Малый Виктор Александрович

Родом я из Сибири. Деревня называлась Бессарач, уже потом её переименовали в Вольное, Соловьёвского сельсовета Полтавского района Омской области. По всем документам я числюсь с 1927 года, но на самом деле родился 25-го декабря 1926 года. Просто получилось так, что когда в марте месяце меня понесли крестить, батюшка спрашивает: «Когда он родился?» А хохлы поддатые были и отвечают: «Тадыж вчора…» Ну, и записали меня с 14-го марта. А всего нас трое: сестра Валентина младше меня, а Петька старше на год.

Пару слов, пожалуйста, о довоенной жизни.

Отец по своей основной профессии сапожник, но потом он решил выучиться на шофёра. Но когда получил права, машин ещё не было, и он работал в колхозе года до 33-го. А потом появились машины, и ему дали однотонный американский «фордик». Вскоре после этого вышел лозунг – «Жёны шоферов – за руль!», и мама тоже стала учиться. Пока отец едет сзади – мама едет. Папа отстал – мама встала…

Ну, сезон так отработали, а потом переехали в совхоз «Любенский». Потом переехали в Марьяновку. Просто отец славился как хороший шофёр, и его везде приглашали. Спокойный, флегматичный человек. Мы когда чуть подросли, за завтраком нам скажет: «Хлопцы, сделать то и то!», и больше ничего. Вечером придёт, у матери спрашивает: «Ну, как они? Всё ли сделали? Молодцы!» А в воскресенье получали от него сколько-то грошей – 20 или 30 копеек. И в кино ходили и конфеты кушали. Так что отец был хороший, а мать ещё лучше.

Вообще, корни нашей семьи с Украины. Отец у нас из Конецполя, что возле Николаева. А мать родилась где-то под Мариуполем. Дедушки я не помню, а бабушка была русская, и рассказывала – «ваш дед был молдаван». А меня в 40-м году уже записали как русского. Мать русская, всё, значит, русский. Брат и сестра записаны как украинцы, а я русский. А отец, как я шучу, помесь мопса с чемоданом.

В Сибирь наши предки переехали во время большого переселения столыпинских реформ, в 1911 году. При отъезде выделяли на семью вагон – можешь грузить всё, что хочешь. Давали по 250 рублей на человека, при том, что корова стоила рублей семьдесят. А на месте уже отведено место, где селиться. Вот наша деревня была 40 дворов. На каждого мужчину выделяли по 100 десятин земли – это примерно сто гектаров. Представляешь, у деда было тогда два сына, так он получил почти 300 гектаров. Я потом у маминого отца спрашивал: «Дедушка, а что же делали с этой землей?» - «Как что? Купили коров, построили сарай, сдавали в казну молоко, тем и жили». Так что мы не голодали, но вот насчёт одеться… Можешь себе представить, что у меня перед войной было всего аж двое штанов. А пацаном когда был, то летом бегал в таких трусишках на одной подтяжке. Но насчёт питания у нас было нормально. Картошки хватало, кабанчиков потихонечку резали. Правда, шкуру обязаны сдать государству, а мясо часть сдавали, а часть себе.

Все вспоминают, что налоги были очень уж большие.

Пусть не брешут! Ну, посуди сам, если в каждом дворе разрешалось держать две коровы, по 20 штук овец. Вот слушай. Рядом жил дядька Иван. У него две коровы, и у нас две. У него 20 овец, и у нас столько же. У нас два кабана, у него – три. Откормим бычка, сдаём, платят немалые деньги. И тот, кто говорит, что это было трудно, тот настоящий лодырь. А огород свой целый гектар. Пожалуйста, колхоз тебе даёт лошадь, паши. 70 соток – картошка, а 30 – овощи: огурцы, капуста, свекла и прочее. И мы не какие-то кулаки, а самые рядовые колхозники. Так что пусть лодыри не брешут! Причем, у нас не какой-то там передовой, а самый обыкновенный колхоз. Но стал передовым, потому что у нас был толковый руководитель, а не лодырь какой-нибудь.

Когда стали организовывать колхозы, председателем избрали одного – Карпо Щербина. Он сразу решил, что курей и гусей не будем собирать: «Это всё остается у вас. У каждого остаётся по одной корове, а остальных собираем в колхоз». Но на собрании забыли назвать колхоз. Ну, приезжает он в райземотдел оформлять, это он мне лично рассказывал, они посмотрели все документы: «А как же колхоз называется?» - «Вот чёрт, забулы. Пиши – колхоз некуда деваться» (смеётся). В итоге назвали «имени Георгия Димитирова», но между собой его все называли только так - «колхоз некуда деваться». Но колхоз он держал хорошо. Если сказано – «Дядька Карпо сказал!», это для всех закон. Но что интересно, остались и такие, кто не вступил в колхоз, как тогда говорили – единоличники. Вот, например, отцов брат был кузнецом. Ну, если цапу для «газика» отковал, значит, хороший мастеровой. Так он не пошёл в колхоз, и когда мы уехали оттуда, то ездили к ним в гости. Приезжаем раз, отец спрашивает: «Ну, как, Иван, дела?» - «Да як, быка купить треба…» - «И сколько бык стоит?» - «У-у, восемь рублив». Он ему десятку даёт: «На! А два рубля пропьёшь!»

В школе вы сколько успели проучиться?

Когда меня про образование спрашивают, я всегда так шучу – у меня пять классов, а в шестой зашёл, там полы красили (смеётся). Когда война началась, я в 6-й класс перешёл. Но здание школы вскоре отдали под госпиталь. Да и не до учебы стало, ведь мужиков всех забрали, работать надо. Но я всегда любил читать. Можно сказать, я на книгах и вырос. Помнишь как Горький сказал: «Книга – самый лучший учитель!», вот это я схватил, и читал всё подряд. Нравилось, не нравилось, всё равно читал и делал выводы. Я хотел учиться, всё время был отличником. Когда перед войной мы жили в городке Тара, я там учился вместе с Михаилом Ульяновым. Знаешь такого актёра? Ну, который Жукова всё время играл. Он же тарский. Отец у него работал в «Леспродторге» бухгалтером что ли, а мой шофёром там. Но Мишка хулиганистый был, и когда потом построили новую образцовую школу, то меня перевели в ту школу, а его оставили.

Помните, как узнали, что началась война?

Ещё в 1940 году отца призвали в армию. Сталин ведь хитрый был. Он 98-й и 99-й года мобилизовал вроде как на переподготовку, а сам отправил их на Колыму. А как война началась, всю молодёжь отправили на фронт, а они там остались. Молодых послал воевать, а пожилых оставил. Стратег! За это он молодец! Отец оттуда написал, что застрял там надолго, и мы собрались ехать к нему на Колыму. Уже все вещи упаковали, а тут война… Но радио-то не у всех было, и получилось как в «Тихом Доне». Казак скачет и кричит: «Всполох!» Так и у нас… А мы ещё подумали, чего это с утра самолёты разлетались? Идут пачками! Дядя, материн брат, сразу сказал: «Что-то неладное!» А тогда ведь уже ходили разговоры всякие, и все понимали, что война будет. Соберутся мужики, а мы-то, пацаны, уши растопорим и слушаем. Один, не забуду его, говорил так: «Да, война будет! Но немцу рога всё равно сшибём!» Остальные говорят: «А чёрт его знает…» - «Не беспокойтесь, русский мужик пока ещё никому не поддавался…» Один сидит: «А триста лет под татарами жили?» - «Так это дурные жили…» (смеётся).

В общем, когда война началась, и всех мужиков на фронт забрали, маму назначили председателем колхоза. И она нам с братом так сказала: «Идите, заводите трактора, и пашите землю! Бо хлеба понадобится много, война, наверное, надолго…» Без мужиков мы, конечно, не справлялись в полной мере, но всё, что от нас требовалось, выполняли. Даже на быках пахали. У нас ведь не только лошади были, но и быки. Семьдесят что ли быков и чуть больше ста лошадей. Так что всё лето мы отработали трактористами. Утром, только рассвело, я уже поехал пахать. Пашу день, пашу ночь, и ещё день – полтора суток не вылазил из-за руля. За эти три смены по 12 часов на ЧТЗ около 30 гектаров делал. И не только я, все так работали. Потому что трактора были, а людей не хватало. Потом только ночь отдыхаем и опять три смены за рычагами…

А потом я во время работы задумался: у трактора же 60 лошадиных сил, 30 на крюке и 30 он берёт на себя. Думал-думал, всё-таки должен потянуть! Приехал вечером домой, на листе бумаги посчитал всё, и утром иду к кузнецу: «Дядя Петя, надо сделать то и то…» - «Да-а-а… Ладно, сделаем!» Делает он такой прицеп, один лемех с плуга выкинул, осталось девять, цепляю этот прицеп к плугу, дальше сеялка цепляется, а за сеялкой бороны. И сразу – пашу, сею и бороню…

А я же никому ничего не сказал. Как-то приехал главный инженер, посмотрел: «Ты что сделал?! Ты что трактор гробишь!» - «Садись, пожалуйста, поедем!» Поехали, он на 2-й своей рабочей скорости идёт легко. На 3-й не идёт, а на 2-й едет. Так он и не должен на 3-й работать. Он сел за рычаги, круг сделал. Ну, и потом раззвонили кругом… Приезжали ко мне бригадиры, трактористы, смотрели, как мы сделали. В итоге даже премию получил – ватные брюки, телогрейку, ботинки.

А потом в уборку я за трактор три комбайна цеплял. Два «сталинца» и один «коммунар». ЧТЗ – хороший трактор. Это ведь тот же самый американский «катерпиллар». Точно такой же, только посильнее, и три комбайна тянул легко.

А в это время люди как-то обсуждали неудачи начала войны?

