Линьков Владимир Антонович

- Родился я в семье казака Антона Ивановича Линькова в хуторе Кудинов Дубовского района Ростовской области в 1926 году. А в 1929 году переехали в райцентр – село Дубовское. Отец мой Линьков Антон Иванович, не помню какого года рождения, мама - Линькова Фаина Ивановна. Брат 1918 года рождения – Николай Антонович, сестра 1923 года рождения – Анна Антоновна, тоже участница войны. После переезда папа в 1929 году умер, а мама работала. У нас такая организация была – «Гужтранспорт», тогда же автохозяйства не было, и мама там извозчиком работала – грузы перевозили с Дубовки в Цимлу и другие населенные пункты. И вот она всю жизнь там с лошадьми, и я ей помогал, когда на каникулах был. Хлеб тогда как выдавали? Поедешь на пекарню специально по документам таким. За мной были лошади закреплены, будка и я хлебушек возил рабочим. Это я уже в школу тогда ходил. Я и учился, и помогал маме. Я хлебушек привезу, там специально сколько булочек на транспортное хозяйство «Гужтранспорт», они там раздадут по сколько, по цифре паев, а я крошки собираю в этой будке. Жили же бедно, мама нас воспитывала одна троих. И мне, мальчишке, доверяли возить хлеб. Я, когда хомут лошади одевал, так еле доставал! За мной были закреплены две лошадки, так они уже знают, наклоняют головы.

- А как же учеба?

- Учился же я не каждый день. А в выходные дни я с лошадками этими. Ну сколько времени у меня занимала перевозка? Ну час, допустим. Запряг лошадей, с будкой приехал, хлебушек, сколько там дали – 20 булок, 15 булок, погрузил, привез, сдал. А они там сами дальше раздавали, делили эти паи.

- Из хутора в райцентр переехали по какой причине?

- Не знаю. Наверное, поближе к железной дороге. Я, когда переехали, в первый раз увидел железную дорогу и паровоз. Но мне тогда три годика всего было.

- Дату 22 июня 1941 года хорошо помните?

- У нас на площади, где находились райисполком и магазины, репродуктор был такой бумажный. И вот, 22 июня, мы услышали из этого репродуктора, что началась война. Мне в это время было пятнадцать лет. С началом войны пришлось мне забросить учебу в школе и поступить работать связистом в ЛТУ – линейно-технический узел. Нас в бригаде три человека было, четвертый был старшим. Еще пара лошадей была и повозка, на которой перевозились когти, пояса, провода. У нас военная линия проходила, два провода, из Дубовского она шла до границы области, до Котельниково, а уж куда дальше – не знаю. Мы обслуживали эту линию: где нужно было, провода натягивали, следили, чтобы нахлестов не было. И было еще в нашем обслуживании два провода линии Дубовское – Заветное.

- Тоже военная линия?

- Вот этого я не знаю. У нас было так: по линии идем, ночь застала в пути - и мы складываем все свои инструменты в повозку и здесь же ложимся. А с рассветом снова на «когтях» смотрим линию. Когда дошли до села Заветного, звоним в Дубовское (у нас же телефон всегда с собой, поэтому связь есть, нужно только подключиться к проводам). Нам отвечают: «Вы больше не звоните. Немцы уже в хуторе Ериковском.» Это было в июле 1942 года. И потом связь с Дубовским пропала. И мы не знаем, есть немцы там или нет. В Заветном их еще не было. Но и наших не было тоже. Немцы еще не пришли, а наши уже ушли все.

В Заветном долго мы пробыли и решили мы домой собираться. А у нас же пожитки какие? У кого-то полушубок был, ведь время хоть и летнее, но ночи прохладные. Да и на чем-то спать надо было. В общем, собрались мы и обратно, вдоль проводов, отправились. Дошли мы до хутора Сиротского. Решили там переночевать. Расположились со своими пожитками около колхозных амбаров. Сидим, смотрим: немцы на мотоциклах пылят. В шортах, с автоматами. Они, оказывается, там уже были - заказали местным продукты, «яйко, млеко», помидоры уже к тому времени созрели, а теперь приехали «за данью».

К нам подходит один немец. Они по-русски уже знали немного. Спрашивает нас, откуда, чего? Отвечаем ему, мол так и так, домой идем. Не тронули нас. И мы, переночевав, с рассветом тронулись снова в путь. И на всем своем пути опять никого не встречаем, ни немцев, ни наших.

- Сколько человек было в вашей бригаде?

- Трое нас было. И все одинакового возраста. Все пацаны были. Алексей Алфёров был – их семья с Андреевской переехала, над железной дорогой жили. Другой – Кравченко, а вот как зовут уже не помню. В Дубовское мы с ним вместе пришли, а вот куда он после делся, не знаю. Мы попутно еще в станице Андреевской на отдых останавливались, там у Алёши Алфёрова тетка жила. У нее дом такой большой на окраине станицы стоял, на высоком фундаменте. Тетка нас накормила, мы на веранде ее дома поспали и уже на следующее утро пошли в Дубовское. Домой пришли уже ближе к полудню и там тоже увидели много немцев. До этого мы их столько близко не видели, только идя вдоль проводов издалека видно было – одна машина вдалеке по дороге пропылила, другая, мотоциклы, танки..

Мама обрадовалась, что я пришел … Куда потом делся Кравченко – я не помню, а с Алешей мы все время вместе были.

Немцы сразу нас на учет взяли. Они собирали молодежь и заставляли нас делать прополку железнодорожной насыпи и срезать близкорастущий кустарник. Боялись, что пути будут минировать. С нами надсмотрщик был из немецких солдат.

- На учет вас где ставили?

- В бывшем сельском совете – там староста сидел. А там, где раньше милиция находилась, у немцев комендатура была, полицаи там были. И мы каждый день пешком приходили к сельсовету, а оттуда нас немцы на работу гнали.

- Немцы к себе на службу кого-нибудь из местной молодежи забирали?

- Я знаю, Болдырев Ваня, кличка у него «Косой» была, они недалеко от нас жили, ходил в немецкой форме почему-то. Мы его видели, со штыком на ремне разгуливал. Но куда он потом делся – не знаем. Другие с немцами потом уходили - немцы отступали и они с ними тоже. Некоторые потом возвращались, после того как в Сибири несколько лет провели. Например, Подсадний Федя и Ефименко Миша. Подсадний Федя, после того как срок отбыл, работал водителем автобуса, а Миша Ефименко в редакции районной газеты работал по хозяйственной части.

