Кутасевич Виктор Иванович

Я родился в Севастополе 24 июня 1925 года. У нас была самая обычная семья - родители, и нас двое: я и мой брат Володя, который был старше меня на несколько лет. Жили мы на Большой Морской. Лет двадцать назад я оказался в Севастополе, но на месте нашего дома, конечно, уже все совсем по-другому. А до войны мы там жили в доме вместе с семьей тети Нади - маминой сестры, которая в войну там же и погибла… Но в Севастополе мы прожили только до 1938 года, потому что отца по работе перевели в Одессу, и мы переехали туда в двухкомнатную квартиру по улице Кирова, 80, которая сейчас как и раньше называется Базарная. Это самый центр, совсем недалеко от железнодорожного вокзала.
В 4-й средней школе окончил восемь классов и потом меня мой приятель Николай Остапенко затянул за компанию поступать в индустриальный техникум. Поступили, но проучились всего год, как началась война…

Как вы узнали о ее начале?

Услышали по радио сообщение.

Некоторые бывшие одесситы в своих интервью для нашего сайта признаются, что в городе ходили слухи о скором начале войны.

Может, среди взрослых такие слухи и ходили, но среди нас, пацанов, нет. Во всяком случае, я ничего подобного не слышал. Но у нас был такой патриотический подъем, это что-то… Помню, я ходил  просился в армию, умолял призвать, но меня не брали: "Ты еще слишком молод, подрасти вначале!"

К началу войны брат уже служил срочную во Владивостоке, но потом их часть перебросили на фронт и все что нам удалось потом узнать, что Володя погиб еще в 41-м… И отец в самом начале войны тоже чуть не погиб. Он же у нас был моряк, плавал на гражданских судах. Насколько я помню, состоял в штурманской группе. И однажды во время бомбежки их корабля он был тяжело ранен и его отправили в госпиталь в глубокий тыл, так что в оккупации мы остались вдвоем с мамой.
Правда, какое-то время Одесса еще держалась. Но многие сразу кинулись уезжать, особенно евреи, потому что где-то они прослышали, что фашисты их будут поголовно убивать, но далеко не у всех была такая возможность. А как-то утром проснулись, смотрим, по улицам румынские солдаты ходят…

Как вы прожили почти три года оккупации?

Тяжелейшее было время… И неспокойное, то тут то там стрельба, вечно кого-то гоняли, правда, публичных казней лично я не видел ни разу. Но помню, например, что по городу бегала одна сумасшедшая с простынею - румыны убили ее сына… Конечно, про партизан в катакомбах мы слышали, и я бы к ним тоже ушел, ведь настрой был очень боевой, да где их искать и куда обратиться?

Поэтому просто жили, а фактически выживали. Я учился в техникуме, но в свободное от учебы время старался любыми способами хоть немного заработать.

Разве при румынах техникум работал?

Вот точно не скажу, всю ли оккупацию или нет, но какое-то время точно работал. Причем, там преподавали почти все те же самые учителя, что и до войны, только румыны, конечно, повыгоняли неблагонадежных и евреев.

А после учебы я ходил в порт и зарабатывал на погрузочно-разгрузочных работах. Но совсем немного, хватало только на то, чтобы купить хоть немного мамалыги… И еще я немного сапожничал, меня этому отец еще до войны учил. Сам делал дамские туфли, продавал их на базаре и этим немного зарабатывал. А мама зарабатывала гроши тем, что стирала людям. Жизнь и сама по себе была очень тяжелая так еще и румыны житья не давали. Издевались, потом трудовую повинность какую-то придумали, гоняли нас в поля собирать урожай.
Еще что они придумали, уговаривали добровольно вступать в "РОА". Их штаб находился в высоком здании на углу Ленина и Дерибасовской. Помню, там еще висел огромный плакат: "Юноши и девушки, вступайте в Добровольческий Российский Легион!", что-то такое. И я вам скажу, что определенный соблазн был, потому что мы все ходили вечно голодные, плохо одетые, а тех, кто согласился и вступил, хорошо кормили и снабжали. Правда, среди моих знакомых таких, кто начал сотрудничать с оккупантами, не было, но я видел, что по улицам некоторые наши ходили в немецком обмундировании и с оружием, и таких людей я особенно боялся. Зато на фронте власовцев в плен не брали, сразу расстреливали…

А в оккупации вы знали, что в мире творится: где фронт, где наша армия?