Мужики так говорили: «Это вроде того, что мужик идёт вечером по улице, а двое его сзади тяпнули. Вот так и нам досталось…» Вот в этом, кстати, мужики Сталина и обвиняли. Почему он боялся подтянуть поближе войска? Если бы подтянули как положено… Вот за что он командарма Павлова расстрелял? За то, что у него войска стояли в 130 километрах от границы. Хотя он до этого сам же настаивал их подтянуть, а Сталин его осаживал: «Ты что, хочешь войну спровоцировать?» А штаб фронта стоял в Виннице, за двести километров до границы…

А в октябре 42-го в совхозе «Лесной» открыли школу механизации. Туда должен был пойти учиться брат, но Петька пошёл к директору: «Один чёрт весной меня заберут, пусть Витька вместо меня учится». Там каждый день по шесть пар – 12 часов учились. Причём, хорошо учили: всевозможный ремонт, токарные работы, даже газосварке и электросварке обучали. После этого до 23-00 свободное время. На парах сижу себе и слушаю, только кое-что помечаю в тетрадке. А после ужина сажусь и пишу конспект. Просмотрю записи, и всё понятно. Утром и в обед горячая пища, и на весь день 600 граммов хлеба. А на ужин только чай.

И вот, значит, мне дают вводную - 151 трактор разных марок, и нужно высчитать, сколько они смогут сделать условной пахоты. Нас там училось семь мужиков и 23 женщины. Как-то одна заплакала: «Ой, я не сдам экзамены!» Я её успокаивал: «Все сдадим, механики требуются!» Всё равно плачет. Говорю ей: «Приходи ко мне, я тебе всё расскажу». Вечером она приходит, плачет, и я ей даю пример своей вводной. Она посмотрела: «У меня тоже самое, только 50 тракторов». – «Так чего ты плачешь?» В итоге сдала нормально. И когда уже сдали, достали и водки, и закуски. Как раз приехали на побывку солдаты с погонами. Я тогда погоны увидал впервые.

И с апреля 43-го до самого призыва я уже бригадиром работал. Не столько пахал, сколько командовал. Я всё переживал – как так, на тракторе работать не буду, а буду людями командовать… Пожаловался матери, а она и говорит: «С людьми не ругайся, живи мирно!» А у меня и мужики в бригаде, после ранения, с Украины, и женщины, но я со всеми жил мирно.

Помню, одна девчонка, ну как, не моложе меня, пахала ночью. У нас на бригаде был вагончик, мы его с собой таскали. Там у неё отдельный закуток. И вот я слышу, один трактор работает, а другой нет. Подхожу, а она плачет. Уснула, трактор упёрся в берёзу и заглох. Завести его не может, у него же ручка спереди. И вытащить его не вытащишь, плуг же сзади. Ну, я не стал ни ругаться, ничего: «Успокойся, Люба! Сейчас второй трактор возьмём, и всё сделаем». Так она всё время потом благодарила. Всем рассказывала: «Виктор, даже слова не сказал!» Вот что значит, слушать знающих людей!

Потом меня послали в Гаркушино работать. А там бардак, не дай господи… Мать приезжает, объясняю ей: «Мам, выручай! Никто не хочет работать! Пьют по-страшному…» У нас-то в деревне почти не пили. Там где руководитель старался, чтобы были успехи, там всё хорошо. Я помню, что в последний день уборки дядька Карпо привозил несколько бидонов, знаешь такие, из-под молока, пива. Как последний сноп сжали, он всех подряд угощает. А сам стакан выпьет и всё. Хотя стрессов у него было ой-ой-ой… Но он никогда не жаловался, всегда так говорил: «До Москвы далеко, до Бога высоко…»

Мать уехала, ничего не сказала. А начальник политотдела МТС – Евгения Александровна, жила в нашем селе. Мама ей всё рассказала. А у них был трактор ЧТЗ. Заводишь, работает лучше не надо. Но как трогаешься, сразу глохнет. А я никак не могу допереть, в чём дело. Уже и то менял, и другое, и третье, не можем сделать, мучаемся. Потом приезжает главный инженер. Хороший дядька,понятливый. Вот мне как-то всю жизнь везло на хороших людей.Он послушал, попробовал сам: «Знаешь, что Виктор. У тебя в кузове нет всасывающего коллектора?» - «Должны быть». – «А ну давай поменяем!» Три дня мучились, уже участковый приехал: «Да я тебя…» Когда поставили коллектор, трактор идёт хоть бы что. Тут же подъезжает директор МТС, ему участковый уже нажаловался, мол, механик не может починить. Я им объяснил, так и так, такого не знал, пока главный инженер не подсказал. Директор говорит: «Забирай этот трактор, плуги, и гони к себе в бригаду, к матери! Будешь там работать». Я перекрестился, слава богу…

А что выращивали?

В основном, пшеницу и озимую рожь. Райком приказывает: «Колхоз «некуда деваться» посеять 200 гектаров того, 200 того, 50 того, 40 другого». Всё выполняется, но разной путаницы тоже много случалось. Земли там отличные – 35-40 сантиметров чернозёма, но вдруг придумали какую-то глубинную вспашку. Значит, отвалы снимали, а лемеха пускали в землю до 50 сантиметров. Но потом дали отбой: «Нет, не надо! Оттуда глина выходит – урожая не будет». Но я такого и не делал. Я был хитрый хохол. Глядел где хорошо, оттуда и учился. Но всякие моменты случались. Вот послушай, что 2-й секретарь райкома со мной сделал.

В 1942-м году в колхозе набралось 12 гектаров свободной земли, и мать мне говорит: «Сынок, как бы нам их засадить картошкой?» - «Так ты же сама вчера велела сдать в Гаркушино картофелесажалку. Где я теперь её возьму? Завтра утром привезут и засадим». Пишу наряд, она расписывается. А те 40 гектаров, что положены по плану, она уже растёт.

Ну, я вспахал, посадил, заборонил, все документы есть. Тут приходит мать: «Сынок, нас с тобой завтра вызывают в райком». – «Зачем?» - «Не знаю». Приезжаем туда, нас посадили в предбанник, а сами чего-то обсуждают. Потом вызывают, и первый вопрос мне: «Картошку 12 гектаров садил?» - «Садил». – «Оформил?» - «А как же». – «А где документы?» - «Так вот же», показываю им папку. Тут директор МТС Худорожко сидит: «А ну дай посмотрю». Даю ему: «Всё правильно!» Прокурор: «А ну дай я посмотрю!» Тоже прочитал, и я его выступление до сих пор помню. Как он понёс этого 2-го секретаря по кочкам: «Сколько ты людей уже угробил?! Она же посадила и всё оформила!» Спрашивает её: «Матвеевна, для чего вы картошку посадили?» - «Чтобы колхозникам вместо хлеба выдать. Мне 12 гектаров не надо, у меня свой гектар засоженный».

Мне командуют: «Всё, ты свободен!» Я ушёл, а они с матерью ещё о чём-то говорили. А потом этот 2-й секретарь попался на чём? Вот ходят по домам и собирают для фронта, кто рукавички, кто свитер связал, кто носки. Потом всё это паковалось и на фронт. А он и начальник почты, женщина, оттуда выгребали, что им понравилось… И какая-то женщина увидела свой свитер на одной бабе. Пошла к прокурору и рассказала. Ему 10 лет присудили и отправили в штрафбат… Так что ты думаешь? Вернулся с войны Героем Советского Союза. Вот такие казусы интересные... Но и после войны этот 2-й секретарь у людей кровь пил.

У меня дружок был – Колька Кротов. Он на гармошке хорошо играл. В 42-м как-то приходит ко мне домой: «Витька, нас с тобой приглашали в Родную Долину». Ну, пошли туда. А там перед Родной Долиной стояла немецкая колония Форсевит, их тоже в 1911 году переселили. Зашли туда, и вдруг на нас напали местные… Колька тот сразу смякитил, он сразу через плетень прыг, и залёг. А я побежал. Догнали меня: «Пошли его чистить…» Я разворачиваюсь, одного пригладил, он лёг. И кричит: «Хлопцы, не тех бьём!» Я тоже через забор и залёг там. Отлежался немного, вылез и кричу: «Колька, ты где?» Он вылазит: «Тут я…»

В общем, после войны он работал в райкоме, отвечал за сельское хозяйство. Так его два раза из партии исключали. В первый раз чего-то за птицефабрику исключили, так он поехал в Москву. Добился приёма в ЦК у того, кто курировал сельское хозяйство, доказал ему, и его отвели к самому Хрущеву. Тот его выслушал, и ни слова не говоря, приказывает: «Поезжай домой, работай так и дальше!» Приехал в Омск, там собирается бюро, и его восстанавливают в партии. Стал работать, как и прежде. Потом за другое придрались. Хрущ задумал кукурузу сеять. Ну, он посеял, посмотрел, что там малюсенькие кочаны восковой спелости. Понятно же, что не получается ничего! Так он приказал в каждом колхозе сделать цементированный ямы – там машинка силос резала. Снова на него 2-й секретарь донос настрочил, и Кольку из партии… Он опять в Москву поехал, пробился к Хрущёву, всё рассказал. Тот спрашивает: «А куда кукурузу дел?» - «Во всех колхозах порубили на силос». – «Молодец!» Опять реабилитировали. Но вот если на местах такое руководство, то как работать?

А эвакуированные к вам в деревню приезжали?

Да, из Тульской области приезжали. Одна бабушка попалась интересная. Их целая семья приехала: невестка, свёкор, свекруха и двое детей. А у нас дом был - две комнаты и кухня, и их поселили в одной комнате. Так эта бабуля рассказывает: «И-и, Матвеевна, антиллерия стреляеть, самолёты бонбять, страх господень…» С тех пор я всегда только так и говорю - антиллерия стреляеть, самолёты бонбять… (смеётся). Ещё рассказывали, как ехали. Досталось им…

Тогда я уже бригадиром работал, и невестку взял к себе учётчицей: «Сажень умеешь кидать?» - «Научусь!» А старик сторожем устроился. Работали они хорошо, ничего жили. Тем более колхоз помогал. Ведь было указание безвозмедно выделять беженцам продукты.

Потом с Ленинграда привозили. У-у, вот те были не дай господи… Что мать ни поставит на стол, всё подметут… - «Матвеевна, там больше ничего нет?» - «Нет, я же всё выставила». – «Жаль, жрать охота…» Я им говорю: «Ребята, вы бы понемножку кушали!» - «Если б ты голодовал как мы, ты бы тоже кушал…» Вот так и жили… А в феврале 43-го призвали Петьку. С ним интересно получилось.