- Вас немцы использовали как рабочую силу до самой зимы, до самого освобождения района?

- Да. Но не все время, а периодически. У нас свой курень казачий был, амбар был. Так немцы нас выселили оттуда в летнюю кухню к соседям, а сами там поселились. Топить печку им было нечем, так они и амбар сожгли и курень на дрова пустили. Мы сами соломой топили да бурьяном. Немцы холода боялись, даже отбирали у населения платки теплые, укутывались в них.

- Чем вы занимались в свободное от работы время?

- Ничем. Дома сидели. Боялись по селу ходить. Полицаи чуть что не так – сразу плетью охаживали. Вот теперь назвали милицию полицией, а меня аж дрожь берет! Ну и название придумали, лучше бы другим словом назвали, жандармами например..

Однажды немец нас поймал и заставил воду в канистрах таскать. Мы первый раз увидели эти канистры. Вот в них мы воду носили им на кухню армейскую.

- Показательные расстрелы в селе были?

- Нет. Не было такого. Может в других хуторах и было, но в Дубовском мы о таком не слыхали.

- Говорят, на станции Ремонтной летом 1942-го разбомбили эшелон с беженцами..

- Правильно. Я этому свидетель был. В том эшелоне много еврейских семей ехало. Я помню, шел я с ведрами к колодцу. Там колодец с хорошей водой был у железной дороги, рядом с садом. Мы его называли «казенный сад» и раньше в нем часто играли. Немецкие самолеты на Сталинград летали и бомбили нашу станцию. И я попал как раз… За водой пошел, а тут немцы налетели. Наверное, самолетов девять было. Я между ведер упал, голову руками прикрыл. А немец как начал бомбить – страшное дело! Эшелон был небольшой, люди из вагонов повыскакивали, пытались скрыться в саду, их там бомбами и накрыло. В этом «казенном саду» такое месиво было, что кишки на деревьях висели! Немцы в этот день бомбили не только станцию, но и на Дубовское несколько бомб сбросили. Дома поразвалило взрывами, людей поубивало. Из-под бомбежки этой я вышел целым и невредимым, а людей поубивало много. Попадания у немцев хорошие были.

- И где захоронили всех убитых?

- Я не знаю. Меня, мальчишку, в то время это не интересовало. Мне страшно было, я воду набрал и домой быстрее бежать.

А потом, когда наши освободили село, нас в истребительный батальон забрали. Мы полицаев охраняли. Их в сараях держали. Винтовки нам немецкие дали. В центе села было здание полиции, а напротив, там, где сейчас парк, глубокие окопы были вырыты. Так полицаи солдат и местных жителей, замученных немцами, складывали в эти окопы. И вот те полицаи, которых мы охраняли, выкапывали из этих траншей трупы замученных людей, перевозили на кладбище и хоронили в братской могиле.

- Много полицаев было под вашей охраной? Все они дубовские были или привозили откуда-то еще?

- Нет, не много их было. Мы не знали, откуда они, нас это не интересовало. Пацаны есть пацаны. Нам сказали охранять, мы и охраняли..

- Сколько вас в истребительном отряде было?

- Я точно не знаю. Помню только, что нас, друзей детства, было трое – я, Алферов и Кравченко. И еще ребята там были из нашей школы.

- Как происходило освобождение села нашими войсками?

- Я уже говорил, что хату нашу и амбар сожгли, а нас поселили в соседской летней кухне. Саманная кухня была, а в ней подвал. Во время обстрелов и бомбежек мы в том подвале постоянно прятались. Помню, слышим наверху голос чей-то. Кричат: «Кто живой есть?». Это, видимо, была наша разведка. Сначала они в село вошли, а потом и остальные части. Сильных таких боев за село не было. Еще помню, мама моя, царствие ей небесное, поила солдата-разведчика чаем. А он чай такой горячий пил, прямо кипяток! Да кипяток это вообще-то и был – без сахара, без ничего. А он его пьет спокойно так, даже не обжигаясь. Этот разведчик даже хотел меня забрать с собой, но мама не позволила. Я даже не знаю, шутя он это предлагал или серьезно.

Наше село освободили в январе, а в мае меня уже самого призвали в армию.

- Это, получается, Вам в то время было еще 17 лет?

- Не было еще семнадцати. Шестнадцатилетним призвали. Вместе со мной были ребята, которые в январе рожденные, а я в ноябре. Повестки на нас привезли в сельский совет, там нам их раздали за день-два до призыва и сказали, что 8-го числа сбор около сельского совета. 8 мая 1943 года нас, призывников, собрали и отправили пешком в Зимовники. В Дубовском своего военкомата не было, только военно-учетный стол, а ближайший был в Зимовниках. Много нас туда шло. Из Зимовников мы опять пешком пошли на Белую Калитву. Не помню, сколько нас продержали в Белой Калитве, но потом погрузили нас в товарный эшелон и поехали мы в Сталинград. Не доезжая до Сталинграда, примерно в районе Абганерово, наш эшелон бомбили.

- В мае 1943 года под Сталинградом немец бомбил эшелон!?

- Да! Бомбили! Я помнил бомбежку на станции Ремонтная и говорил всем, что не надо разбегаться от вагонов. Немец же на обратном заходе увидит людей и будет из пулемета поливать. Но самолет сделал всего один заход, отбомбился и улетел. Но некоторых из нас поранило. Хотя сам эшелон сильно не повредил. Кое-кто из призывников от страха все-таки убежал в степь, потом возвращались к эшелону. Может кто-нибудь и убежал из эшелона, я точно не знаю.

- Военную форму Вам когда выдали?

- Нам ее выдали уже в Сталинграде со складов 62-й армии. Форма, разумеется, была б/у: застиранная, залатанная. Разместили нас в Красных казармах. Они были разбиты, не было ни одного кирпичика, чтобы в нем не сидела пуля или осколок. Если от Красных казарм вверх подниматься, там колодец был. Мы туда с бачками ходили за водой для кухни. Вода там чистая была и было счастьем ее набрать! Но обычно приходилось пить воду из луж – поверх воды клали тряпку, чтобы никакой мусор и насекомых случайно не проглотить, и через эту тряпку высасывали воду. Вот как доставалась водичка!

В Сталинграде нас продержали месяц или два. А потом погрузили на пароход и в Сызрань. В Сызрани мы разгрузились и отправились в Пензу. А с Пензы в село Ахуны, что в семи километрах. Мы по этому пути потом часто бегали, марш-броски совершая.

