Захаров Андрей Васильевич

Родился я 30-го мая 1925 года в поселке Рощинский Стерлитамакского района Башкирии. Сейчас он наверху, а в ту пору был внизу, в лесу. Всего десять дворов тогда был, а потом его вообще снесли.

У нас была обыкновенная крестьянская семья, родители да шесть человек детей: четыре брата и две сестры. Я был пятым. Причем, два брата и сестра были от первой жены отца, а мы от второй. Но всегда жили очень дружно.

Как до войны жилось?

Хорошо. Отец рассказывал, что они всей деревней работали в Стерлитамаке у какого-то барина. Воевал в Империалистическую, был ранен в Карпатах в плечо. Вернулся домой, а тут революция и все помещики сбежали за границу. Первая жена умерла, но в 1922 году он во второй раз женился, и они с мамой переехали в Асаву – была такая деревня на месте нынешнего Рощинского.

Голода 32-го года я не помню. И не помню, чтобы его кто-то вспоминал. Вот в 22-м голод случился гораздо страшнее. Моя мать из Абзянского района, это в горах. Они жили прямо в лесу, там даже хлеб не сеяли, только уголь заготавливали, да сани с телегами делали на продажу. И в тот голод их три сестры из восьми оттуда пришли в Стерлитамак работать. Тут с отцом и познакомилась, поженились.

А перед войной колхоз уже встал на ноги, стали получать хорошие урожаи и уже столько зерна привозили на трудодни – завались. К тому же держали свиней, коров, лошадей, кур, овец, все в колхозе было. У каждого колхозника было по две коровы, теленок. Мы еще шесть овец держали, поросят. Так что у всех был полный двор скотины, а сейчас так все перевернули, мол, всегда голодали. Кто работал, никогда не голодал.

К тому же отец был и охотник и рыбак. Рыбы сколько было в речке – уйма, а сейчас ничего нет…. Зайцев была тьма, и он на них ставил петли. Принесет, мать ругается: «Куда ты их столько носишь?!» Так что жили хорошо.

Сколько классов вы успели окончить до войны?

Как раз перед началом войны я в Михайловской школе я с отличием закончил 7-й класс. Подумывал выучиться на учителя. Но тут началась война, и учиться мне больше не пришлось…

Как вы узнали о ее начале?

Как раз шла уборка урожая, и мы все были в поле. Взрослые косили, а мы убирали хлеб. Там же и объявили, сразу крик… Вернулись в деревню, а там уже крики, плач, мужиков всех забирают… И потом с войны вернулись только двое раненых и я… А ведь с каждого двора забрали хоть по одному…

Люди неудачи начала войны как-то обсуждали?

Конечно, разговоры такие велись, но мы же совсем молодые были, что мы тогда понимали? Правда, еще с 41-го года начали возвращаться первые раненые. Например, мой друг – Николай Киселев 1924 г.р. призывался из Уфы, учился там, а на фронте наступил на мину и уже в 42-м калекой вернулся домой… Конечно, они что-то рассказывали.

Эвакуированные в вашей деревне были?

Да, у нас в доме, например, жили три мужика, приехавшие с эвакуированным заводом с Украины. Со Славинска что ли. Ведь от нашего дома до завода было километра четыре всего. Хорошие мужики, всегда помогали, чем могли, дровами особенно. Но когда при заводе выстроили бараки, они сразу ушли туда.

Как изменилась жизнь с началом войны?

Мужиков-то всех забрали, поэтому я в МТС окончил курсы и стал работать в колхозе трактористом. Но летом 42-го в Карламан откуда-то эвакуировали оборудование сахарного завода, и на его стройку с округи стали сгонять людей. И нас троих: двух девчонок и меня, от колхоза послали туда работать.

Работали разнорабочими. Землю копали под фундамент, вывозили. Очень тяжело пришлось, ведь никакой техники не было, все вручную копали… А кормили так: на день выдавали 400 граммов хлеба. Черный как грязь, аж страшно было есть его… Но работали, а что сделаешь, надо.

