Артиллеристы

Рядом со мной были разведчики Скорик и Спирин. В воздухе все время визжали пули, слышен был гул самоходок, стоны и крики раненых о помощи. Но нужно было стрелять, оброняться, убивать., убивать и убивать. Я прильнул к прицелу орудия и зверски кричал -«Подкалиберными, заряжай!». В панораме увидел, как самоходка «фердинанд» появилась на небольшом бугре и стало видно ее днище. Вторым снарядом я попал в это днище, и самоходка остановилась. Все закричали «Ура!».

Артиллерийская подготовка из 400 орудий на километр обороны противника, длившаяся полтора часа была первой такой в нашей дивизии с начала войны. Мы ликовали. Мощь артиллерии и тысячи пехотинцев, прошагавшие ночью на передний край, вселяли в нас уверенность, что свершается что-то грандиозное. Перед такой мощью никакая оборона не устоит. Мы двинемся снова вперед, а это приблизит конец войны.

В ночь на новый год меня назначили на пост с 11часов вечера до 3-часов нового года. Вышел со своим карабином из блиндажа в траншею. Стояла ясная морозная погода. Мерцали звезды. Обычно взлетали немецкие ракеты, освящая пустую с виду, заснеженную нейтральную полосу, напичканную минами с обеих сторон. Перед 12-ю часами ночи меня позвали на пару минут глотнуть спирту. Чуть пригубил, а остальное оставил своим ребятам.

Нас непрерывно бомбили, расстреливали из орудий, давили танками.Мы продолжали вести бой, не зная ничего о том, что творится на флангах или за нашей спиной. Да и вряд ли мы тогда могли об этом думать.Просто сражались до последнего человека и снаряда.Собирали снаряды с разбитых орудий, и воевали дальше.На огневых позициях лежали во множестве убитые батарейцы, но я не помню, что думал тот день о смерти. Не до этого было...

В четыре часа утра нас начали бомбить.Создавалось такое ощущение, что все бомбы летят сверху только на тебя.Все кинулись к орудиям в артиллерийский парк.

Сразу доложил на батарею - «Вижу цель!». На пристрелку хватило трех снарядов, а потом дали залп всем дивизионом.Никто из немцев не уцелел. И таких эпизодов хватало с лихвой.О нашем полку в СОРе была очень добрая слава, нас с уважением называли -«богдановцы». Полк хорошо себя показал в севастопольских боях.

Во взводе управления служил пожилой сержант. Лет ему было за сорок. Его сын и дочь тоже были на фронте. Однажды с солдатом, вдвоем, они тянули кабель. Видят - копают могилу. Спросили: кому? Ответили: погибшему разведчику... Когда возвращались, разведчик был уже похоронен. Как водится, табличка с именем, фамилией и годом рождения. Подошли посмотреть - все данные совпадают с данными сына сержанта. Могилу немедленно раскопали.... Это был его сын...

На второй или третий день над нами пролетело несколько немецких самолетов. Вскоре на дороге, что проходила недалеко показалась пыль. Кто-то сказал, что это немецкая разведка. Мы стали стрелять и они уехали. Командиров наших я больше не видел. Вскоре немцы за леском поставили минометы и начали обстреливать нашу траншею. Сначала они сосредоточили огонь на ее левом крае, потом на правом, а когда все сбежались от обстрела в ее центр - дали по центру. Осколком меня ранило в руку и порядком контузило.

Любимой позицией для кочующего орудия был огневая, оборудованная на болоте. Орудия ставили на щиты, уложенные на болотистый грунт, сделали гать для выезда на огневую и спокойно вели огонь, пока немцы нас не засекали, но скорее всего, когда немцы наносили на карту наши координаты, то получалось, что огонь ведется из болота, и они считали, что ошиблись в засечке и не вели ответного огня на подавление наших орудий. Но на третий или на четвертый раз они застигли нас на огневой и произвели сильнейший артналет. Спасло нас то, что снаряды попадали в болото, вокруг орудия, глубоко уходили в трясину, ибо взрыватели были поставлены на фугасное действие и получался "камуфлет" - мощности взрыва не хватало чтобы выбросить грунт сверху и взрыв был "подземным", внутри болота.