Еще в школе я занимался в кружке радиолюбителей, и в войну собрал себе приемник. Потихоньку слушал его и рассказывал ребятам новости, пока меня кто-то не заложил. Видимо кто-то из соседей подслушал, что я слушаю радио, доложил куда следует, потому что за мной пришли румыны и потащили в "Сигуранцу" (тайная политическая румынская полиция, которая на оккупированных территориях боролась с партизанским движением и подпольем - прим.Н.Ч.)

Но пока катил туда свой приемник, он у меня был на такой тележке, то по дороге я пальцами незаметно рвал соединения. Пришли туда, вызвали специалистов, те посмотрели: "Неисправная самоделка!", и присудили какой-то штраф. Объясняю им: ""У меня денег нет совсем, я же учусь, сапожничаю помаленьку", и тогда меня просто так отпустили. Только дали пару раз по заднице и даже вернули радиоприемник. А я пришел домой, исправил, и опять стал его слушать. Но, конечно, гораздо более осторожно, чем до этого.

О судьбе одесских евреев вы знали?

Откуда? Ведь о том, что их поголовно уничтожают, нигде официально не сообщалось. Но, помню, я слышал рассказы людей, что зимой фашисты их грузили на открытые платформы и поливали водой…

Как проходило освобождение города?

Бойцы отдельной зенитно-пулеметной роты 416-й сд. В центре сидит командир роты Юрий Джафаров. 1944 г.

Запомнилось, что перед самым освобождением в Одессе появились какие-то казачьи объединения власовцев. Эти бандиты ходили по домам и издевались над людьми, грабили, стреляли почем зря, но потом и они ушли. Я же все это время сидел дома и боялся даже нос высунуть на улицу. А как пришли наши войска, то уже где-то через неделю меня призвали и направили в 237-й запасной стрелковый полк куда-то в сторону Николаева.
Нас там называли "чернорубашечники", потому что все время обучения мы провели в своей домашней одежде и только перед самой отправкой на фронт нас обмундировали, как положено. И еще вначале нам устроили проверку, выявляли, кто, чем занимался в оккупацию. Помню, что некоторых мы недосчитались… В общем, где-то месяца два там пробыли, научили пользоваться оружием, дали самые основы общевойсковой подготовки, потом обмундировали, приняли присягу и на фронт…

И я попал служить в отдельную зенитно-пулеметную роту 416-й стрелковой дивизии, которая располагалась по Днестру на юге Одесской области. В роте было около двадцати пулеметов ДШК и примерно полторы сотни человек. И пока месяца три стояли там в обороне изучали матчасть, вели боевую подготовку, ну и конечно, исполняли свои прямые обязанности - прикрывали наземные части от налетов немецкой авиации.

Приходилось немецкие самолеты сбивать?

Конечно, сбивали. Точно уже не вспомню сколько, но за все время при мне, т.е. до самой Победы вся рота сбила около десяти вражеских самолетов. Правда, какой именно расчет сбивал - непонятно. Ведь все же стреляли, и как потом разберешься? А однажды на Одере сбили даже не самолет, а летающую бомбу. Под конец войны немцы использовали такие против нас. Начиненный взрывчаткой корпус бомбардировщика цепляли к истребителю, пилот которого и направлял его на цель. И вот однажды один такой летел на нас, мы, конечно, открыли по нему ураганный огонь и он как шарахнул…  Никто не погиб, но нас разбросало в разные стороны, а я так прямо кувырком летел… В нас полетели поршни, винты, все что угодно, и мы потом думали, что же это за техника такая у немцев появилась…

Где вам пришлось воевать?

