тогда еще не знал, что ранен. И тут вдруг почувствовал, что кровь бежит, мне становится плохо. Пошел я к кустарнику и там так и остался. Думаю: "Как же так? Было десять человек пехотинцев. Где они? Должен же заряжающий быть! И никого нет". Тогда я решил действовать по обстановке: достаю санитарно-перевязочный пакет. Только успел разломал бумагу, как бежит мне навстречу заряжающий Абрам. "Командир! - кричит. - Да вы ранены". "Да, - говорю, - так вот поэтому я и достаю пакет. Сейчас меня перевяжешь". А у нас, у танкистов, были прикреплены к пуговицам специальные ларингофоны, по которым нам по радио все передавали. Он забинтовал мне и этот ларингофон, и шею, где осколок глубоко, примерно на 2 сантиметра, вошел в тело. Через какое-то время говорит: "Командир, три немца бегут в нашем направлении". "У тебя же автомат", - говорю ему. "Автомат не стреляет", - отвечает. "Врешь!" Я взял у него автомат, сделал втыкание патронов, и дал очередь по немцам. И эти немцы сменили направление: если до этого шли прямо на нас, то теперь стали обходить правее, не стали по нам ни стрелять, ни делать еще что-либо.

Это было 15 сентября 1944 года. Мы делали разведку боем, то есть, вызывали огонь на себя. За нами должны были двигаться наши части, но, видимо, они встретили упорное сопротивление немцев и к мосту продвинуться не смогли. Стало темнеть. Тогда я говорю заряжающему: "Ну что, Абрам, видно, наши не скоро подойдут. Я не могу двигаться, я крови много потерял. Оставляешь меня здесь, у меня пистолет ТТ, а сам пойдешь и сообщишь своим, что я здесь нахожусь". "А я не знаю, как идти", - он мне говорит. "Как не знаешь?! - говорю ему. - Вот следы танка. И вот по ним иди, этот след гусеницы тебя и приведет". В общем, этот Абрам пошел по следу гусеницы и дошел до того места, где танк развернулся, чтобы водителю все лучше видно было. После пришел он к своим, нашел командира полка и доложил, что так-то и так-то, раненого Егорова оставил недалеко от моста. Об этом уже потом во всех подробностях мне стало известно. Командир его спросил: "А где оставил?" "Да километра полтора-два". Командир дал команду взять носилки, взять еще двух человек, найти меня и принести в часть. Но дело шло к утру, так и не нашли они меня. В итоге посчитали мертвым.

Двенадцать часов я пролежал в канаве у кустарника, ничего не делал. Как начну двигаться - кружится голова, временами уплывает сознание, наваливаются сон и усталость. Соображаю, что если усну, то мне конец. Прижмусь к сырой земле - немного легчает. Обстановка - хуже некуда. До своих остается 300 метров, кругом немцы, силы иссякают. 17 сентября, 5 часов утра. Вижу: кто-то ползет прямо ко мне, уже остается метра два-три. Автомат незнакомца направлен в мою сторону. Тогда я решил его обозвать: кто, мол, ты такой? У меня были пистолет, рядом лежали две гранаты. Думаю: если немец - у меня на чеке гранаты палец, в случае чего взрываю его и себя. Когда я первый раз его обозвал "Кто ты такой?", он промолчал. На второй раз ответил: "Я русский разведчик!" "А почему один?" - спросил его. "Я за веревку дернул и дал ребятам знак, что препятствие, то ли свой, то ли чужой". А я тогда был в черном комбинезоне и в черном шлеме, не разберешь. Я спросил его: "Воды нет? Глотка воды выпить хочется". Он позвал разведчиков, они принесли флягу и дали мне попить. Потом он послал своего разведчика к командиру полка. Тот второй раз послал с носилками за мной этого Абрама. Меня нашли, привезли, доставили в медсанбат. Командир полка мне сказал: "Я послал представление на весь экипаж на звание героя. Не знаю, что дадут. Задание выполнено и жить будете. Вы ж такое задание выполнили - вызвали огонь на себя". Но вместо звания Героя Советского Союза мне дали орден Отечественной войны 1-й степени. День 15 сентября 1944 года я считаю своим вторым рождением. Кстати, пока я там лежал, на меня успели и похоронку домой послать.

И.Вершинин. А какими боевыми наградами вы были еще награждены?

И.Егоров. У меня всего три ордена Отечественной войны. Последний, правда, давали уже всем, когда некому было давать. А первая моя награда, я ее получил в самом начале войны, когда мы отступали, - медаль "За боевые заслуги". Тогда таких медалей офицерам не давали уже. Они только орден Красной Звезды могли получить. Есть еще у меня медали "За оборону Москвы" и "За оборону Киева". Ну а остальные - юбилейные награды.