У него же семь классов, и его направили в Омское пехотное училище. Что там получилось, до сих пор не знаю, но он старшину огрел валенком. И на второй день его отправили на фронт. Правда, звание дали – младший сержант. Я его потом спрашивал: «Брат, что же там случилось?» - «Да, понимаешь, такое приказывают, что и семеро на х..й не натянут…» (смеётся). – «Ну, сдержался бы». – «Ничего, прошло…»

Ну, и так он попал в разведку в корпус к Ротмистрову. Потом, этот чёрт усатый ушел на армию, а вместо него корпус принял Богданов что ли. - «Вот это, - говорил, - настоящий командующий! Мы у немцев по тылам гуляли, как по своему двору! Залетаем в деревню, проскочили, немцев уже нема…»

А потом в Белоруссии заработал себе штрафную роту. А спрашивается, за что? Партизаны сообщили, что взяли в плен одного генерала, и за ним отправили три человека. Один какой-то татарин, а второй - парень с нашей же деревни. Это брат мне уже потом рассказывал. И когда они пошли, татарина убило, а этого Колю ранило. Ну, вот представь себе – мы с тобой с одного села, возможно, что и дальние родственники. Так разве б я тебя бросил или ты меня?! Ну, он рассказывал, этому генералу ножичек в пупок, портфель забрали, и вынес Колю. А уже через два часа суд ревтрибунала и в штрафную роту… Сколько-то наград уже имел, так сняли с него. Рассказывал, что с этой штрафной ротой под Варшавой два раза брали Кобылку. В первый раз взяли, и оставили там обычную пехоту. Только ушли, а их через два-три часа немцы выбили… Пленного взяли, оказывается, у немцев там штрафной батальон атаковал. Потом, говорит, хорошо им дали, пропёрли их далеко. А он вернулся опять в свою часть и дошёл до Берлина. С войны вышел до черта наград имел. (На сайте http://podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым командир отделения отдельной разведроты 33-й Гвардейской Мотострелковой Бригады 9-го Гвардейского Танкового Корпуса гвардии сержант Малый Петр Александрович 1925 г.р. был награжден двумя орденами «Красной Звезды», «Славы» 3-й степени).

Наградные листы на брата Петра

Рассказывал, что одно время воевал вместе с каким-то известным футболистом. (Судя по спискам наградных листов, в 50-й Танковой Бригаде Пётр Малый воевал вместе с Владимиром Савдуниным – прим.ред.

«Савдунин Владимир Григорьевич (1924-2008) – известный советский футболист и хоккеист с мячом. 4-кратный чемпион СССР по футболу и 2-кратный по хоккею с мячом. Один из самых полезных и универсальных футболистов послевоенного периода.Участник и один из героев знаменитой поездки московского «Динамо» по Великобритании в ноябре 1945 года.

В 1959-1987 годах работал дипломатическим курьером МИД СССР, несколько раз проявил смелость и находчивость при охране дипломатической почты, за что был отмечен государственными наградами.

Один из самых известных спортсменов Советского Союза – участников Великой Отечественной войны. За участие в боях награждён орденами «Отечественной войны» и «Красной Звезды» - https://ru.wikipedia.org

Интервью с Владимиром Григорьевичем, в котором он вспоминает фронт - http://www.archnadzor.ru/2007/11/09/592/ )

Савдунин В.Г.	Наградной лист на Савдунина В.Г.

А мы с Петькой увиделись только через десять лет. Я из Сибири приехал к родителям в Молдавию. С дороги лёг поспать, тут забегает дочка: «Папка, вставай! Там какой-то дядька пришёл и Тарзана хочет убить!» Ну, я понял, братуха приехал… Вышел, обнялись. Мать стол накрыла, сели. Когда вышли покурить, спрашиваю: «Расскажи хоть, как ты живой остался?» Он так оглянулся, увидел, что вилы стоят. Даёт мне: «На! Я сейчас вот там стану, а ты беги на меня, как в штыковую идёшь!» - «Ты чего?!» - «Беги, давай!» Ну, я под мухой, побежал, и в мгновение, я в одной стороне, вилы в другой… Петька смеётся: «Вот так я живой и остался…» Но он же здоровый такой был, полтора таких как я. Эпизод был. После войны он приехал сюда в Молдавию работать. Жену привёз с Украины. В Грушево устроился водителем на «полуторку». Ну, и потом чем-то кому-то не угодил, и его вздумали побить. Так потом на суде в первый день он на скамье подсудимых сидел, а на второй день – 12 человек. А его оправдали. Он так меня учил: «Нападают на тебя – отбивайся! А сам никого не трогай!» Агрессивным он никогда не был. Правда, выпивал, жена его жаловалась.

Некоторые ветераны мне говорили, что именно на фронте людей приучили пить. Якобы с вот этих вот «наркомовских» всё и началось.

Да, херня всё это! Конечно, выпить хотелось. Но где ты возьмёшь? Я вот после войны в этом гарнизоне служил, а там только «военторг», никакого магазина. Ну, ездили мы там в Тимофеевку. Представляешь, семь лет там прослужил, и только на второй год узнал, что в Тимофеевке, куда мы ходили покупать жареную сою, жили молдаване. Молдавское село. Так что где руководитель был строгий, но справедливый, там не пили. Пили, конечно, но понемножку. А чтобы на фронте привыкли - это брехня! Хотя после этого стресса выпить, конечно, нужно. Я вот считай не воевал, но когда вернулся оттуда, тоже как дурной ходил. Едешь на машине и смотришь, не летят ли там, не стреляют ли? Или ночью подымешься – стрельба приснилась… Ходил какой-то раздражительный, резкий. Даже со своими ребятами как-то не мог себя сдержать. А потом мне капитан Романовский сказал: «Виктор, запомни, у нас каждый человек был на войне! Всем нужна реабилитация. Никогда не повышай голос на подчинённых! Никогда! Всегда спокойно!» Потом он мне даже давал посмотреть японский устав, там было написано приблизительно так - «… командир выявивший проступок своего солдата, накажи его через 24 часа. Может, одумаешься, и не накажешь его». Вот это, я считаю, они хорошо придумали. Я так и на гражданке потом делал. Когда главным механиком совхоза работал, как-то отчитал, и не особенно сильно, тракториста, так мне директор говорит: «Виктор Александрович, зайдёте ко мне в 10 часов». Захожу: «Ты знаешь, что сегодня сотворил? Ты ж тракториста обругал…» - «Так я ж за дело! Он вчера и то не сделал, и это…» - «Ты должен сперва его позвать к себе и побеседовать. Но так скоропалительно не надо наказывать». И люди мои это поняли. Они меня горбатым звали: «Наш горбатый зря не накажет!»

Когда вас призвали?

25-го или 26-го октября 1944 года пришла повестка. Иду с ней в военкомат, а там батькин друг. Был бухгалтером, стал военкомом. Я к нему: «Дядя Володя…» Он мне говорит: «Так на тебя же «бронь» есть!» – «Я не останусь». – «Почему?» - «Как так, брат воюет, а я буду дома сидеть?!» - «А мать что скажет? Позвони ей!» Он позвонил, а она ему отвечает: «Делай всё, что он хочет! Раз он решил, то дома не останется. А если останется, то работать не будет». Ну, он эту пилюлю съел. Говорю ему: «Надо права забрать». А милиция рядом. Зашли туда, там женщина знакомая работала. Говорит: «У него же «бронь!» - «Не хочет он «брони». Расписался, права на карман. И тут же 4-го ноября мне уже ехать.

В Москаленках на поезд сел. Приезжаю в Омск, только выходить, такой крик: «Кто в клуб Лобкова?» Там собирались все новобранцы. Приводят нас в этот клуб железнодорожников. Посмотрели документы: «Так, 19-й запасной!» Подходит бравый сержант из этого батальона, в годах уже, и по простому так: «Ну, пошли, хлопцы!» На улице построились, 14 человек нас было, по два встали, пошли по дороге. Четыре километра пешком.

Пришли туда, сразу в штаб. Там поглядели, а я самый длинный, первым стою. Я в 14 лет уже 170 сантиметров имел, тогда это считался «гвардейский» рост. Один офицер, начальник штаба дивизиона, оказался Героем Советского Союза. Спрашивает: «Сколько классов образования?» - «Пять!» - «Ничего, пойдёт».

Ну, заводят по одному, а казармы в овощехранилищах обустроены. А я там жил, когда отец работал инструктором по вождению. Назначают меня наводчиком орудия в 12-ю батарею, 1-й взвод. Стали нас учить, как маршировать и прочее. Политику читают, каждый день политинформация по 30 минут. Ботинки выдали стоптанные, 40-последий размер. Обмотки одна серая, другая белая. Штаны – хозяина нет, одни квартиранты… Шинель до колена, что сделаешь – война…

Через какое-то время маршируем на плацу, смотрю, а за забором трактор стоит. А со мной рядом Саша Колесников – тоже шофёр и тракторист. Сашка говорит: «Во трактор стоит, С-65-й. Новый, дизель 4-цилиндровый, 2-тактный». – «Да, говорю, - сейчас бы этот тракторишко и больше ничего не надо». – «А чего, снег пахать что ли?» - «Нашлось бы дело…» Ну, так стоим, разговариваем. Тут пришли каких-то двое и начали заводить его. Крутят его, крутят, ни черта он не заводится. А уже был такой мороз, градусов двадцать с лишним. За ветерок встали, говорю Сашке: «Вот мудаки! Нам бы 30 минут, и трактор бы уже работал». И в это время крик: «Смирно!» Входит командир полка, подполковник, хромой такой: «Кто тут сказал, что за 30 минут трактор заведёт?» А я не боялся ни х..я: «Я сказал!» - «Точно заведёшь?» - «Вот возьму с собой приятеля, пойду и заведу!» - «А ну, пошли!» - «Только, говорю, - этих двух сразу уберите, а то отлуплю их!» - «А ты чего такой грозный?» - «Так я драться умею!» (смеётся).

Подходим туда, я им командую: «А ну вон оттуда! Солярка есть?» Они молчат. – «Ещё раз спрашиваю, солярка в баке есть?» - «Есть немного». Оказывается, это уголовники, которых освободили, призвали, и они трактористами заделались. А сами ни в зуб ногой.