Участвовали в тяжелых боях в Молдавии, а за освобождение Кишинева наша дивизия удостоилась благодарности Верховного Главнокомандующего. Кстати, первым советским комендантом Кишинева был назначен заместитель командира нашей дивизии генерал-майор Зюванов. (Зюванов В.П. - урожденный Эйбат Атамоглан оглу Эйбатов (1898-1959) - советский военачальник. За годы войны на фронте был трижды ранен и контужен. Похоронен в Баку на Аллее почетного захоронения - прим. Н.Ч.)

На марше машины 4-го взвода отдельной зенитно-пулеметной роты 416-й сд. Май 1945 г.

С боями дошли до Прута, но в сентябре нашу 5-ю Ударную Армию перебросили под Варшаву. Оттуда на Вислу и запомнилось, что там было так холодно, что шинель примерзала к земле… А потом началось наступление и после мощнейшей артподготовки мы быстро пошли вперед.
Шли с боями по Польше и Германии, но 18-го апреля меня ранило. Уже в пригородах Берлина в одном месте нас начали обстреливать из фаустпатронов, и когда ранило моего товарища, я к нему подбежал, и за руку потащил за собой в окоп. Потом смотрю, а ему голову снесло, но он еще пару шагов пробежал…

Огонь не ослабевал, и мы попрятались в небольших углублениях. Когда ранило нашего повара, я его потянул, тут опять шарахнуло и меня ранило осколком в левую часть поясницы. Последнее что помню, как нас подхватили санитары, и все, пришел в себя уже только в медсанбате. Помню, очнулся: непривычно тихо, никакой тебе стрельбы, лежим в большой палатке и кругом только окровавленные люди…

Лечился в медсанбате месяца полтора. Мое ранение оказалось вроде и нетяжелым, но коварным. Мне потом из-за него присвоили 2-ю группу инвалидности. Там же в медсанбате встретил Победу. Все обнимались, целовались, поминали погибших… И стрельба, стрельба, стрельба кругом… Машины подъезжали, из них бросали нам консервы, печенье, конфеты и крики: "Братцы, война закончилась!" Я мог бы лечиться и дальше, но попросил врачей, чтобы меня побыстрее выписали, так хотел вернуться в свою роту. Потому что у меня там все были друзья, а те, кто постарше, считали меня своим сыном и очень любили и оберегали. Я же совсем молодой пацан был.

Артисты ансамбля 5-й Гвардейской Армии. Лето 1945 г.

Меня, действительно, выписали, и я в Берлине нашел свою роту. Вы себе хоть представляете, что значит, в те дни найти в Берлине свою часть?! Но мне повезло. Еще в пригородах Берлина я вдруг увидел на одной повозке знак нашей дивизии - квадрат и в нем "шестерка". Спрашиваю его: "Ты из 416-й?" - "Да, браток. Садись, конечно, подвезу!" Тогда мы все были как родные, стояли друг за друга, каждый хотел помочь товарищу.
Вот так я вернулся в свою роту и прослужил в ней еще месяц-полтора. А дальше получилось так. Еще во время войны я познакомился с одним артистом, который до войны работал в Одесском оперном театре. У нас сложились добрые отношения и когда вскоре после победы у нас решили создать ансамбль 5-й Ударной Армии и начали набирать в него людей, которые имели склонность к этому делу и что-то умели, то он рассказал обо мне и меня приняли. Ведь я же еще до войны любил участвовать в художественной самодеятельности, а в ансамбле меня назначили конферансье. Просто потому, что я был достаточно грамотный. И еще пел в хоре. Петь я любил, Даже на фронте мы порой собирались, пели боевые песни: "Если завтра война, если завтра в поход", "Катюшу", но кто-то один непременно немцев на прицеле держит. Помню, еще в обороне на Днестре где-то рядом постоянно звучал негромкий тенор нашего наводчика Ивана Левченко, который пел под гитару. Но однажды его песня оборвалась навсегда… И когда хоронили его в дубраве на берегу Днестра наш ротный Юрий Джафаров вручил гитару Василию Друмя: "Береги ее! И неси песню дальше, в память о друге…"

В общем, прослужил в этом ансамбле несколько месяцев и потом демобилизовался из армии.

Список боевых наград В. И. Кутасевича.

Какие у вас боевые награды?

Непосредственно за фронт у меня орден "Красной Звезды" и медали "За освобождение Варшавы", "За взятие Берлина" и "За Победу над Германией".