В Ахунах была школа младших командиров, по прибытию в которую нам сказали, что мы будем учиться на командиров орудий зенитной артиллерии. До прибытия туда мы совершенно не знали, куда мы направляемся, в каком роде войск служить доведется. В Ахунах в то время формировались три или четыре дивизии. И все зенитные. Нам тоже предстояло пройти здесь четырехмесячное обучение, по окончании которого мы получали орудия и отправлялись на фронт.

- Как проходило обучение? Фамилии офицеров помните?

- Нет, не помню. Это когда уже сформировалась дивизия, то, помню, командиром 68-й зенитно-артиллерийской дивизии был полковник Козлов, такой стройный мужик. Кроме нашей 68-й там еще формировались 40-я,69-я,70-я дивизии. Наша, 68-я и 40-я дивизии были МЗА (малая зенитная артиллерия). Нашу дивизию первую послали на фронт, потому что у нее были лучшие показатели в боевой подготовке. С Москвы приезжала комиссия и проверку делала перед отправкой на фронт. С других дивизий забирали орудия, чтобы укомплектовать нашу дивизию полностью. Потом грузили на эшелон и на фронт.

Жили мы в землянках, которые сами и вырыли. Спали на хвое, укрывшись шинелькой. Когда холодно было, топили печурки. Поскольку жили в лесу, с дровами проблем не было. Сосна горит хорошо! При формировании дивизии еще прибыло пополнение из Сибири. А обучение наше проводилось на учебных 37-мм зенитных орудиях, которые стреляли кассетами по 5 зарядов. Я обучался на сержанта, командира орудия, но при формировании дивизии мне орудия не досталось и меня наводчиком поставили. Когда происходило формирование, я болел и лежал в землянке.

- Какой распорядок дня был в школе младших командиров?

- После подъема умывались снегом, завтракали и занимались учебой. Преподавали много лишнего, что потом в бою совершенно не пригодилось и не использовалось. Зря время только тратили. Хоть мы и обучались на командиров орудия, но попутно пришлось осваивать и все остальные специальности – наводчика, заряжающего. Потом, когда при формировании дивизии мы получили пополнение, мы их сами уже могли обучить всему необходимому.

- Как кормили вас в учебке?

- Офицеры не доедали, а мы доедали то, что офицеры не доедали.. (смеется). Мы их порции доедали. Да что там говорить! Солдатам один котелок на двоих давали, а офицеру - каждому по котелку. Офицеры с нами делились. А мы голодные, как галчата, смотрим, какой офицер не доел, ждем, когда он нам отдаст. Это уже когда на кухню в наряд пойдем, то нам доставалось, тогда мы наедались!

С местными жителями мы никаких контактов не имели, мы никуда не ходили, увольнительных у нас не было.

По окончании учебы мы сдавали экзамены, по результатам которых нас отправляли на комплектование дивизии. По теории рассказывали совершенно не нужные вещи о том, как снаряд попадает в ствол, как ведет себя в стволе и так далее. А на практике сдавали норматив на приведение орудия к бою. «К бою, отбой! К бою, отбой!». Все с секундомером. Норматив, правда, уже не помню, но на это дело отводились буквально секунды. Вот это нужное было! При команде «К бою!» орудие нужно быстро разворачивать из походного положения, надо было не только закрепить станины, но и отгоризонтировать ствол.

В состав батареи у нас входил химик. Зачем они нужны там – не знаю! Я, будучи потом командиром орудия, заставлял их помогать расчету орудия очищать снаряды от смазки. В состав расчета кроме командира орудия входили еще 7 человек: наводчик по вертикали, наводчик по горизонтали, заряжающий, дальномерщик, еще один из расчета устанавливал курс и движение самолета и два подносчика боеприпасов. Вот эти дальномерщики и установшики курсов совершенно лишние номера в расчете орудия. Ведь у нас в обойме лежали два бронебойных и три трассирующих снаряда и это при стрельбе позволяло нам видеть, куда и как мы стреляем. А еще считаю, что не нужны были солдатам карабины. Ведь при работе с орудием с карабином за спиной просто не повернешься. Вот автомат – дело другое!

- Формирование дивизии происходило в той же части, где и служили?

- Да, в Ахунах. В лесу, рядом с училищем.

- После формирования, сколько вам времени дали на подготовку к отправке на фронт, на слаживание коллектива, на отработку взаимодействия в расчетах?

- Около месяца, когда пополнение получили из сибиряков, мы каждый день командовали: «К бою!», «Отбой!». То, чему нас научили в училище, мы передавали новобранцам. Поскольку мы показали лучшие результаты, нас первыми и отправили на фронт.

- По окончании школы младших командиров Вы какое звание получили?

- Кому давали ефрейтора, кому младшего сержанта, а я сержанта получил, хоть и малограмотный был.

- У вас на гимнастерке уже погоны были?

- Нет, еще петлицы – погоны уже на фронте получили и «гвардию» присвоили уже на фронте. Нам на петлицы положены были треугольники, но мы их не носили, потому что нам их просто не давали. Поэтому и ходили с чистыми петлицами, несмотря на то, что в документах было написано, что окончил школу младших командиров в звании сержанта.

- По этому поводу не было случаев неподчинения со стороны прибывшего пополнения?

- Нет, что Вы, у нас коллектив был спаянный, крепкий!

- Свой первый орудийный расчет помните?

- Уже не помню. Помню пятый номер был Начкин, сибиряк, небольшого роста, полненький такой. Как звать его, не помню. Миша Вахромеев, третий номер, он был запевала наш. Полежаев Володя, второй номер, тоже сибиряк, недавно умер. Все номера моего расчета были, в основном, сибиряки.

- Других национальностей бойцы были?

- Были. У нас в батарее командир взвода был Мукатаев Михаил Мукатаевич. Он со Средней Азии откуда-то был.

- Орудия где получали? Откуда их брали?

- В каждой учебной дивизии были орудия для учебных целей. Вот эти орудия из этих дивизий забирали и нас укомплектовывали, в том числе и наш 1999-й полк. Наша дивизия потом, в процессе боев, стала 6-й гвардейской дивизией. Но сначала она была 68-й ЗенАД (зенитно-артиллерийской дивизией) малого калибра.

Посадили нас, значит, в эшелон и отправили на фронт. Разгрузили нас на Украине, на Днестре. У нас на каждое орудие был закреплен «доджик» американский, поэтому мы сразу после разгрузки направились на передовую. Место не помню, помню только, что переправу охраняли. Но ее не бомбили, у нас там все тихо и спокойно было. Да еще вдобавок там батарея крупного калибра рядом стояла, с девчатами-зенитчицами. Правда, их потом оттуда убрали.

