Артиллеристы

Несколько наших "тридцатьчетверок" медленно пятились по сожженной сельской улице, изредка останавливаясь для орудийного выстрела. То и дело раздавались необычные быстро затухающие звуки, как будто кто-то натягивал и отпускал гигантскую тугую струну - так рикошетировали от мерзлого грунта вражеские "болванки". Свернув связь, мы, телефонисты, на время остались без работы и направились пообедать.

Артиллерийская подготовка из 400 орудий на километр обороны противника, длившаяся полтора часа была первой такой в нашей дивизии с начала войны. Мы ликовали. Мощь артиллерии и тысячи пехотинцев, прошагавшие ночью на передний край, вселяли в нас уверенность, что свершается что-то грандиозное. Перед такой мощью никакая оборона не устоит. Мы двинемся снова вперед, а это приблизит конец войны.

Один из танков прорвался к самой пушке, на расстояние, может, 60-70 метров. Еще несколько секунд, и он бы меня раздавил. Тут и мысли не было, ждать, когда он мне удобное место подставит. Я очень грубо навел ствол ему в лоб и нажал на спуск - сноп искр. Ничего, конечно же, ему не сделалось. Но он остановился и выстрелил. Остался в памяти кусок голубого неба, и в нем крутится колесо от моего орудия...

К пехоте попадешь, постреляешь - финны начинают лупить из минометов по этому месту. Пехота нашему брату чуть ли не подзатыльники: "Уходите отсюда. У нас было мирно, хорошо." Вплоть до того, что плащ-палатку рядом с окопом расстелят и загорают.

Подкалибрный снаряд, выпущенный в упор попал под нижний обрез башни. "Тигр" не загорелся, но экипаж попытался выскочить. Пулеметная очередь докончила дело...

Шла автострада в Данцинг и мы возле нее, мое орудие метров пятьдесят от нее было. Впереди нас насыпь была. Немцы железную дорогу через автостраду собирались строить. Вот за ней мы и стояли, не что бы позиции занять. Просто в резерве. Да там много войск скопилось. И пехота. И танки были. Тылы разные.Вот там-то нас немцы и накрыли. Страшный артиллерийский обстрел был. Я таких взрывов раньше не видел никогда. Это с моря немецкая корабельная артиллерия била. Главным калибром. Фонтаны земли - до неба. И медленно так опадают. А в них обломки разные, тряпки кровавые. Когда закончилось, повылезали из щелей разных. Тихо, только раненые страшно кричат, стонут. Вроде десять минут назад полно нашей техники было, автомашин разных, людей. И нету ничего. Только поле, перепаханное с трупами, да железом искореженным. И насыпи железнодорожной нет. Почти до основания взрывами срыло.

В ночь на новый год меня назначили на пост с 11часов вечера до 3-часов нового года. Вышел со своим карабином из блиндажа в траншею. Стояла ясная морозная погода. Мерцали звезды. Обычно взлетали немецкие ракеты, освящая пустую с виду, заснеженную нейтральную полосу, напичканную минами с обеих сторон. Перед 12-ю часами ночи меня позвали на пару минут глотнуть спирту. Чуть пригубил, а остальное оставил своим ребятам.

Немцы начали сильную артподготовку. Снаряды и мины густо рвались вдоль всей линии обороны наших войск. Через час немцы перенесли огонь на линию наших наблюдательных пунктов, и в атаку пошла немецкая пехота.Густыми цепями шли, в несколько рядов.

Сын "врага народа", стройбат в 1941, фронт в пехоте ПТР, ранение, курсант артучилища, командир взвода курсантов, под конец войны вырвался на фронт...

Еще когда я только-только был назначен командиром батареи, 23 февраля мы получили приказ вывести одно орудие на прямую наводку. Вывели, я остался с расчетом, начали стрелять. Уничтожили один ДЗОТ, причем тогда же меня впервые легко ранило. Немцы открыли ответный огонь, мы бросились по щелям, причем сверху на меня упал командир орудия, но все равно, осколок попал именно в меня, в левое бедро.

