Кофанов Алексей Петрович

Родился я в Башкирии, в деревне Любажи Стерлитамакского района. 24 марта 1925 года. Пока был жив отец, нас было пять человек детей: Валентина, Владимир, я, Настя и Вера. Но в 1934 году отец - Петр Филиппович умер. Тиф… Вслед за ним заболели и вскоре умерли две наши самые маленькие сестренки… После смерти отца мама еще родила мальчика, Ивана, но и он тоже вскоре умер… И в этом нет ничего удивительного, ведь жили мы очень и очень бедно.

Вообще семья отца приехала в Башкирию из Курской губернии еще до революции. Их было четыре брата, и когда началась коллективизация они были в числе самых заядлых активистов. Например, дядя Саша был даже председателем сельсовета. Наш отец вначале тоже одним из первых вступил в колхоз, работал конюхом, но потом чего-то там разругался, вышел из колхоза и его посадили на год. Но вскорости после того как освободился, заболел и умер...

После смерти отца у нас главой семьи стал брат мамы, и вот он, почему-то так решал, что нам не нужно вступать в колхоз, а лучше оставаться в единоличниках. Вообще у нас в деревне до самой войны было много единоличных хозяйств, в том числе и мы. Дядя хлопотал за землю, а мы с мамой ее обрабатывали и сеяли просо, пшеницу. Но лошади не имели, поэтому приходилось нанимать. Помню, в 1931 году урожай был сумасшедший, столько хлеба было, что некуда его было девать. Зато уже в следующем 1932-м из-за засухи разразился страшный голод. Не дай Бог никому такой жизни! Ничего не было: ни хлеба, ни картошки... Дошло до того, что из Оренбургской области привозили шелуху от просо, ели всякие травы… Так что на мое детство выдались голодные годы... Из-за этого, кстати, я и в школе почти не учился.

Отучился в первом классе, пошел во второй, но заболел куриной слепотой и пропустил целый год. На следующий год все заболели тифом, в том числе и я, опять год пропустил. И только потом стал нормально учиться. Четыре класса окончил в Казадаевке, а потом решил поступать в семилетку в Рязановке. Но для этого нужно было сдавать экзамен. Помню, взял билет, иду к парте, читаю, что нужно отвечать, тут учитель спрашивает: "Кто уже готов отвечать?" Я сразу и пошел, и ответил на пять. Вообще учиться мне нравилось, и во время учебы в школе я даже мечтал стать учителем математики. Потому что она мне легко давалась, а учебник Киселева я вообще знал назубок. Но я окончил только пять классов, а в шестом проучился всего одну четверть и все - конец. Потому что туда зимой добираться было непросто, на квартиру приходилось вставать, а на что, если денег нет?.. И не то, что ходить не в чем, а бывало и такое, что идешь с сумкой по домам и просишь кусок хлеба… В общем, на этом моя учеба и закончилась. В это время сестра уже училась в Перми, а я вслед за братом устроился в "Заготскот". Володя работал комбайнером, а я его помошником. Запомнилось, что там хорошо кормили, а для нас это было очень важно.

Семья Кофановых

Как вы узнали, что началась война?

Точно не помню, наверное, кто-то рассказал. Деревня у нас была небольшая - 77 дворов, и радиоточки имелись только у нескольких человек. В первые же дни сразу призвали всех взрослых мужиков, а вместе с ними и нашу сестру Валю, потому что она окончила медучилище, и всю войну она проработала в каком-то госпитале. А Володю призвали чуть позже, и с ним получилось так. Он совсем недолго успел повоевать, потому что вскоре попал в плен и их освободили только в самом конце войны. (По данным ОБД-Мемориал красноармеец 214-й стрелковой дивизии Кофанов Владимир Петрович 1923 г.р. пропал безвести в июле 1942 года - прим.Н.Ч.) Но брат об этом не любил вспоминать, поэтому никогда ничего и не рассказывал. Всю жизнь потом работал трактористом и за плен его никогда не преследовали.

А я после начала войны сразу же вступил в колхоз и стал работать на лошади. То дрова для школы привезти, то на элеватор зерно возил. Но вскоре я остался совсем один, потому что в январе 42-го наша мама - Мария Алексеевна умерла... У нее что-то с печенью было.

А вы не помните, неудачи начала войны люди как-то обсуждали между собой?

Помню, в самом начале войны как-то зашел к нашему кузнецу, а он: "Да мы их шапками забросаем…" Но радио же почти ни у кого не было, поэтому мало кто знал и понимал, что по-настоящему творится на фронте. Потом кто-то сказал на дядю Васю Затолокина, что будто бы он ляпнул, что наши Сталинград сдали так его сразу и забрали. Но он уже старый был, и вскоре его выпустили.

Из ваших односельчан многие на фронте погибли?

У нас фактически с каждого двора люди в армию ушли, и почти никто не вернулся… Например, погиб мой двоюродный брат Сергей. (По данным ОБД-Мемориал красноармеец 248-й стрелковой дивизии Сергей Егорович Кофанов 1921 г.р. скончался от ран 01.10.1943 - прим.Н.Ч.) Помню, был у нас в деревне сиротка - Иван Кофанов, который жил у одной бабки, так он тоже погиб… Да многие, очень многие погибли, всех не перечислить…

В вашу деревню эвакуированных не присылали?