- Сколько батарей было в полку?

- Две батареи по четыре орудия. После того, как нам дали «доджики», у нас батарея из четырехорудийной стала шестиорудийной. А в дивизии четыре полка. Ну и разные взводы управления, пулеметная рота, химики и прочие.

- Расскажите про свое боевое крещение, про первый бой.

- Поселок Иваниски, это, кажется, Западная Украина, или уже в Польше. Вот там я наводчиком орудия был, там уже пришлось отражать налеты вражеской авиации на боевые порядки 4-й танковой армии, поскольку наша дивизия входила в состав этой армии. Нам дали сектор и мы за этот сектор отвечали. Появилась вражеская цель, неважно какая – пехота ли, танки или самолеты, мы обязаны ее в первую очередь уничтожить. А если уж не удастся самолет уничтожить, то не дать ему выполнить боевое задание. Заставляли мы их отбомбиться не по цели. Не все наши снаряды попадали в цель.

- Если вы видели цель где-то на краю сектора соседнего с вашим орудием, могли ли вы перенести огонь из своего сектора по этой цели?

- Могли конечно. Это в учебке на занятиях по тактике надо было держать только свой сектор, а здесь могли.

- Если вы отвлекались на цель не в своем секторе, оставляли ли наблюдателя за своим сектором или всем расчетом переключались на эту цель?

- Там все от командира батареи зависело. Если у ведущего огонь орудия что-то не получалось, то командир командовал подключиться и другому орудию.

- Изначально команду открыть огонь подает командир орудия или командир батареи?

- Это смотря по обстановке. Если цель в секторе твоей стрельбы, то командир орудия, а если требуется подключить другие орудия, то команду на это дает командир взвода или командир батареи. У нас во взводе было два орудия. У каждого задача – поймать цель и огонь! По возможности ее уничтожить.

- На каком расстоянии друг от друга располагались орудия?

- По-разному. 50 метров, 100 метров. Кучно не ставили.

- Место для расположения орудия кто выбирал?

- Комбат указывает место взводному, где взвод должен окопаться, а тот уже, исходя из ситуации, указывает конкретное место и сектора стрельбы каждому командиру орудия. А бывало, что отстанешь от батареи по каким-то причинам, так здесь уже сам командир орудия, по возможности, принимает решения. Была, к примеру, передислокация частей, шли по узкой просеке – слева густая стена деревьев и справа тоже. А самолет пролетает над таким скоплением войск, секунды ему для этого нужны, засекает местоположение, пару заходов успевает сделать. И мы должны за эти секунды успеть поймать самолет в прицел и сделать по нему выстрел. Так что всегда старались расположиться так, чтобы обстрел был круговой. А враг тоже умен - всегда знает, с какой стороны лучше налет совершить.

- Перед бомбардировщиками всегда разведчики прилетали?

- Не всегда. Иногда прилетит истребитель, покружится, а за ним уже бомбардировщики. Их «рамы» - вот нахалы! Прилетит, покружится, сбросит бомбу. Результаты, конечно, минимальные, но на испуг берет!

- У вас орудия были на механической тяге?

- Да, машины были. «Студера», «доджики» американские.

- Кому предпочтения отдавались?

- «Доджам». Они увертливей и с одним орудием справляется хорошо. Но иногда бывало, что техники не хватало, так мы тогда по два орудия цепляли к «Студерам», а расчеты в кузове ехали. А в последнее время нам прямо на ходу стрелять приходилось. Ребята, два наводчика и заряжающий, на платформе орудия находились, у них там же по одному ящику со снарядами было, а командир из кузова подавал им команды. Когда были ночные передислокации и освещать дорогу фарами было запрещено, командир шел впереди машины, указывая дорогу или ложился на широкие крылья «доджика» и оттуда разглядывал дорогу. Однажды одно орудие, во время ночного перехода, перевернулось у нас. Дороги узкие, а тут обрыв. И получилось, что при повороте орудие завалилось и одному наводчику руку переломило.

- Но ведь при стрельбе на ходу процент попаданий наверняка был практически нулевой?

- Конечно! Но наша задача была немца отпугнуть. Он же тоже не дурак – чувствует все. Хоть и не попадем, но зато не дадим выполнить ему боевое задание.

- У вас много было в полку небоевых потерь?

- Расскажу такой случай. В одном населенном пункте засекли мы, что немцы побежали в один из домов. Мы побежали к этому дому, но немцы заперли дверь изнутри. Я отдаю приказ взломать дверь. Один боец ударил прикладом автомата по двери, от удара сработал затвор автомата, произошел выстрел и был ранен боец, стоявший позади. Спасибо, недалеко санчасть была. Это мы сами в этом ранении виноваты были.

- Отписываться потом пришлось по этому поводу?

- Да нет! Все обошлось.

- Особисты по этому поводу не мучили? И вообще, как у вас с особистами были отношения?

- Ну, у нас ведь сильных повреждений не было, потерь в живой силе тоже. Просто несчастный случай. А с особистами сталкивались уже не на фронте, а после войны, в Германии. Я ведь еще после войны шесть лет прослужил, потому что некем было заменить нашего брата. Вот там особисты одолевали ребят - ловили за связь с немцами. Но у нас таких не было. В самоволку, бывало, ходили. А так, чтобы продавать что-то немцам, какую-нибудь военную тайну… Да какая у нас, у солдат, военная тайна!?

- Во время войны самоволки случались?

- У нас нет. Особенно в боевой обстановке никуда и не побежишь. Только когда нашу 4-ю танковую армию пощипали в боях и вывели на отдых, могло такое быть. Хотя мы в лесу стояли – куда там пойдешь. Но в нашей батареи таких «ходоков» точно не было.

- Вши одолевали?

- Было. И голод, и холод и вши.

- Чем солдаты занимались в те минуты отдыха, когда часть выводили на отдых?

- Командиром батареи у нас был Козлов, противный такой, белорус. После боя нам бы помыться, постираться или хотя бы просто вшей погонять. А он командует: «Батарея становись! Шагом марш! Песню запевай!». Все молчат. Он опять командует: «Командиры отделений, выйти из строя!». А мы, командиры, не выходим. А он тогда и не знает, что делать. Глупость такая! Пусть солдат отдохнет! Бывало же так – только огневую займешь, не успел вырыть укрытие, как «отбой!» и нужно на новое место передислокацию делать. Переехали на другой участок – снова надо окопаться. Машина приехала, снаряды привезла и убежала в укрытие. А мы же – вот они!