За что вам вручили орден "Красной Звезды"?

За разведку, в которой мы уничтожили немецкий штаб. Это случилось уже где-то в Польше. Мы только-только выбили немцев из какого-то местечка, но командование решило, что нужно отправить разведку. Нас построили: "Кто хочет пойти в ответственную разведку?" Многие подняли руки, не только я, но решили отправить нас троих - самых молодых.

И вот там в разведке кто-то из нас услышал в сторонке немецкий разговор. Подползли туда, там домик. Как потом выяснилось, это был домик лесника, семью которого полностью вырезали… А метель такая, что вблизи ничего не видать. И один из нас - цыган, такой шебутной парень, который ничего не боялся, заколол в дверях часового, и после этого мы кинули внутрь гранаты. Оттуда дым пошел и когда все затихло, мы вошли. Там оказалась радиостанция и человек шесть-семь немцев. Дострелили тех, кто еще шевелился, забрали документы, какие нашли, и вернулись в роту.

И всем троим за эту разведку вручили по ордену, хотя на словах сказали так: "За эти документы положено наградить лучше, но вы же были в оккупации…" Не скрою, было очень обидно. Никак не могли понять, что за недоверие, ведь нас же проверяли...

А еще вам самому пришлось убивать?

Так я же вначале воевал и наводчиком, и прицельным, и стрелять приходилось сколько угодно. Ведь наша рота в наступлении шла в головной колонне и расчищала путь остальным частям дивизии. Когда нагоняли немецкие колонны, то прямо сходу стреляли по ним. Доходило до того, что завидев наши "студебеккеры" немцы чуть ли не разбегались, до то боялись. Ведь ДШК - это очень грозное оружие. У него же такие патроны, что если пуля попадала в грудь, то легкие вылетали через спину…

А вы сами на фронте надеялись выжить?

Я был уверен, что рано или поздно погибну. Потому что очень многие из моих товарищей погибли и то, что я выжил это просто случайность… А может это мама за меня слишком усердно молилась?.. Кстати, когда я уходил на фронт, то мама мне на прощание дала крестик и комплект нательного белья. Но в запасном полку была такая вшивость, что просто не описать. Вши просто житья не давали, так я в один момент не выдержал, залез в какой-то окоп, разделся, белье аж черное было, все кишело вшами… Там и бросил его, хоть и жалко было, ведь мама так мучилась, пока сшила мне его. Без него, конечно, не так тепло, но зато и вшей гораздо меньше. Вообще, на фронте было очень много вшей, и чего мы только не придумывали, чтобы от них избавиться. В основном прожаривали белье в бочках, но потом, начинается - кто-то не может одеться, потому что ему досталось чужое белье меньшего размера. А крестик я все время носил на шее и никто и никогда не делал мне замечаний. Даже знал молитву "Отче наш", но никогда не молился.

Но самый явный случай, когда могли погибнуть, вы можете выделить?

Да сколько угодно таких было. Просто мне везло и я остался жив, а сколько моих товарищей погибло… Порой случалось так, что его голос еще в ушах звучит, а его самого уже больше нет… Особенно в наступлении много гибло, люди падали и падали кругом…

В таком случае хотелось бы вам задать один из важнейших вопросов нашего проекта: у вас тогда не было ощущения, что мы воюем с неоправданно высокими потерями? Что людей у нас не берегут?

Случаев, чтобы людей вот так зря посылали на убой, лично я не помню. Но вот когда брали Берлин, то тут уже людей не жалели, бросали их как семечки, лишь бы взять раньше, чем союзники… Об этом все говорили, кому пришлось там воевать.

Хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.

При нем была жесточайшая дисциплина и единоначалие. С одной стороны это хорошо, но с другой были и явные перегибы и несправедливость. Вот, например, если человек был в оккупации, то ему нет доверия… Разве так можно?! Но я согласен, что без Сталина мы, скорее всего, не победили бы в войне. Потому что вера в него в то время была просто непоколебимая, и когда мы шли в бой, кричали "За родину! За Сталина!", это правда.

