Я родилась в 1924 году. Мои родители сами с Подмосковья, с Чехова, но 50 лет проработали на ЗИЛе. В семье нас было четверо детей – трое дочерей и сын. В 1941 году я училась в техникуме, он находился рядом с заводом ЗИЛ.
22 июня первый удар. Нас как комсомольцев отправили сначала для заготовки топлива для Москвы. Там мы пилили лес, и, конечно, было очень-очень тяжело. Таскали бревна. Не веточки, а бревна в 2,5 метра. Всего мне тогда было 18 лет.
Когда мы оттуда вернулись, нас уже зимой отправили в Домодедово, валить лес для противотанковых заграждений. После Домодедова нас, как комсомольцев, направили учиться в Школу шоферов на Красную Пресню. Нас предупредили, что по окончании школы мы, девушки, останемся в тылу, а мужчины пойдут на фронт. Но случилось так, что, по-видимому, некого было отправлять и нас призвали в армию.
Сначала нас отправили в Гороховецкие лагеря. Там мы изучали технику, оружие, занимались строевой подготовкой, вождением. Водили мы, как правило, по ночам. И вот что надо сказать – хотя машины в учебном автополку были подержанные, поломок практически не было. В Гороховецких лагерях мы пробыли три месяца. Учились и в ночное, и в дневное время. Окончили курсы, и нас направили на фронт.
Мы, 300 водителей, были направлены в Харьков. В телячьих вагонах доехали до деревни Дергачи, где формировался наш танковый корпус.
Конечно нам тяжело было, очень тяжело было.
Первый раз нас обстреляли на Западной Украине, бандеровцы. Многие наши ребята погибли там. Наш корпус прошел через Минск, Брест на территорию Польши. Форсировал Вислу.
Конечно, фронт – страшное дело. В Москве нас бомбили, страшновато было, мы прятались в бомбоубежищах, потом привыкли. А вот на фронте именно страшно было.
Когда мы подошли к Висле, там такой огонь был, что земля дрожала. Немцы, отступая, стреляли, наша артиллерия и «катюши» отвечали.
Помню, на территории Польши такой случай – мы устроили временный привал на опушке леса, там, кроме нас, еще другие войска были. И тут, откуда ни возьмись, началась стрельба. Немцы пошли в атаку. Идут по ржи. Мы стали отстреливаться, нам помогли, так что мы там многих в плен взяли. И вот они идут мимо нас и некоторые из немцев говорят: «Рус капут!» А мы: «Не рус капут, а скоро вам будет капут». Нам вперед нужно было идти, а их человек 15 было, девать их некуда, так что их расстреляли.
Так мы и ехали. По трупам, по крови крови. Кухню мы редко видели, она всегда позади была, отставала. Я, наверное, находилась во втором эшелоне. Когда ребята из боя выходили, мы им помогали, ухаживали за ранеными. Тяжело было, очень тяжело. Нам приходилось помогать выгружать боеприпасы, а девчонки-то все молодые, все среди мужчин. Жили мы только на энтузиазме, всегда надеялись на лучшее будущее, тем более, что тогда мы уже знали, что точно победим.
Когда брали Берлин – там очень страшно было, а потом столько было радости, когда объявили победу, до которой многие не дожили. Но я всегда надеялась, что останусь в живых, что будет все хорошо. Я ни на что не жалуюсь.
Когда вернулась с фронта, вызвали в военкомат и направили работать бухгалтером в Москворецкий райисполком. Потом вышла замуж и уехала с ним в Горький, но мне там не понравилось и мы вернулись в Москву.
- Спасибо, Галина Александровна. Еще несколько вопросов. Каково было настроение в тылу в первый период, когда отступление было?
- Когда война началась, настроение было подавленным. Но тогда народ был лучше, сплоченней. «Что теперь делать? Давайте вместе ковать победу».
Я тогда на ОТК ЗИЛа работала. Его быстренько переоборудовали и стали выпускать боеприпасы для зениток. Я работала на приемке. Снаряды небольшие, но там есть поясочек и надо, чтобы на этом поясочке не было зазора. Если был зазор, если только пропустишь этот брак – снаряд мог разорваться, погибнуть люди. Так что все очень строго было. После нас военные представители проверяли. Если в партии попадется хоть один брак – всю партию возвращают обратно, и мы по новой начинаем все проверять.