Приезжали и во многих домах они жили. Что сказать, люди как люди, но если совсем честно, то вообще их недолюбливали, потому что они приехали с большими деньгами, и из-за них цены резко взлетели, и ни черта стало не купить… Подселили и ко мне квартирантов, оказалось, что они из Москвы: муж с женой и двое детишек. Этот Анатолий был еврей лет сорока, но очень близорукий из-за чего в армию его и не взяли. Он у нас в колхозе пчел охранял. А его жена Маруся мне сразу сказала: "Мы на печке будем спать, а ты на постели". Хорошо, но печку-то топить нужно, а чем? Надо хотя бы за соломой сходить, а он не хочет. Честно сказать, лодырь был ужасный. Так что они мне по хозяйству вообще никак не помогали, да и я сам то на вечеринку пойду и вернусь только под утро, то еще что-то, поэтому они и ушли от меня в другой дом. А как только немцев от Москвы чуть подальше отогнали, то они все сразу и уехали.

Стал жить один, но помню, с головой укроюсь, а изо рта прямо пар идет… Конечно, ведь такая стужа стояла, что вода в ведрах замерзала. Как-то ко мне тетка зашла и ужаснулась: "Ленька, ты что?! Ну-ка вставай, бери постель и быстро пошли ко мне!" У них и так куча народа, а тут и я еще. Но ничего, приняли, и у нее я прожил до самого призыва. Причем, почему-то даже не задумывался, что самому можно в армию попроситься.

На фронте с сослуживцами

Когда вас призвали?

В конце января 43-го поехал я к тетке в Ишимбай. Побыл у нее три дня, еду обратно. Смотрю, наши деревенские на лошадке едут, машин-то ведь в ту пору почти не было. Увидели меня, остановились: "Мы в военкомат и на тебя тоже повестка есть". - "Поехали!"

Как сейчас помню, пришли в военкомат 2-го февраля. С чего начинается медицинская комиссия? Меряют рост и вес. Но когда меня померили - 144 сантиметра и 39 килограммов, то доктор сразу хотел меня отсеять: "Не пойдет, больно маленький!" А комиссар сказал: "Ничего, в разведку сгодится!"

Пришел домой и тетка меня начала собирать: лепешек на дорогу напекла, все сготовила, даже теплые носки и варежки с указательным пальцем дала. И вот так я ушел в армию. До этого нас предупредили, что отправка будет 4-го, но ждали, ждали в городе, и только лишь 23-го февраля нас посадили в эшелон и в Уфу. А я был с нашим деревенским парнем, с которым мы до этого вместе на балалайке играли. У него был целый мешок продуктов, и мы с ним всем делились. Кстати, Колька Лактионов, сейчас уже, конечно, Николай Васильевич, до сих пор живой.

Приехали в Тоцкие лагеря, но там я совсем мало пробыл, потому что меня как очень маленького сразу перевели в батальон выздоравливающих. Вроде как на откорм, но кормили там настолько плохо, что ребята и болели и даже умирали…

Стали учить на пехотинцев: как окапываться, кидали деревянные гранаты, но за все время ни разу не стреляли да и занимались с деревянными винтовками. Перед обедом ходили за несколько километров в лес, брали там каждый по метровой дровине и назад. Принесли, заходим в столовую, и перед едой непременно выдавали отвар из хвои, чтобы цинги не было. А в бане мазком мазали, чтобы вши не завелись, но даже говорить стыдно, сколько их там у нас было…

Пробыли там: март, апрель, но потом у меня началось сильное расстройство желудка и меня поместили в госпиталь. Лечусь там, потом вдруг узнаю, что наших ребят, оказывается, стали учить на шоферов. Я обрадовался, потому что еще до армии в "Башстрое" успел получить права. И однажды санитар, пожилой старик, услышал наш разговор и спрашивает меня: "Ну, а ты чего?" - "Боюсь", говорю. Я же еще совсем мальчишка был, стеснительный до невозможности. Тогда этот дед мне говорит: "Пойдем!", и повел меня к начальнику: "Товарищ капитан, этот солдат и помошником комбайнера работал, и вообще связан с техникой". Тот говорит: "Ну-ка становись на линейку!" Думаю, ну все… Встал, и начал тянуться как только возможно. 146 сантиметров - "Пойдет!" Тут же вызвал врача. "Чего вы его тут держите? Немедленно выписывайте, я его забираю учиться на шофера!"

Вначале повезли нас под Куйбышев, а уже оттуда в Хволынск. Это вроде бы далеко, в Саратовской области, но и туда немцы по ночам прилетали бомбить, так нас из казарм выгоняли в лес. Пробыли мы там недолго, где-то с месяц, но запомнилось, как ходили умываться на Волгу, а вечером на прогулку. Я последний всегда ходил, и если ребята шагом, то я чуть ли не бегом. И однажды какая-то бабулька мне раз - сунула булку хлеба подмышку… Пришли, разрезали ее на всех.

Потом перевезли под Пензу, на станцию Бессоновка. Вот тут только стали более-менее жить, потому что начали немного подворовывать с огородов у местных жителей. Где-то полгода там пробыли. Учили нас на ЗИС-5, американских машин еще не было. И вот только тут нам выдали права. Такая маленькая книжечка - "стажерка", как мы ее называли. И там в углу было написано: "Допускается к самостоятельному вождению".

А потом нас перевели изучать американские машины в Коломну. Я изучал "додж три четверти" и "виллис". Но проучился месяца два и опять с животом попал в госпиталь, а тут как раз выпуск. Всех ребят отправили на фронт, а меня оставили до следующего выпуска.