Но в последнее время принято считать, что все успехи "кровавого сталинского режима" обусловлены лишь его чрезмерной жестокостью. Вот вам, например, приходилось сталкиваться с особистами?

Так они же везде были, и в частях и в госпиталях. Смотрели, нет ли самострелов. И некоторых выявляли и забирали в штрафные роты, но меня не трогали, потому что у меня было не пулевое, а осколочное ранение.

Но нужно честно признать, что каждый из нас боялся, чтобы … не оступиться. Что-нибудь сделать не так или просто сказать, потому что среди нас были люди, которые постоянно докладывали куда надо. Помню, Куценко был такой, и мы все знали, что он стучал. Но может это и правильно? Потому что среди нас находились и такие, которые могли заявить даже такое: "А при румынах мне лучше жилось!" Вот и думай потом, что у него на уме…

Почти все бывшие фронтовики признаются, что им пришлось присутствовать при показательных расстрелах.

С боевыми товарищами. Слева направо: В. Кутасевич; киномеханик, Анатолий Ходоренко из Одессы

И мне однажды пришлось… По-моему еще в Молдавии вдруг ночью подняли все полки нашей дивизии. Народу тьма, а никто ничего не знает. В этой темноте погнали куда-то в сторону леса, и когда стало светать, всех выстроили у оврага у выкопанной могилы. Привезли какого-то солдата, в белой нательной рубахе, брюках и сапогах, с непокрытой головой. И тут военный прокурор начал читать: "Такой-то такой-то, родом оттуда-то неоднократно бежал с позиций на фронте. По приговору военного трибунала за измену Родине приговаривается к высшей мере наказания. Приговор привести в исполнение!"

Построили расстрельную команду с винтовками, залп, а он стоит… Их командир бросился к ним, начал орать… Дали второй залп, но видно тоже не все, потому что он раненый упал в яму и стал кричать… Офицер подошел и достреливал его в яме: раз, раз, раз…  Потом яму засыпали и все колонны прошли прямо по ней… Это на меня произвело такое страшное впечатление, настоящее потрясение… На всю жизнь мне запало в душу, как этот человек плакал, что-то говорил по своему, он какой-то среднеазиат был, видно просил его помиловать, а его расстреляли…

А бывало и так, что от нас уже кого-то забрали, и потом мы идем, смотрим, это те самые ребята-чернорубашечники убитые лежат у дороги… Кто их, за что, почему? Может, они у немцев служили, и это стало известно особому отделу, не знаю, непонятно…

С людьми каких национальностей вам пришлось вместе воевать?

С самыми разными, но в основном у нас служили одесситы. А вообще наша 416-я дивизия считалась азербайджанской, потому что формировалась в 1942 году в Азербайджане, и изначально большинство в ней было азербайджанцев. Но мы на национальности никогда не смотрели, все были равные, потому что воевали за нашу общую Родину. Вот, например, фотография, где я стою с двумя однополчанами. Сам я непонятно кто, отец - белорус, а в маме украинская и русская кровь. В центре стоит азербайджанец Магометов, а справа украинец Марчук. Так что у нас полный интернационал был. Все кто хочешь были, даже евреи, но они почему то это не афишировали. Хотя никаких плохих разговоров против евреев я не помню.

А какой у нас был командир роты… Это был очень хороший человек и настолько грамотный командир, что я прямо гордился им. Но в боях под Берлином его тяжело ранило и потом уже после войны куда я только не писал, пока мне не пришел ответ, что Юрий Джафаров погиб в боях за Родину... Незадолго до этого его перевели на повышение - в штаб дивизии и в последний раз мы виделись под Берлином. Случайно встретились, ему уже тогда присвоили капитана: "Витя!" - "Юрка!"

Ведь мы же были почти ровесники, он студент и я студент. Когда я только попал в роту, он заинтересовался мной, потому что я хоть и был самый молодой, но зато самый грамотный. Поэтому всегда разговаривал со мной как с равным, и вообще у нас сложились отличные отношения и крепкая фронтовая дружба. Обнялись, пожелали друг другу остаться живыми и расстались. Как оказалось навсегда… Но вообще у нас все командиры были хорошие, человечные. Дурных людей я на фронте не встречал.