На второй или третий день над нами пролетело несколько немецких самолетов. Вскоре на дороге, что проходила недалеко показалась пыль. Кто-то сказал, что это немецкая разведка. Мы стали стрелять и они уехали. Командиров наших я больше не видел. Вскоре немцы за леском поставили минометы и начали обстреливать нашу траншею. Сначала они сосредоточили огонь на ее левом крае, потом на правом, а когда все сбежались от обстрела в ее центр - дали по центру. Осколком меня ранило в руку и порядком контузило.

Местность на Волховском болотисто-лесистая, были там места, куда столетиями не ступала нога человека, грибов и ягод тонны, потом я прочитал: немцы называли эти места "волховскими джунглями", люди и техника по настоящему в болотах тонули. Печки мы растапливали артиллерийским порохом, длинным, как макароны, в землянках круглый год стояла вода, щели от бомб не выроешь, боеприпасы тоже не закопаешь, орудия, особенно тяжелые, устанавливались только на бревенчатых срубах, после нескольких выстрелов пушка проседала. Снаряды из-за топкого грунта частенько не взрывались - головная боль пиротехников с обеих сторон.

Первый бой тоже был неожиданным: нас посадили десантом на танки 53-й бригады и бросили в бой под совхозом Богодухов. Что такое танковый десант? Никакой защиты, негде укрыться. Танк мчится вперед, ты прижимаешься к броне, и ждешь пули… Против нас немцы бросили и пехоту, и танки. В первом же бою я получил сквозное ранение в ногу; почувствовал, что ноге стало вдруг холодно, упал, и очнулся только в санчасти.

Ходить в атаку в качестве простых срелков нам ни разу не пришлось. Но стрелять по немцам из личного оружия приходилось нередко . Это случалось когда мы держали оборону без пехотного прикрытия, или в наступлении. Вот вам пример, катим орудие по лесу, и нарываемся в упор на немцев, которые вручную тащат прямо навстречу нам , в «колясках», свои многоствольные минометы «ванюши». Бой сразу переходит в стрелковый. Я там, кстати, себе добыл хороший трофейный пистолет. Но за всю войну мне ни разу не пришлось участвовать в рукопашном бою...

Мы на самых высоких высотах занимаем место. Если высоко, то в окопе. Окоп выроешь, а стереотрубу куда-нибудь крутишь и поставишь. Она с треногой, и вот наблюдаешь постоянно, все 24 часа. Меняемся через 2 часа, глаза-то устают, что ты?! В окопе всегда находится 1 наблюдатель, а второй в блиндаже где-нибудь или в траншее под открытым небом.
Вот и записываем всё, а потом передаём по телефону. У нас связист свой был из взвода связи [нашей батареи управления].

И здесь я понял, что такое истребительно-противотанковая артиллерия. Во  время Курской битвы на нас поперли немецкие пехотинцы, поддержанные  самоходками. Пехота перед нами не выдержала и быстренько откатилась  назад, мы остались один на один с врагом. До немецких солдат было  200-250 метров, а может и того меньше, лесок находился сзади, мы  покинули добротные, готовившиеся не один месяц позиции, и откатились к  деревьям, в кустах замаскировали на скорую руку орудия, стали ждать  самоходок. Но ведь немец тоже не дурак, стал в бинокль наблюдать и легко  обнаружил наши новые огневые точки. Хорошо хоть, что живой остался.  Немцы открыли сильный огонь.

В советской артиллерии в годы войны не было более эффективного оружия, чем «катюши». Конечно, современные системы «залпового огня» более эффективны, но в то время на «катюши» пехота чуть ли не молилась. Особенно был важен психологический фактор, там, где появлялись «катюши», пехота сразу поднимала голову и шла в атаку. Для нас, гвардейских минометчиков война на «катюшах » была обыденной работой, а для любого «постороннего» первая встреча с «катюшами» оказывалась немалым потрясением.