А осенью вдруг услышал, что уже начали призывать мой год. Но оттуда ведь никого не отпускали. Думаю, что же делать? Сказал девчонкам: «Вы как хотите, а я ночью убегаю! Если хотите – пошли вместе, а нет, так я один уйду». Они решились, и ночью мы втроем ушли. Жили мы в деревне Красный Яр у одной бабки, и часа в три ночи ушли по полю в сторону Стерлитамака. Вышли к железной дороге и вдоль нее шли два дня. Прихожу домой: «Какими судьбами?» - «Убежал!» Спрятался на огороде и предупредил родителей, чтобы не говорили, что я дома. А через два дня приходит колхозный бригадир: «Где ваш сын?» - «Работает!» - «Нет его там! Сбежал!» И вот так я прятался октябрь и ноябрь, но потом пришла повестка и в декабре меня призвали.

В субботу мы с отцом только пришли из бани, тут бригадир привез повестку. К тому времени они, наверное, уже отступились нас искать. Конечно, если бы поймали, сразу вернули бы, а так я все время дома сидел и никуда не ходил.

Мать начала плакать. Сестры пришли проводить. Напекли мне в дорогу лепешек, а утром уехали в Стерлитамак. У меня тут в городе и крестная жила, и хорошие друзья отца. Мы у них переночевали, а утром на поезд и в Уфу. А из Уфы отправили в Алкино, в 14-ю окружную башкирскую снайперскую школу.

Всю зиму там проучились. Командирами были кадровые офицеры, ох они нас и помучили тогда. Ой-ой-ой как… А зимой прямо голодали. Кухня-то за три километра находилась, и оттуда еду приносил дежурный взвод. Но по дороге они из кастрюль самое густое себе в рот, а нам приносили воду и кусок мерзлого хлеба… Помню, как-то нас повезли за Уфу за луком. Обратно едем и жрем этот лук прямо так… Ну что это?! А когда картошку таскали со станции на кухню, то прямо сырую ее жрали… Поэтому ребята и по помойкам шастали, и все равно некоторые с голоду умирали, но нам же ничего не говорили.

Однажды мама пришла меня навести. Она и еще две женщины пришли туда пешком. В землянке нам устроили свидание. Ну, покормили они нас, а дальше? Поэтому я маме сразу сказал: «Не приходи больше! В такой мороз вы столько идете, зачем это нужно!?» - «Так люди говорят, что вы голодаете!» - «И сколько вы на себе принесете?! Так что не приходи больше, мне всего хватает!»

И при всем при этом как же нас гоняли… Причем, бездумно гоняли, ведь никто из наших командиров на фронте не был. Особенно усердствовал наш взводный - младший лейтенант Щенников что ли. Зверюга, до того нас гонял, что потом рассказывали, что когда их отправили на фронт, ребята его дорогой застрелили. За такую хорошую работу даже не смогли дотерпеть до фронта…

Представьте, умываться по утрам нас гоняли по пояс голыми. А попробуйте голым по-пластунски по глубокому снегу… Спрашивается, зачем в 30-40 градусный мороз так гонять?! А потом к нам командирами отделений назначили трех фронтовиков, и они как увидели, что Щенников нас так муштрует, то стали возмущаться. У нас командиром отделения стал Филатов - хороший мужик, попавший к нам после ранения. И когда выходили на полевые занятия, он приведет нас в лес и говорит: «Ребята, вам это ничего на фронте не понадобится. Так что разводите костер и грейтесь!» Удивительно добрый был человек. Вот только он нас и спасал, а так гоняли страшно… Ночью по тревоге поднимали, и гоняли в лес за десять километров. Там каждому дают по бревну: «Несите на кухню!» А если попадались маленькие, то по два давали. Так мы что придумали. Брали по два и дорогой одно выбрасывали, чтобы легче идти. Сил-то никаких нет…

А непосредственно боевой подготовкой занимались?