Как кормили на фронте?

Это смотря когда и где. Например, в запасном полку очень плохо кормили. Помню, как-то туда нагрянул какой-то офицер с проверкой. Нас построили и он спрашивает: "Как кормят, хлопцы?" А нас же предупредили - не жаловаться! Но тут кто-то решился: "Мамалыгой и чаще всего даже без соли, а больше ничего не дают!" Конечно, у всех возникал такой вопрос - как же так, ведь армию снабжают нормально. Но есть же такая народная мудрость - "Возьми горсть снега и передай ее по цепи, понятно, что последнему достанется мокрое пятно…" Так и у нас…  Но после этой проверки стали кормить лучше. Правда, даже не кукурузной крупой, а дробленым зерном.

А вот на фронте хорошо кормили. Но часто случалось так, что кухни разбивало, так мы уже сами, что называется "на подножном корму". Что добудем, то и едим. Благо в Польше и, особенно в Германии брошенного скота было предостаточно, поэтому всегда что-то имели поесть. В дом к кому-то зайдем, продуктов дадим, просим приготовить. А хозяева как увидят: "Конечно, как же советские не победят, если вас так кормят…"

С американскими солдатами.

Водку часто выдавали?

Помню, что перед наступлением всегда давали. У нас кто как, в основном пили, но некоторые отказывались в пользу товарищей. А я и пил и отдавал.

В Польше и Германии было много случаев отравления техническим спиртом.

Про такие случаи я только слышал. Нам о них специально рассказывали и предупреждали, но сам такого я ни разу не видел. Правда, уже в Берлине у нас отравился особист. Какая-то мутная история, подробностей которой я не знаю. То ли он сам отравился, то ли его отравили. Точно помню, что жалел его, потому что хороший был человек, знающий.

Как наши войска встречали за границей?

В Польше встречали хорошо, даже кормили иногда. Правда, некоторые поляки, что ни попросишь, отказывали: "Вшистко немец забрал…", мол, ничего у них нет. Но мы на них особенно и не надеялись,  сами себя снабжали. Под конец войны меня из наводчиков перевели в радисты, у меня же была определенная подготовка. Понятно, подучили немного. И вот как-то к нам в радиобудку заглянул генерал, а у нас там несколько свиных туш: "Это что еще такое?! Немедленно выбросить!" - "Товарищ генерал, кухню разбило, вот и возим с собой припасы".

Помню, был еще один забавный случай. Вначале у нас все ходили в ботинках с обмотками, но потом постепенно разживались сапогами. Даже снимали с убитых немцев. Прикладом били по ноге и снимали. И никаких примет не боялись, потому что если замерзаешь, то тут уже не до примет. А в Польше мы как-то нарвались на обувную фабрику, на которой делали шикарные хромовые сапоги красного цвета. Блестящие, с высокими задниками, тогда мода такая была. Понадевали их, и выглядели, конечно, соответствующе… Но как-то нас генерал увидел и чуть за голову не схватился: "Это что за армия?! Дайте им ящик ваксы, пусть намажут свои сапоги". Мы пытались сопротивляться: "Жалко ведь, товарищ генерал!", но нам таки прислали черный гуталин.

Еще какие-то трофеи у вас были?

Артисты ансамбля 5-й Гвардейской Армии. Лето 1945 г.

Кажется, в Польше мы как-то наткнулись на часовой завод. Наше командование даже хотело его взорвать, потому что очень многие побросали позиции и кинулись туда. Помню, забежал, смотрю, кругом ящики фанерные лежат и все набирают себе часы. Столько понабирали, что бывало, разложим вокруг себя и меняемся. А в Германии местное население пряталось, и когда видели нас, то прямо из подвалов через решетки протягивали нам часы - "Иван, часы!" Видимо им кто-то сказал, что мы очень любим часы.

Помню, раз во время воздушного налета в каком-то городке заскочили в магазин, а там кругом рулоны мануфактуры: шелк, шерсть, что угодно. А была такая мерзкая погода, слякоть, грязь, так мы вытирали ими свою обувь, а потом стали кидать эти рулоны и они по всей улице катились, разматывались, и вся дорога стала белая… И посылки домой посылал: мануфактуру, какую-то одежду, обувь, те же часы.

