Попов Георгий Леонтьевич

- Меня зовут Георгий Леонтьевич Попов. Родился 13 апреля 1923-го года в Воронежской области, в селе Коротояк, которое находится на берегу реки Дон.

Помню, как папа меня, двухлетнего заставлял бегать по комнате туда-сюда по 10 раз. И я бегал. А в 1931-ом году я пошёл в первый класс. В шестом классе попал под машину. Мама чуть не умерла от разрыва сердца, когда я лежал окровавленный на операционном столе. Выздоровел.

Я любил купаться в реке и наблюдать за самолётами-тихоходами У-2, которые опрыскивали химикатами поля для уничтожения насекомых-вредителей. Некоторые из этих самолётов садились на берегу Дона.

В девятом классе меня сделали культармейцем, чтобы учить неграмотных людей. Тогда таких были много.

Недалеко от Коротояка, который тогда уже считался городом, районным центром, было село, где я обучал грамоте взрослых и детей. Однажды, в обговоренное время, пришел в то село, к дому, где проводил занятия, взялся за ручку двери. А проходившая мимо женщина вдруг говорит: «Вы что делаете?!». Я отвечаю: «А в чем дело?!». – «Они брюшным тифом болеют».

Через два дня я тоже заболел брюшным тифом, попал в больницу. Большинство моих учеников выжили, но человека два, наверное, кто постарше, – умерли.

Когда выздоровел, мама говорит: «Давай, иди в школу!». Я не пошел – боялся заразить кого-нибудь. Оценки мне выставили тройки да четвёрки. Ну, кто что.

В 10-м классе сдавали экзамены. Я знал и любил математику. Но думал, что всё равно мой любимый учитель по математике меня спросит. Я по трапеции усечённой выучил и пошёл на экзамен. Математику сдал на пятёрку.

В 1940-м году окончил среднюю школу. Почти по всем предметам были пятёрки, четверка была только одна.

Поехал в Москву в институт поступать. Пришёл сдавать математику. А там сидят все в два ряда. Большинство – москвичи. Их подготовили к экзаменам, чтобы не давать жилье приезжим.

Такие заковыристые задачи были, что с ними многие не справились. Я их решил – сдал экзамен. Но по конкурсу не прошёл – было 19 человек на одно место. Вернулся домой в Коротояк.

Через неделю матушка моя говорит: «Дай мне аттестат свой, я в РОНО схожу». Пошла в РОНО. Приходит оттуда домой и говорит: «Вот, пожалуйста, один вариант – учителем немецкого языка в школу. Оклад 450 рублей будет». А в то время вычитывали из зарплаты за облигации государственного займа, были и другие поборы.

- Чем Вам запомнилась работа в школе?

- Я добросовестно готовился к урокам, но меня никто не проверял. Директор не приходил ко мне ни разу. А его дочка каждый урок тянула руку вверх, чтобы я ей поставил пятерку: «Георгий Леонтьевич, я хочу ответить на этот вопрос... Георгий Леонтьевич, меня спросите!». И, наверное, она ему все рассказывала. Ребята же вели себя хорошо. И многие другие девочки и мальчики тоже старались отвечать на уроках, тянули руки вверх. Только в пятом «б», по-моему, один шалопай был. Изводил меня. Разговаривал.

Однажды дал письменную работу на листочках каждому классу: пятому, шестому, седьмому. За эту работу поставил почти всем двойки. Они должны были учить слова, чтобы получать хорошие оценки. Второй раз я им по-русски слова говорил, а они записывали перевод.

В 7 классе казус у меня получился. Мне было 17 лет, а им по 15 - 16, наверное. Вдруг моргнула мне одна девушка. Я покраснел. В классе тут же зашептались: «Что с ним, что с ним?!». – «Я его поцеловала»,- обманула она своих одноклассниц.

Потом, после войны, я её случайно встретил на улице. Конечно, не узнал. Она остановила меня и напомнила о себе – «которая вам моргала». Работала тогда в доме отдыха. Приглашала приехать к ней. Но я не поехал.

- Как Вы узнали о начале войны?

- Закончились занятия. Пошел в отпуск. Выходим на берег Дона. Воздух такой чистый, свежий! И вдруг объявляют: 22-го июня началась война.

Мама плакала, думая о том, что её трём сыновьям придётся воевать. Отцу же моему было уже 55 лет. В этом возрасте в начале войны не призывали. А старший брат был лейтенантом. Мы с ним попрощались.