Потом перевели в 26-й автополк под Москву, на станцию Баковка. Тут уже работали по полной: разгружали американские машины, запчасти к ним. Но когда из частей приезжали покупатели, то всех здоровых забирали, а нас, малышей, оставляли. Нас там уже человек пятьдесят, наверное, собралось. Такие же как я и даже еще меньше. И только подполковник Голубев не стал нами брезговать. Он так и сказал: "Я сам маленький и все эти малыши мне подходят", и забрал нас всех.

Привезли в лагеря, а там столько частей формировалось... Уйма, и наши, и поляки, и кто хочешь. Но только мы получили "студебеккеры", пушки, полностью укомплектовались, как вдруг приезжает новый покупатель: "Срочно нужны шофера в 45-ю Отдельную истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду РГК!" Вот так я в ней и оказался.

Привезли в часть, сразу повели в гараж, а там стоят выкрашенные в белый цвет ЗИС-5. Показывают мне: "Вот твой!" Я расстроился, потому что до этого говорили, что буду на "виллисе" ездить. Через три дня привозят в полк. Посадили меня на "студебеккер", пушку таскать. Надо ехать на учения, Голубев объяснил задачу потом спрашивает: "Какие есть вопросы?" Я говорю: "Меня посадили на "студебеккер", но если я достаю до педалей, то впереди ничего не вижу, а если смотреть, то до педалей не достаю". - "Подложи подушку!" - "Подкладывал, все равно не достаю!" - "Заменить ему машину!" Пересадили на "Форд-6", это как наш "ГАЗ-51", только облицовка другая. И все, поехали на учения. Все прошло нормально, меня уже назначили во взвод управления полка, но как ехать на фронт, меня вдруг пересаживают на "шевроле", потому что мой "форд" отдали в другой полк.

Наконец привезли нас на фронт, в Белоруссию. Когда 23 июня началась операция "Багратион", то мы стояли под Полоцком. В 1971-м в 1972-м полку нашей бригады были на вооружении 57-мм пушки, а в нашем 1970-м - 76-мм. Нас поставили на закрытые позиции и когда началась общая артподготовка, орудия вначале стреляли по одному, а потом как пошли залпом, залпом… А мы шофера стоим чуть в сторонке и разговариваем между собой: "Ну что это за война? Ни разрывов, ничего!" Делать нечего, от скуки повесили пустые консервные банки на кусты, и начали стрелять по ним из карабинов. И только потом мы впервые увидели одну из страшных гримас войны, когда мимо нас в тыл пошли раненные штрафники, которых первыми пустили в атаку…

Наконец двинули вперед. Мы впереди, а батарея за нами. Вдруг смотрю, искры, искры: "Что это такое, товарищ капитан?" - "Так это же немцы бомбят! Такие же "кукурузники" как и наши". Потом вдруг останавливают: "Куда едете?! Впереди немцы!" Тут же свернули, зашли в какой-то дом, но вскоре там появился какой-то чуть ли не генерал. Он был в накидке, поэтому погон не было видно. И как понес на нашего комбата: "Расстреляю! Тебе был приказ встать на прямую наводку?! Немедленно исполнять приказ!" И вот только когда встали на позицию, тут уже кругом взрывы, взрывы, взрывы… Но как обед, все прекращается. И немцы и мы обедаем… Потом опять. У нас помошником повара была девушка Шура. И когда она пошла к Западной Двине за водой, то прямо ей под ноги упала минометная мина… Это была наша первая потеря. Уже после войны наш бывший разведчик Володя Озеров, который возглавлял комитет ветеранов нашего полка, сумел разыскать ее могилу и ее перехоронили в Полоцке.

Потом справа от нас как пошли танки и мы за ними. Вошли в Литву и вот тут нашему полку у какого-то городка порядком досталось… Но все равно мы больше танков подбили, чем сами потеряли пушек. А я все на своем "Шевроле" в нашей 6-й батарее. Четыре "студебеккера" 76-мм пушки таскали, а я возил командира батареи. То поедем разведывать, где поставить батарею, то раненых в санбат отвезти, но чаще всего я на "шевроле" по ночам подвозил снаряды. Ночью загрузимся и вперед.

Помню, как-то поехал со мной старшина Макаров - командир отделения связи. Четыре "студебеккера" и я пятый, а тут немецкий самолет пикирует… Я сразу забрался под машину, и что получилось. Мою машину немец пропустил, не попал, а машины сзади стали рваться… Вот так Бог нас спас…

Но вскоре я свой "шевроле" все-таки потерял. Это в Литве случилось. Однажды приехал прямо на передовую, встал за дом, машину ветками укрыл. Наш старшина сибиряк Железнов принес мне поесть. Но только я приступил к еде, как наши штабисты вышли из дома, немцы это заметили, и окрыли огонь. Один снаряд пробил дом, и взорвался под задним колесом моей машины. Оторвало правое колесо, и дом загорелся и машина. А ведь у меня в кузове и гранаты, и патроны, и связь… Человек пять-шесть нас набилось в баньку. Сидим и слышим, как осколки летят и прямо вклиниваются в бревна бани. Тут старшина говорит: "Пора уходить отсюда!" Все перебежали за бугорок, остались только мы с ним вдвоем и он мне говорит: "Давай, я последним буду!" А я руками задницу прикрыл и бегом оттуда… Почему-то больше всего боялся, что вот сейчас мне осколок в задницу попадет… Так мой "шевроле" и сгорел. Но меня не ругали, это же война.