Я Сане говорю: «А ну бак проверь!» Он открыл, кричит: «Сметана!» Я командую: «Так, Саня, ведро солярки туда или керосина, а я займусь топливным насосом». А топливный насос небольшой такой. Там трубки и ключ. Смотрю, ключ есть. Отворачиваешь иглу, и солярка поступает. Отворачиваю всё, ни в одном поршне нету, чтоб качать: «Саня, нет ни в одном плунжере». – «Делай факел и грей трубки, а я пока бак буду греть». Стали греть, смотрю, потекло. И воды нет, вся спущена. – «Саня, заводи пускач!» Он завёл, я включаю сцепление, крутит. Я его наполовину поставил, смотрю, дым идёт. Они видимо уже туда закачали солярки до черта: «Сань, не берёт!» - «Откройте компрессор, и прогазуй хорошо! Прогони побольше!»

В общем, запустили мы этот трактор. Я тряпкой руки обтёр: «Товарищ подполковник, сколько времени прошло?» Он на часы глянул: «27 минут». – «Вот, пожалуйста, трактор работает!» - «С какой батареи?» - «С 12-й». – «Сейчас старшине прикажу, чтобы он вас перевёл в хозвзвод». – «Так я же на наводчика учусь…» - «Тут я командую, а не ты!»

Ну, пришёл старшина за нами, а нам и собираться нечего. В вещмешке пара белья, полотенце и кусочек мыла. Даже зубной щётки не было. Так нас перевели в этот хозвзвод. Тут как раз надо ехать за сеном. Трое саней, и одна будка. Ну, солярку с собой залили, а сиденье-то открытое, без ничего. Говорю: «Старшина, шубу надо!» - «Ребята, для вас уже всё приготовлено: валенки, полушубки, ватные брюки», и один тулуп, для того, кто на тракторе за рычагами будет.

Утром пришли эти грузчики – четыре человека. Прицепили трое саней и эту будку: «Чернушки знаешь? Тогда поехали». Приехали в эту деревню. Я эти сани поставил грузиться, а будку отцепили.

Они грузят, потом один кричит: «Виктор, иди сюда! Вот тут у нас есть вещички хорошие, сходи в деревню, и обменяй на сало и водку. Бабы уже знают нас, как появишься, они сразу позовут».

Ну, мешок на горб и пошёл. Прихожу, точно, бабы уже знают, сразу бегут: «Солдатик, что принёс?» Я мешок выворачиваю, а там всякие лохмотья: рубашки, то, что мы снимаем и сдаём. В общем, поменял на сало, на водку. Одна тащит две бутылки водки: «А мне вот эти штаны дашь?» - «Одни штаны – три бутылки!» – «Ну, ты и хитрый!» - «Я не хитрый, просто знаю, что, чего стоит». В общем, наменял (смеётся).

Возвращаюсь, смотрю, уже сено нагруженное. Увязали: «Витька, цепляй сани!» А Сашка сидит, варит им картошку. Ну, поели, сани зацепили и поехали. Тут уже Сашка вёл обратно, а я в будке грелся. Вот так я стал там трактористом. Трактор в хозвзводе, а артиллерия на конной тяге. Потом у меня ещё лошадь была. Когда сена уже навозили и трактор пока не нужен, то замначштаба по учебной части взял меня к себе коноводом. Вот тут я проклинал и службу и всё на свете… Потому что жеребец у него полукровка - арабских кровей. Хороший, но белый, и за ним уход дурной. Как его ни привяжешь, всё равно отвяжется, нассыт, а потом ложится. Чистишь бл..дь его потом… Но ездить на нём майор запрещал. Только сам, лихой был кавалерист. А я ездил на Машке, ох и умная кобылица. Только крикну: «Машка!», сразу со всех ног бежит. Всегда сахар для неё держал. Еду на ней, а полукровка сбоку идёт, даже за повод не держу. На полном галопе правую ногу перекидываю, левую выдергиваю и прыгаю из седла. Пробежал немного, встал. Он делает полукруг, пристраивается за мной и никуда не уходит. Куда бы я ни поехал, он всегда на полкорпуса позади меня. В этом отношении умный. Тот майор выходит из штаба, только свистнул, он от меня срывается к нему. Садится и поехал. Отдрессированные были лошади.

Так мы прослужили там до 10-го апреля. Командир полка как-то увидел нас: «Ну, как, лихие трактористы, дела?» - «Идут дела!» - «А вы хоть учитесь?» - «А когда, товарищ подполковник? Мы ж целый день в работе…»

А мы с Сащкой попали в отделение к одному еврею. Хороший дядька, только вот забыл фамилию. Сперва расспросил, кто мы, что мы, и потом за нами как за родными смотрел. Сам он после ранения. Окончил бобровскую школу шоферов, но у него были военные права, имел право в колонне ездить.

И вот 10-го апреля, как сейчас помню, утром, в пять часов – подъём. Тревога! А по тревоге все должны взять оружие. Кинулись в оружейку, а нам командуют: «Оружие не брать! Только личные вещи!» Вышли строиться, потом повели. Спрашиваем старшину: «Куда ведёшь?» - «Хлопцы, сейчас побачите!», и приводит нас в баню. Там всех в одни двери запускают, а выходят в другие. Когда вышли, друг друга не узнаём. Ботинки – американские, обмотки и шинели английские, а гимнастёрки и брюки чёрт его знает какие. И пилотки. – «Ну, всё хлопцы, - говорю, - воевать поехали…» - «Куда? Война ведь почти закончилась…» - «Нет, воевать поедем!»

Приводят на станцию, там стоит эшелон. Вагоны – «пульманы» на 60 человек. Только два пассажирских вагона подогнали, один для кухни, а второй для офицеров. И мы поехали.

Приходит подполковник – начальник эшелона: «Кто старший здесь?» Все на меня показывают: «Вон, Виктор у нас тут командует». – «Значит так, сейчас едем на Исилькуль, пока там будут менять паровоз, запаситесь углём и дровами». Ну, раз Исилькуль, это узловая станция, всё понятно, значит, на Запад едем...

А я же когда в армию уходил, с мамой даже не попрощался, и по дороге попросился у командира заскочить домой: «Я соскочу на подъёме, а потом догоню!» Он ни в какую: «Что ты?!», нельзя и всё! Хотя у нас убегали дорогой. Особенно эти казахи с киргизами. Мы ещё, когда были допризывниками, ходили, ловили по округе этих дезертиров. Они себе землянки рыли, прятались в них от призыва. Помню, заходим в одну такую землянку, там ковёр висит. Командир его срывает, там нора…

В общем, приезжаем в Исилькуль, и нас почему-то загоняют на запасной путь. Говорю ребятам: «Здесь что-то нечисто…» Тут мимо проходит подполковник, а за ним посыльный бежит: «Начальника эшелона срочно к коменданту!» Когда идёт оттуда, говорит: «Возвращают нас обратно». – «Как?! Почему?»

Доезжаем до Иртыша, и сворачиваем направо, на объездную. На той стороне останавливаемся в Куйбышевке. Тут уже только поняли – нас везут на Дальний Восток… Считай, 11-го мы выехали, а 25-го были в Раздольном. Это всего 40 километров не доезжая Владивостока.

Там выгрузились и пешком в запасной полк. А это Раздольное длинное – 14 километров, но всего две улицы. Приводят в полк, даже не спросили, кто вы, что вы, крик: «По ранжиру, по четверо становись!» Построились, приходим в казарму, а там голые нары. А у нас только шинели. Шинель подстелил, шинелью укрылся, голова ещё осталась… Как вспомнишь бл..дь...

Потом говорят: «Сейчас сено привезут, и вы им застелите нары». Что скажешь, запасной полк он и есть запасной полк… И так каждый день – прибывают два-три эшелона, два-три, и можешь себе представить, там, наверное, тысяч тридцать собралось народу. Уже палатки и на улице наставили, полевые кухни вовсю работают. Одни уже на обед идут, а другие ещё только завтракают. Говорю ребятам: «Ну, хлопцы, попали, что черти в рукомойник…»

А 9-го мая самолёты летят, раскидывают листовки – Победа! Ну, ура, так ура… Так что ты думаешь? Через два дня приезжает какая-то комиссия, и начинают: «Трактористы есть?» А наш командир отделения стоит прямо за мной, Сашка за ним, и шепчет нам: «Молчать! Трактористов не надо…» Потом кричат: «Шофера с военными правами есть? Выйти из строя!» Он опять нас держит. Дальше кричат: «Шофера с гражданскими правами – два шага вперёд!» - «Вот теперь пошли!», и он вместе с нами вышел. Вот же черт, фамилию его забыл. Он откуда-то с Украины был, Сечня что ли какая-то. Уже пожилой, лет за сорок. Семья у него была эвакуирована в Смоленскую область.

Со всего полка отобрали нас триста человек, и в отдельную казарму. Там то же самое – нары, сено, плащ-палатка. Ну, стали с нами политзанятия проводить. Потом команда – «Строиться!» Все выскочили, по четыре построились. А против нас ещё триста человек выстраиваются. Как оказалось, москвичи, ленинградские, но все с военными правами. Тут залетают шесть «виллисов» - командир дивизии и пять командиров бригад. Генерал подходит к нам: «Откуда, мужики?» - «Сибиряки! От Челябинска до Красноярска!» Оборачивается к полковнику Несветайло: «На тебе сто человек!» Тут старшина подходит ко мне. Я же самый длинный: «Фамилия?» - «Малый!» - «Вот тебе тетрадь и карандаш! Отсчитывай двадцать человек! Записывай ФИО и год рождения». Ну, я людей отвёл в сторону, записал всех. Даю ему список: «Держи у себя, у меня потом с тобой разговор будет». – «Рост какой?» - «Метр семьдесят». – «А какого года?» - «С 27-го». – «Да, вымахал…»

Ну, пошли на станцию, и каждый ведёт своих 20 человек. Туда приходим, и старшина говорит: «Так, поезд через 30 минут, у нас 3-й вагон. Тут ехать недолго, каких-то четыре часа». Когда поезд тронулся, старшина приходит: «Пойдём, выйдем! Так, выбери самых лучших четырёх хлопцев, и ты - пятый». Я его попросил: «Слушай, а ты найди что-то нешоферское этому еврею. Хороший мужик!» - «Ладно, подберём ему место. А вы, когда будем подыматься, спрыгнете с поезда. На месте вас встретит каптенармус - ефрейтор Богданов. Подойдёшь к нему и скажешь, что тебя Маслов послал». Так мы впятером оказались вартпарке 238-й артиллерийской бригады. А незадолго до этого я как-то пошутил: «Вот попадём в обоз на самую последнюю телегу», так оно и получилось. Кстати, наша 238-я Бригада пришла кадрированная – весь комсостав прибыл с Ленинградского Фронта, а солдат и сержантов из местных набрали.