И.Вершинин. А вообще у вас на фронте часто происходили награждения?

И.Егоров. Это зависело от того, как и куда тебя пошлют, как на это посмотрит начальство. Если удачно выполнял задание, - тебя награждали.

И.Вершинин. Как и где вас застало окончание войны?

И.Егоров. Война закончилась 8-го мая, а уже 9-го в Германии собрали консилиум наших, англичан и немцев, ну тех, кто принимал участие в разгроме фашизма, кто против немцев воевал, и на нем объявили, что решено праздновать День Победы 9-го мая. Но я узнал о конце войны 8-го мая. Тогда мы добивали курляндскую группировку под Тукумсом, и я сидел в своем танке. Включил радиостанцию и вдруг услышал: "Конец войне! Немцы сдались!" Я переключился на внутреннее устройство к своим ребятам, к наводчику и механику, и говорю: "Гришка! Конец войне". Один из низ говорит: "Командир, ты что, во сне видел?" "Нет, не во сне, - говорю им, - сейчас передали. Сейчас я вам переключу на радио и вы тоже послушаете". Тогда у нас как бы спаренный телефон был, тумблер был настроен на командира, механика-водителя и наводчика. А потом в честь такого праздника делали салют во всех частях. Стреляли холостыми со всех видов оружия: из автоматов, из пулеметов, из пушек. Ну а как не радоваться такому событию? Четыре с половиной года ведь шла война. И вдруг - конец войне. Мы сами этому не верили.

Ну а потом 9-го числа нас на эшелонах привезли в Ленинград на Парад Победы. Мы проехались на танках по улицам города и, как потом выяснилось, всю канализацию в городе испортили. Ведь танк весил 71 тонн. А нас проехала не одна машина, а двадцать одна.

И.Вершинин. Что можете сказать об особистах на фронте?

И.Егоров. Сталкиваться с ними, конечно же, приходилось. Расскажу об одном из запомнившихся случаев. Это было в Белоруссии. Мы пошли в бой. Перед этим нам поставили такую задачу: пробить первую позицию у немцев. Первая позиция находилась от нас примерно в пяти километрах. Впереди шли танки Т-34. Нам было приказано идти следом за ними, в 100-200 метрах от них, и наблюдать за тем, кто мешает им продвигаться, ну и действовать по обстановке. А немец там использовал против наших танков противотанковые капониры: закопали свои танки, весь корпус, в том числе и гусеницу, и оставляли только башни. Когда наши Т-34-ки туда подошли, немцы успели их первыми заметить из капонира и подожгли первых две машины. Потом подошли мы, стрельнули из танка, и башни не стало - остался один корпус, который был закопан в землю. После этого стали продвигаться, пропустили танковую армию. Все было нормально. И вдруг у меня на танке "звездочку" наполовину срезало. А "звездочкой" мы называли у танка заднее ведущее колесо, на которое цепь от гусеницы накручивается. И вдруг это колесо срезало по сварке. Ко мне уже подъехала техническая бригада. И в этот момент подъехал работник СМЕРШа и закричал: "Почему стоишь?!" "Почему? - сказал ему. - Видите. Гусеницу некому крутить. Звездочку срезало". Он возмутился: "А я, откуда я знаю ваши звездочки?" "Ну вот посмотрите, - объяснял я ему, - стоят люди, стоит техника. Мы вызвали сварку. Сейчас сварка звездочку заварит и мы опять пойдем догонять свою часть".

И.Вершинин. У вашего экипажа был личный счет?

И.Егоров. У нас на танке восемь звездочек было нарисовано: за каждый подбитый танк. Больше того, за каждый подбитый танк нашему экипажу начиняли 1000 рублей. Но на руки мы этих денег не получали. Нам их выписывали на картотеку полка: там, номер полка, номер роты, номер танка, а потом мы их сдавали на строительство новых танков и самолетов. Так что мы денег не видели, они проходили только по бумагам. А сбивали танки при самых разных обстоятельствах. Помню, когда проходили один населенный пункт под Гомелем, немецкий танк прошел боком всего на расстоянии 800 метров от нашего танка. Механик-водитель его заметил, быстро доложил, я дал команду наводчику и мы одним выстрелом его подбили.

И.Вершинин. Какое у вас, как у танкистов, было обмундирование на фронте?

И.Егоров. Ну что у нас было? Погоны, гимнастерка, брюки-галифе, сапоги хромовые и яловые.

И.Вершинин. Что можете сказать о танках ИС-1?

И.Егоров. Говорят, немцы очень боялись этих танков. Что еще сказать? Пушка у них была эффективная.