1 сентября я сходил в военкомат. Меня записали, послали на комиссию. Там записали, что годен к службе в ВВС. Потом послали в Воронеж. Там тоже пишут: годен к лётной работе. Вот с этого и началось.

- Георгий Леонтьевич, расскажите, где и как Вы учились на лётчика?

-15-го сентября 1941-го года меня призвали. Поехал в Воронежскую авиашколу, которая находилась в посёлке Рамонь. Там начали летать с инструкторами буквально через три дня. Потом, когда немцы стали подходить к Воронежу, самолеты угнали, чтобы им не достались. А нас поселили в гостиницу. Около месяца мы были там. Затем поехали под Сталинград, во Владимировскую Пристань. До того, как испортилась погода, летали на У-2. Самолёт маленький такой, лёгонький! Вместе с нами техники переучивались на лётчиков.

Началась зима. Морозы пошли сильные – 30 градусов, а обмундирование у нас летнее! Жили мы в не отапливаемом здании театра, которое находилось на берегу реки Ахтубы. Мы мёрзли. Собирались по три человека, накрывались всем, что у нас было: куртки, шинели и прочее, и так спали. Кормили не важно, но потом к весне нормально. Мы караулили самолёты и чистили снег. Один курсант не выдержал холода – ушел с поста, пока все спали.

Однажды провалилась под лед переезжавшая через реку машина с продуктами, которые везли от нас к группе техников, переучивавшихся на лётчиков. Нужно было около того места выставить караул. Но тех, кого хотели послать, сказались больными. А Попов-то безотказный! Отправили меня. Я с часа ночи простоял до девяти утра. Меня никто не сменил. Хорошо, что не было ветра. Иначе я не выдержал бы – замёрз.

Зимой мы теорией занимались. Мне нормально она давалась, хотя сложно было. А весной я первым вылетел самостоятельно. Почему? – Потому что, видимо, инструктор посчитал, что раз бывший учитель, то значит с мозгами человек.

Мы на У-2 летали над рекой Ахтубой. Незабываемые получили впечатления.

Потом нас направили в Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина.

Но в училище попали не сразу, потому что город Ейск заняли немцы, Ростов тоже. Нас на платформах повезли в Баку. Потом на кораблях в Красноводск. А в Красноводске жара страшная! Солнце в зените стоит прямо над головой. С водой плохо. Оттуда поехали в Оренбургскую область, в Орск.

Там учились летать на И-16. Это был третий (вторым был УТ-2) самолёт, который я осваивал. На таком Чкалов под мостом пролетел. Фильм об этом смотрели. На И-16 Сергеев учил.

Нас было тридцать человек курсантов на трёх инструкторов. Когда после обучения выясняли, кто лучше всех, решили, что лучше всех летал Попов.

Закончили учебу на И-16. К этому времени наши уже освободили Ейск.

Нас отпустили в Ейск в феврале 1943-го года самих. Дали документы каждому отдельно. Когда выехали, холодно было. А в Ейск приехали, там уже тепло. Снег выпал и через четыре дня растаял. Весна пришла!

- Что там интересного было?

- Запомнился учебный полет. Это было, наверное, в мае – июне.

Готовясь к нему, мы проверили бензин, хотя должны были проверять руководители. И в воздухе я обнаружил, что бьёт струя бензина из бензобака. Я скорее садиться. А что делать?! Самолёт взорвётся!

Пошёл вниз. И чего-то немножко растерялся. С рычагом управления переборщил, и у меня самолёт сел на живот. На меня набросились – вроде я виноват. Неприятно было, но надо было лететь, выполнять учебное задание дальше.

В полёте решил попробовать увеличить скорость. И тут как затрясся мой ЯК-7Б! Самолёты-то нам давали пригнанные с фронта, наверное. И я начал потихонечку выводить машину вверх. Скорость гаснет. Всё нормально.

Мой товарищ сделал то же самое. Потом выпрыгнул с парашютом, а тот его накрыл сверху, когда он оказался в воде. Товарищ ничего не смог сделать. Так и погиб.

Последний учебный полет был с атакой. Инструктор говорит: «Смотри внимательно. Как только атакуют, сразу выходи вперед, я за тобой полечу». Я так и сделал, когда в полёте увидел, что сзади атакуют. Нырнули вниз и снизу-вверх. А я набрал скорость, со снижением и петлёй зашел быстренько атакующим в хвост. А в хвост зайти, что значит? – Стреляй и убивай противника!