- Как организовывался отдых личного состава, когда орудие стояло на боевом дежурстве, как, например, при прикрытии переправы?

- Так мы ж все время на дежурстве были! Мы разведчика оставляли, у нас нерусский какой-то был, чтоб за появлением целей следил. У него бинокль для этого был. Однажды, как чувствовал, выхожу, а этот разведчик лежит и спит на бруствере. Он по-русски не понимал, какой спрос с него. Зато, когда пожрать, так целый котелок съедал!

- Разведчик придан вам был или из расчета?

- Из расчета. Его к нам прислали, когда шестиорудийной стала батарея. Нам же доводилось освобождать людей, угнанных немцами. Я себе из них трех человек брал в свой расчет. Мои ребята боялись, что эти новенькие порежут весь расчет. Но я их успокоил, сказал, что у меня никого не порежут. Мы потом вместе с этими людьми войну закончили и награждены вместе были.

- Вы в это время командовали уже двумя расчетами, то есть взводом?

- Да, мне пришлось и расчетом покомандовать и взводом. Офицеров ведь не хватало.

- Вот Вы говорите, что взяли себе посторонних неподготовленных людей в расчет. А как происходила эта процедура? Как оформлялось?

- Никакого оформления! Взял я их, пришел к командиру взвода и говорю, что у меня людей не хватает и я их к себе беру. А он там кому докладывает, я уж не знаю. Взводный еще сам им пригрозил, мол, смотрите у меня!

- При каких условиях вы этих людей освободили?

- Я уж не помню точно. Помню, что мы четыреста человек освободили в концлагере каком-то. Там еще эти чертовы печи были. Мы уже этот населенный пункт заняли, а из этих печей еще дым валит. Один барак был завален обувью разных размеров, видимо с узников снятой. Это как раз зима была, а в этой куче валенки были. И мы себе там валенки подбирали, хоть и неудобно было. Получалось так, что на одной ноге валенок был серого цвета, на другой белого. А ботинки, которые до этого носили, в кузов побросали. Ведь у нас из теплой одежды ничего не было, только шинель. Даже ватника и ватных брюк и тех не давали. Хотя, казалось бы, надо наоборот. Хотя, когда я еще наводчиком был, нам однажды фуфайки давали. Комбат еще, помню, заставлял меня и весь расчет медали «За отвагу» носить на фуфайке.

- Устраивались какие-нибудь ложные позиции зенитных орудий?

- У нас ничего подобного не было. Мы ж, когда окапывались, орудие сразу маскировали. Орудия среднего калибра – те имели маскировочные сети, а мы из подручных средств маскировку делали.

- Было ли взаимодействие между зенитной артиллерией малого и среднего калибров?

- Нет, никакого взаимодействия. У каждого свои цели и задачи. Средний калибр можно было и по танкам использовать. А мы своим орудием как пулеметом по пехоте. Были случаи. Бежит наша пехота. Мы им: «Чего бежите? Почему отступаете?». «Да немцы вон!». «Ну-ка, погодите…». Расчету даешь команду на прямую наводку. Так мы немецкую атаку и отбили.

- Название населенного пункта, где это произошло, не помните?

- Нет. Их же столько было, этих населенных пунктов! Если б я в штабе служил, может еще и помнил бы, а так…Мы же в населенных пунктах редко останавливались. У нас же специфика орудия в том, что нам круговой обзор нужен был. И мы постоянно в движении были. Наша основная задача - прикрывать танки.

- У гвардейских минометов было зенитное прикрытие?

- Не видели. Они же шустрые – прибежали, залп дали, собрались и убежали. Мы однажды ходили смотреть, как бьет «катюша». Близко подходить побоялись.

- С расчетом «катюши» не общались?

- Да некогда было. Там же все по-быстрому делалось.

- Когда вы работали прямой наводкой по целям, ходили потом посмотреть на результаты своей работы?

- Бронетранспортер один я точно разнес вместе с экипажем. Метров пятьсот до него было. Нам же видно на таком расстоянии, поражена цель или нет. А уж сколько в нем людей было, мне это неинтересно.

- Личный счет свой не вели?

- Нет. У нас этим никто не занимался. Вот взять тот случай, под конец войны, когда пехота убегала… Сколько там этих немцев было! Сколько я их побил там? Кто их там считать будет? Главное – сделать дело! А подсчитывают пусть другие.

- После этой бойни наша пехота вернулась на позиции?

- А как же! И мы тоже вперед пошли.

- Потери в расчете были?

- Были. Я уже рассказывал, что один руку поломал и вот сержанту, нерусскому, прострелили руку из автомата. Одному при обстреле в живот попал осколок, прямо вырвало все изнутри. Не знаю, попал в госпиталь или нет, но видел, что санитары его забирают. А у нас орудие взрывом повредило. Это было в Германии уже. Мы ворвались в населенный пункт и поставили орудие на перекрестке. А немцы, видно молодежь, со второго этажа из фаустпатрона выстрелили. И прямо в орудие попали. Не в мое, а в другое из моего взвода. Взрывом орудие разбило, а два человека ранено было. Втроем побежали мы искать, кто стрелял. Все здание облазили, не нашли никого. Куда они подевались?!

- На фронте кормили лучше, чем в учебном полку?

- Знаете, когда как. Когда успевал старшина еду подвезти, когда нет. В Германии, когда через населенные пункты шли, заходили в дома. Так там еще на печке еда горячая стоит, шкворчит, а хозяев нету. Так мы набираем с собой еды. Иногда бывало, что старшина привезет нам кашу поесть, а мы его самого мясом угощаем. А бывало, что голодовать приходилось. Но это длилось не так уж долго.

- На марше сухой паек получали?

- Ничего не получали. Может старшина и получал. У него же кухня была. Одна полевая кухня на батарею. Где уж наш старшина продукты брал – воровал, выпрашивал или немецкие использовал – я не знаю. Наш старшина, Мордовцев Иван Трифонович, был моим другом и земляком. Он тоже из Ростовской области с Кашарского района. Мы с ним были сверстники.

- А в возрасте мужики были в батарее?

