Я родился 13 июля 1927 года в селе Голубовка Жмеринского района Винницкой области. Родители были простыми колхозниками, в семье воспитывались, кроме меня, сестры Вера и Анна. Родная мать умерла, когда мне было только полтора года, а мачеха, которую отец взял, была страшно неграмотной и жадной бабой. Замучила меня. Изводила постоянно, так что окончил только четыре класса. 22 июня 1941 года узнали о начале войны, и вскоре немцы пришли к нам. Мы с отцом как раз стояли возле ворот, когда оккупанты катили по улице на велосипедах. Позади пехота прямо через пшеницу по полю шла. Велосипедисты же остановились, подходят ко мне и говорят: «Комм!» Взяли за руку, рядом колодец располагался. Подошли к нему, подняли ведро, и приказали пить воду. Напился, смотрю, они на часах время засекли, где-то минут пять или чуть больше прождали. Видят, что со мной все нормально, только тогда стали сами пить воду. И за это немец дал мне три маленьких кусочка сахару.
Во время оккупации я коров пас, только этим и занимался. Полицаями были румыны, так как нашу территорию включили в состав Румынии. С ними можно было жить спокойно. Не обращали внимания на то, как во время работы мы могли взять с собой немного пшеницы. 21 марта 1944 года, в день освобождения села, снова я возле колодца оказался, шел с ведром воду брать. Смотрю, идут два солдата в новенькой немецкой форме, одеты с иголочки, поперек груди скатка-шинель. Подходят ко мне и спрашивают: «Как нам перейти в село Кудиевцы, чтобы сократить путь?» Причем чисто по-русски говорят. Тогда я понял, что это власовцы. Показываю рукой, что там-то расположена уличка, прямо по ней можно выйти на околицу села и дальше пройти в нужное место. Даже не успел до конца высказаться, когда на той стороне улицы появилась наша разведка, три всадника. Заметили власовцев, закрутились, один прямо саблю вытянул, и прямиком к нам ринулся. Ну, думаю, сейчас им головы поснимают. Но кавалерист воздержался, только заставил власовцев руки вверх поднять, а тут еще двое подоспели. При мне, пока я воду брал, раздели их до нижнего белья. Ту одежду, особенно брюки, сразу же на себя одели, свои лохмотья прикрыли. Пока возились, тут уже передовые войска подходят. И прямо на этом же месте, я еще не успел воды домой принести, власовцев на бугорочек поставили и расстреляли. Кинули тела прямо под колеса появившихся на улице танков. Те из них гусеницами сделали лепешку. Когда прошли наши, война двинулась дальше и территория освободилась, то мы расстрелянных похоронили. Сперва в сторону оттянули, потом решили под каким-то забором похоронить. То место сразу же стало пользоваться дурной славой. Ладно уж, уже забегу вперед. Уже после демобилизации я как-то на санках дрова вез, уже ночью, и остановился около этого злосчастного забора. Вдруг слышу, как зашелестела трава. Повернулся: какая-то женщина в деревянном заборе две палки отодвинула и просунула между ними голову. У самой волосы обвисли вокруг лица, и пристально на меня смотрит жгучими глазами, в итоге я кинул те дрова и со всех ног свистанул домой.
В мае 1944-го при военкомате организовали курсы допризывной подготовки, где нас тренировали строевой и азам военного дела. Я был ростом 1 метр 50 сантиметров, поэтому всегда оказывался в конце строя. Призвали в сентябре 1944 года. Направили в город Ржев, в 1-й запасной стрелковый полк. И там проходил подготовку. В 1942 году здесь проходили страшные бои, все в округе было разрушено. Казармы организовали в каких-то развалинах, разбитых во время бомбежки. Залатали крышу кое-как, причем нас огородили колючей проволокой в четыре ряда. Запасной полк сразу же стал похож на лагерь, имелась и проходная, и часовые кругом. Почему-то боялись, что сбежим. Учили стрелять из автоматов, из винтовок, и в рукопашную ходить. Кормили ужасно. Одежда была латанная, шинели с заплатами. Причем мне выдали такую длинную шинель, что я на ее полы при ходьбе постоянно наступал и падал. А ботинки для нас как делали? Брали старые резиновые шины, на глаз вырезали подошву, и гвоздями прибивали обмотки. Выдали такие ботинки, у меня нога 41 размера, а мне попался 48-й. Когда было построение, то приказывали равняться, при этом надо смотреть на грудь четвертого от тебя в строю. Мои же ботинки, впереди торчат, а ведь надо по струнке стоять, но если отступить чуть назад, то грудь четвертого новобранца в упор не вижу. Взводный кричал: «Забери свои ботинки!» Отвечаю, что тогда не вижу грудь четвертого человека. Кое-как приспособился стоять в строю.