С удобствами на ИС-1 было все нормально: было свободно, командир находился около своего люка, наводчик - около второго люка, а между ними сидел заряжающий. Единственное, что было для нас, как танкистов, на нем плохо, так это то, что у него мало было снарядов, - всего 28. У Т-34 все-таки 105 было снарядов. Но у него была пушка 76-ти миллиметров, поэтому снаряд был унитарным, то есть, снаряд был воткнут в гильзу - гильза запускалась вместе со снарядом. А на ИС-1 все было по-другому: гильза шла отдельно, снаряд также шел отдельно. Длина гильзы составляла 85 сантиметров, а длина снаряда - 40 сантиметров. Так что в этом отношении удобства мало было. А так у нас в танке был вентилятор. В случае чего, если образовалось много дыму, - мы его включали и все становилось нормально. Было два противогаза. А еще в зимнее время кабина танка отапливалась керогазами. Бывало, в иной раз варежку забудешь и высунешься из кабины - так кожа прилипает к железу. А в самом танке тепло.

Но у нас примерно и с ИС-1, и с Т-34, равновесие с немцами было. Там успех дела зависел от того, кто первым успеет заметить и выстрелить. Так было в любых боях танков против танков. Часто у нас практиковалось и такое: закапывали танк в капонире. У каждого танка был определенный сектор обстрела. Допустим, моим сектором была береза и еще что-то, у другого танка - другой сектор. Часто сектора обстрелов заходили друг на друга. Еще часто по радио переговаривались. Бывало, я соединюсь с соседним танком и говорю с его командиром: "Коля, как дела у тебя?" Тот отвечает: "Пока ничего не вижу". Вдруг слева показываются два танка. Мы уже по радио договариваемся, кто по первому будет стрелять, а кто - по второму. Один раз стреляешь - и все, танк подбит. Второго выстрела делать уже не надо.

И.Вершинин. На каких-нибудь танках, кроме ИС-1, вы ездили во время войны?

И.Егоров.Только на Т-34.

И.Вершинин. Получали ли вы танки от союзников по ленд-лизу?

И.Егоров. Нет, мы их видели только на альбомных картинках.

И.Вершинин. С открытыми люками ездили?

И.Егоров. Только на Т-34. У нас на ИС-1 не было люков, а была такая щель в 60 метров длиной и 10 - высотой. Эту щель, чтобы осколок не попадал, закрывала такая пластмассовая штора. Если верхняя щель закрыта была, что мы могли видеть? Но у нас другая задача была. Когда мы, например, ехали по городу, должны были высадить десант. И чтобы немец не смог выстрелить по нам из фаустпатрона с первого этажа какого-нибудь дома или подвального помещения, у нас у водителя был шумовой пулемет. Он часто пользовался этим пулеметом. Этот пулемет работал так, что сам не стрелял, а создавал только звук, что стреляет.

И.Вершинин. Гусеница спадала у танков?

И.Егоров. Часто спадала. Танк в таких случаях останавливается, а ты, значит, стоишь и смотришь, думаешь, сколько траков надо заменить.

И.Вершинин. Как танки передвигались на марше?

И.Егоров. Обычно танки шли в составе колонны. Если это было большое расстояние, то шли вместе с охраной слева и справа. Если находились в бою, то шли по линии в один ряд углом вперед. Но это во время наступления. Если же отступали - то шли в один ряд углом назад. Часто взаимодействовали с пехотой.

И.Вершинин. Тактика у вас, когда вы воевали на ИС-1, чем-то отличалась?

И.Егоров. Тактика была у нас такая, что сначала шли мы с артиллерией и пехотой, а потом для развития успеха пускали Т-34. Нам всегда ставили строго по карте задачу. Ведь танк ИС-1 тяжелым, по болотистой местности он ходил плохо. По шоссе он, конечно, проходил 26 километров в час, а по грунтовой дороге - всего 10-12 километров.

И.Вершинин. Чем вы были вооружены?

И.Егоров. Каждый член экипажа имел пистолет ТТ. Кроме того, в танке у нас было три пулемета: первый - ДШК, который стрелял по самолетам, второй - 12-миллиметровый, он у командирского люка стоял, ну и пулемет, который был на башне. Еще был шумовой пулемет у механика-водителя и спаренный со 120-миллиметровой пушкой пулемет у наводчика.

И.Вершинин. Случаи невыполнения боевых заданий у вас бывали?

И.Егоров. Нет. Задания мы полностью и всегда выполняли.

И.Вершинин. Кто из ваших командиров во время войны вам запомнился?

И.Егоров. Помню, у нас командиром роты был Петровский. Он еще на Финской воевал. Но у нас он пробыл недолго.

И.Вершинин. Как складывались отношения у вас в части?

И.Егоров. Нормальными были отношения. Танковый экипаж - это же как одна семья. Команда у нас в экипаже была такая: два офицера - офицер-водитель и офицер-командир (неважно, командир это танка или командир танкового взвода), потом, наводчик, радист, заряжающий , но это были уже сержанты.