И пока я остался без машины, меня решили перевести в один из расчетов подносчиком снарядов. Но комбат на меня посмотрел: "Вот что. Ступай в штаб полка, будешь там связным, а Орлов пусть сюда идет". Прихожу, а майор Кушин бреется: "Товарищ майор прибыл в ваше расположение в качестве посыльного 6-й батареи". - "Садись, поговорим. Ты хочешь на машине работать?" - "Так машин же нет". - "Я тебя спрашиваю, хочешь или не хочешь?" - "Хочу!" - "Тогда иди во взвод управления полка и принимай "форд". А на нем ездил один дед, который всех замучил. Как отстанет, потом неделю его нет.

Так я принял этот "форд", но уже чуть ли не на второй день случилось вот что. Это же лето, машины и разная техника идут сплошной колонной, кругом пыль столбом, и чтобы хоть что-то впереди разглядеть, лейтенант, связист, становился на правую подножку кабины и командовал мне: "Правее! Левее!" Но оказалось, что ножной тормоз на моей машине не работал, а я к этому еще привыкнуть не успел, и в какой-то момент вовремя не среагировал и пушка спереди пробила стволом лобовое стекло и чуть меня не убила… Оставили меня отремонтироваться, но там же гидравлика, а в ней тогда почти никто не разбирался. Это на нашем ЗИС-5 тормоза механические, и ручка аж с метр высотой, правда, эти тормоза никогда добром не держали. В общем, подлатали меня, правое стекло поменяли и на этом "форде" я до самого конца войны проездил. Возил взвод управления полка: связистов, разведчиков.

Но вскоре случилась новая напасть. У нас на "виллисе" шофером был Ваганов, и как-то он меня просит: "Леша, помоги завестись! Я стартером, а ты рукояткой!" И только я вниз крутанул, а он стартер отпустил, и мне руку аж вывернуло. Ну, думаю, еще этого не хватало… Думал ерунда, но рука настолько сильно опухла, что меня положили в санчасть. Где-то через полмесяца приходят: "Давай попробуй!" Но на пробном выезде на левом повороте я завалил машину набок: "Нет, тебе рано еще!" И только через какое-то время я полностью вылечился и стал нормально ездить.

Это было как раз во время тяжелых боев в Литве, а после них нас вывели на переформирование и к нам прислали медсестру Аню из Куйбышева. И капитан Лебедев, начальник связи полка, хороший офицер и человек, которого я, кстати, после войны однажды случайно встретил где-то в Мордовии, мне говорит: "Кофанов, ступай, позови Аню, нечего ей одной с ребятами в кузове ездить!" Солдаты ведь разные попадаются, а она же еще совсем девчонка. И вот с тех пор она стала ездить со мной в кабине. Ночью переедем, в блиндаже устроимся, придут ребята разведчики. Поговорим немного, посмеемся, потом спать. Одну шинель постелем, другой укроемся. И все ребята были убеждены: "Ты с ней спишь!" Но мы с ней договорились, что как война кончится, тогда и поженимся. Но не получилось. Почему? Как-то уже в Латвии расположились в лесу. Ребята растопили баню и разожгли костер, чтобы выпаривать вшей, а то уже невозможно было их терпеть. Сидим, около этой баньки, а по мерзлой земле аж отдает, когда корабли на море стреляют. Тут я не выдержал, побежал за баню, залег, и все за мной. Но во время этого налета погиб Ваня Баев… Он был откуда-то из Тамбовской области. (По данным ОБД-Мемориал разведчик 1970-го ИПТАПа рядовой Баев Иван Иванович 1920 г.р. погиб 30 ноября 1944 года у местечка Пикеляй - прим.Н.Ч.) А Ане осколок попал в мягкое место. Конечно, мы сразу ушли оттуда, но вечером не выдержали, опять пошли в баню. Только приготовились помыться, уже развесили белье, чтобы вшей выпаривать, как вдруг опять почувствовали гулкие толчки от выстрелов. Поэтому быстренько купнулись и сразу назад. Я уверен, что это кто-то сообщал немцам и корректировал их огонь.

В общем, когда Аню ранило, она попала в санчасть и так там и осталась служить. И у нас с ней ничего и не было, клянусь, хотя мне моя жена никогда не верила. Но Аня была просто на редкость добрая, хорошая и скромная девушка. Как война кончилась, я ей каждый год посылал открытки: на Новый год, на день рождения, на День Победы, а в ответ ничего… Потом выяснилось, что еще в 1946 году она вышла замуж за одного из наших офицеров - Павлова, который запрещал ей мне писать. Уже спустя годы ее отец сказал ее сестре Шуре: "Тут Ане какой-то солдат все пишет и пишет", и только после этого она мне ответила. Оказалось, что они жили в Красном Селе. И когда в 1984 году нам устроили поездку в Литву по местам боев, нас, кстати, отлично везде принимали, то перед поездкой мы заехали в Ленинград к Озерову. Владимир Андреевич сразу позвонил ей: "Аня, гости уже приехали!", а я от неожиданности аж растерялся… Поехали к ним, и я все раздумывал, сделать так, как задумал раньше? Еще задолго до этого, я придумал, что сяду у ее подъезда, буду ждать пока она выйдет, и посмотрю, узнает она меня или нет. Но все-таки не решился так сделать.

Приехали к ним, сели за стол, но они с Сашкой сели лицом к окну и мне из-за света не было видно ее глаз, и я попросил ее поменяться со мной местами. А утром моя жена Ане и говорит: "Ты знаешь, почему он нас рядом посадил? Сравнивал!" - "Да чего вас ровнять…" Ну да ладно об этом. На чем мы отвлеклись?