В принципе хорошо учили: теория, маскировка и стрельба, стрельба, стрельба. У каждого была своя личная снайперская винтовка и почти каждый день выводили на стрельбище. Стрелять мне нравилось, и я отлично стрелял, тут и разговору нет, но эта бесконечная стрельба зимой на стрельбище. В этот мороз в ботинках…

А весной 43-го приехал с инспекцией сам Ворошилов и как посмотрел, каких солдат там готовят… Сразу устроил нагоняй кому надо и нас стали кормить курсантским пайком. И компот стали выдавать, и масло, тут люди, конечно, сразу ожили. Но счастье наше продолжалось недолго, летом 43-го школу вдруг расформировали. Видно не требовались столько снайперов. Нас перебросили в Колтубановку, это уже Оренбургская область, и там меня определили в воздушно-десантные войска. Отправили в Белоруссию в 19-ю Бригаду ВДВ и стали учить на механика-водителя БА-64. Это легковая машина, переделанная под броневик. У нее экипаж всего два человека – я внизу, а вверху стрелок-радист. Восемь прыжков успел сделать.

Не боялись прыгать?

А куда денешься? Если сам не прыгнешь, то выбросят… Насмерть не бились, но один раз у меня основной парашют не раскрылся, так я на запасном приземлился. А одного маленького парнишку далеко-далеко ветром унесло.

Но вскоре эту бригаду расформировали. На комиссии мои документы посмотрели, увидели, что я тракторист, и записали меня механиком-водителем. Если не ошибаюсь, 126-я тяжелая танковая бригада прорыва РГК. Повезло, что на Т-34, а то ведь у нас были и тяжелые танки и даже «Шерманы», но от них потом отказались. И наши гробы, а уж те еще хуже. Я сам видел, как они переворачивались. Ведь высокие, а траки узкие. Зато наши Т-34 и скоростные и маневренные.

Свой экипаж помните?

Командиром танка был ленинградец Петров. Шепетьев был, Гриша Морозов. Все дружные были, как одна семья. А по-другому никак! Но они были постарше меня, и боюсь, их давно нет в живых. И уже оттуда на фронт.

Первый бой помните?

Запомнился и еще как… Мы стояли в каком-то лесу на исходных. И к вечеру, мы и не ждали, не гадали, вышли подышать, и вдруг как начали нас обстреливать. Эти огромные сосны как начали падать, а мы стоим, не понимаем ничего… Спрятались в танк, и тут одна сосна прямо на него грохнулась. Потом вылезли и вчетвером не могли ее стащить. Кое-как свалили. А главное, никто не понял, откуда по нам стреляли.

Наутро приходит командир взвода: «Все ребята, сегодня пойдем в бой!» Но когда пошли вперед, оказалось, что дороги заминированы, а на бездорожье половина танков застряла – распутица.

Помню, что форсировали Вислу и наступали на Данциг и Гдыню. Вот там пришлось тяжело. Как я там живой остался, даже не знаю… У нас в бригаде за два часа боя около сорока танков подбили… А там же в траншеях вода, они все мокрые, грязные, но здорово оборонялись. Но у нас уже было тотальное превосходство, в конце-концов сломили их сопротивление. У нас рассказывали, что сам Рокоссовский. приказал принести в термосах кашу, накормить первых пленных и отпустить. Чтобы они рассказали, что мы никого убивать не собираемся. И немцы как пошли, полная дорога… Один солдат подходит: «Ты откуда?» Тот молчит. Раз прикладом его: «Из Смоленской области…» Оказывается, большинство из них власовцы… Потом их выстроили чуть ли не дивизию и погнали по автостраде.

Многие ветераны вспоминают, что власовцев в плен не брали. Прямо на месте расстреливали.

Я ни разу не видал, чтобы над пленными издевались или убивали. Может, это в тылу бывало, а мы же впереди.

Некоторые бывшие танкисты признаются, что зачастую пленных просто давили гусеницами.

Нет, только в бою давили. И один раз баб давили. В одном месте в Германии мы оказались на одной лесной дороге. С двух сторон огромные сосны, никуда не свернуть, а вся дорога забита беженцами. А нам же нужно срочно вперед, стоять там некогда было, и пришлось прямо по ним… Кто успел, убежал в лес, а кто нет, там и остались… Пыль столбом, какой-то пух летит, мука, но разве из танка что-то слышно?..