Закончили полет. Сели за стол. Инструктор, самолёт которого мы атаковали, сел между моим инструктором и мной. «Если вы так будете атаковать, то живой будете»,- сказал он.

Мы на У-2 летали, уже могли идти воевать. Как это делали женщины, которые на У-2 летали и бомбы бросали по ночам. А УТ-2 – это не боевой самолёт, учебный, маленький, лёгонький такой. Мне не давался первое время – слишком резко дергал ручку при посадке. Потом сменили инструктора мне, другому отдали. Тот говорит: «Ты потихонечку, потихонечку». Я послушал. Тихонечко тянул ручку, и нормально сел. Зато я на У-2 первым вылетел самостоятельно.

Окончили училище в звании младших лейтенантов. Все пошли на танцы. Там отметили это событие. А я не привык водку пить. Я два раза выпил дома, капельку только. И в школе столько же раз, тоже немного. Поэтому для меня было непривычно. Стакан целый выпил и заснул.

На следующий день на самолёте Ли-2 полетели на фронт. Прибыли под Ленинград, в Клопицы.

- И куда Вас направили?

- Я был направлен в 12-й истребительный авиационный полк 8 минно-торпедной авиационной Гатчинской Краснознаменной дивизии ВВС военно-морского флота, где воевал с июня до конца августа 1944-го года.

Там были асы. Многих наградили одним или двумя орденами Красного Знамени. Были даже Герои Советского Союза.

Истребителей обстреливали вместе с бомбардировщиками. Они рисковали, прикрывали и защищали их. И за каждые 30 боевых вылетов на сопровождение получали орден Красного Знамени.

- Расскажите, пожалуйста, о своей службе в 12-м истребительном авиационном полку.

- Через два – три дня после прибытия начались полёты. Облачность низкая была. Со мной полетел командир 12-го истребительного полка. Он меня гонял вверх-вниз. Там – земля, тут – облака, под облака подъем. Сели. Командир полка сказал нашему командиру эскадрильи, что я готов воевать.

Я там три месяца пробыл. И так получилось, что у меня командиры эскадрильи постоянно менялись.

Командиром нашего звена Петров был. Он меня все время брал в полёт с собой ведомым. Запомнился мне шестой мой боевой вылет. Наша задача была прикрывать во время наступления на Выборг наши штурмовики ИЛ-2, эскадрильей которых командовал Максюта, высокий, красивый такой украинец. У него было четыре ордена Красного Знамени и один Отечественной войны.

Перед вылетом техники собрались возле моего самолёта. И я услышал, что он хороший, только мотор старый. А что значит старый?! – Значит, что скорость маленькой будет. А всем нашим, кроме меня, моторы поменяли.

Погода была чудесная. Голубое небо и голубой Финский залив. Корабли наши, корабли немецкие.

Максюта, несмотря на просьбу моего командира, все-таки сделал второй заход. А у ИЛов скорость приличная была. И я стал отставать.

Снизился над недавно высадившимися нашими десантниками. А высота-то совсем маленькая, метров 10-15. Они меня видят прекрасно. Смотрю, ребята бросают вверх свои головные уборы в знак приветствия. Я в ответ покачал им крыльями самолёта.

Вижу, два самолёта летят. Думаю, наконец-то, наши появились. Оказалось, ошибся. Ещё раз глянул и увидел, как в мою сторону идут лучи огня от трассирующих пуль. Это делалось, чтобы летчик мог ориентироваться при обстреле противника. Меня обстреливали с обоих самолётов.

Вспомнил, что, когда на И-16 летал, мне сказали, что я лучше всех летаю. И как рванул ручку управления! Самолёт сорвался в штопор, только восходящий, вверх. И я ушел от обстрела. Немецкие самолёты подо мной хотели поднырнуть, но не получилось. Одного я даже ударил крылом по хвосту. И оба самолёта упали в воду. Я их искал, но не нашёл. Видимо, потонули. А вскоре начал догонять своих.

Когда вернулись обратно, я не знал, писать ли в рапорте об этом случае. Наши же лётчики не видели, что было со мной, и не знали, что у меня старый мотор, и я не мог развить такую скорость, как у них. Но оказалось, что ребята были рядом и видели все это дело. Вот так закончилась моя первая серьёзная ситуация в бою.