Вы рассказывали о боях в Прибалтике.

Запомнилось, как мы ехали прямо по железной дороге, на которой немцы все шпалы разломали, и на высоте 177 установили орудия на прямую наводку. Помню, смотрели, как прямо над нами летели штурмовики, радовались и даже прыгали, а москвич Петька Макаров говорил так: "Наш не наш - я в блиндаж!" Мы, кстати, как-то стояли рядом с летчиками, и они нам рассказывали, что летать на Ил-2, это все равно, что воевать в штрафном батальоне… И правда, они же над самой передовой летали. Как-то раз один Ил-2 упал от нас вверх колесами буквально метрах в тридцати…

Вот Пе-2, те летали выше, но зато их и сбивали еще на подлете к передовой… Как-то раз был такой случай. Они летели уже со стороны немцев, и один самолет сильно горел. Ему все кричат, ракеты пускают, прыгай мол, и только на высоте со столб, наверное, из него выпал человек, но парашют не раскрылся. А самолет упал и развалился невдалеке от нас. Ребята вытащили двух погибших летчиков, оба старшины… А тот что выпал, лейтенант, пришел в себя: "Где мой парашют?" Ему отдали документы двух погибших и отправили на машине в часть.

В общем, в Прибалтике дошли до Либавы, а там нас погрузили в эшелон и повезли на запад. Особенно запомнилось, что по пути в одном месте выгрузили, помылись в бане, получили новое белье и обмундирование, и сразу такое ощущение, словно заново родились.

Доехали до пригорода Варшавы Праги, разгрузились, и в Германию. Вот тут уже до самого конца войны вовсю пошли бои. Только на Одере где-то месяц или два простояли, а так все время наступали. Там на Кюстринском плацдарме все машины с орудиями ушли на плацдарм, а моя машина осталась по эту сторону. Как-то меня нагрузили бревнами, чтобы соорудить из них на плацдарме блиндаж для НП. Но я не мог переехать на ту сторону - на переправе сплошная колонна танков, артиллерии, машин с боеприпасами, а я стою и стою, не пускают. И только накануне самого наступления, когда стали пускать даже днем, я смог переехать. Перед самым мостом подсели ко мне какой-то подполковник и капитан: "Давай!" Поехали, но оказалось, что в одном месте, мост чуть разорван, а у меня же бревна сзади висят и машина как подпрыгнула, и села… Е мое… Но все-таки выбрался и сразу в кусты. Эти офицеры слезли: "Спасибо!", а я стал смотреть рессоры. Повезло, все обошлось.

Помню, недалеко стоял дом, и я возле него сбросил оказавшиеся ненужными бревна, ведь завтра уже наступление. А ночью немцы как навесили фонарей над переправой, хоть книгу садись читай… Ну, думаю, точно сорвется наступление. Но нет, утром чуть свет как загудела земля от артподготовки и пошли вперед. Дадим бой, отстреляемся, и опять вперед. И так почти до самого Берлина. Повернули на Потстдам, другие наши полки пошли на Бранденбург, а мы на Ратенов.

С сослуживцами. 1946 г.

Чуть не доходя до города остановились: пять машин и две пушки. А это же было 27 апреля и мы чувствовали, что война вот-вот кончится, и кто-то предложил выпить за победу. Но я говорю: "Погодите ребята, сейчас схожу к майору". Пошел к нашему замполиту Кошманову: "Товарищ майор, долго будем здесь стоять?" - "Нет, сейчас залпик дадим и опять двинем вперед". Возвращаюсь к ребятам, но они уже расстелили во дворе скатку, и на ней и коньяк и закуски. Только я не сел, да Петька Макаров. Тут слышим на улице один разрыв, второй, третий. Петька мне говорит: "Пойдем, посмотрим, наверняка ранило кого-нибудь". Выходим, а там с тылу четыре немецких танка на нас идут… А как раз перед этим ребята захватили в плен немецкого генерала, который переоделся в гражданскую одежду и ехал сдаваться в плен к американцам. Так он рассказал, что в лесу стоят четырнадцать танков, и видно эти четыре были как раз из них. Этого генерала, кстати, в этой заварухе и потеряли. Наша пушка один из этих танков сожгла, но и ее немцы расстреляли…

А я как эти танки увидел, сразу кинулся к машине. Ко мне на подножку вскочил Кошманов, и мы переулками выехали в поле. Но у немцев же в полях все разделено колючей проволокой на загоны, и в единственный проход уже кинулись ребята из 7-го башкирского кавалерийского корпуса. Да еще три "катюши" туда же. Я как увидел это, думаю, ну нет, так не успею, и двинул прямо через поле в лес. И за мной все остальные наши машины. Заехали в деревушку, если не ошибаюсь, Геттин, что в одиннадцати километрах от Ратенова и заняли оборону на окраине леса. А у меня в то время уже был немецкий автомат, который похож на наш автомат Калашникова (на самом деле это штурмовая винтовка SturmGewehr 44 - прим.Н.Ч.) И вот помню, сижу с ним и все думаю: вот же как обидно, война вот-вот закончится, а мы в такой просак попали…

Но у меня же рация в кузове и две девчонки-радистки связались с полком и оттуда пообещали прислать подмогу. Пришли две "тридцатьчетверки", но один танк сожгли, а один на бок в кювет завалился. Его подняли, вытащили на дорогу и все поехали за ним. И потом меня за действия в тот день наградили орденом "Красной Звезды". А как война закончилась, буквально каждый день проводились политзанятия, и Кошманов всякий раз повторял: "Вот если бы не Кофанов, то мы бы потеряли знамя полка!" А что я? Я же не назад, а вперед поехал.