Ну что, устроились. К армейской жизни мы уже приучены. Богданов нас переодел. Но там такой интересный момент. Вот не верит никто, в лаптях ходили, а ботинки берегли, стояли в землянке у каптенармуса. Правда, постели были, всё как положено, но в лаптях ходили. Специальный лаптёжник сидел и плёл…

А рядом стоит ЗиС-5 на колодках. Приходит раз старшина: «Малый, а за сколько времени ты заведёшь эту машину?» - «Если один, полдня провожусь. Если вдвоём, то быстрее». Взял Сашку, стали машину проверять. В общем, завели её. Всё проверили, с колодок скинули и поехали прокатиться. Идёт машина, хоть бы хрен. Возвращаемся: «Всё, старшина, можешь садиться и ехать!» - «Так ты сам завтра и поедешь». - «Куда?» - «Завтра грузимся, цепляем кухню и едем в Спасск. Машины там будем собирать». – «Какие?» - «Студебеккера».

Ну, приезжаем туда. Как сейчас помню, там подполковник Макась. Ему благодарность за то, что прислушивался к нам. Показали нам палатку, где будем жить. – «А вот ящики. Вы их будете разбивать, и собирать машины». Но как собирать, и что собирать, никто ничего не знает.

Когда разбили первый ящик, в каждом по два комплекта. В кабине – сиденья, аккумуляторы, масляные банки. Там же инструкция лежит. Видим, что там схема как собирать, но по-английски же никто не понимает.

Подошли к начальнику, Ефремов фамилия, он отвечает: «Я сейчас почитаю, и попробую перевести». Потом к нам подходит: «Ребята, сперва собираем это, потом вот это. Потом это на это становится и машина готова. Электрик только подсоединяет электричество и всё!»

До сих пор весь процесс помню. Первое – ставишь раму на козлы. Собираешь заднюю тележку – это два моста с рессорами. Затем подкатываешь тележку под раму, надеваешь рессоры на кронштейны, заворачиваешь и опускаешь на колёса. А там с одной стороны шесть шпилек, и с другой стороны, на гайки закручиваются. И всё – мосты стоят на месте. А во втором ящике совсем другое лежит. То же самое, но колёса не накачаны. А там же их десять штук. Хорошо у ЗиС-5 был компрессор. И когда всё прочитали, делали так.

Разбиваем ящик, я сижу возле ЗиСа. Сразу подкатывают баллоны, качаю по манометру – 2,2, и ставим. Вот благодаря этому Ефремову мы собрали быстрее всех. Этот Макась приходит: «Как вы так быстро собираете?»

В общем, собрали мы эти машины, и надо ехать обратно. Ну, кухню зацепили, загрузились, и Сашка мне говорит: «Давай ты на «студебеккере» поедешь». Вроде как не уверен в себе. – «Ну, смотри, - говорю, - только потом не обижайся!»

Ну, приехали домой. Приходит командир бригады. А по дороге я первый на «студебеккере» выскочил на дорогу и километра на три-четыре от них удрал. Решил испытать, сколько он идёт. Оказалось, 40 миль идёт запросто. А звук такой, как у самолёта. Понравился мне, лучше и не надо. Выхлопная труба на левую сторону выходила. Я в зеркало смотрю – если дымит, карбюратор подкручу. Ну, и командиру бригады уже доложили, что я похулиганил немного. Контриков там же до чёрта было. Спрашивает: «Ты что ли автохулиган?» - «Я не хулиганил, просто надо было попробовать. Узнать, что может, эта машина?» - «Ну и как?» - «Машина хорошая! Приёмистая – это раз. Жмёшь – она идет!» - «Ну, и сколько на спидометре?» - «40 миль». – «У-у, это же почти 60 километров». – «И управление лёгкое». Хотя управление было ещё без гидравлики. Но там было 1 к 13-ти, т.е. один зуб на рулевом червяке заменяет 13 зубьев.

Ну, поставили все машины, и подходят ко мне: «Что делать?» - «Там же ясно всё объяснили – проверить все крепления!» Как бы там ни крепили, но мы же там торопились. Скорее бы сделать! Поэтому первое, что нужно проверить – крепление двигателя, крепление коробки, задних мостов, тележки. Но больное место было – правая передняя рессора, ломалась часто. Мы потом переделали, вместо пальцев поставили кронштейны. И на среднем мосту летела правая задняя полуось, потому что она слишком длинная получилась. Но это уже потом выяснилось. Ну, значит, стоим и делаем. Все бегают ко мне советоваться, так и так, делали. Наконец, все машины сделали, выстроили, номера пришли. Но стали их раздавать – путаница началась.

Потом командир бригады говорит: «Те машины, которые идут под орудия, как же будем цеплять?» Я говорю: «Как куда? Пушку – на фаркоп, а боеприпасы в кузов в два ряда. А сверху уже расчёт». Но потом, когда немножко поездили, поняли, что даже для «студебеккеров» эти 152-мм гаубицы тяжеловатые.

Ну, поехали на первые учения, и я проклял всё на свете. То выгружай боеприпасы, то загружай, а грузчиков-то нет. Сами и нагружаем и сгружаем. Ведь в боекомплекте 50 снарядов, а каждая чушка по 50 кг – всего две тонны. Дают вводную – «вот за этой горой стоит артиллерия противника, и нужно её обстрелять. Где поставите орудия?» Так они для орудий выбирают такое место, что ни подъехать невозможно, ни снаряды выгрузить. Так выкручивались, что чуть не переворачивались. Хорошо, «студебеккер» устойчивый. Ты знаешь, я ведь всю жизнь шофёром проработал, но такой машины больше не видел. Вес – 2,5 тонны, а везёт на себе пять тонн! Можешь себе такое представить? В два раза больше своего веса! А у нас 50 на 50. И ещё на крюке везёт четыре тонны. Гаубицы 152-мм тягали. Я на нём в любой подъём не боялся ехать. Включаешь передний мост, потом демультипликатор переключаешь на пониженную, и он пошёл. Идёт в 1-й скорости пять километров в час. А сзади идут солдаты с чурками, если только остановился, чурки подложат. Но у меня ни разу такого не было. Вот Тайпинский перевал форсировали, потом Малый Хинган, тут я не боялся. Потому что машина была во! И не грелись они. Но штамповка есть штамповка. 25 тысяч миль прошла, и чуть ли не в тот же день, кругом масло попёрло и всё. И ремонту не подлежат. Пробовали ремонтировать на 25-м заводе в Уссурийске, не получилось ничего. Стучат и всё…

Как-то стоим, Сашка обед готовит. Нас предупредили, пообедайте, и опять за боеприпасами поедем. Это ещё война не началась. Тут прибегает командир дивизиона: «Вашу мать, куда-то шофер делся, а мне нужно срочно ехать!» Наш лейтенант ему говорит: «Бери Малого!» Сели мы на его «додж три четверти» и он говорит: «Виктор, надо незаметно пробраться на ту сторону, и посмотреть, где стоят их макеты пушек!» Я думал-думал, по карте поглядел, Маслов меня этому учил, и решил: «С этой стороны заедем и поедем по сопке! Там кусты большие и нас не увидят». Стекло сняли, брезент положили, там сидят разведчики и топографы. Поехали… Так что ты думаешь? Получил большую благодарность от командира бригады. Но я всё думал – и чего мне эта благодарность? Она ж не булькает… (смеётся).

Ладно, это всё кончилось, опять учения начались. В конце все машины выстроили, идёт комиссия. Генерал-майор подходит к каждому водителю, жмёт руку, что-то спрашивает. Подходит ко мне, ну, я лапу к уху: «Рядовой Малый…» Он так: «Малый? Из Сибири? Из Омска?» - «Не из Омска, из Бессарача…» Это был брат нашего председателя колхоза. Он до войны к нам приезжал, и я его узнал, но не подаю виду. Он присмотрелся: «Постой, ты кто – Витька или Петька?» - «Витька». – «А Петька где?» - «Воюет… Уже Берлин взял». – «Ладно, я с тобой ещё поговорю», и пошёл дальше. После этого вызвал меня к себе. Подхожу к его палатке, сел: «Ну, рассказывай, где, кто есть». – «А чего рассказывать? Батя на Колыме…» - «А чего он на Колыме?» - «Так его еще в 40-м году взяли на переподготовку, а он там в аварию попал, человек погиб, и ему два года дали. А мне из-за этого звание ни хера не присваивают. Cын врага народа…» – «Хорошо. Ко мне пойдёшь?» - «Вас возить? Нет!» - «А чего?» - «Будет неприлично, если генерал возьмёт к себе односельчанина. Разговоры насчёт вас пойдут». Он засмеялся: «Вообще-то ты прав…» Хороший дядька, он потом вроде политотделом 31-й Армии командовал, но больше мы с ним не встречались.

Потом вдруг приезжает до черта шоферов, и забирают у нас сто машин. Все, что были тягачами. Мы же тогда двести машин взяли. Оставили сто: 20 – нам, и 80 для дивизионов. Оказывается, что? Нам гонят трактора… 3Д6 и какой-то ещё – 3-цилиндровый. Пригоняют эти трактора, правда, с трактористами. И прицепы. За трактор прицеп цепляли, и только за него пушку. И ещё по две машины на дивизион, как запасные. Одна – для штаба дивизиона, и «додж три четверти» для командира дивизиона. И вот поехали мы учиться, как нужно воевать…

Командир артпарка попросил: «Ребята, смотрите, не подведите!» Хороший был мужик. Тоже еврей, с Одессы. Сперва артпарком командовал капитан Романовский, но его перевели заместителем начштаба. А потом этого дали. Лёгкий такой, быстрый, шустрый. Он по фамилии никого не называл, только по имени: «Ребята, только не подведите! Что-то не знаете, спросите. Я всё знаю! Я же всю войну прошел на западе. От Одессы прошёл назад, а потом обратно». Как он надел свои ордена, бл..дь, места на груди мало… И говорит нам: «Учитесь ездить без света! Потому что иногда так придётся ездить». А на студерах маленькие подфарнички стояли. Но там ни х..я не светит, только демаскирует.