И.Вершинин. Как к Сталину во время войны относились?

И.Егоров. К Сталину нормально относились. Говорили: за Сталина, за Ленина, вперед, ура.

И.Вершинин. Отношение к немцам каким именно было?

И.Егоров. А как к врагам относятся, так и относились: с презрением, как к противникам.

И.Вершинин. Потери несли часто?

И.Егоров. Танки все время подбивали, несли и потери.

И.Вершинин. Наших убитых танкистов как хоронили?

И.Егоров. Ну почести погибшим были какими у нас? Давали салют из винтовок.

И.Вершинин. Немцы бомбили вас?

И.Егоров. У нас этого почти не было. Местность была такая. Но бывало и такое, что когда мы ехали на танках на железнодорожных платформах, начинали нас бомбить. И тогда мы вместо того, чтобы нормально съехать по настилу, прыгали.

И.Вершинин. Насколько я знаю, после окончания войны вы много лет прослужили в армии. Расскажите поподробнее, где и как вы служили?

И.Егоров. Когда окончилась война, нас с Ленинградского военного округа переправили в Эстонию, в город Кейла, что в 30 километрах от Таллина. Там нам поставили ангар, где наш 211-й гвардейский танковый полк расположился. Но к нам в этом месте присоединили еще один полк - танково-самоходный. У него на вооружении были самоходки СУ-76, они были вооружены 45-миллиметровыми пушками, покрыты были брезентом и чем-то походили на мотоцикл с коляской. В 1945 году я в Кейла начал служить, а в 1946-м написал заявление, чтобы меня уволили с армии. Тогда из армии увольняли инженеров и специалистов и отправляли на восстановление городов, заводов, фабрик, где они были нужнее, а нас, железнодорожников, увольняли как-то не очень. И вдруг всех нас, кто хотел уволиться с армии, вызывает к себе на беседу командующий Ленинградским военным округом генерал Лучинский. Он мне и говорит: "Ну что, надоела служба в армии?" Я ему отвечаю: "Да не надоела, а у меня специальность есть - железнодорожник, слесарь по ремонту вагонов и паровозов". "А что, - говорит он, - полковник, которому осталось полтора года служить? Он согласен у тумбочки стоять, лишь бы до 25 лет дослужиться. А вы такой молодой, да у вас такие данные, хотите, чтоб вас уволили. Нет, езжайте в свою часть и служите".

В общем, вернулся я в свою часть, и там меня сделали чуть ли не "козлом отпущения". Я танки водил хорошо и стрелять умел так же хорошо. И вот у нас начинаются дивизионные тактические учения, стрельбища, вождение. Ну и из меня там сделали показуху. Я был командиром роты тогда. У нас было шесть кадрированных рот, то есть, в каждой были командир роты, командиры взводов и механик водитель, а остальные - роты резервисторв. Было и четыре линейных роты. Занятия по вождению проводил один генерал. Он, помню, сказал так: "Учить танкистов должны сами командиры. Они должны увидеть, как сами офицеры умеют водить". Ну вот мы и начали так ездить: сначала я, как командир роты, потом - командиры взводов и затем - механик-водитель. А водить нужно было танки по соответствующим препятствиям. А препятствием был такой бетонный валик высотой в три метра. Заставляли нас проезжать и утюжить солдат через противотанковый ров, то есть, проезжать выше их голов. Это, оказывается, так приучали наших солдат, чтобы они, пехота, не боялись танков. Окопы были полного профиля, и солдаты, кто на коленках, кто на корточках, от наших машин прятались. Так нам давали такое задание: когда подъезжали к этим траншеям, должны были поворачивать влево-вправо, чтобы этих солдат песком засыпать. Кто был хитрее, успевал, как только танк в траншею въезжал, отойти влево или вправо. А кто не успевал быстро сообразить, - того закапывало песком. Потом, когда все заканчивалось, мы помогали этих солдат раскапывать и вытаскивать из земли.

Ну а потом в 1952 году меня отправили служить в Германию, пять лет прослужил, затем меня направили в Эстонию, в Нарвский военкомат. Там я в 1958 году уволился из армии уже в звании майора.

И.Вершинин. Как сложилась ваша жизнь после армии?

И.Егоров. Уволился я с армии, поступил работать на Нарвскую мебельную фабрику, в отделение диван-кроватей цеха мягкой мебели. Начинал обыкновенным учеником-обойщиком с окладом в 300 рублей (в старых деньгах). Через месяц сдал экзамен и стал работать обойщиком. Но потом подвело здоровье и я стал мастером ОТК работать. На пенсию ушел в 1981 году. На фабрике меня на два года избирали председателем профкома, был председателем парторганизации, также избирался народным заседателем в городском суде.