А потом я на этом же самолете в аварию попал, потому что техник не успел кое-что доделать. В итоге самолёт немножко повредили, и я попал в яму – ударился головой. Так захотелось пить мне. Притащили воды, я выпил. Как раз тут штаб полка был рядом. Прибежал доктор: «Не давайте ему пить, ни капли!». – «А он уже выпил!»,- говорят ребята. Оказалось, что напрасно - головные боли появились. Меня отвезли в санчасть.

Потом мне дали самолет другой. И вот опять я начал летать. Теперь уже с другим ведущим. Старший лейтенант Тачаев был постарше, имел уже три ордена Красного Знамени.

- Георгий Леонтьевич, какие ещё были запоминающиеся боевые вылеты?

- Сидим мы в землянке, обедаем. Пришел командир эскадрильи, при мне уже третий, потом долго он командовал. И он говорит: «Летим на Чудское озеро. Со мной Порошенко и Попов». Я не знаю, почему он своего ведомого не взял.

Полетели. А по рации получили сообщение, что в нашу сторону следуют 28 «Юнкерсов», 10 «Фоккеров».

Над озером густые облака, сквозь которые его совсем не видно. Наши войска переправлялись на другой берег Таллинн занять, а мы их не видели. Тут промежуток возник между облаками. Глянул вверх и увидел, что очень близко летят два самолёта немецких.

Я скорость убрал. Подумал, что сейчас будут снижаться, и меня заденут. Так оно и получилось – столкнулись. Немец хвостом меня, а я его. Потом подстрелил противника. Он сразу упал в облака. А второй немножко пролетел. Я его тоже подстрелил.

Опять облака. Я уже выхожу из них. И буквально через две-три секунды появился самолёт командира и наш третий. Не знаю, что у них было. Во всяком случае, после вылета командир должен был собрать нас, разобрать полёт. Так положено делать. Он этого не сделал. А я всем говорил, что два самолёта сбил.

Во время службы в 12-м истребительном полку я сделал 35 боевых вылетов.

За три месяца в полку погибли 38 летчиков. А из 10 летчиков нашей эскадрильи – половина.

В 12-м истребительном полку у меня была красавица невеста. Чуть не поженились мы, но меня отправили в другой полк. Хотя не собирались. Должен был уехать другой лётчик, но он попросил его оставить.

Вскоре он полетел вместе с командиром эскадрильи Тихомировым на Чудское озеро. Там уже война закончилась. С финнами помирились. Заняли Эстонию. А тот лётчик погиб под Таллинном, утонул в озере. Вот так бывает!

- Когда вы попали в 21-й истребительный авиационный полк?

- В конце августа 1944 года в связи с большими потерями наша эскадрилья была передана в 21-й истребительный авиационный полк, в котором с 7 сентября воевал до конца войны и прослужил до 1950 года.

Мы получили новые самолеты ЯК-9 (у меня номер девять оказался) и отправились в Литву. Прилетели. Поселились в казарме с двухъярусными кроватями.

Командиром нашего, 21-го истребительного полка был подполковник, Герой Советского Союза Павлов Павел Иванович. После войны стал генерал-майором авиации.

- Расскажите, как Вы застрелили немецкого генерала.

- В середине октября 1944 года с аэродрома Паневежис в Литве три торпедоносца Б-26 под прикрытием восьми Як-9, выполнив боевое задание в Балтийском море, возвращались на малой высоте над территорией, занятой немцами (линия фронта была 3–5 километров западнее Шяуляя). За 10–15 километров до линии фронта группа стала разворачиваться вправо, чтобы пройти южнее.

Я на своём Як-9, девятый номер, был ниже всех. И вдруг увидел на площадке между дорогой и садом около 30 фашистов – немецких офицеров в тёплых коротких зелёных курточках и эсэсовцев в черных плащах. На них были крест-накрест металлические цепочки, на которые вешают баклажки с водой, пистолеты и прочее. А слева был 3–4-этажный дом – наверное, штаб.

Летел так низко, что видел отчетливо форму лица немцев. Риск быть сбытым был велик, но я нажал на гашетки пушки и двух крупнокалиберных пулеметов дважды. И тут почувствовал мягкий удар – видимо, задел за березу на обочине дороги или за ветки дерева в саду.

Пролетев над садом, я увидел на грунтовой дороге открытый легковой автомобиль зеленого цвета. Офицер, находящийся в машине, маневрировал, чтобы я в него не попал. Но стрелять при наборе высоты я уже не мог. С правым разворотом пролетев над колонной немецких военных автомашин, я быстро догнал свою группу.