Стал служить командиром огневого взвода в противотанковой батарее 63-й  отдельной танковой бригады. Участвовал в ожесточенных боях в районе  станицы Крымской, где довелось на наблюдательном пункте лично держать  связь с огневыми позициями батареи, так как выбило всех связистов. По  моей корректировке батарея подавляла огнем вражескую артиллерию и  несколько раз выходила из-под ударов немецкой авиации и пушек. В октябре  1943-го года был награжден Орденом «Красная Звезда» и получил медаль  «За оборону Кавказа».

Мы и за всю войну ни одного самолета не сбили: ни зенитки, ни два наших 100-миллиметровых орудия. Однажды, когда мы стояли над самым Сталинградом и уже, как говорят, чувствовалось, что город отстоим, на нас налетели два немецких самолета. Какую только стрельбу мы по ним открыли! Стреляли всеми средствами, которые у нас были. Решили: ага, раз самолет летит, значит, давай туда стрелять. И что же? Они все равно не были сбиты, сами улетели обратно.

Но там я прослужил недолго, потому что вскоре сложилась такая обстановка, что из моряков нашей флотилии стали формировать отдельный батальон морской пехоты, и я попал в его состав. Нас направили на Северский Донец и поставили задачу - захватить плацдарм у станицы, если не ошибаюсь, Луганская. Мы его захватили и даже смогли несколько расширить, но там такие бои шли… Страшные, кровопролитные… Атака за атакой, но мы этих пьяных немцев клали сотнями, а они все лезли и лезли…

Когда мы реку Сож переходили в Беларуси в конце 1943-го года, то  несколько месяцев воевали, если и продвигались, только на несколько  метров. Такая мясорубка была, что ужас. Здесь у меня убило помощника. Мы  захватили плацдарм за реке, через нее вела скрытая переправа, сделали  ее прямо в воде, чтобы ее не было видно сверху. Доски полностью  покрывала вода, только по этой переправе и можно было перейти. А с нашей  стороны росла густая роща и саперы соорудили мощный блиндаж. Немец  знал, где расположена переправа, немец каждый час открывал артогонь, и  наш народ прямо-таки выбивало. Представьте себе – на деревьях висят  человеческие кишки, с них капает кровь, вокруг навалены тела людей и  туши лошадей. Прямо на тебя кровь капает, настоящая мясорубка. И в это  время приняли решение выдвинуть наши орудия на прямую наводку. Слева  располагались штрафники, а справа моя батарея. Раз пушки на прямой  наводке, значит, корректировать огонь не надо. Тогда старшина батареи ко  мне обратился, мол, дай своего помощника Курасова, надо кушать отнести  огневикам на передовую из тыла, а это километра два. Моим помощником был  красавчик-узбек, лет тридцати пяти, крепкий парень, атлетического  телосложения. Говорил, что служил начальником уголовного розыска Астаны.  Не знаю, врал или правду говорил. Интересный был мужик.

И вот во время одного боя успели мы дать несколько залпов - тут нас засекли, накрыли ответным огнем. Поубивало всех наших битюгов, а надо позицию менять, перетащить пушки на другое место, чтобы продолжать вести огонь. Расчет 76-мм гаубицы - 5 человек: командир орудия, наводчик, заряжающий, подносчик снарядов, радист. И вот мы взялись расчетами по пятеро на руках перетаскивать, вот так.

Ну как из пулемета большинство мы из зениток стреляли по земле. Они спрячутся в эти хутора. Вот их и вышибаешь. Как дашь, так все горит там. Население их поддерживало. Но были и такие люди, которые не хотели воевать сами. Так те заставляли их. Говорили: если не пойдешь, то убьем. Под силой ружья заставляли воевать. Так что у них выбор был такой: им либо там, либо там. Вот такие дела были.

Трудился на шахте до конца 1944 года. Когда город освободили советские  войска, то нас, молодежь, забрали в Красную Армию. В январе 1945-го стал  наводчиком 76-мм орудия в полковой батарее 121-го Краснознаменного  стрелкового полка 9-й пластунской стрелковой Краснодарской  Краснознаменной ордена Красной Звезды дивизии имени ЦИК ССР Грузии.