Конечно, ввели карточки, но голодными не были. На заводе нас кормили обедом. Они, конечно, не ресторанными были, но, во всяком случае, голодными не были.
Может быть, мы тогда недосыпали, недоедали, но паники в Москве не было. Все старались, что-то сделать, чем-то помочь. Даже когда Москву бомбили, мы первое время прятались, а потом перестали. Объявят воздушную тревогу, а все равно никто не покидал свои рабочие места. Не было такого, чтобы на работу не выйти. Все работали. Единственно, когда 16-го стали эвакуировать, тут люди думали, что сейчас сдадут Москву, тут паника была. А потом все успокоилось.
- Вы московскую панику помните?
- Да. У меня тогда старшая сестра эвакуировалась, а мы с мамой уехали в Чехов, к бабушке. Приехали – а там бой идет. Разведчики подошли к нашему дому и говорят: «Вы зачем сюда приехали? Бой идет. Немцы близко». Дали нам лошадь, и мы поехали обратно. Причем, проехали по минному полю, как только живы остались…
- Галина Александровна, вы сказали, что в школу водителей и в армию вас направили как комсомолку? Как так получилось?
- Женщины же были не военнообязанные. Я не была медицинским работником, связистом.
- Чему вас учили в Краснопреснеской автошколе?
- Мы изучали технику вождения, ремонт машины. Мы ведь девчонки были, не знали ничего этого.
- В Гороховецких лагерях сложно было?
- Нет. Нас неплохо кормили, пирожки пекли, свекла очень хорошая была. Была хорошая баня. В банный день меняли белье. В качестве обуви у нас сапоги были. В полку был сапожник, так он нам набойки набивал.
Но один раз натворили дел. Были в наряде на кухне, поехали на машине на базу, за продуктами и украли кусок мяса. Девчонки сбросили. Офицер догадался, но не наказал нас.
- Такое понятие как самоволка было?
- В самоволку я никогда не ходила, боже сохрани. Девочки один раз убежали, а у нас правило было – третий раз убежишь — гауптвахта.
- Какая была ваша основная задача на фронте?
- Подвоз боеприпасов. Когда наш корпус выводили на отдых, то мы помогали медицинским работникам ухаживать за легкоранеными. Раненые в палатках размещались, а там холодно было и мы топили буржуйки. Тяжелораненых отправляли в тыл, легкораненых прямо там лечили и вновь на фронт отправляли.
- Орудия вам приходилось возить?
- Нет. Для орудий были специальные машины.
- Машины кто разгружал?
- И нам разгружать приходилось. Мы выгружали, тут же приезжали ребята, которым были эти снаряды предназначены, танкисты, артиллеристы или зенитчики и забирали снаряды.
- Место складирования было?
- Нет. На чужой территории большого склада не сделаешь. Это сейчас места складирования везде разбросали, а тогда такого не было.
- Боеприпасы получали с поездов?
- Нет, поездов не было. Боеприпасы на машинах подвозили. Когда перешли границу – там же марш-бросок, все должно быть с собой. Мы идем и сразу, с колес, в бой. Немцы со всех сторон были, а местность непроходимая.
- Машины маскировали?
- Да. Привязывали ветки, маскировочные сети.
- Как на фронте была организована дорожная служба?
- Нормальная организация была.
- Что вы можете сказать о качестве дорог?
- Когда по нашей территории ехали, конечно, дороги были разбиты. В Польше дороги другие, а в Германии вообще…
- По нашей территории вам разрешали ездить по дорогам или только вдоль них?
- Даже не знаю. Едешь и не знаешь, что там. То ли дорога, то ли что там… Потому что сами знаете, с воздуха бомбят и отсюда стреляют. Какая может быть дорога? Конечно, все разбито было. Приходилось ехать по бездорожью. Я же не одна ехала, мы ехали колонной. С офицером, он следил за маршрутом, подсказывал, куда идти – направо, налево, прямо.
Ночью ехали с приглушенными фарами.
- Скорость движения колонны на наших дорогах, и на польских, какая?
- В час километров 40. По Польше скорость была больше. Там у нас уже американские машины были, скоростные.
- А вообще, на каких машинах вы ездили?
- Сперва у меня была бортовая ЗИС-5. Очень хорошая, но тяжеловатая. А потом, когда мы перешли границу, уже в Польше, нам дали Форд и американский Студебекер. Это машины легкие, сами бежали.