Я прилетел на аэродром. Думаю, докладывать или нет?! А что докладывать?! Кто мне поверит?! И я не стал докладывать.

Спустя месяц начальник штаба нашего полка майор Храмов зачитал нам, летчикам, телеграмму командования: «Одиночным самолётом, девятым номером (а самолет №9, имеется в каждом полку!), был убит немецкий генерал». Наверное, это был один из тех офицеров, которых я обстрелял, возвращаясь с задания. Выходит, что не зря я тогда рисковал боевой машиной и жизнью. Это видели четыре или пять пехотинцев.

У нас два полка летали в том октябре в районе Паневежис, Шяуляй. Храмов решил убедиться, действительно ли немецкого генерала убил я, а не лётчик 14-го полка.

Я узнал потом о том, что записали мой 9-й номер. Но начальник штаба ничего не сделал, чтобы немецкого генерала записали на мой счёт.

Когда после войны я Храмова, уже пенсионера, последний раз увидел, сказал ему, что все-таки это я убил немецкого генерала. А он отвернулся, губы дрожат. Ему стыдно было. И он ушёл.

- Вы говорили, что сбили «Фокке-Вульф» 190-й…

- 16 октября 1944-го года при лобовой атаке я сбил «Фокке-Вульф» 190-й. Дело было так. Мы были на задании. Прикрывали два бомбардировочных полка. Летел не только наш полк, но и соседний. Немецкие зенитки, защищавшие порт Либава, нас обстреливали, создавая огневую завесу. А тут ещё наши стрелки-радисты бросили авиационные гранаты в виде шаров.

Спикировали, выходим напрямую. И тут я вижу, что горит самолёт моего ведущего старшего лейтенанта Тачаева Александра Яковлевича, а ничего сделать не могу.

Может быть, авиационной гранатой и подбили своего. Ему не надо было в хвост идти, надо было немножко в стороне. Тогда бы стрелки поняли, что это свой. А когда в хвост, уже воспринимается как противник!

Отошёл от горящего самолёта. Думаю, сейчас взорвётся. А тут истребители немецкие подошли и начали атаковать. Через несколько секунд я сбил «Фокке-Вульф».

Рядом шла группа истребителей другого полка. Я начал стрелять сбоку, а для них это было слева, чуть сзади. В общем, ушли от обстрела. Ребята меня вечером за ужином хвалили: «Вот молодец! Спас нас от немцев». Вот так!

В этом же бою был подбит Як-9 лейтенанта Маслова, и он сам получил ранение. Я потерял, по-моему, высоту и увидел его. Пристроился к нему и сопровождал, на всякий случай прикрывал. Долго мы шли вместе. Посадку же Маслов совершил уже на своей территории. Убедившись, что он приземлился благополучно, я полетел на аэродром, где обо всём доложил.

Я не знаю, сколько самолётов сбил в том бою. Один записали.

Вообще первый в этот день боевой вылет был очень результативным. Потопили много кораблей, много разбили складов с оружием и припасами всевозможными. Потом нас собирал командующий. И он сказал, что у нас успешный вылет был, никаких потерь, но зато столько-то кораблей потопили, столько-то разбомбили хранилищ с вооружением. Объявил, что сделаем еще вылет. Вот только сильно долго мы собирались. Дали возможность немцам перебросить на этот участок свои истребители. И те дали нам прикурить!

Драка была страшная. Мы потеряли наших лучших лётчиков, истребителей и бомбардировщиков. Сколько? - Нам никто не говорил. Вот такая ситуация была.

А Маслову Николаю что-то повредили. Он плохо стал видеть. И списали его.

- Что помните о боях лета и осени 1944-го года?

- Довелось сопровождать и американские самолёты, на которых наши обычно летали либо пятёркой, либо тройкой. Больше тройкой. Один с торпедой, а два – с бомбами, которые сбрасывали раньше. В том бою были очень большие потери. И вот вижу, как падает один самолёт, потом взрывается. И люди полетели вниз, и буквально у моего крыла упал человек.

Сопровождали мы и дальних бомбардировщиков ДБ-3Ф на торпедирование. А сколько было полётов по сопровождению Пе-2!

У меня вскоре появился новый ведущий, украинец, который тоже учился в Подмосковье. И он все жаловался, что никак его не повышают в должности и звании. А однажды мы с ним чуть не столкнулись в воздухе. Дело было так. У нас шёл учебный воздушный бой. И он решил меня испытать.