А уже 5-го мая нас вывели на отдых в какой-то лес. Вырыли землю на метр в глубину, устроили татарские нары, в общем, то ли землянки, то ли шалаши. А посреди них установили знамя полка, и возле него мне пришлось один раз стоять в карауле. Но я как вспомню эту ночь: от ветра все кругом шумит, страшно … К тому же незадолго до этого к нам прислали пополнение - стариков с Дальнего Востока. Так они нас сразу предупредили: "Ребята будьте осторожны, потому что мы у себя когда шли в караул, то прощались как в последний раз. Японцы на наших часовых постоянно нападали, и здесь будет также…" Но я четыре года после войны отслужил в Германии, и где только не был, но ничего такого ни разу не случалось.

Как вы узнали о Победе?

8-го числа девчонки услышали по рации сообщения и начали кричать: "Победа! Немцы подписали капитуляцию!" Сразу поднялась стрельба, а потом начали отмечать. Накрыли столы, сели все вместе, офицеры, солдаты. Командир полка поздравил, все чокнулись. Официально выдали по 150 граммов водки, но на этот случай заранее было заготовлено много коньяку и я порядком набрался… Лежу у своей машины на траве, тут наш командир взвода Корешков подходит: "Подымайся, Кофанов, поехали!" Потихоньку поехал, но приезжаем в 1-ю батарею, а там сразу подносят: "Выпейте за Победу!"

С сослуживцами. 1947 г.

Кроме ордена "Красной Звезды", какие у вас еще боевые награды?

Медалью "За отвагу" меня наградили за то, что однажды я выручил батарею Павлова. Того самого, Александра Алексеевича, который потом женился на Ане. У них снаряды заканчивались и тут как раз я на своем "шевроле" подвез их прямо к орудиям. Пока разгружался, и стекла побило, и в кузов осколки нацеплялись, но все ничего. Ой, куда я только на машине не ездил. Ко мне садились: "Поехали!" и вперед, а куда, что, чего по дороге узнавал.

А медаль "За боевые заслуги" получил за то, что одно время прямо на передовую подвозил связистам все необходимое. Но вообще награждали нас не очень щедро. У нас вначале был майор Пушин, так тот на награды был очень скуп. И только когда его заменили, стали награждать чаще, и то свои награды мы получили в основном уже после войны.

Вам пришлось поездить на многих машинах. Можете их сравнить?

Американские машины, конечно, хорошие, но и наш ЗИС-5 тоже неплохой. Но больше всего мне "форд" понравился - легкая машина. Студебеккер - тоже отличная машина. "Шевроле" мощный, но без привычки на нем трудно. Ведь мы его не изучали, а ездить пришлось. В ЗИС-5 было как? Подсос включишь, бензин на пол течет. А тут карбюратор сверху, чуть подсосешь, все он свечи забрызгивает. У печки начинаешь сушить, из них фосфор лезет… В общем, "шевроле" меня порядком замучил. А Петька Макаров в шутку даже приговаривал: "Да когда ж тебя сожгут?"

И даже на немецких пришлось поездить. В каком-то городке, Бельверт что ли, стояла полная улица брошенных машин. И мы с Иваном Бойко начали выбирать какую машину взять бы нам в помощь, ведь в моей и так людей много, да и груз еще. Выбрали ту, что с троса сразу завелась и до конца войны на ней связисты ездили. Она была точно как УАЗик, с мотором в кабине.

Как водителя себя можете оценить?

Скажу без ложной скромности - специалист высшей категории. Но я же всю жизнь мечтал быть шофером, и тут моя мечта сбылась. И начальство меня ценило. Сам командир полка говорил: "Кофанов летает как сумасшедший!" А наш замполит Кошманов за то, что я маленький даже прозвище мне дал - Иваська. Вроде это персонаж мальчишки из какого-то довоенного фильма. Вообще, я за время службы в армии вырос на аж на двадцать четыре сантиметра, но все-таки был щупленьким и выглядел очень молодо. Бывало, придет зам по строевой Кочетов, и в шутку пристает ко мне: "Давай бороться!" Уцепится за меня, упадет, я усядусь на него. В общем, был совсем как мальчишка и отношение соответствующее.

Когда в Магдебурге стояли, то в город нас почти не выпускали. Но я из гаража через забор перелезу и куда? К командиру полка Голубеву, потому что это был очень хороший человек. Офицеры жили рядом в коттеджах, и по улице идешь, но никто никогда не спросит, а как ты сюда пришел, кто отпустил? Сидим, книжки читаем, это он меня, кстати, и приучил читать, тут жена его выходит: "Хлопцы, айда обедать!" И все за одним столом. Так что мне на командиров и вообще на людей везло.

А на политработников?

Наш Кошманов был отличный мужик. Сам деревенский, поэтому людей знал и понимал. Вот еще вспомнилось. У меня на машине, повыше лобового стекла была надпись "Вперед на Запад! За Родину! За Сталина!" Но когда стояли на Одере, пришел комсорг и сказал чтобы я стер "Вперед на Запад!" Я ножом отскреб, и писарь написал "Вперед на Берлин!" Тут наши ребята стояли: "Погоди, вот не дай бог в плен попадешь, так тебя за эту надпись сразу и повесят…"

С особистами не приходилось сталкиваться?