Стояли под Вязьмой. Месяца три прошло, как я попал на фронт - вызывают в штаб полка. Ну, все, думаю, нашли, отвоевался. Пришел в штаб, в карабин патрон загнал, хотел, если разоблачили, застрелиться. Начальник штаба спрашивает анкетные данные, что-то записывает, еще какие-то вопросы задает, потом расписаться попросил. У меня руки дрожат, я спрашиваю: куда это и зачем? Он отвечает, что меня и еще пятнадцать человек из полка представляют к медали "За боевые заслуги". Я не помню, как оттуда вышел. Патрон выкинул из ствола, слезы как хлынули! Думал стреляться, а тут награда!

Как оказалось, в начале боя первым выстрелом Налдин сумел подбить "Фердинанд", который, на наше счастье, развернулся и перекрыл всю дорогу, а по болоту в темноте не поскачешь. Стреляли мы почти в упор, и эффект получался большой. Немцы как залегали от выстрелов артиллеристов, так и не поднимались до нашего отхода.

В тот же день, как я пришел, начали подготовку к прорыву. Сделали артподготовку, нам до этого сказали, что в такое-то время будет бить наша артиллерия. Я услышал выстрел пушки с правой стороны. А потом загудело так, что ничего не было слышно! Если с кем-то говоришь, то только по губам можно разобрать. Вот такой первый бой. С немцем не встречались еще. Примерно с час артподготовка была, а потом как ураган - все сорвались, снялись с места, пехота поднялась, танки поехали. И тут команда: «Отставить!», все обратно вернулись, снова заняли оборону. На второй день еще больше артподготовка была. И тут уже, на второй день, сорвали немцев с места. И пошли уже тогда в наступление.
Читати украiнською

Маленький паровоз "ОВ", как его ласково называли "овечка". Он весь был обтянут броней, и всего четыре вагона, два впереди и два позади, тоже обшитые броней. В каждом из них была 76-мм пушка, но не обычная, а какая-то морская, скорострельная. Плюс еще были ручные пулеметы, и была счетверенная зенитная установка. И впереди еще были платформы со шпалами, рельсами и разными инструментами, на случай срочного ремонта.

Летом 1944 года кромешный ад пришлось переживать вторично. Жара до 30 градусов. Атаковать приходится сквозь лесные завалы, которые при нашем приближении немцы подожгли. Пламя, как в доменной печи! Едкий дым до нестерпимой боли "выедал" глаза... И в этом кошмаре, да к тому же под вражеским обстрелом мне - наводчику - нужно точно прицелиться!..

Если в целом говорить о войне, то особенно яркие бои были у нас, когда  мы пришли в Смоленскую губернию. Там ничего, кроме труб торчащих, не  было, - ни домов, ни чего другого не существовало. Фашисты все  уничтожали на своем пути. И там же мы в первый раз увидели, как немцы  повесили наших партизан. И поэтому никакой агитации в плане патриотизма с  нами проводить было и не нужно. Меня спрашивают иногда: «А как вы были  патриотами?» Я отвечаю: никакой агитации проводить нам было не нужно.  Достаточно было все эти ужасы увидеть, как ты уже после этого становился  самым настоящим бойцом и патриотом. И ужас этого положения становился  уже в крови у нас.

Затем кавалерию стали объединять в корпуса. К концу войны появились конно-механизированные группы. А что это такое? Это кавалерийский корпус - до 50 тысяч лошадей и механизированный корпус - танки и пехота на автомобилях, зенитчики, "Катюши", минометные полки, приданная артиллерия и так далее. Это была махина, которая подчинялась только командующему фронтом. И представьте, что вся эта махина заходила в немецкие тылы. А командовал группой обязательно кавалерист, командир кавкорпуса, потому что если поручить командование танкисту, он кавалерию постоянно задвигать будет.

Станцию не узнать. Да её и нет. Вместо домов пепелища. Груды обгорелого  кирпича и щебня. Шифер с крыш попался нам далеко за станцией. Вдоль  насыпи, по всем железнодорожным путям разбросаны обгорелые остовы  вагонов. Скрюченные рельсы, вздыбленные шпалы…Тишина, запустение. «Мёртвая  тишина» – подумал я. Невероятно быстро всё изменилось! Всего несколько  дней назад здесь шла размеренная жизнь: шли составы, по перрону гуляли  люди, тихо говорили, смеялись, верили, ждали, любили…

Вода поднималась очень быстро - стала затоплять снаряды и орудия - стрельбу пришлось прекратить. Бойцы расчета, чтобы несколько оградить себя от ветра и дождя, который на протяжении 5 дней не прекращался, соорудили укрытие из земли наподобие ласточкиного гнезда. Однако в результате они были вынуждены сидеть по пояс в холодной воде. С противоположного берега два раза в сутки, - утром и вечером, - в темное время на лодке подвозили еду и табак. Так было в течении 5 дней и ночей.