- ЗИС-5 требовал постоянной профилактики?
- Профилактику у нас авторота делала, там хорошие ребята были. Мы так только помогали, там же сила нужна. Гайки и болты нужно отвернуть, завернуть. Но я хорошо знала машину. Даже сейчас, когда еду с сыном, рука так и тянется…
- А мелкий ремонт кто делал?
- Тоже ребята. Мне же колесо поменять трудно, так что ребята помогали. Мы все очень дружны были.
- Американские машины в обслуживание были сложнее наших?
- Нет. Они были новые, мало ломались. Проблем особенных не было. Наши тоже были хорошими машинами.
- С бензином проблемы были?
- Нет. Никаких проблем.
- А как вы заправлялись?
- Специальные машины с горючим были. Мы заправляли бак и канистру, горючего нам хватало.
- Под бомбежку попадали?
- Я, наверное, счастливая. Самолеты летали, но в нас не попадали.
- Если налет, шоферы разбегаются?
- Кричат: «Воздух!» Надо выбегать из машины. А прятаться? Куда прятаться, скажите, пожалуйста? Машины с боеприпасами… Если лес, то спрятаться можно, но леса мало, мы, в основном, полями ехали. Отбежишь немножко и все. Старались быстрее ехать.
- Личное оружие было?
- Да, автомат.
- Вам стрелять приходилось?
- И когда бандеровцы обстреляли, и в Польше, там бой минут 30 продолжался, потом они отступили.
- Женщина на войне. Вам сложно было?
- Да. Неудобно было все время среди мужчин находиться. Кругом же одни ребята были.
Но нас не обижали. Когда мы только приехали в корпус, нам сразу платья пошли. Это лучше, чем гимнастерка с юбкой, в платьях удобнее, быстрее одеваться.
- А сколько вообще девушек было?
- У нас в автобате было 300 человек девушек. Еще среди обслуживающего персонала их много было. При штабе тоже были молодые девчонки.
- Романы были?
- У меня нет, а у моей подружки был. Я ей говорила: «Не надо», – но она меня не послушалась. А меня родители строго воспитывали: «Дочка, не теряй голову».
- Где вы на фронте ночевали?
- В землянках. Один раз нас оставили ночевать у полячки, но, в основном, в землянках, палатках. А в германии – в домах. Они пустые были. Со мной девочки ночевали, и нас там охраняли, часовой стоял.
Конечно, много раз ночевала в кабине.
- Деньги получали?
- Мало солдатам платили. А потом зачем нам там деньги?
- На фронте боялись?
- Я в учебном полку боялась, когда в караул посылали. Небольшой домик, человек пять рядовых и младший командир. В домике была небольшая печка была, на которой можно было вскипятить чай, разогреть сухой паек.
Мы охраняли цистерны. Вот там было страшно. Кругом поле, ветер воет, волки завывают. Я волков боялась. Один раз не выдержала, ушла с поста и встала на крыльцо дома. И стояла на крыльце. Потом, чувствую, что смена должна придти, пошла на место. Там было страшно. А на фронте – первый раз обстреляли, второй раз обстреляли, а потом привыкли, как будто, так и надо. Страха не было.
Есть такая пословица: от тюрьмы и сумы не отрекайся, что предначертано судьбой, то и будет. Когда часовой стояла, охраняла, мне было страшно, я была одна. А на фронте – там люди кругом.
Мы все были так настроена, что будет, то и будет. Страха не было, человек ко всему привыкает, вырабатывается иммунитет.
Это была наша работа, долг перед родиной.
- Когда в Германию вошли, как к немцам относились?
- Нормально относились. Там же гражданские люди были, они не виноваты, как и мы. Два раза ходила там, в парикмахерскую. Мне стрижку делали, маникюр. Мы их не боялись.
- Какие-то трофеи домой посылали?
- Ничего не посылала. Семья была нормально обеспечена. Да и какие там тряпки? Новых вещей, я там не видела, а чужое брать и отправлять домой… Чем наши промышленные товары были хуже? Натуральные вещи из шерсти, шифона, крепдешина. Тогда вещи прекрасные были. Сейчас все одноразовое, а мы по 2-3 года носили. И всегда одеты были – приятно посмотреть.
- Спасибо, Галина Александровна.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