- Были. Один был у нас дальномерщик, старый хохол. Он до войны учителем был. И второй, который был разведчиком и уснул на посту. А остальные все были молодежь, самый молодой был из Сибири 1925 года рождения. А в основном в дивизии были из Ростовской области. Сейчас мои сослуживцы кто где живет: кто в Москве, кто в Подмосковье, кто в Ростовской области. Командир разведки 434 полка Григорчук Александр Алексеевич сейчас полковник, живет в Одинцове, я с ним по телефону разговариваю по праздникам. Один мой дружок, с кем всегда переписывались, недавно умер, другой, бывший ростовчанин, сейчас в Совете ветеранов 4-й танковой армии, в Москве живет. Многие сибиряки поумирали уже.

- В качестве маскировки орудия красили в белый цвет?

- Нет, не красили. Мы только колеса белой краской обмазывали, чтобы они не спускали. А в мирное время делали деревянные короба и накрывали ими колеса.

- Сколько снарядов составлял боекомплект для одного орудия?

- Да сколько довезешь! (смеется) Он у нас постоянно в кузове «Доджа» перевозился. Набирали всегда по максимуму, чтоб не ждать пока подвезут. У меня даже для карабина всегда были полные карманы патронов. Это потом уже командиры орудий получили автоматы, а там либо рожок на 32 патрона, либо диск на 72. Но у меня до конца войны все равно карабин был.

- Где вы обычно жили, когда стояли на позициях?

- На свежем воздухе! Стали на позицию, вырыли окопы и вместе с орудием постоянно там и находились. Машину сразу в укрытие загоняли, но старались чтоб поближе она была. Бывало, помогали подкопать землю, чтобы машину спрятать. А для снарядов ниши специальные выкапывали с двух сторон. Так же маскировали позицию ветками, бруствером. Бруствер старались замаскировать дерном с травой. Когда долго стояли, то и чехлами орудия накрывали.

- Как осуществлялась связь между командиром батареи и командиром орудия?

- Так командир батареи всегда находился в радиусе 100 метров от орудия. Был случай у нас. Мы стоим, как говорится, под открытым небом, а командира батареи отвезли в населенный пункт. Он там на перинах валяется, у него там даже связь была с командным пунктом, ему специально катушкой связь протянули. А батареей он командовал с помощью связного. Да у него там командиры взводов есть. Генерал Полосухин, заместитель командующего ПВО, прилетает на батарею и сразу к связисту: «С кем связь держите?» - «С комбатом.» Генерал с издевкой говорит: «Значит батарея здесь, а комбат черт знает где!? На лебяжьем пуху валяется?! А ну-ка давай сюда срочно его!». При нас он как начал комбата плеткой лупить, старший лейтенант только успевал в ответ попискивать: «Слушаюсь! Слушаюсь!». Вот так вот связь держали…

- Батарея всегда стояла вне населенного пункта?

- Конечно! Как же ее в населенном пункте поставишь? Нам же круговой обзор нужен.

- Снаряды снаряжались у вас в кассеты?

- Да, алюминиевые такие. Обоймы в виде полумесяца были. Вставляешь, рраз! – и они все уже там. У нас подносчики этим занимались. Они всегда заранее готовят: от смазки вытирают, снаряжают. У них всегда несколько снаряженных кассет лежало, даже на марше.

- Сколько, как правило, снаряжено было кассет?

- Две обоймы в орудии, потому что орудие перевозили заряженным. И так еще лежали .. Ну и в ящиках были снаряды. А когда было свободное время, всегда очищали снаряды от смазки. Если снаряд плохо от смазки вытрешь, то во время интенсивной стрельбы ствол раскалялся и смазка горела так, что прямо дым валил от орудия. Поэтому приходилось заранее заготавливать. Там и бронебойные и осколочные.. Орудие, конечно хорошее. Но как-то оно сконструировано так, что слишком много расчета.

- Взрыватели стояли на снарядах?

- Нет, у нас же не средняя зенитная артиллерия. У нас они взрывались при непосредственном попадании в цель.

- Что происходило с вашими снарядами, которые не попали в цель?

- Они на определенном расстоянии самоуничтожались. Но если с чем-то соприкоснулись, то моментально взрыв.

- Письма часто писали домой?

- Нет, некогда было. Вот когда после войны в Германии служил, времени много свободного было, тогда писал.

- С немцами в ближнем бою не приходилось сталкиваться, в рукопашную не довелось ходить?

- Нет, только метров в трехстах их видел.

-Отношение к немцам какое было?

- Ну какое отношение могло быть? Он же наш враг. Ненависть к ним, конечно, была, хотя люди и бывают разными.

- Вместе с вами служили представители других национальностей. Скажите, какие взаимоотношения были между вами.

- Отличные!

- Немцев пленных часто приходилось видеть?

- Много их в плен брали. Однажды, уже после того как Прагу освободили, мы по Чехословакии ехали, и остановились в одном местечке. Смотрим, в кустарнике в поле (а их там много, все в зелени) кто-то передвигается. Вроде человек, да еще в немецкой форме. Я взял двух человек и отправились мы за ним. Мы подбегаем, а он уже забежал в сторожку и поверх немецкой формы одел куртку лесника. Мы ему говорим: «Ну-ка, снимай!». А он нам: «Ребята, не стреляйте! Я свой! Я челябинский!» А он оказался русским, «власовцем» и действительно служил в немецкой армии. Как он нам сказал, сам он из Челябинска, попал в плен. А потом перешел служить к немцам.

Забрали мы его и повели к комбату. Говорю комбату, что надо бы в штаб доставить пленного, пусть там с ним разбираются. А комбат говорит: «Что вы его мне привели? Нечего его никуда отправлять!», вытащил пистолет и застрелил пленного. Не надо было ему так поступать!

- Ваша 4-я танковая армия участвовала в боях за Берлин, а потом ее от Берлина развернули на Прагу. На Прагу шли форсированным маршем, без остановок?

- Почти что да. Немецкая авиация одолевала нас! А нашей авиации и видно не было. Немец бомбил нас сильно, неба свободного не было – по нескольку раз заходили немцы на нас, а лесные просеки не давали нам толком прицелиться. У немцев оставались разрозненные части, и пехота и танки и авиация. И вот эта авиация так нас доставала, что мы землю руками гребли изо всех сил, лишь бы поскорее окопаться! В Чехословакии они нас начали бомбить, когда мы находились на каком-то участке, где местные жители сажали картофель. И мы не можем ничего им сделать! Так мы упали на землю и в картофельную ботву головы попрятали от страха. Это сейчас понимаешь, что голову то я схоронил… А все остальное?

- Что за самолеты немцы использовали при налете?

- Истребители. Они сбрасывали на нас малые бомбы, на мины похожие.

- С реактивной немецкой авиацией не довелось столкнуться?