Чем ближе мы подходили к границе с Латвией, тем чаще враг устраивал  заслоны. Мы уже вроде привыкли к таким ситуациям, пехота быстро занимала  позиции, артиллеристы за минуту готовили орудия к бою: огневой налёт  прямой наводкой или батальонными миномётами, штурм, бой до часа (враг  обычно в заслоне оставлял мало солдат из механизированной пехоты, ему  важно было выиграть время) и – опять на марш. Тяжёлая артиллерия не  помогала в таких стычках, так как при бездорожье они отставали, а если  успевали, то без пристрелки эффекта мало, пока установят орудия,  прибудет корректировщик, наладят телефонную связь, пройдёт больше часа, к  этому времени бой закончится.

В советской артиллерии в годы войны не было более эффективного оружия, чем «катюши». Конечно, современные системы «залпового огня» более эффективны, но в то время на «катюши» пехота чуть ли не молилась. Особенно был важен психологический фактор, там, где появлялись «катюши», пехота сразу поднимала голову и шла в атаку. Для нас, гвардейских минометчиков война на «катюшах » была обыденной работой, а для любого «постороннего» первая встреча с «катюшами» оказывалась немалым потрясением.

Стал служить командиром огневого взвода в противотанковой батарее 63-й  отдельной танковой бригады. Участвовал в ожесточенных боях в районе  станицы Крымской, где довелось на наблюдательном пункте лично держать  связь с огневыми позициями батареи, так как выбило всех связистов. По  моей корректировке батарея подавляла огнем вражескую артиллерию и  несколько раз выходила из-под ударов немецкой авиации и пушек. В октябре  1943-го года был награжден Орденом «Красная Звезда» и получил медаль  «За оборону Кавказа».

Зима 1943-44 годов прошла в обороне. Лишь изредка проходили бои местного значения, да разведка постоянно ходила в поиски за «языками», но не всегда удачно – немцы несли службу на постах очень бдительно. Зима выдалась суровой. Снежные бураны часто заносили окопы и блиндажи. Их приходилось постоянно откапывать. В блиндажах не было печей. Спали на земляных нарах. Согревались прижавшись друг к другу. Бани нам не устраивались. Вшей у каждого было навалом. Единственное утешение – иногда приносили по 100 граммов разведенной водки. Часто водка до нас просто не доходила - ее выпивали командиры и тыловики. Оплаты за адский труд никто не требовал, так как все знали, в каких тяжелых условиях находится страна. Мы были готовы отдать Отечеству самое дорогое, что есть у человека – здоровье, а может быть и саму жизнь.

В февра­ле на франкфуртском направлении мы выш­ли к Одеру. Здесь под Лебусом мы уничтожили много немцев с помощью «психологической атаки». Подпустили немцев, они залегли. Я оставил наводчика за себя, взял автомат и пошел собирать пленных немцев. Они все деморализовались. На их глазах в результате прямого попадания их товарищи превращались в куски мяса. Кто остался жив – все сдались в плен. Я привел 13 человек и сдал их заместителю командира полка по строевой части капитану Брезгинову.

Когда готовилась операция, то снарядов подвозили достаточно, а так – зря  не стрелять. Мы же знали, как их делали. Я когда еще в  Усть-Каменогорске был, там рядом горное предприятие и мы ходили туда  помогать рабочим, и видели детей 12-13 лет за токарным станком. Им  показали, как его включать, как что делать и он стоял. Поэтому, когда  говорят, что юноши, дети и те работали, защищали Отечество – я это видел  своими глазами.

Однажды меня и командира взвода Петухова, он из детдомовцев был, хорошо  на гитаре играл, вызывают в штаб дивизиона. Там сидит капитан, начальник  дивизии, еще какие-то люди, и нам дают задание – мы должны пересечь  линию фронта, выйти в точку, выявить артиллерийские позиции немцев и  отметить их на карте. Там же меловые горы, немцы на них сидят и за 30-40  километров видят, что у нас в тылах творится, а мы ничего не можем  увидеть. Так что у нас задача была – никого не ловить, а наблюдать,  выявить артиллерийские, минометные батареи, нанести их на карты и  вернуться обратно.