Ведущий должен маневрировать, а ведомый спокойно идти за ним, когда нет боя воздушного. А здесь я вниз, и он вниз, я вверх, и он вверх. И вот чуть-чуть не столкнулись. Когда приземлились, он вылез из кабины весь бледный: «Я,- говорит,- думал конец!».

- Были ли в январе – марте 1945-го яркие, запоминающиеся воздушные бои, вылеты?

- Знаете, зимой мы больше сидели на земле. Почему? – Погоды нужной не было там, над Либавой. Хотя, вообще-то, летали иногда. И в январе, и в феврале.

Весной наши войска продвинулись вперёд. Палангу заняли между Либавой и Клайпедой. А Клайпеда долго еще держалась. Оттуда всё обстреливали нас, поэтому во время взлёта техники нас постоянно поторапливали, боялись. Несколько раз было, что взлетал, а подо мной уже взрывались немецкие снаряды. Их самолёты тоже иногда появлялись над нашим аэродромом, но бомбить не бомбили.

Мы больше летали на Либаву. На сопровождении больше работала наша эскадрилья первая.

А на аэродроме в Паланге я встретил одного сокурсника, земляка. А он не лётчик, стал техником.

- Георгий Леонтьевич, а бывало такое, что вы, сопровождая Бостоны, вместе с ними атаковали противника?

- Нам не давали, не приказывали, потому что мы бы там только мешали. Два самолёта с бомбами летят, а ведущий с торпедой отстаёт. Немцы весь огонь на бомбардировщиков, а он торпеду в пузо пускает, а сам разворачивается и уходит. Иногда первый полёт для торпедоносца становился и его последним. Очень много погибло наших ребят на торпедоносцах на этих. Среди них и два моих земляка. Приятель постарше немножко моего родного брата Михаила, лейтенанта, который погиб где-то под Москвой, никак я не узнаю, где. И второй – брат моей коллеги по работе в школе (забыл фамилию). Она арифметику вела, а я – немецкий и географию. У японцев тоже погибли наши ребята, на бомбардировщиках.

Запомнилось, что инструкторам нашим не везло на стажировке. Один был у нас зимой. Телеграмма пришла: мол, возвращайтесь, довольно там. А погоды нет. Он ни одного вылета не сделал боевого. А командир говорит: «Сделаешь несколько вылетов, мы тебе медаль подбросим или орден». И инструктор полетел. А перед этим технику отдал все документы. Говорит: «У меня плохое предчувствие…». И в полёте столкнулся с летчиком из соседнего, 14-го полка. Мы часто с ними вместе летали.

И второй случай, в Пиллау был. Мой инструктор на И-16 в Ейском военно-морском авиационном училище Сергеев был в соседнем полку. Там и погиб.

- Расскажите, как прошёл для Вас День Победы?

- 9 мая, в День Победы, объявили тревогу. А командир у нас был выпивоха такой! У нас, в 21-м истребительном полку, он почти не летал на боевые задания. А тут, после тревоги, надевает парашют и собирается лететь. Замполит полка видит, что он выпивший, и хочет его подстраховать. Увидел меня и говорит: «Берите скорее парашют и летите с Казакевичем!». Вообще-то, должен был лететь другой, Сидоров, что ли. А он отпросился, пошел со своим ведущим. За этот полёт обещали путевку на отдых мне, а получил ведущий.

Казакевич в последнее время был моим ведущим. Мы с ним летали в район Гданьской бухты. Совершали вылеты и в район Клайпеды. Выясняли, где находятся немецкие корабли. Там у нас часто бывали столкновения с противником. И сбитые немцы, конечно, были. Мне не всех записали.

9 мая мы охотились на транспортные самолеты, которые местных немцев увозили в Германию или куда-то в Данию, я не знаю. Несколько самолётов мы с Казакевичем сбили. У острова Борнхольм я атаковал транспортник Ю-52. Много я стрелял в него, очень много. Все-таки добили мы его с Казакевичем.

Казакевичу должны были Героя присвоить, потому что он сделал 120 вылетов на разведку. А он вроде бы подрался, нам так объявили. Но, может, и не дрался совсем, не знаю.

И еще с одним лётчиком такое было. Он сбил немецкий самолёт, пойдя на таран. Но Героя ему не дали. Я тоже столкнулся с немецким самолетом в облаках над Чудским озером. Но мне командир эскадрильи Тихомиров не записал, вроде, не понял.