- Нет. Летчики, наверное, сталкивались, а нам они не попадались.

- Как входили в Прагу?

- Нас встретили в Чехословакии очень хорошо, кричали «Наздар! Наздар!», бросали нам и цветы и сигареты. Мы там постояли месяц или два. Даже организовали футбольный матч с чехословаками. Они нам принесли трусы, майки, гетры, бутсы. Мы то в детстве пацанами тряпочные мячи гоняли, а мой брат старший в районной футбольной команде играл, поэтому я с настоящими мячами возился и знал, как экипироваться на игру надо. Набрали мы одиннадцать человек, орудия свои поставили вокруг стадиона, помогли нашим ребятам одеться и сыграли. Ну, они нам, конечно же, поддались! После игры, видимо в знак благодарности, что мы не отказались с ними сыграть, они нас на руки всех подняли и столовую отнесли, там отметили игру, но без алкоголя.

- Кстати, как на фронте с алкоголем было?

- Редко очень. Перед боем или перед наступлением давали. Ну, по праздникам. И в Германии уже в мирное время по сто грамм, бывало, выпивали. Ну а где сто, там и больше бывало... Мы в баню когда шли, всегда с собой фляжечку брали. Там, после бани, выпьешь немного, а пивом запьешь.

- Как вы узнали что все, победа?

- Для нас День Победы был в Праге. Мы ж думали, что раз Берлин взяли 2-го мая, то все. А нас на Чехословакию развернули. 9 мая мы под Прагой и встретили. Но мы потом еще 12-го мая эти немецкие группировки громили, добивали их. Еще и после Победы ребята наши гибли. Мы же все время с танками рядом, а в танках рации. И вот когда сообщили о капитуляции мы начали стрелять со всех видов оружия. А после 9 мая мы просто находились рядом с танкистами, потому что уже сильного прикрытия с воздуха не требовалось.

После Чехословакии нас развернули обратно, месяц или два в Венгрии побыли, в Будапеште. Оттуда мне пришлось в отпуск прийти. Заместителя начальника штаба с женой, она в положении была, нужно было сопровождать в Россию. С наряда приходим гарнизонного, а один солдат по фамилии Ким, он дальномерщиком у нас был, говорит: «Володя, приходил тут замначальника штаба и хотел тут сопровождающего взять. А мы ему сказали, что у нас из Ростовской области есть боец, только он в наряде. Он сказал, как придет с наряда, пусть в штаб придет». Прихожу в штаб, доложил ему кто я и в ответ получил команду собираться. Проездные документы будут готовы и я буду сопровождать в Советский Союз семью замначальника штаба. Он тоже вместе с семьей поехал. Там узлов у него было столько! Но понятное дело, офицер ведь! Не то что у солдата – один вещмешок. Вот таким счастливым случаем я попал домой, побывал там десять дней. Сопровождал я их до станции Ея в Краснодарском крае. Они там вышли, а я без пересадки домой доехал.

- За что получили медаль «За отвагу»?

- Когда 4-я танковая армия пополнялась танками и личным составом мы сбили (я тогда еще наводчиком был) немецкий самолет – истребитель Ме-110. Как сейчас помню, появился он в нашей зоне. Мы уже к тому времени по звуку определяли чей самолет летит. Сразу команда «Огонь!» и сбили его. Причем сбили чуть не с первого выстрела, немного снарядов на него потратили. Тут начальство сразу наехало, оказывается у нас недалеко штаб стоял. И весь расчет наградили медалями «За отвагу».

- Чья роль из состава расчета важнее при поражении самолета?

- Конечно наводчика! Я к тому времени был наводчиком. Сережа Горбунов, земляк мой со слободы Ильинки, который потом на моих руках умер, был у меня командиром орудия при комплектовании дивизии. Мы с ним вместе курсы младших командиров окончили. И мы с Сережей в Польше поссорились. Нас, наводчиков, не посылали за обедом на кухню, а кто-то вчерашнюю кашу не доел и около орудия ее выбросил. И когда ушли за обедом, Сережка говорит мне, чтобы я убрал. Я ему отвечаю, что кто это сделал тот пусть и убирает. И не стал убирать. Командир взвода Мукатаев спрашивает: «В чем дело?» «Не выполняет указание.» «Наряд вне очереди!». И заставил нас копать траншейку для командира взвода. Я сижу, ковыряюсь лопаткой, вижу, комбат идет по батарее. «Что ты делаешь?» - «Окопчик копаю.» - «Кому? Для чего?» - «Наряд вне очереди отрабатываю! Командир взвода дал за невыполнение приказания командира отделения.» - «Я добавляю еще один наряд вне очереди!». Взводные потом сошлись, подумали и решили, что дела не будет: мы земляки, одну школу заканчивали, будем ругаться меж собой постоянно. И меня в другой расчет в другой взвод перевели. Тоже наводчиком. С этим расчетом мы самолет и сбили.

А с Сережей Горбуновым как получилось. Пришлось нам в одном населенном пункте отцеплять от машины орудие. Не успел Сережа привести орудие в боевое положение, а тут откуда-то немцы. И они его прошили очередью прямо пополам. Атаку мы потом отбили, а Сережа на моих руках так и умер. Он первый из расчета выскочил из машины и принял удар на себя.

- Сбитый самолет взорвался или летчика взяли в плен?

- Взорвался. Где-то за лесом. Мы точно не знаем, наше дело сбить.

- Как подтверждалось, что этот самолет сбили именно ваш расчет, а не другой?

- А только наше орудие и вело огонь, никаких других выстрелов не было. Да и случилось все это практически на виду у начальства. И сразу награды где-то по-быстрому нашлись. Нас потом заставляли эти медали на фуфайках носить. Это ж впервые в полку, а может даже и в дивизии, сбили самолет! До этого ни одного самолета не сбивали.

- А орден Славы за что получили?

- Орден Славы под Берлином получил. Там мне пришлось уничтожать бронетранспортер с экипажем. Сколько их уж там было – никто не знает. Когда Одер форсировали, а я уже в то время командиром орудия был, мое орудие первое форсировало зимний Одер на плоту и заняло плацдарм. Берег крутой, скользкий, «Доджик» наш буксует. Я смотрю, какой-то ящик валяется. Попробовал его поднять – тяжелый. Я под колеса его клал и так потихоньку, по метру мы поднимались наверх. Мы, после форсирования даже не окапывались, там уже траншеи были. И нам своим орудием сразу пришлось отбивать атаки пехоты. А потом нам на помощь пришли наши танки, которые переправились по наведенному понтонному мосту.