Но бои были очень жестокие. Первый наш танк сгорел – подбили по центру колес, но экипаж уцелел. На втором когда гусеницу подбили, мы выскочили. Ремонтники его осмотрели: «Ну, теперь его не скоро сделаешь!» Посадили на третий, но и его под Данцигом подбили. А однажды случилось попадание, как раз в угол возле меня, и ушло рикошетом. Но удар был сильный, мне аж уши заложило.

А в самом Данциге была каша, не поймешь, кто где. Город постоянно бомбят и обстреливают, народ туды сюды. И когда бои вроде утихли, нас расположили в предместье в одном поместье. И как-то мы решили сходить в город. Наш помпотех, Чеботарев, я и другие ребята пошли по центральной улице, а она оказалась забита телами наших пленных. Горы людей, мы прямо по трупам шли… Их видимо гнали в порт, но когда поняли, что не успеют эвакуировать, с двух сторон улицы расстреляли… У них по карманам лежали записки с данными о себе, мы их собирали, и сдали все в штаб.

Пришли в порт, идем по пирсу, смотрим, из подъезда дома выходят три женщины с саквояжами. Подходят к краю пирса, и прямо на глазах у нас обертываются в одеяла и бросаются в воду. А там высота метра три. И две сразу утонули, а одна барахтается… Подбежали, смотрим на нее, тут ребята принесли деревянную лестницу, подали ей, и еле уговорили выбраться, настолько нас боялась…

Пошли дальше, смотрим пехотинцев куча. Может и с батальон. Кто с каской, кто с чем, а из подъезда вроде как вода течет. Оказывается, внутри этих пятиэтажных домов огромные емкости со спиртом и там, конечно, уже все открыто, все льется, все пьяные. Тоже было решили набрать спирта, но наш помпотех сразу сказал: «Нет! Быстро уходим, это добром не кончится!» И только отошли на квартал, смотрим там пламя появилось, шум, крики и как все взорвалось… Идем дальше, а там все взрывы, взрывы, да еще немцы с кораблей стали стрелять.

И часто случались такие неоправданные потери?

А что вы хотите, пехота есть пехота. Там, конечно, больше потери… А мы хоть прикрыты от пуль, правда, мы свои танки называли «гроб с музыкой». У нас заряжающим был Иван Чеботарев из Оренбургской области. Такой блудный был парень, где угодно все мог достать. Но он был года с 18-го, так что мы против него дети были. И вот однажды он где-то нашел такое круглое, никелированное, вроде самовара с кнопками. Думали, гадали, что же это такое, а оказалось музыка. Стали возить этот аппарат с собой, и чуть затишье, сразу включали. Поэтому с тех пор и повелось называть наш танк - гроб с музыкой. Но как-то приходит командир взвода: «Что это у вас там играет?» Показали: «Все, я собой заберу». И все, больше мы его не видали.

После Данцига стояли на Одере на переформировании. Получили новые танки, а потом нас перебросили на 2-й Белорусский Фронт. Но мы пошли не на Берлин, а обошли его стороной, чтобы опередить американцев. Там в семидесяти километрах от Берлина и войну закончили.

Как Победу праздновали?

Нам праздновать не пришлось, мы еще в боях были. Уже потом, числа 16-го или 17-го праздновали. В лесу расстелили палатки: «Гуляйте, ребята!» Где-то в вагонах спирт нашли, натаскали его. Выпили, конечно. Но один до того обпился, что умер в бронетранспортере…

Говорят, в конце войны было много таких случаев.

Мы слышали про них, но у нас это был единственный случай.

А вообще часто выдавали «наркомовские» сто граммов?

Не помню, чтобы выдавали. Если только сами доставали, то немного выпивали. Но это иногда только. И денег не выдавали. Уже после войны как-то выяснилось, что нам должны были выдавать по 600 рублей, но мы их ни разу не получали. Написали письмо в Подольск и пришел ответ: «… во всех ведомостях есть ваша роспись о получении денег». Значит, эти начфины положили себе в карман…

Как кормили?