И еще я из Германии вез с собой отличный радиоприемник "телефункен". Но по дороге ребята меняли всякие тряпки на еду и питье, так на какой-то станции я этот приемник обменял на ведро самогона и мы всем вагоном пили за мое здоровье…

И еще я имел два пистолета. "Парабеллум", причем, именной, с дарственной надписью, и бельгийский восьмизарядный дамский пистолетик. Что удивительно, но он так метко стрелял, я прямо поражался. Например, я из него стабильно попадал в консервную банку с двадцати метров. Оба привез домой, но потом все-таки пришлось их сдать в военкомат.

Сейчас много пишут, что солдаты и офицеры Красной Армии чуть ли не поголовно занимались в Германии мародерством и насилием.

Ничего такого я не видел, но единичные случаи, конечно, случались. Помню, в Берлине что ли пошли как-то в город. А в Германии в город по одному не разрешали ходить. Только группой не меньше трех человек и обязательно с оружием. И вот идем, вдруг по нам выстрел и одного легко ранило. Но успели заметить окно, откуда стреляли и кинулись туда. Где-то пятый или седьмой этаж. Смотрим, а там женщина с пистолетом, из которого еще дымок идет… Спрашиваем: "Зачем стреляешь, ведь война уже кончилась?" Она что-то по-немецки залопотала, мы поняли, что ее муж погиб под Сталинградом, и она теперь всем мстит. Ну, хлопцы ее взяли и выкинули в окно… А этот парень, которого она ранила, был родом из Бессарабки и мы потом вместе ехали домой.

Бойцы отдельной зенитно-пулеметной роты 416-й сд. В центре сидит командир роты Юрий Джафаров. 1944 г.

Но в принципе отношения с немцами складывались вполне нормальные. Ненависть, которую мы испытывали к ним на фронте, на гражданское население не переносилась. Помню, уже после войны как-то зашли в ресторан. Грязные, в своих замызганных, обгорелых шинелях и один говорит немцу: "Давай выпить и закусить!" Хозяин приносит поднос с маленькими стопочками, этот аж возмутился: "Неси нормальные стаканы!" Принесли, так другие немцы начали собираться, чтобы посмотреть, как русские собираются пить из таких стаканов…
А многие из наших ребят ходили с немками и я сам тоже с ними договаривался.

Если можно, расскажите, пожалуйста, об этом.

У меня был старший товарищ, который в нашем ансамбле показывал разные клоунады, и вот он меня учил: "Витя, ты еще молодой и не знаешь, как с бабами договариваться. Идем со мной. Я тут познакомился с двумя сестрами, я буду со старшей сестрой, а ты  с младшей". - "Нет, - говорю, мне стыдно". - "Идем!" И вот мы с этими сестрами, мою звали Эльза, а его уже и не вспомню как, прожили два или три дня. Но потом наш ансамбль отправили в другое место, а там меня этот Коля вдруг как-то хватает: "Витя, наши бабы приехали. Нас ищут!" А мы в здании театра, в котором по вечерам давали концерты, по ночам дежурили, и могли там же и ночевать. Взяли их к себе, и спрятали в проекционную, откуда фильмы показывают. Закрыли там, но ведь надо было их еще и кормить. Делали просто, ходили в столовую и брали вроде как еще на кого-то. И я вам скажу, они так хорошо кушали, что мы и сами удивлялись. Они, конечно, и сами мужиков хотели, и мы им понравились, но главное, они голодные были, а мы их кормили. Это все понятное дело. Но там, конечно, мы с ними позабавились… Смеялись, дурачились, а однажды этот Коля, что учудил. Ночью, когда мы остались в театре совершенно одни, он свою раздел, поставил на сцене раком и направил на нее луч прожектора… Это хулиганство, конечно, но что было то было…

Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

Прослужил в этом ансамбле еще какое-то время, но потом вышел указ, что бывшие студенты при желании могут досрочно демобилизоваться. Подал заявление, но меня стали уговаривать остаться. Тот самый генерал Зюванов, про которого я вам уже рассказывал, мне примерно так сказал: "Лучше оставайся у нас, после поедешь. Ведь в России сейчас очень плохо: разруха, полуголодная жизнь". И он был прав, а в Германии нас снабжали просто отлично. Немцы ходили за нами и подбирали окурки…  В общем, несколько раз он меня вызывал и все уговаривал, я даже не выдержал и спросил его: "Почему вы меня так настойчиво уговариваете?" - "Знаешь что, сынок? Другие наоборот, просятся остаться, но я не знаю, что они задумали. А ты рвешься уехать к родителям, поэтому я тебя больше понимаю и полностью тебе доверяю". Но я все-таки решил вернуться в Одессу, и мало того, уговорил поехать с собой еще одного  парня. Алексей его звали, а вот фамилию забыл. Вроде как Макаров. Сам он был откуда-то из России, но его родные погибли, и возвращаться ему было некуда. Он был постарше меня, окончил какой-то техникум и еще до войны работал в Крыму то ли поваром, то ли снабженцем в санатории. И когда он в Одессе показал свои документы, то его сразу назначили заведующим продовольственного магазина. Потом женил его в Одессе, и в благодарность, он меня всячески поддерживал и элементарно подкармливал, ведь время было очень тяжелое. Представьте себе, я потом еще пять лет ходил в шинели, в которой вернулся из армии.

Трибуна для совместного парада с союзниками в Берлине

А ведь у нас с ним все могло сложиться совсем по-другому. Мы же в Берлине вместе с американцами строили трибуну для совместного митинга и парада, свободно разговаривали с ними, пили шампанское, и они нас открыто агитировали уехать в Америку: "Ребята, у вас сейчас разруха, голод, лучше поехали вместе с нами!" И некоторые поддавались на такую агитацию и уезжали, я слышал про такие случаи. И вот этот Алексей, как-то мне говорит: "Витя, может, действительно, поедем? Многие же едут". Но я ему сказал так: "Нет, я очень люблю своих родителей, и пусть у нас хоть голод и разруха, но я их не брошу!", и уговорил его поехать вместе со мной.

В общем, вернулся в Одессу я в конце 45-го, и один мой приятель уговорил меня поступать вместе с ним в Сельхозинститут. Выучился на агронома, и перед самым выпуском нам семерым ректор предложил поехать по комсомольской путевке на Дальний Восток: "Вы - фронтовики, и у нас на вас особая надежда!"

Три года там отработал, а потом решил вернуться на родину. В Одессе мест не было, но меня готовы были направить в Киев, но я попросил: "У меня в Одессе пожилые родители, хотелось бы к ним поближе". Тогда мне посоветовали поехать работать в Молдавию, потому что это совсем рядом и всегда можно быстро приехать. Я согласился и вот так получилось, что с конца 1952 года живу в Молдавии.

Пять лет работал старшим агрономом в тресте "Молдавтабаксырье", а потом меня повысили до заместителя управляющего. Окончил в Москве аспирантуру, и когда вернулся, возглавлял отдел растениеводства в редакции журнала "Земледелие и животноводство Молдавии". Потом двадцать пять лет работал главным экономистом по сельскому хозяйству в министерстве финансов МССР. На пенсию вышел в 85-м, но меня очень  просили остаться, и еще годя четыре я поработал.

Есть трое детей, четверо внуков и трое правнуков.

Войну потом часто вспоминали?

Возможно, вы не поверите, но когда я вернулся из армии в Одессу, то во дворе выкопал себе землянку, и месяца два в ней прожил. На меня, конечно, смотрели как на сумасшедшего, но я настолько привык жить в земле, что так мне было привычней. Мне было настолько душно в квартире, что легче спалось в землянке. Посплю, потом опять домой иду. И снилось мне, постоянно снилось какие-то эпизоды. Как меня немцы куда-то тянут…

При слове война, что сразу вспоминается?

Лишения и неизвестность, останешься ли живой в этой буре… Апатия к жизни, потому что знаешь, что смерть уже близко, ведь жизнь на фронте ничего не стоила…