Уже когда наверх поднялись, я открыл тот ящик, что под колеса клал, а там маргарин. После того как мы вошли в первый населенный пункт, ребята пошли, достали муки, нашли соль и начали печь блины. Снег пошел, и я, чтобы им не мешать, решил вздремнуть немного в окопе. И тут появляется Павлик Болдырев, тоже командир орудия, мы вместе одну учебку заканчивали. Их дивизия рядом с нашей форсировала и расположилась рядом. Он пришел к нам на позиции и начал спрашивать, есть кто с Ростовской области. А я сквозь сон это услышал и спрашиваю: «Кто там такой?». Увидел Павлика, обрадовался. Да и блинчики были готовы, так что было чем угостить гостя. Мы с ним эти блинчики всегда потом вспоминали.

- Польская медаль у Вас за что?

- Да, есть такая. «За Одер, Нейсе и Шпрее». Это мне сразу после войны вручили. С нашей батареи нас всего двоих наградили. Нам довелось все эти реки форсировать. Да и кроме них тоже. Это почему задержка такая получилась во взятии Берлина? Да потому что там рек много форсировать приходилось! Враг там всю землю перекопал каналами.

- У рейхстага были?

- Ничего на нем написать не удалось, но неподалеку был, видел его. Немцы в конце войны были такие упорные. Все на них были озлоблены. Сколько мы их побили! С нами вместе не только же танки шли, но и пехота. Так вот пехотинцы, как захватят немцев, часто их избивать начинали. А был случай, что пехотинец просто ткнул штыком немцу в глаз. Это я лично видел. А немец пехотинцу показывает на уцелевший глаз, мол, и другой коли тогда тоже! Пехота, бедняжки… Мы хоть на машинах, а пехота от самого Сталинграда и до Берлина пешком.

- Трофеи брали?

- Нет, ничего не брал. Только одежду. Причем силой никогда не отнимали. На фабриках, бывало, брали. Посмотришь, вещь хорошая. А куда ее? В вещмешок! Мы, когда война закончилась, ехали из Праги через Венгрию, у нас у каждого был заранее заготовленный костюм, у кого-то и свитер был припасен. Кожу на сапоги старались раздобыть. В Венгрии мы неподалеку от Будапешта в землянках расположились. Все свои вещи в землянках под нарами хранили. Приходим однажды с чистки орудий, а офицеры наши шмон навели в наших вещах и позабрали себе все, к чертовой матери. Вот так мы лишились всего. К офицерам разбираться мы не пошли. Мы хоть и войну прошли, все же оставались пацанами молодыми и офицеров побаивались. Дисциплина у нас была крепкая. А уже после войны нам денежное довольствие марками выплачивали, поэтому можно все это было свободно купить. Вещи у них красивые, качественные. И мы, кто смогли, покупали себе вещи, чтобы после демобилизации было на что сменить солдатскую восьмилетнюю шкуру.

Хочу сказать, что за восемь лет службы я не наказал ни одного солдата и у меня всегда был образцово-показательный расчет. У нас был случай в Германии после войны, ушли ребята в самоволку и один попался. Ему устроили в клубе дивизии показательный суд. Мы за него заступались, просили пожалеть. Ведь молодой парень, восемь лет девок не видел. Не помню, сколько ему дали, но отбывать наказание его отправили в Советский Союз. И вот потом получаю я от него письмо, в котором он сообщает, что он уже дома. Оказывается, в Союзе его дело по-быстрому пересмотрели, решили, что ничего нет страшного в том, что он с немкой свой кончик попарил, оправдали и сразу демобилизовали.

- После Праги куда вас направили?

- Мы везде побывали. И в Венгрии постояли немножко и в Австрии постояли немножко. Там Венгрия граничит с Австрией, перешел границу и вот тебе Австрия. Еще немного проехал – и снова Венгрия. Мы там, на Балатоне, впервые увидели, как орехи растут. а после Венгрии мы снова вернулись в Германию. Сперва мы попали в город Кесиг, потом немного постояли в Шварценвальде, потом передислоцировались в город Хемниц. Около Хемница были рудниковые шахты в городке Ауэ, говорили, что там урановую руду добывали. Мы там на сопках стояли, прикрывали их. И пробыл я там до самой своей демобилизации. Демобилизовался я в звании старшего сержанта в ноябре 1950 года. Поехал сразу домой, к родной матушке. При себе только шинель и вещмешок. Ни образования, ни специальности. Да еще и жить негде, немцы же сожгли родную хату. Я устроился на работу в противочумную станцию, там хоть паек давали. Со своей будущей женой познакомился здесь же, затем женился. Отправили меня на два месяца на учебу в Зимовники. Получил профессию техника-дератизатора, боролся с сусликами на полях. А потом сменил еще много специальностей.

- Как немецкое оружие оцениваете в сравнении с нашим?

- Автоматы у них хорошие были. Зенитки их не попадались, поэтому сравнить их не могу. Когда мы стояли на переформировании в Польше, меня отправили в тыл на отдых на несколько дней. И вот там нам показывали нашу новую пушку системы Грабина, рассказывали, какой у нее снаряд.

- Женщины были в полку?

- Практически не было. У нас даже медики все были мужчины. Наш медик как-то с пожилым дальномерщиком Подгайновым какого-то спирта нажрались и померли оба.

- Деньги вам выплачивали?

- Выплачивали. Я, как командир орудия, получал двести двадцать пять рублей. Поначалу за орден Славы платили пять рублей, а за медаль «За отвагу» платили десять рублей. А потом, после войны, перестали платить за награды. За сбитый самолет никакой денежной премии нам не дали.

- Каковы были взаимоотношения с немецким гражданским населением во время войны?

- Боялись они нас. Один немец сначала семью свою застрелил, а затем сам застрелился перед нашим приходом. Я был в этом доме, видел все это.

- Какой самый опасный и трудный момент для Вас за всю фронтовую историю?

- Там все моменты опасные. Но самое запоминающееся, это когда самолеты, черти, налетят и не знаешь, что делать. Конечно, мы не убегали, а отстреливались. Старались отбить их налет, хотелось, чтобы каждый снарядик попал в цель.

- В Вашей семье кто еще воевал?

- Сестра, 1923 года рождения, у меня тоже зенитчица была. Только она в СЗА разведчицей была. Она Ростов освобождала. И брат мой, 1918 года рождения, тоже был на фронте, погиб. Мама моя была награждена медалью «За трудовую доблесть». И вот я, самый младший в семье, остался один.