У меня, по сути дела, дважды таран был. Таран, когда бьешь по хвосту, слабенький. Мы знали об этом.

- Георгий Леонтьевич, сколько у вас было примерно часов налета? Какие у Вас награды?

- Я даже не знаю, сколько я налетал на самолетах У-2, УТ-2, И-16, ЯК-7Б и ЯК-9. Во время Великой Отечественной войны участвовал во многих воздушных боях, совершил 94 боевых вылета. За образцовое выполнение заданий командования, мужество и отвагу в боях был награждён правительственными наградами. У меня два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды, а также орден Отечественной войны II степени, много медалей, в том числе «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За Победу над Германией».

- Про командира 1-й эскадрильи в 21-м истребительном авиаполку капитана Бурунова Александра Ивановича что-нибудь могли бы рассказать? У него была четыре ордена Красного Знамени. Сбил лично и в группе 18 немецких самолётов. В 1944-м году представлялся к званию Героя Советского Союза, но не получил его.

- Вы знаете, очень знакомая фамилия. Я раньше помнил все фамилии. А вот последние два – три года уже начал забывать.

- А о заместителе командира эскадрильи старшем лейтенанте Емельяненко Иване Никифоровиче помните?

- Помню. Вот ему-то и надо было, по-моему, присвоить звание Героя за таран в августе 1944-го года, вместе с моим последним ведущим Казакевичем, здоровым детиной. Мы как-то в конце войны сидели недалеко от Кенигсберга. И они сказали, что у них по 30 сбитых немецких самолётов и ни одного своего погибшего лётчика. Один в конце войны был подбит на новом цельнометаллическом истребителе ЯК-3, но выпрыгнул с парашютом.

- Начальник штаба полка Храмов Юрий Васильевич в 21-м истребительном полку с 1942-го года служил. Прочитал, что за ним числится по наградным листам 196 боевых вылета и 6 сбитых немецких самолётов. И, как там написано, более 100 вылетов у него на сопровождение было. Четыре раза был награждён орденом Красного Знамени.

- С начальником штаба полка Храмовым Юрием Васильевичем отношения не сложились. Он сильно повлиял на мою жизнь, и не только на мою, даже после войны.

Я помню его с 7-го сентября 1944-го. Когда прибыли в полк, нас встретили. У начальника штаба Храмова была забинтована голова. Говорили, что он только что вернулся из-за линии фронта – его сбили немцы. Мутная была история!

Полк формировался под Ленинградом. И у них вылет боевым считался, когда там немцы были. Каждый полёт по кругу над аэродромом уже считался боевым. Вот откуда у него боевые вылеты. Когда я в 21-м истребительном полку был, не помню, чтобы он летал когда-нибудь на боевые задания.

Храмов после войны был уже полковником авиации, писателем, стал доктором военно-морских наук, профессором.

Если бы не он, то я бы стал космонавтом. Не первым, так вторым был бы точно. Из-за того, что Храмов дал мне плохую характеристику, меня после войны не взяли учиться в отряд космонавтов, хотя Королёв со мной беседовал.

О заместителе командира 2-й эскадрильи 12 истребительного полка капитане Тихомирове Владимире Алексеевиче у меня тоже остались плохие воспоминания. У него также четыре ордена Красного Знамени было. Он ни одного сбитого мной самолёта мне не записал…

- С сотрудниками СМЕРШа приходилось сталкиваться?

- Насчет СМЕРШа что могу сказать? – Люди разные там были. Был такой случай. Мы с другом моим, Сашей, на танцах были. Потом пошли провожать девушку-литовку. А тут выскакивает начальник связи из соседнего полка. И давай Сашу бить. А Саша-то ростом больше, чем я. Я-то роста невысокого. И тут прибежал еще один из соседнего полка, стал этого связиста своего оттаскивать.

Мы, простые лётчики, жили в каком-то сарае с двухэтажными нарами, как арестанты. А начальство и техники жили в деревне. Там им дали по комнате. Туда, в деревню меня и вызвали: «Как вы могли затеять драку со старшим по званию?!», - возмутился офицер из СМЕРШа. Я говорю, что не мы, а майор начал драться. «Я вас отправлю летать стрелком-радистом на бомбардировщик», - пригрозил особист. Я молчу. Стрелком-радистом меня! А кто летать будет?!