Ну, стояли мы в этой Таловой, пока 21-го или 22-го июля бригаду не подняли по тревоге. Они уехали, остались мы одни. А в это время как напали местные жители… Тащут из нашего городка и окна, и двери, всё что можно разграбили… Даже электростанцию куда-то утащили.

А мы поехали в ночь на 27-е. По светлому доехали, куда можно. Потом лейтенант пошёл вперёд разведать дорогу. Первым пошла его машина. На ней сзади начертили фосфором крест. И на каждой из пяти следующих такой же крест. А самым последним я еду, со старшиной.

Заехали в какую-то ложбину, и прямо сразу начали рыть аппарели - траншеи для машин. А «студебеккер» ведь метров восемь длинной, и метра три высотой. И вот закапывали все машины… А почва там не земля, а разложившийся гранит. Дресва называется. И вот сперва кайлом долбай. Ну, первый слой хорошо идёт: кусты, чернозём. А потом, бл..дь, эта дресва… Но до утра выдолбили. На то и война! Вот на пузе лежишь и долбаешь лопаткой. И за каких-нибудь 15-20 минут ты себе уже вырыл, потому что тебя гонит инстинкт самосохранения…

Ну, расположились, вдруг среди белого дня, в открытую танки идут, «тридцатьчетверки». А я как раз стоял на въезде. Подъезжает на «виллисе» какой-то полковник: «Солдат, ты чего тут делаешь?» - «Охраняю! Вон, видите, машины?» - «А нам сказали, что здесь никого нет». Всё равно загнали в этот овраг танки, и возле нас тоже окапываются. Вдруг там кричат: «Малый, иди сюда!» Смотрю, старшина пошёл. Возвращается, спрашиваю его: «А как твоя фамилия?» - «Малый!» - «А ты откуда?» – «С Украины». Познакомились с тёзкой.

В общем, там мы простояли до 9-го августа. Хотя ещё 26-го должны были наступать, но почему-то отменили. А 8-го числа вечером нас построили и объявляют – «Советский Союз завтра объявляет войну Японии!» Мы ведь там даже слышали, как взорвались атомные бомбы в Японии… Ну, сели, думаем, что делать? Смотрим, часов в одиннадцать вечера комбриг командует своим танкистам: «По машинам! Справа по одному на трассу!» Выехали и пошли…

А мы сидим в своём блиндаже. В три наката его соорудили. Думаем, машины разобьёт, ну и хер с ним. А то, что в каждой машине по две с половиной тонны снарядов, это мы не понимаем…

Утром слышим – трыньк-трыньк – пулемёты, автоматы стреляют… Сыграла одна «катюша». Это пошла в наступление 20-я Бригада. Её потом сняли и перебросили под Дунин. А мы в составе 25-й Армии пошли на Муданьцзян. Командовал ею Чистяков что ли. Помню, что фронтом командовал Мерецков. Даже за руку с ним здоровался. Как-то он приезжал с проверкой, и каждому руку пожимал. Когда он увидел, что мы сами грузим снаряды на складе, сразу наорал на начальника склада. В следующий раз приезжаем, вот вам, пожалуйста, грузчики… Кирилл Афанасьевич беспокоился о солдатах.

В общем, поехали вперёд часов в девять утра. А там у японцев, оказывается, три оборонительных пояса. Едем, хоть бы один дот стрельнул. Ни единого выстрела! А ехал, честно тебе признаюсь, вот так вот дрожал… Из бойницы же пушки видно. А вдруг сейчас выстрелит… Ну, проехали первый пояс, второй, а между вторым и третьим мост взорванный. Подъезжаем, а там два полковника друг друга за грудки таскают… Один опоздал и задержал переправу. Я так вышел, поглядел: «Ну, чего вы дерётесь? И не стыдно?» - «А ты кто такой?» - «Да я солдат…» Сажусь на крыло, а оно у студера как стол. Такую сигару завернул с махорки, и курю. В это время с этой сопки, то ли ДШК, то ли «гочкис», крупнокалиберный в общем, ду-ду-ду, и над головами засвистели пули… Очнулся – сижу на задних мостах под машиной… И думаю – ну, дурак же! Если не дай бог взорвётся, как я тут спасусь?

Вылажу оттуда, Сашка стоит, хохочет. Говорит мне: «Витька, надо думать как на ту сторону перебираться. Наш лейтенант уже психует». Говорю: «Сейчас!» Снимаю ботинки, штаны, взяли шесты и пошли по берегу. Вот чувствую, должен быть брод! Нашли. Но этот берег низкий, а тот высокий. Приходим к лейтенанту, так и так. – «Ребят, а не посадим там машины?» - «Там по яйца всего! Видишь, трусы мокрые?» Он сперва не соглашался, но я ему говорю: «Не соглашаешься? Тогда я не выполняю твой приказ! Беру машину и сам переправляюсь!» - «Да ты не торопись, я ведь тебя и расстрелять могу…» - «Не расстреляешь! Пойми, мы переедем быстрее, а там сейчас дороги свободные, и мы сразу догоним бригаду. Может, им уже боеприпасы нужны?» В общем, уговорил его: «Давайте!» Говорю: «Саня, я поехал вперёд. А ты свою лебедку подцепишь мне сзади». В случае чего, он бы машину оттянул обратно.

Ну, я на ту сторону переехал, наверху развернулся. Там дуб стоял, в него буфером упёрся. И кричу им: «Ремни сняли?» - «Сняли!» - «Давай потихоньку на 1-й скорости. Если захлебнёшься, стой и не трогайся с места! Я возьму на буксир!» Так все машины перешли, ни одна не застряла. Но когда на ту сторону перебирались, подбегает какой-то полковник: «Я вам приказываю мои машины перетянуть!» Я ему отвечаю: «Иди, дядя, и не приказывай тут! У меня свой начальник есть». Он побежал к лейтенанту, а тот говорит: «Моя бригада не опоздала. Она уже там! Ей, может, уже боеприпасы нужны, а я буду ваши машины перетягивать?»

Ну, всё, поехали мы. Я как всегда последний. Догнали бригаду возле Хабэя. Вот там и первая бомбёжка, и пожары, и первые трофеи там были. Командир бригады обрадовался: «Молодцы!» Лейтенант ему рассказал про брод: «Ну что, Малого придётся награждать!» Х..й в сраку! В итоге на весь артпарк выделили одну «Красную Звезду», одну «За отвагу» и «За боевые заслуги». Орден дали начальнику, «За отвагу» получил парторг, а «За боевые заслуги» - старшина. А нам всем дулю под нос… Ну, да ладно, это всё херня. Не за ордена воевали!

Значит, стоим в Хабэе. Я со своим отделением должен стоять ночью в наряде, а лейтенант куда-то смылся. Я туда-сюда, нигде нет его. Смотрю, ребята тянут бочонки 5-литровые. – «Это что такое?» - «Командир, водкой пахнет!» А был у нас такой Ефимов, детдомовский парень. Говорю им: «Ребята, не надо!» Уже были случаи, что травились. Выхожу на дорогу. Там идут китайцы, которые возращаются домой. Подхожу: «А ну стой! Кто русский знает?» Один откликнулся: «Моя Хабаровск живи!» - «Идём сюда!» Показываю ему бочонок: «Это что такое?» А они уже ведро налили, и этот Ефимов намеревается попробовать: «А чего ребята? Я детдомовский, здохну, так надо мной плакать некому…» Я ему: «А ну обожди!» Показываю китайцу бочонок: «Что это?» Он посмотрел: «Сипирита!» А что такое сипирита, никто не знает. – «Ратификата». Тогда я уже сообразил – спирт-ратификат. И точно, там написано на банке – 96 градусов. – «Хлопцы, это же спирт - 96 градусов». В общем, мои четверо тоже пошли, среди них один пожилой мужик - дядя Гриша. Возвращается: «Витька, четыре бочонка принесли, сейчас пятый принесём». – «Зачем?» - «Не бойся, ты не пострадаешь». Принесли, снаряды от борта отодвинули, и туда эти бочонки затолкали. А эти все машины в буфера поставили и начали пить. Ну, пейте, растуды вашу мать, но не ругайтесь же! А эти начали ругаться. И в это время приходит наш лейтенант. Посмотрел на это дело, и сразу на меня: «Это что такое?!» - «А я что могу сделать? Они меня что, слушают?» - «Ну, ты же сегодня в наряде, ты должен за порядком следить». А я что, арестовывать их буду? Кто я такой?