В бригаде ВДВ кормили нормально. А под конец войны в основном уже сами себя кормили, потому что даже не знали где наша кухня. Под Данцигом был случай. Подъехала кухня, ждем, пока очередь подойдет, и тут Ивашкин из Белоруссии крикнул: «Ребята, разбегайтесь, граната!» У него в кармане лежала граната, и видно чека выпала. Все кинулись врассыпную, а он как схватился за карман, взрыв и его пополам разорвало… Кухню пробило, все течет, но больше никого не убило.

Когда в Германии вошли в первый город, этот Иван Чеботарев где-то раздобыл концентрат. Нашли ведро, наварили каши. Потом вдруг откуда-то принес целый ящик каких-то конфет и маринованную курятину в стеклянных банках. Оказывается, он нашел в лесу какой-то большой хороший дом, в котором жил безногий немецкий генерал: «Давай чего-нибудь пожрать!» - «Идите в подвал и берите что хотите, только меня не трогайте!» Набрали и его не тронули.

Вообще я вам скажу удивительное дело. В Германии, сколько мы бы не ходили, нигде ни одного солдата не тронули. За два года моей службы там ни разу никого из наших не убили. Раз побежденные, подчиняются. Что надо – берите. Я там много где побывал, и понял, что жили они хорошо. И что им у нас надо было – непонятно…

А вот поляки это - предатели. Мне, кажется, это нехороший народ. Сегодня они с одним, завтра с другим. Как-то мы с ребятами, человек десять, сели в машину и поехали за Одер. Не помню уже зачем. Приехали в деревню, смотрим, а в одном огороде яблоня стоит. Яблок на ней полно и все крупные. Ясное дело, решили набрать. Постучались, выходит полячка, поляки уже заняли брошенные немцами дома. - «Откройте ворота!» - «Зачем это?» - «Яблок нарвем!» - «Не открою, это дом бургомистра! Он уехал, но сказал никого не пускать!» Тогда мы объехали и подогнали машину задом прямо под яблоню. На нас стала кидаться собака, так Кузьмин, маленький такой, мы его звали рязанский косопузик, застрелил эту овчарку. Плетеный стол стоял, раздавили. Тряханули яблоню и они посыпались прямо в кузов. И вдруг приходят три полицая с карабинами: «Вы чего делаете?» - «Ничего, яблоки рвем!» - «А почему так по-варварски?!» И подают нам газету: «Здесь написано, чтобы не трогать никого!» - «Так мы и не трогаем!» Тут Володька Петров из Смоленской области вступил: «А вы кто такие?» - «Мы полицаи!» - «А карабины-то у вас русские. Ну-ка дай посмотреть!» Отобрал у всех затворы и выбросил в кусты. И напоследок, перед тем как уехали, еще пригрозил им: «Погодите, мы еще приедем и будем у вас землю делить!» Что за люди, мы их страну освободили, шестьсот тысяч при этом погибло, а им яблок жалко. Те, кто в Польше служили, всякое рассказывали… И по ночам стреляли, а у нас даже танк у нас украли.

Как это случилось?

На одном перегоне они умудрились отцепить последнюю платформу с танком и угнали в лес. Когда хватились, платформы с танком нет… Командир бригады разбушевался, всех подняли на ноги, но никто не знает где… Думали уже, что разгружаться будем. А оказывается, поляки этот танк в лес загнали и командуют экипажу: «Выходите!» Ребята же внутри спали. Но слышат, что разговор-то не наш, поняли, что тут что-то не то. Те продолжают: «Открывайте, вы все равно никуда не денетесь!» - «Тогда командир танка говорит: «Надо что-то предпринимать!» Завели танк, прямо на платформе развернулись, раздавили ее, и начали стрелять из пушки. Мы это как раз услыхали и кинулись туда, но те уже сбежали. Для порядку постреляли по лесу, но никого не нашли.

А на следующей станции одному механику-водителю отрезало ноги. Поезд тронулся, а он бежал к своей платформе, схватился за брезент, но тот потянулся и его под колеса. Сапоги там, а он здесь… Подбежали к нему, кровь во все стороны свищет на два метра… Но потом говорили, что он выздоровел.