Уже зимой стали ходить на тактические занятия в леса и болота. Топали прямо по трупам, ведь рядом валялись убитые на снегу, их замело снегом, а мы короткими перебежками на тактических занятиях через тела перебегали. Хорошо помню один эпизод. Лежит прямо на обочине дорожки мертвый солдат, тело почему-то мумифицировалось, крепко сжата в его руке заржавленная винтовка. Шапка слетела, и рядом валяется, как сейчас все это вижу. Командиром учебной роты у нас был грузин по фамилии Джачвадзе. Обратились к нему с просьбой: «Товарищ младший лейтенант, что же такое, почему немецкое кладбище ровненькое, повсюду кресты стоят, каски на могилах лежат, а наши солдаты непогребенными лежат?» ну что же, приказали тела стянуть в одну кучу, там повсюду торфяные места, так что бульдозером трупы в глубину сбрасывали. А теперь по телевизору часто говорят о множестве пропавших без вести в тех местах.
Учились мы до февраля 1945 года. Затем вагоны подогнали, и отвезли в город Димитров Донецкой области, в 33-й артиллерийский полк, где мы на месте изучали автоматические зенитные пушки 61-К образца 1939 года. Спали в старых землянках, каждого заедали клопы. Ну что сделаешь, условия были очень трудные. Через все армейские трудности конца войны мы прошли. Одно хорошо: одели нас с иголочки, дали новые английские ботинки. Выдавали и американские, но они из-за низкого подъема совершенно не подходили на наши ноги.
В апреле 1945-го из Димитрова прибыли в Житомир, попал в сержантскую полковую школу. Но проучились в ней недолго, всех срочно посадили в состав и повезли в Лугу. На дорогу выдали сухарей и ленд-лизовские сосиски в баночках, плавающие в жиру. Кое-кому попались американские консервы в фигуристых маленьких баночках, ключиком на крышке их надо было открывать. Выдали паек на трое суток. Не помню, на какой станции часа в четыре ночи объявили по радио о том, что Германия капитулировала. Тут же расположенные у вокзала части дали салют, нас выгрузили и командир приказывает: «Что в рюкзаках есть, все выносите, будем праздновать». Вот так закончилась война. В обед опять сели по вагонам, вечером нас в Лугу привезли. Там снова праздновали. Оттуда попал в Тулу, здесь служил на «Катюшах», сначала в 23-м учебном артиллерийском полку с сентября 1945-го, после чего отправили орудийным номером в 420-й минометный полк в конце 1945 года.
Вскоре перевели в Ленинград, где служил при военном училище во взводе боевого обеспечения. Демобилизовался 7 апреля 1951 года. Сел на поезд и приехал домой. Надо деньги зарабатывать, так что был и в Магадане, и на Чукотке. Потом приехал на Родину, женился, надо трудиться, в колхозе какая работа? Работа есть, но только очень плохо платили, «палочки» за трудодни ставили, но за них ничего не давали. Поскольку я прошел такой путь, то меня на месте не удержишь. Прихожу к председателю и говорю, мол, давайте выписывайте паспорт. Тот ответил, что никуда я не поеду, надо на быках пахать. Рассмеялся, и говорю, что у меня есть выход, и не один, я найду себе работу. Поехал в Крым в 1967-м, в село Митяево Сакского района, нашел тут работу электрогазосварщиком в совхозе «Дружба». Жену забрал к себе. Так тут и на пенсию вышел.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