Еще когда только призвали и мы находились в лагерях, то нас гоняли в лес за дровами. Но английские ботинки с негнущейся подошвой, которые мне выдали у меня поломались, все ноги наружу… А на дворе апрель месяц… Ночью меня поднимают: "Твоя очередь идти на пост!" - "Я никуда не пойду! У меня ботинки поломались и ноги постоянно мокрые!" На другой день пришел молодой в гражданском и начал издалека потихоньку расспрашивать: "Кто такой, откуда?" Но я ему ботинок к лицу поднес: "Ну и как в таких по воде ходить?" Сразу оставили в покое, хотя свои трое суток ареста я отсидел.

Почти все ветераны признаются, что им пришлось присутствовать при показательных расстрелах.

Я ни разу такого не видел, хотя еще в лагерях нам рассказывали, что там расстреляли одного парня. Он настолько боялся фронта, что перед отправкой на передовую наелся мыла.

А вы сами больше всего чего боялись?

Думаю, что больше всего машин мы потеряли при бомбежке. Обычно при налете сразу прячешься или под машину или если есть рядом в блиндаж. Но однажды летом 44-го налетели немецкие самолеты и один из наших водителей как обычно залез под машину, но пробило бак, его облило бензином, так и сгорел… Одежду на себе так рвал, что ногти отлетали… Только обмотки и остались… Как звать не помню, фамилия Бредихин и точно помню, что из Челябинской области. (По данным ОБД-Мемориал шофер 1970-го артиллерийского полка красноармеец Бредихин Семен Иванович 1917 г.р. призванный в армию из города Златоуста скончался от ран 31.08.1944 года - прим.Н.Ч.)

Вы можете сказать, что чью-то смерть переживали тяжелее всего?

Особенно близких друзей у меня на фронте не было. Это уже после войны все сдружились, а на фронте ведь все постоянно на заданиях, врозь… Я и сам не знал, останусь ли живой. Думал лишь о том, что если ранят, так чуть-чуть.

Говорят, на фронте безбожников не бывает.

Еще мальчишкой мать меня таскала в церковь, а с другой стороны сестра выписывала антирелигиозные журналы и картинками из них облепила всю избу. Конечно, в трудные минуты в жизни и на фронте приговариваешь "Господи, спаси и сохрани!", но верю или не верю я и сам до сих пор не понимаю. Помню, как-то лежим в большом окопе со старшиной, и видим, как над нами летает "рама" и ее обстреливают зенитки. Вдруг слышу, недалеко что-то стукнуло о землю. Как обстрел прекратился, встаем, смотрю, а там осколок лежит с кисть руки. Схватил его и обжегся, потому что он был горячий как огонь. Но помню, подумал тогда, а если бы он на меня упал?.. А так сколько раз я мог погибнуть: и когда машина сгорела, и когда знамя спасал, а как-то поехали с капитаном Бойко донесение отвезти. Штаб дивизии находился на водяной мельнице и когда капитан ушел, я сразу подушку под голову и уснул. Вскоре он вернулся: "Поехали!" Только двинулись, он как закричит: "Стой!" Я даже и не сразу понял, что произошло. Остановился, выхожу, а полмашины повисло над обрывом… Переднее и задние левые колеса висят над водой и качаются… Ну, думаю, сейчас точно опрокинемся. Но рядом проезжал танк и ребята нас вытащили. Вот что значит по двое-трое и даже четверо суток не спать… Ведь только где немецкие танки появились, нас сразу туда перебрасывали.

Как кормили на фронте?

По всякому. Даже под конец войны бывало, что не очень. Но мы не жаловались, понимали, что идет война и всякое может случиться. Вот после войны стали кормить очень хорошо. Помню, с нами служил один старик - Пузынин. У него было небольшое брюшко, так я бывало к нему подойду, за живот возьму: "Вот социалистическую собственность нажил!"

А водку часто выдавали?

Как часто уже не вспомню, но когда выдавали я свою норму выпивал. Помню, однажды зимой три дня не выдавали, намерзся страшно, а когда привезли, то старшина выдал сразу триста граммов. Я поел, выпил, согрелся и пошел спать в кабину.

С женой

Многие ветераны признают, что из-за выпивки много народу зря погибло.

В войну я помню только один такой случай. На Кюстринском плацдарме один комвзвода и разведчик Курбатов почему-то полезли на минное поле, хотя там висели немецкие таблички "Minen!" Но они были выпимши, пошли и лейтенанта насмерть, а Курбатову ногу оторвало…

Зато страшный случай произошел уже летом 45-го. Семеро ребят из 1971-го полка нашли где-то древесный спирт, напились, и выжил из них только Чугунов Вася…

Какие-то трофеи у вас были?

Часы имел цилиндрические. Немецкий автомат, который мне наши разведчики подарили. Некоторые и пистолеты имели, но как война закончилась, все стали отбирать.

А посылки вы не посылали?

Я никогда ничего себе из вещей не брал. Помню, когда еще на Одере стояли, меня вызвал старшина: "Кофанов, ты почему посылки не посылаешь?" - "Так мне же некуда". Что я понимал тогда? Но все-таки собрал и отправил тетке одну посылку: сукно, будильник, который себе взял брат, и все… И все мое богатство, что я привез себе из Германии это машинка для стрижки и серебряная ложка. Они у меня, кстати, до сих пор хранятся.