Как вы считаете, благодаря чему остались живым?

Вы знаете, я и сам не понимаю, как живым остался. Ведь боялся, что убьют, и даже не думал, что живым останусь, но повезло. Однажды в Германии попали в аварию. Машина перевернулась, а нас в кузове человек пятнадцать было, и мы в канаве очутились, в воде, кузовом нас накрыло. И все целы, только шофер себе лоб разбил. Опять повезло… Только как черти грязные были. Вышли на дорогу, тут как раз ехал комбат пехотный, так он нас и не узнал.

Так что даже не знаю. Наверное, все-таки мать меня отмолила. Ведь когда я уходил в армию, мама дала мне на прощание такую маленькую круглую иконочку, и всю войну я ее проносил в кармане. Никому, конечно, не показывал, правда, и дела никому не было.

Зато когда я в феврале 51-го женился, вышла целая история. Отца уже не было, и мать с сестрами спрашивают: «Ну что, в церковь поедете?» - «Конечно, мы же православные люди!» Обвенчались, все прошло хорошо, и потом вдруг через некоторое время меня вызывает секретарь парторганизации. Я ведь тогда уже в партию вступил. - «Ты почему в церковь ездил?!» - «А что такое?» - «Так мы тебя из партии исключим!» - «А вы разве такое право имеете?! Знаешь что, Иосиф Иванович, ты ко мне не привязывайся, и я тебе ничего не скажу! Я человек православный, почитаю родителей, и раз они сказали, я сделал». Стали таскать меня, но в один момент я психанул: «Я Родину защищал, и всегда все нормально было, а тут какие-то претензии. Ну и исключайте, раз я вам не нужен!» - «Нет! Нет! Нет! Мы тебя просто проработаем, чтобы больше не ходил». И оставили в покое: «Только молчи и никому ничего не говори!»

А вы можете выделить самый случай, когда могли погибнуть?

Таких случаев было много, но однажды я был от смерти на сантиметр. Где-то в Германии только вылезли из танка, как из-за угла по нам стреляли из автоматов. Пуля чиркнула мне по левому уху, а я даже сразу и не понял, пока мне ребята не сказали, что у меня кровь.

Как вам Т-34?

Хороший был танк. Мощный, безотказный, маневренный, мог развивать высокую скорость.

Номер своего танка помните?

По-моему у нас был 76-й номер. Не помню точно, мы на номера не обращали внимания.

Люди каких национальностей вместе с вами служили?

Самые разные. И русские, и татары, и даже один еврей был. Правда, он где-то в батальоне пехоты служил. Арон. Молодой, кудрявый такой, но потом ребята рассказали, что он сбежал куда-то на тепленькую должность в штаб.

А один из офицеров оказался поляком, так он что учудил. Как-то взял с собой несколько солдат и уехал километров за сто. А в этой деревне был какой-то сборный пункт для угнанных на работу в Германию женщин. И видно связался там с кем-то, потому что сам куда-то уходит, а солдаты от безделья маются. Когда терпение их лопнуло, сказали ему: «Неделю уже тут, чего нам делать? Поехали обратно!» - «Не ваше дело!» Через какое-то время они решили его связать и вернуться в часть. Обступили его, но он догадался, выхватил пистолет, а у них-то оружия нет, и одного в ногу раз… «Везите его в госпиталь!» А сам куда-то исчез. Вроде бы в Польшу сбежал.

За такие дела тогда строго карали. Вам, например, пришлось хоть раз присутствовать на показательных расстрелах?

Два раза видел. Еще в Алкино как-то раз нас всех выстроили и повели на сопку. Построили вокруг заранее выкопанной могилки. Подъехали машины, из одной вывели человека в черной одеже. Не из нашей школы. Подвели, поставили лицом к яме, и зачитали приказ: «За измену Родине… За дезертирство приговаривается к расстрелу. Приказ привести в исполнение!» И капитан что ли сзади подошел и выстрелил ему в затылок… Тот сразу упал в яму, подбежали автоматчики и закопали его…

А второй раз видел такое в Германии, когда расстреляли двух солдат из пехотного батальона охраны. Оказывается, они вдвоем пошли в самоволку, а там напились и заночевали. На другой день за ними пошел командир взвода. Нашел их, но по пути обратно в лесу они его убили и закопали… А когда пришли, стали отказываться: «А мы и не видели его!» Но их раскололи и они показали, где его закопали. Нас всех выстроили в песчаном карьере и их обоих расстреляли… Но спрашивается, зачем было его убивать?..

