У меня осталось в памяти, что я у горящего танка оказываю помощь раненому. Его фамилия была Мишутин, начальник штаба 3-го танкового батальона. Его танк подорвался на мине, ему оторвало стопу. Я с помощью двух автоматчиков открыл люк танка, вытащил раненого. Не хватало перевязочных средств, я снял с себя гимнастерку и порвал свою нижнюю рубаху, чтобы сделать жгут. Остановили кровотечение и отправили раненого в медсанбат. Все это, естественно, под огнем противника.
Но больше всего времени я проводила на дежурстве в санитарной машине, которую мы между собой называли «шарабан». Она представлял собой металлический фургон, где находился минимальный набор медикаментов. Наша санитарная машина всегда стояла на краю аэродрома, дожидаясь возвращения летчиков с заданий. Особенно страшно было дежурить зимними ночами: рядом никого, в степи много волков.
Мы участвовали в боях, отступая от Кингисеппа до самого Ораниенбаумского пятачка. Как сандружинницы мы оказывали первую помощь раненым и вытаскивали их в тыл. Признаюсь честно: нам приходилось порой очень тяжело. Ведь нам нужно было ползком тащить раненых. Приподниматься нельзя — иначе убьют. Но мы настолько оказывались увлечены процессом по спасению раненых, что даже не обращали внимания на тот факт, что где-то рядом кипит бой.
К тому времени наш Северо-Западный фронт более-менее стабилизировался. Немцы дальше идти не могли, потому что кругом были болота. Впрочем, фашисты после этого и не стали туда рваться. Техника у них не пошла. Одним словом, наступила зима, к которой они оказались не подготовленными. Они рвались на Москву и Ленинград. В этот самый промежуток времени нас ночью и прислали на смену другой воинской части. Они же, потрепанные в боях, ушли в тыл. Короче говоря, мы заняли их позиции. Воды скопилось в траншеях чуть ли не по колено.
Распорядок нашего дня выглядел следующим образом. Четыре часа мы проводили за пультом, затем четыре часа вместе с винтовкой осуществляли охрану радиостанции и столько же времени выделялось на отдых, а потом все начиналось сначала. Но как же мы, девчата, спали? Что же мы ели? Мы были настолько напряжены, что ни о чем таком не думали. Все это нам казалось мелочью. Мысли были о другом: что сейчас творится на фронте?
Прошагали мы по лесу, наверное, километров двадцать. В лесу мы только один раз встретились с немецкими разведчиками. Мы шли в колонну, потому что снег был выше колена. Впереди идущего меняли через каждые полчаса. Передний идет замыкающим колонны, а идущий вслед за ним становится головным. Я как раз шел вторым. И вдруг идущий впереди как крикнет: «Ложись!» Мы все рухнули в снег и тут же раздалась автоматная очередь, которая прошла выше наших голов.
Мы в палатках были, зажигали огонь, свечки. У нас была большая огромная палатка. Я смотрю, кто как себя ведёт. Один пишет письмо, другой – горюет, третий – что-то делает, не знаю. Все по-разному готовились. А я думаю, кто же из нас останется в живых? Это вообще интересно. Я пытался быть аналитиком, анализировал обстановку. Меня интересовало, как кто что делает. Одни всё-таки предчувствовали, мне кажется. Те, которые потом погибали, я видел, что они чувствовали приближение смерти.
Мы совершали различные виды прыжков. Самые сложные – это прыжки на воду, на лес и на городские постройки. Поскольку нас готовили для высадки в немецком тылу, нас готовили основательно. Мы каждую неделю совершали выходы по тридцать – сорок километров. Выход – это значит с полной выкладкой тридцать километров ты должен пройти. Да еще и учения по пути нам устраивали: могли дать команды: «Противник слева! Противник справа! Приготовиться к бою!»
Больше историй
Последние комментарии