19 ноября началась артиллерийская подготовка. В назначенное время, еще  было темно, огонь открыли «катюши». Очень красиво было, мы такого еще  никогда не видели. Они сделали несколько залпов, а потом нам дали  команду – огонь. Незадолго до начала контрнаступления мы получили список  целей, с номерами, и против каждой цели было расписано дальность,  повороты, завороты, сколько снарядов. В результате мы только получали  команду: «Цель 111-я, навести, готовность доложить». Командир орудия  ходит, проверяет и вот, получив приказ на открытие огня, мы 4 часа вели  его по запланированным целям.

B ночь на 23 июня 1944 года мы слышали, как наши танки на малом ходу, чтобы противник не слышал шум двигателей, занимали исходные позиции для наступления. Этой же ночью занимали огневые позиции для стрельбы и артиллерия, в том числе и наша батарея. Свободные от работы связисты помогали огневикам в их оборудовании. Когда рассвело, мы увидели, что вся артиллерия расположена в линию, орудие к орудию. Чем меньше калибр, тём ближе к передовой. Впереди и сзади, слева и справа - везде были орудия, стоявшие в четко очерченные линии, уходящие далеко за горизонт.

В роте один интересный случай был. Добровольно сдался немецкий солдат,  он был поляк, но их почему-то называли фольксдойче, народный немец.  Забрали их в немецкую армию, и вот он сдался сам, пришел к нам в  разведроту. А он хорошим часовым мастером был, а у разведчиков часов  ого-го было, некоторые были неисправны и мы, вместо того, чтобы  отправить его в штаб, оставили у себя в роте, повару помогать, ну и часы  чинить, у него всякие инструменты были. Он дрова заготавливал, воду  таскал. Один раз даже обнаглели до такой степени, что хотели его  караульным поставить – мы поспим, а ты покараулишь. Потом все-таки в  штабе разнюхали, командиру роты нагоняй.

Когда попали на фронт, то снег уже таял, а мы на лыжах, двигаться не  можем, сидим на месте. Против нас стояла 16-я немецкая армия – мы  говорили, что они у нас в плену, а они говорили, что мы у них в плену.  Места там были ужасные — кругом болота… Очень плохо было воевать в  болотах. Почему? Потому что если ранило кого-то и днем он сидит в грязи,  то санитары за ним по болоту не придут. А ночью грязь замерзает и  раненый погибает. Получалось так, что целые дивизии, наши и немецкие  залазили в эти болота и гибли от обстрелов. У нас пушка была маленькая,  но мы ее вшестером не могли вытащить из этого болота!

После того, как немцы эвакуировались в Крым, мы перебазировались на  крайнюю оконечность Тамани, где сейчас расположен Порт-Крым, а также в  район косы Чушка. Затем наши войска высадились на территорию Керченского  полуострова, и здесь начались проблемы с артиллерией, потому что все  дивизионные 122-мм орудия первое время оставались на Таманском  полуострове, и только наши 76-мм пушки могли поддержать пехоту, а ведь  немцы стояли в обороне довольно мощно. Мы первое время не могли пробить  вражеские позиции, ведь на наши, ни тем более 45-мм орудия не могли  существенно помочь пехоте, потому что калибр не позволял разбить  долговременные немецкие укрепления.

Это было около Праги. В общем, это случилось не доходя до Праги. Ну а  как это получилось? Очень просто. Их нарвалось три танка на нашу  батарею. А в батарее у нас шесть орудий было. И вот ближний танк,  который к нам шел, мы и грохнули. Нас всех наградили за это дело. А  второй танк прорвался и раздавил одно орудие на хрен. Это были простые  небольшие танки ихние. Не «Фердинанд» и не «Тигр», конечно же. Если бы  это был кто-то из них, мы бы его хрен пробили.

Двинулись колонной: четыре наших «сорокопятки», и еще три короткоствольные полковые 76-мм. Но мы думали, что находимся в глубоком тылу, что нам еще километров пять ехать, как вдруг пулеметная очередь и мины начали рваться вокруг… У нас мгновенная паника, я упал возле пушки, а комбат вместо того, чтобы скомандовать «к бою» - т.е. развернуть орудия в боевой порядок, кинулся в ближайший лесочек, а за ним побежали и все остальные...