А вам самому приходилось сталкиваться с особистами?

Несколько раз приходилось. Еще по дороге на фронт к нам попросились двое пацанов: «Дяденьки, возьмите нас с собой! Мы хотим на фронт!» И мы, дураки такие, взяли их с собой. А на границе в Бресте как начали шуровать, их нашли и нас арестовали. Вместо гауптвахты посадили в холодный вагон: «Вот померзнете, так будете знать, как брать туда детей!» В вагоне половина пола есть, а половины нет, соответственно ветер, мы забились в угол, сидим, дрожим…

А как-то был такой случай. Как раз там, где немцы топились, разведчики привели пленных немцев. А мы в ту пору иногда охраняли штаб бригады, поэтому как раз на улице стояли. В какой-то момент люди зашевелились, забегали, оказывается, заместитель командира бригады по строевой из трофейного пистолета прострелил себе руку. И нас предупредили строго-настрого: «Ребята, только никому не говорите!», понятное дело, ведь это же фактически самострел. Он потом все время в перчатке ходил.

А что за эпизод, когда немцы топились?

Это мы в Германии однажды на закате остановились в какой-то деревушке. Стоим на улице у штаба, вдруг снизу от озера какой-то крик, шум. Оказывается, там все немцы вместе с детьми бросились в озеро топиться. Пехота их отгоняет: «Никто вас не тронет!» А эти все равно туда лезут, вода прямо кипела… Подошли туда, а эти все лезут и лезут: «Все равно вы нас убьете!»

А вам приходилось видеть случаи насилия, мародерства?

Может, в пехоте такое и было, но у нас я не видел. У нас же грамотные люди, да и некогда было этим заниматься.

Кто был командиром бригады?

Парамонов. Хороший офицер, никогда не ругался, только просил: «Ребята, надо! Только осторожно. Смотрите, людей берегите!»

А какие воспоминания остались о политработниках?

У нас хорошие были. Невредные, обходительные. Без криков спокойно объясняли: «Ребята, нужно сделать!» А со мной был и такой случай.

У нас в селе председателем колхоза был злой как зверь, над людьми издевался. Женщины зимой пойдут в лес за дровами, так он их кнутом стегал: «Нечего ходить, работать надо!» Это мне уже потом рассказывали. И когда мы стояли под Могилевом, получаю от отца письмо: «Так и так сын, меня Василий Михайлович кнутом стегал: «Почему женщин оставляешь дома?!» Но они же просятся, надо постираться, по хозяйству что-то успеть. В общем, разлад получился». И когда я это письмо прочитал, во мне все вскипело, думаю, да что ж такое?! Пошел к нашему замполиту бригады – «Почитайте!» Он прочитал и ужаснулся… - «Садись, пиши!», и продиктовал мне большое письмо председателю, а в конце научил так написать – «Если вернусь домой живым - убью тебя!» Я так и написал, отправил его председателю, и тот сразу опомнился.

А бригадирами работали мои знакомые ребята, которые вернулись с фронта после ранений. Бабы с ребятишками работали, а они как стали командовать. Обижали мою мать… Я с ними потом крепко ругался: «Что же вы делаете?! Вы же знаете, как люди бедствуют…»

Хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.

Я считаю, что без Сталина мы бы не победили, потому что в то время стране был нужен именно такой жесткий и справедливый руководитель. Ведь он пришел к власти, когда страна лежала в разрухе, но мы успели все восстановить и построить столько всего. А что бы мы без заводов делали?! Зато при нем ни одной копейки за границу не уходило, и все было дешево. Ведь я когда вернулся из армии, купил себе мотоцикл ИЖ. Заправлял бак - 14 литров и платил за это всего рубль сорок. Десять копеек стоил литр, а сейчас литр сколько стоит?! Где это видано, ведь у нас нефть своя… Да, сейчас говорят, что Сталин был тиран, но я думаю, что это скорее Берия виноват.