Он подходит, а Ефимов увидел его, набирает кружку и поставил. Лейтенант берёт её и выплеснул… Тот ему говорит: «Товарищ лейтенант, ну если вы меня не уважаете, уважайте общество! Здесь же общество культурно сидит…» В общем, началась ругань. Командир 1-го отделения Кузнецов, хороший мужик, так его связали. Он кричит: «Коммунисты, развяжите!» (смеётся) Я ребятам говорю: «Я же тоже хочу выпить, но из-за вас даже пяти граммов не выпил». Ну, ладно, эти даже подрались там. У кого губа, у кого глаз подбит…

Утром встали, умылись, и ждём команды – ехать или нет. Вдруг едет «виллис», а за ним «додж». В них командир бригады с начальником политотдела, и комендант со своим взводом. Заезжают к нам, я подаю команду смирно и докладываю. А докладываю что? Что произошло происшествие – драка. Мол, напились и подрались… Комбриг командует: «Так, построить всех!» Тут выскакивает лейтенант, построил весь взвод, а тот идёт и смотрит на каждого. И в 1-м, 2-м и 3-м отделении у кого-то губа разбита, ещё что-то, а наши стоят как огурчики. А комендантский взвод уже ходит, бочата снимает и складывает в кучу. Потом спрашивают: «А это машины чьи? Какого отделения?» - «Моего», говорю. – «Где бочонки?» - «А у нас нету. Я своим даже брать не разрешил». – «Точно? Сейчас проверим?» Полезли, проверили, ничего не нашли. Вот чем закончилась эта пьянка… Я потом спросил радистов: «Кто из вас, блядей, доложил туда?» - «Знаем, но не скажем!» Понятно, кто-то из контриков заставил их. Ну что, по десять суток схватили… На остановке – рой яму и сюда! Поехали дальше воевать…

Вначале мы прошли Тайпинский перевал, а потом нас послали в какой-то китайский город, где обезьян полно. Обезьяны прямо по домам бегают. Повезли туда боеприпасы, а кому – неизвестно. И через Малый Хинган. Но сейчас уже не вспомню даже, какие мы там города проходили. Привезли-выгрузили, и обратно раненых повезли. Но это редко. Боёв-то почти не было. Например, у нас в бригаде никто не погиб. Но у нас 50 человек погибло при бомбёжке в Мулине. Причем, наши же по ошибке отбомбились…

Едем, значит, и нам по рации сообщают: «Не торопитесь, можете в Мулине передохнуть!» Доезжаем до Мулина, и лейтенант говорит: «Давайте встанем в сторону, пусть войска идут!» А ты себе представляешь, что это такое, когда полмиллионная армия идёт? Ну, стоим, тут этот дядя Гриша предлагает: «Витя, ты не хочешь искупаться?» Показывает, что за дорогой рядом речка – Мулиньхэ. – «Отчего же, - говорю, - давай!» Поднимаюсь из машины, и пошёл. – «А автомат?» Я удивился: «Зачем?» - «Возьми автомат, говорю!»

Пришли на берег, я раздеваюсь, а он сидит с автоматом и по сторонам озирается. Я искупался, вылез: «Ну, теперь я полезу!» Полез он купаться, смотрю, с нашей стороны идут самолёты. Наверное, сотни две, не меньше, аж темно от них стало. Снизу бомбардировщики, сверху истребители. Говорю ему: «Смотри, наши соколы куда-то идут!» Он посмотрел: «Ой, бл..дь!» Сразу выскакивает: «Давай, бежим!» А там перед нашими машинами овраг, и в овраге ещё японцами аппарели нарытые. Он командует: «Быстро в аппарели!» Подбегаем, завожу свою машину и туда. Тут все увидали: «Чего это Малый творит?» Я в аппарель завёл, дядя Гриша за мной, кричу Сашке: «Быстрее, тут аппарель свободная!» И только он заехал, дядя Гриша кричит: «Быстро все в щель!» Там впереди аппарели две щели Г-образные. А соколы уже в круг становятся и пошли крошить… Бл..дь, у нас через капот, кабину и брезент вот такой ширины полоса, а они её не разглядели… Им кричат по рации: «Что вы делаете, сволочи? Своих бомбите!» Те в ответ: «А-а, так вы по-русски научились разговаривать…», и дают ещё… Потом вроде одного сбили, дали ему рацию: «Подлюка, скажи им, что они своих бомбят!» Тот кое-как их уговорил, но люди-то уже погибли… Загорелись здания, машины, трактор у нас один сгорел. Одного не пойму, как боеприпасы не порвались? Представляешь, прицеп сгорел, а боеприпасы хоть бы х..й… Вот там у нас 50 человек выбыло – убитые и раненые… Вот так я побывал под бомбёжкой.

А как китайцы встречали?

У-у… Всюду кричали «пу – шаньго!» А наши некоторые, вот же долбо..бы… Стоит китаец, держит корзину с семечками, продаёт. Они же все торгаши. Тут наш подходит: «А ну дай посмотрю, сколько там!» Поставил корзину в кабину и поехал дальше… Тот кричит: «Забрал-забрал…» Епрст, ну вот на хрен тебе нужны эти семечки? Поэтому я своих предупредил: «Не дай бог что-то у китайцев возьмёте, сразу по морде получите!» Мои и не брали ничего.

А вообще, какое впечатление на вас произвёл Китай?

Нищета ещё больше чем у нас! Кругом страшная нищета! В одной фанзе все живут. Там у него этот лежак, и все они там. Мы когда уже в феврале там боеприпасы возили в 8-ю Армию, то получше посмотрели. Представляешь, машины – без кабины, без кузова, одна площадка, сиденье для водителя и шурует… Мы их называли хунхузами. Их новый год там встречали. Ох, бл..ть, такие высокие ходули, что страшно даже глядеть, а он на них ходит и не боится. А как с них слазит? Китайцы держат ходули, а он отвязывается и спускается.

В итоге, когда война кончилась, мы за Мудацьзян вышли на 12 километров. Сперва нам сказали, что поедем в Порт-Артур, но потом в эту сторону направили. Потом привезли обратно в Таловое, и я ещё пять лет отслужил.

Вначале служил в своей 238-й Бригаде, а когда многих шоферов демобилизовали, меня перевели в 20-ю Гвардейскую Бригаду. Оттуда отправили учиться на автомеханика в Красноярск. Там отучился год, а потом меня вдруг без всякого звания отправляют в часть. Думаю, это что ж такое? Дают пакет с собой. Ну, приехал в часть, отдаю его начштаба, он прочитал: «Иди в свой 3-й дивизион, там тебя уже ждут».

А когда меня оттуда перевели в автороту дивизии, приезжает нас забирать один старший лейтенант – зампотех. Хороший дядька. Когда во время переклички зачитали мою фамилию, вдруг говорит: «А ну покажись, Малый!» - «О, Витька!» Я смотрю на него, не узнаю. – «Не смотри, не узнаешь. Я с твоим батькой работал. Ты ещё удивишься, когда в роту приедем. Пока ничего не спрашивай».

Ну, приезжаем в роту, расставляем машины, слышу команду «Смирно!» - командир роты идёт. Ну, подходит к каждой машине и водитель ему докладывает». Подошёл ко мне, я лапу к уху: «Рядовой Малый!» Так поглядел на меня: «Узнал?» - «Узнал». Это Юрка Уханов, он с моим братом в одном классе учился. Со смехом так спрашивает: «В гости ко мне придёшь?» - «Если пригласишь, приду».

Ну, пошли пораньше спать, тут посыльный вызывает меня к командиру роты. Захожу, он один сидит. Лапу к уху: «Ладно, хватит паясничать. Рассказывай, где, кто». – «Батя на Колыме, Петька на Западе, а я в артпарке воевал. Снаряды возил, раненых». – «Ладно, ну, его на хрен. Иди, надень шинель и пойдём!» Пришли к нему домой, а жинка его тоже их одноклассница. Увидала меня: «Виктор! Какой же ты худой, длинный…» - «Ничего, сейчас меня Юра откормит!» Ну, пошутили, посмеялись. Посидели, выпили бутылочку. Потом меня спрашивает: «Как с людьми-то живешь? Не ругаешься?» - «А чего ругаться-то? Война-то кончилась». - «Так ещё война будет…» - «Когда?! Уже ж кончили воевать! Японцев-то придушили!» - «Э-э, Витя, ты ещё ничего не знаешь… Земля ещё ни одного дня не жила без войны…»

Так я с этой автороты возил боеприпасы в Корею, когда там война началась. Как сейчас помню – список 23-й, а порядковый номер 17-й. Вот эти наши 20 машин ходили туда. Даже с Ким Ир Сеном как-то за руку здоровался. Там на границе стояли такие ворота, в них столкнулись две наши машины, и никак не могут разойтись. Потому что и с той стороны машины напирают, и с этой. Я вылез из машины, пошёл туда: «Вашу мать, не умеете ездить…» - «А ты-то кто такой?» Тут сзади кто-то говорит: «Давно я русского мата не слышал…» Оборачиваюсь, а это полковник Мельников с нашей дивизии. Он вроде как переводчик и советник при Ким Ир Сене. Подходит, за руку поздоровался: «Ну как Малый дела? Как думаешь разъезжаться?» - «Сейчас всё быстренько сделаем. Сейчас и кнут и пряник будет…» Организовал, растолкались быстро и поехали.

Потом я в Корее немного повозил на «виллисе» командира корпуса. Пока объездили всё хозяйство, случай запомнился. Наши продали тягач корейцам, но деньги забрали, а потом угнали его. Кореец прибежал, пожаловался командиру дивизии, тот контриков поднял. Оказалось, зампотыл это дело организовал. Так что ты думаешь? Когда только на гражданку вышел и мне поручили возить заключённых, первую бригаду выводят, смотрю, а у них бригадир тот самый зампотыл… Десять лет дали.

А в Корее вас бомбили?

Ну, как же не бомбили? Но что интересно. По дороге едем, они бомбят. Только доедем до станции Хонь, выгружаемся, так ни одного самолёта нет. Только последняя машина уходит, самолёты тут как тут. Ну, тут уже наши истребители появляются. Помню, анекдот ходил: американца сбили, он с парашютом выпрыгнул и его поймали. Он просит: «Покажите того, кто меня сбил». Ну, ему показывают корейца. Он: «Не-е-ет, я слышал, как тот по рации кричал: «Иван, прикрой меня!»

В Корее мы месяц пробыли или чуть больше. Никто из наших двадцати человек не погиб. Все остались живы. Причём, в своей форме ходили: ботинки, обмотки, пилотки. А это же лето, такая жара, что мы друг друга не узнаём – в глазах одни белки видно.

Мы возили со станции Краскино и Посьет. В Посьет грузы привозили морем, а в Краскино железной дорогой. И вот, значит, подъезжаешь к перекрёстку, а там тебе говорят, куда ехать, в Краскино или в Посьет. Мы всегда 20 машин ходили. Если один отстанет, то беда. Потому что разные интересные случаи бывали.

Как-то едем, а пылюка бл..дь страшная. Впереди танк идёт, а дорога узкая. Тут обгоняет «виллис». Смотрю, в нём сидит Ока Иванович Городовиков – знаменитый кавалерист, генерал-полковник. Он там командовал легкопереправочными средствами. А тот в танке увидел, что «виллис» идёт, и дал отмашку, чтобы принял немного вправо. Ну, мехвод чуть повернул, но он же на гусеницах, щёлк по «виллису» и тот набок перевернулся. Хорошо там земля оказалась мягкая. Ока Иванович за пистолет, орёт: «Перестреляю…» Его шофёр ему объясняет: «Товарищ генерал, он же гусеничный, он же не хотел нас зацепить…» В общем, успокоил его. У меня спрашивает: «Это что за подразделение?» - «Артпарк 238-й бригады». – «А-а, не наш», сел и уехал.