Зато почти все офицеры этим делом усиленно занимались, а некоторые добро целыми вагонами вывозили. У нас в полку помпотехом был один еврей, так лично я ему пианино привозил, и точно знаю, что он потом целый вагон в Союз отправил.

Приходилось видеть случаи мародерства или насилия?

Служил у нас некто Серганов. Так он как-то раз в каком-то магазине витрину разбил. Кирпичом шарахнул, что-то там схватил, но когда убегал его заметили и потом отправили в Россию. Про что еще слышал. Один шофер кого-то из больших начальников крутил с одной немкой, а она пожаловалась, что он ее изнасиловал. И его тоже отправили в Россию. Но вообще каждое утро на политинформации нас строго предупреждали, что сплошь все немки болеют венерическими заболеваниями, так что мы и сами боялись с ними шашни водить. Да и не пускали нас в увольнительные.

А на фронте случаи жестокого обращения с пленными приходилось видеть?

Как-то в одно место приехали, а там лежит раненый немец. Рядом валялись его документы, фотокарточки. Все это собрали, по карманам ему рассовали, но вдруг какой-то дурачок на него прямо с ногами встал. Тут как раз Кошманов: "Что вы делаете?! Перевяжите его, он же раненый!"

Как-то привели одного пленного и Кошманов мне говорит: "Бей его!" - "Не буду!" А когда служили после войны, то у меня был приятель Витька Бобок. Он был с 22-го года, но такой здоровый, что на одной руке поднимал меня как ребенка. Витька возил начальника особого отдела, и когда пришла пора демобилизовываться, тот ему сказал: "Подбери себе замену". Он привел меня. Тот спрашивает: "Кушать мне сможешь готовить?" - "Было бы из чего". - "Так, хорошо, а немцу морду сможешь набить?" - "Нет!" - "Все, ты не годишься!", и не взял меня.

Я же вам говорил уже, что почти четыре года после войны прослужил в Германии и нигде ни разу ни одного нападения. А ведь мы знали, что даже в Польше происходили нападения на наших солдат, а вот в Германии я про них и не слышал. Так что лично у меня особой ненависти к немцам нет, я их совершенно не боялся и общался с ними абсолютно спокойно.

Кофанов А.П.

Вы мне можете не верить, но я мог оставить свою машину посреди любого города и преспокойно уйти, потому что знал, что никогда ничего не пропадет. Помню, как-то послали меня за помидорами. Загрузил полный кузов "студебеккера", еду обратно, вдруг два цилиндра отказали, прокладку пробило. Что делать? Заехали в гостиницу, машину загнали под навес. Сержант, который был со мной уехал за прокладкой, а я там три дня прокуковал. Вечером иду, смотрю, немцы за столиками сидят, бокалы пива на столиках и малюсенькие рюмочки с водкой. А мне смелости не хватило попросить поесть, и я все три дня лишь одни помидоры ел. Я это к тому говорю, что они меня запросто могли и убить, и машину угнать, но ничего не случилось. И сколько было еще таких случаев, когда я оставался с ними один, но совершенно их не боялся. После войны я вначале ездил на "студебеккере", а потом меня пересадили на ЗИС-5. А у него все раздолбано, кабина прямо колышется… Но я его загнал к немцам в мастерскую и они мне такую кабину сделали, лучше новой. Как работают, так и живут.

Но как они богато жили это нет слов… Когда в войну наступали, заходили в брошенные дома, искали еду, и запомнилось, что среди всех варений почему-то искали непременно вишневое. Поначалу ребята заходили в магазины и из автоматов кругом… Но командир полка как узнал, сразу это запретил категорически: "Боже избавь!" И я считаю правильно, с врагом надо воевать, а гадить кругом нечего. А дороги там какие… О чем говорить, если уже в то время у них повороты были построены с небольшим уклоном.

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Демобилизовался я 31 марта 1949 года. Меня уговаривали остаться там работать, возить на гастролях Малый Московский Драматический Театр. Предложили хорошие условия, а мне ехать было некуда, поэтому я вначале и согласился. Но передумал, потому что был убежден что вот-вот начнется новая война… С американцами. Ведь обстановка в то время сложилась очень напряженная. Их четырехмоторные "летающие крепости" по ночам на бреющем полете летали над нашими казармами, так что все вокруг дрожало… И я подумал, эээ нет! Уж лучше меня из дома призовут. Пока то да се, пока все образуется, станет ясно, где передовая, а где тыл. И вначале я отказался, а за мной и Целиков, и потом Руденко: "Нет, спасибо, мы лучше домой!"

Вернулся домой, и сразу пожалел, что не остался… А ведь еще до этого у нас один мой земляк ездил домой в отпуск и сказал мне: "Все равно, как Белорусский Фронт прошел… Даже все заборы на дрова пустили…" А ведь мы в Германии можно сказать в масле купались и жили очень хорошо.

Устроился в Стерлитамаке шофером на завод "Строймаш" и всю жизнь там проработал. Вначале на самосвале, потом на автобусе, а последние три года перед пенсией возил на "волге" директора.

Воспитали с женой сына, дочь, есть четыре внука и одна правнучка.

Мне ваш друг Остапчук Григорий Данилович пожаловался на то, что президентский указ о предоставлении ветеранам войны благоустроенного жилья не выполняется.

Мы с ним живем рядом, фактически на одной улице, но как видите, в нашем районе в домах водопровода нет. Разве в начале XXI-го века такое жилье может считаться нормальным?..

Войну потом часто вспоминали?

Мне и сейчас она снится… Конечно, вспоминаешь что было, с кем воевал…