Были у вас какие-то трофеи?

Вначале у всех что-то было. Но когда из Данцига нас отправили на Одер на переформирование, ждать новых танков пришлось недели две. И в один день всех построили, а особисты стали лазить по нашим вещам. У всех было у кого что, у некоторых даже костюмы, но все что нашли, набросали в кучу, облили соляркой и все сожгли… А потом обратились ко всем: «Если кто будет что-то брать, будем наказывать вплоть до расстрела!» Поэтому у всех остались только какие-то мелочи. Часы у каждого были, но ими не дорожили – штамповка.

А когда на Эльбе стояли, встречались с американцами. Не понимали, конечно, ни черта, но как-то общались. Среди них, кстати, много негров было. И мне один из них за звездочку подарил серебряный портсигар. Но уже когда вернулся из армии, у меня один приятель все украл: и документы, и награды, и этот портсигар с кортиком. Мне Чеботарев подарил шикарный генеральский кортик с золотым львом. Все украл и сбежал, вроде и не поймали его.

А уже после войны мы на своих «студебеккерах» возили в порт трофеи: велосипеды, мотоциклы, и все это добро отправляли пароходами в Союз.

Кто-то из ваших братьев воевал?

Только Миша. Он еще до войны уехал работать в Белорецк. Окончил школу электриков, стал хорошим специалистом. Работал главным машинистом турбин на ТЭЦ в Ишимбае. А воевал он радистом. Был ранен. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть выдержки из наградных листов, по которым старший сержант Захаров Михаил Васильевич 1910 г.р. был награжден медалями «За Отвагу» и «За боевые заслуги»). А Володя не воевал, потому что в Карлах нашли нефть, и он там работал электриком. А тем, кто там работал, дали бронь. Но зато и день, и ночь там вкалывали без выходных, и уже только после войны он отслужил на Дальнем Востоке.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

После войны я еще пять лет служил. Два года в Германии, а с осени 47-го в Крыму, прямо в Симферополе стояли. Дослужился до старшины роты.

Вернулся домой весной 50-го и решил пойти работать шофером. В военкомате мне выдали направление на станкостроительный завод «имени Ленина». Прихожу к механику, а он мне говорит: «Видишь, рама стоит? Вот соберешь машину и будешь на ней ездить!» Я возмутился: «Ты видишь, что я стою в военной форме? У меня же ни копейки нет, и на что я буду жить, пока буду ее собирать?» Развернулся и опять пошел в военкомат, так и так: «Это что за насмешка?» Тогда мне выдали направление в трест «Стерлитамакстрой». Вначале работал шофером, а потом меня направили учиться в Харьковское училище, которое готовило инструкторов строительных работ. Со всего Союза там ребята учились.

А как вернулся, меня направили в управление механизированных работ, и в этом управлении я проработал 36 лет. Был и нормировщиком и старшим инженером по труду. Всегда честно работал и никогда никого не обижал, поэтому люди меня ценили, а в 1980-м году присвоили почетное звание «Заслуженный строитель Башкирии». А на пенсию вышел в 1985 году с должности старшего инженера по труду.

Большая у вас семья?

С женой мы прожили 54 года. Воспитали трех дочерей, есть шесть внуков и пять правнуков.

Войну потом часто вспоминали?

Родные пугались, когда я по ночам кричал. Все мне казалось, что я там… Это же природа человеческая, поэтому каждый боялся на фронте. Ведь сегодня ты живой, а завтра нет… Вот как это рассказать, чтобы люди душой прочувствовали? А как рассказать, что за все время на фронте я ни разу и не погрелся толком. Все или в машине или на улице. По-моему за все время только один раз летом нормально помылись. Зато сейчас такие фильмы снимают, что просто плеваться хочется. Такую чушь про Жукова наснимали. Одна клевета кругом…