Ну, мы дальше поехали. Вижу, дорожка посвободнее, прижимаю вправо. А пылюка… Смотрю, наши машины остановились. Я сходу раз вправо, по тормозам. А прямо перед этим полуторку обогнал. Не успел из кабины вылезти, слышу сзади – брям… В меня какая-то зараза врезалась. Выхожу, точно, эта полуторка, которую я обогнал. В этой пылюке ничего не видно, и он мне дал под задние буфера.

Из неё выходит офицер, ну, думаю, сейчас мне будет… А он вдруг говорит: «Слава богу, избавимся уже от этой телеги…» А тут уже по цепочке передали: «В Малого машина врезалась!» Ну, эту полуторку столкнули в кювет. Забрали только свои мешки, расселись по нашим машинам.

Потом как-то едем, и тут сбили американский самолёт. Лётчик на парашюте спускается. Ну, машины остановились, и бегом туда, помочь его взять. Подбегаем, смотрим, что за форма бл..ть? Какие-то эполеты непонятные… Тут один, Мишка Сухожилин что ли, кричит на него: «А ну руки вверх!» Я говорю: «Да он же не понимает». А тот вдруг отвечает по-русски: «Я всё понял…» Поднял руки, Мишка его обыскал, забрал себе пистолет. И говорит ему: «Ну что, предатель? Что теперь делать будешь?» Тот на чистом русском отвечает: «Я не предатель!» Власовец бл..дь… Можешь себе представить, на американском самолете русский летал. Потом он сказал: «Русский мужик может служить там, где больше платят». Я ему отвечаю: «На тебя подлюку даже патрона жалко! Тебя, бл..дь, вешать надо!» Можешь себе представить, что в войну против Советского Союза воевало 630 тысяч своих? 630 тысяч!!! Те же чеченцы, те же грузины, армяне, у них там этих абреков х..й знает сколько было. Я когда в «Совтрансавто» работал, часто ездил на Кавказ. Потому что никто не знал, как с Кавказа груз брать. А я знал. Но вообще, опасный маршрут.

Помню, везу на Тбилиси подошвенную резину. Её туда очень много из Кишинёва поставляли. У нас же работал РТИ – завод резино-технических изделий. Доезжаю до Краснодара, останавливают возле будки ГАИ: «Документы!» Я ему папку подаю: «Вот тут всё!» - «Так, все документы пока будут у меня!» - «Почему это?» - «Абреки ходят по дороге! Ясно? Пока истребители не выйдут на дорогу, не прочистят, не поедете никуда!» И что ты думаешь? На второй день до обеда стояли. А это примерно 1963 год. Ты понимаешь, что там творилось? И разве это первый раз такое? Нет, всю дорогу играются… Понял? Эти уголовники остановят машину, грабят, а шофёра могут привязать к дереву, а могут и убить. Вот у нас пропал один водитель, так по сей день ничего неизвестно. Машину нашли в Чечне, а его самого нет… И сейчас такое же бл..дство… Зато трубят, что Сталин злодей, что их выслал.

Я как раз хотел спросить о вашем отношении к Сталину.

Скажу тебе так - я его виню в одном, но оправдываю в другом. Как стратег он был умный, но вот эти репрессии, которые не он делал, а такие как этот Мехлис, как Вышинский, Берия. Вот у Конева в мемуарах хорошо написано, какой суд был… Берия же точил зубы и на самого Жукова, но Сталин ему сказал: «Жюкова тебе не отдам!» А это мне рассказывал не кто-нибудь, а человек, который десять лет Сталина охранял. Коростелев что ли фамилия. Тебе рассказать, как я с ним познакомился?

Возил я перед Олимпиадой краску в Москву. Я тогда уже в Молдавии жил, в «Совтрансавто» работал. Директор завода мне и говорит: «Виктор, у меня там в Москве брат живёт двоюродный. Хочу посылочку ему послать». И передал для него семь коробок: и груши, и яблоки, персики, в общем, дары солнечной Молдавии.

Ну, приезжаем в Москву, а он жил прямо возле Можайских ворот. Я сходил, нашёл его дом. Передали ему гостинцы, и вдруг он предложил переночевать у него. – «Да, как-то неудобно товарищ полковник». – «А откуда ты знаешь, что я полковник?» - «Так я же семь лет в армии прослужил». – «27-й год? А ну, тогда понятно…» В общем, уговорил он нас. Ну, сели чаёк пить, и стали разговаривать… Три часа с ним сидели, больше, конечно, он рассказывал.

Десять лет он его охранял. Он всегда ездил на переднем сидении, а Сталин сзади на откидном сидении. Сзади справа, всегда там сидел. За всю дорогу ни слова. Все шофера в звании от майора до полковника. И ещё случай тебе расскажу.

После армии я остался жить в Уссурийске, устроился шофером на автобазу, и в октябре 1952 года меня вдруг вызывает директор. Захожу, смотрю, дядька мой у него сидит: «О, вот это мой зять! Просто фамилию его забыл…» А его фамилия Крэчун, он же молдаванин из Тимофеевки. Я как-то отвёз туда его жену, и слышу нерусский разговор. Так удивился, помню: «Семь лет здесь рядом служил, приходил сюда за водкой, и не знал, что здесь молдаване живут…» В общем, поехали с ним в Раковку. По дороге заехали за начальником «Горторга», за директором комбикормового завода, и ещё кого-то взяли. Едем, и слышу они дорогой: «Жалко Степаненку. Жалко…» Оказывается, Степаненко у них был командиром партизанского отряда в Гражданскую. Но в 37-м году кто-то на него написал что-то, набрякал, и его к ногтю… Раз и нету…

Ну, приезжаем, а там столы накрыты на сотню человек. Водки бл..ть… Это было 25-е октября, какая-то годовщина партизанского движения, и больше ста человек собрали. Там и тёща моя – Дарья Павловна, у неё же орден «Красного Знамени» за Гражданскую. Она связной была в отряде Бонивура что ли, таскала донесения в тайгу. По мужу она Фоменко, а девичья фамилия – Павлюк. Она меня покормила хорошо, а они пьют, поют, вспоминают… А я же рядом сидел и всё слышал. Как они Сталина во все корки за эти репрессии… Я и сам удивился, как они не боялись, ведь это же 1952 год, Сталин ещё живой был. Когда обратно поехали, я дядю спрашиваю: «А не страшно такое говорить?» - «А чего бояться? Дальше тюрьмы не посодят!» Они не боялись ничего - бесстрашные люди!

Но я хоть и злой на Сталина, но не он в этом виноват. Своим умом понимаю, что он один не мог это всё наделать. Ведь это на местах всё делалось. Вот ты читал воспоминания Кузнецова – министра ВМФ? Вот, почитай! Сегодня назначил Киреева, а уже завтра его и посадил… А кто его посадил? Член военного совета Мехлис. Этот подлюка столько делов наделал, не дай бог…

Ну, они сидели, разговаривали, я там многое узнал… Но они в одном обвиняли Сталина, а в другом его реабилитировали. Сами говорили: «Один он этого сделать не мог! Значит, ему помогали», как один выразился – ублюдки… Был например, такой начальник Политуправления Красной Армии Гамарник. Он с 1916 года член партии, в Приморье сколько всего сделал, а его посадили. Вернее, он застрелился сам. (Гамарник Ян Борисович (настоящее имя - Яков Цудикович Гамарник) (1894 – 1937) - советский военачальник, государственный и партийный деятель, армейский комиссар 1-го ранга. Застрелился 31-го мая 1937 года накануне возможного ареста по «делу Тухачевского». Реабилитирован КПК при ЦК КПСС в партийном отношении 7-го октября 1955 года - https://ru.wikipedia.org )

А когда я на ЗиС-5 недолго возил заключенных, там был один старик. Старый-старый. Спрашиваю его: «Дед, за что сидишь?» - «А-а, КРЕ какое-то…» Понимаешь, он даже не знает, за что сидел…

И не прощу Сталину, как при нём пленных душили. Ведь только из нашей деревни за плен отсидело несколько человек. У меня на фронте погиб крёстный, Иваном звали, два двоюродных брата. Федя в кавалерии воевал, погиб на Украине. (По данным www.obd-memorial.ru рядовой 27-го кавалерийского полка 7-й кавалерийской дивизии Бурцев Федор Николаевич погиб в бою 29.02.44 года. Похоронен в деревне Гнедаво Луцкого района Волынской области).

Два дяди погибло. Один из них - Исай Матвеевич Черемисин попал в окружение под Ржевом и в плену погиб. А с ним попал один из нашей деревни – Котов, так он вернулся живым, но ему дали десять лет... А вообще из нашей деревни при мне на фронт ушло 48 человек, в том числе и я. А вернулось всего-навсего восемь…

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Я служил до 1951 года. 14-го марта демобилизовался и остался жить в Уссурийске. Заключил договор на три года, и меня вначале устроили шофёром на железную дорогу. Потом работал на ЗиС-5, на автобусе, на «Шевроле» списанном из армии. А в 1956 году приехал в отпуск в Молдавию, и мать пожаловалась моей жене, мол, они с отцом остались вдвоём одни, старички: «Хоть бы вы с Виктором к нам сюда перебрались». Отца же сюда прислали с техникой – восстанавливать Молдавию. Кстати, когда Молдавию в 1940-м освободили, из нашей МТС сюда отправили 50 единиц техники: трактора, сеялки, плуги, культиваторы, бороны. Какой-то сапёрный батальон приехал всё это грузить, и говорят: «Повезём в Молдавию!» А когда освободили в 44-м, я бригадиром работал, и сам лично со своей бригады отдал сюда два колёсных трактора. А сейчас эти «патриоты» начинают петь сон рябой кобылы, мол, сами, всего добились… В общем, в 1959 году мы с женой сюда приехали. Да, пролетела жизнь…