Кто-то пытался уничтожить наши самолёты в 12-м полку. Два пожара было. Один летчик сгорел, по-моему. Такой красавец был! А второй живой остался. Я помню, он подвешенным над кроватью висел. А потом поправился. СМЕРШ этим делом занимался…

- Девушки, наверное, у вас были?

- На полк две девушки оружейницы были. А официантки кормили нас обедом. Ужинали мы вечером без них.

- На Ваш взгляд, самое трудное, что было: разведка, сопровождение торпедоносцев или, может быть, сопровождение наших штурмовиков?

- И там нам доставалось, и там. А хуже всего было нам, когда наши «Бостоны» сопровождали на большой высоте, на маленькой у нас всё гладко было. Когда летели три бомбардировщика, их сопровождали восемь истребителей, по четвертке слева и справа. Это было, когда из Паневежиса мы перебрались ближе к Клайпеде

- Вот Вы сначала занимались сопровождением ИЛ-2, а потом очень часто Пе-2. Была разница?

- Большая разница. ИЛ-2 штурмовик и летал низко. С ним мы летали на одной высоте. А Пе-2 пикирующий бомбардировщик, летал высоко.

- Слышал, что у ЯК-9 был один недостаток – это радиатор. Даже одной пули хватало, чтобы его пробить. Были ли у Вас в полку эксцессы из-за того, что мотор водяного охлаждения?

- Я о подобном не слышал.

- Помогала ли в бою радиостанция на ЯК-9?

- Радиостанция была, но работала она плохо. Включаешь, – слышно. Поговорил и уже ничего не слышно. А на «Каталине» уже хорошая радиостанция была.

- Были случаи, когда Вам приходилось выступать в роли штурмовиков?

- Очень часто обстреливали. И мы старались как? – Обстрелять и обратно вернуться к своим.

- Бывало ли, что Вы вместе с торпедоносцами атаковали корабли немцев?

- Да. Но весь огонь противника был, конечно, направлен на бомбардировщиков, потому что от нас корабли не могли получить серьёзные повреждения.

Помню, как наши выпустили торпеду, находясь недалеко от меня. Немецкий корабль взорвался, всё полетело! А мой ведущий находился очень близко от корабля, так что чуть-чуть было не забило лопасти, винт частями тел немцев. На корабле-то перевозили 3000 молодых немецких офицеров, только что закончивших военное училище.

Правда, потом был спор, кто этот корабль потопил – авиация или моряки-подводники.

- Сравните, пожалуйста, американский истребитель P-39 «Airacobra» с нашими ЯК-9, ЯК-3? Что думали лётчики про «Аэрокобру»?

- ЯК-3 это сухопутная авиация, а мы на ЯК-9 – морская. У нас разница только в том, что имели спасательный жилет и лодочку небольшую, одноместную.

А «Аэрокобра», говорят, немножко капризная машина. В штопор она срывалась, по-моему. Сам я на ней не воевал, а летать летал. Нормально. Самолёт как самолёт.

Этот американский истребитель использовали во время перехода авиации на реактивные самолёты, потому что наш более скоростной, реактивный самолёт был похож на P-39. Умея летать на нём, легче было осваивать самолёт реактивный.

- Американский гидросамолёт «Каталина» видели? Он использовался в качестве разведывательного, транспортного, противолодочного и ночного бомбардировщика.

- Да, даже один раз управлять довелось. Я тогда в отпуск ехал. Вместе с Казакевичем полетели до Москвы. А там уже в Ленинград. Потом я на юг, в Воронежскую область.

Казакевич выпивал с лётчиками «Каталины». А мне первый пилот говорит: «А ну-ка, садись вместо второго». Я сел. «Давай управляй». Начал управлять. «Делай разворот». Не полный разворот, а крен сделал, повернулся. Самолёт моментально реагировал. Пролетел сотню километров.

- Георгий Леонтьевич, насчет немецких истребителей. Они часто вступали в открытый бой или в основном действовали из засады, атаковали со стороны солнца с превышением высоты?

- По-всякому было...

- А как относились к советским, русским солдатам местные жители в Прибалтике?

- Нас группами отпускали в город Паневежис, недалеко от аэродрома. Пешком несколько минут хода. Литовцы нас не трогали. Всё нормально было.

- Вы курили? Давали Вам 100 грамм?

- Я начал курить в училище. И по 100 грамм давали.

А когда кончилась война, перестали давать. И мы с последним моим ведущим Казакевичем поехали в соседний городишко выпить. Я договорился там со старшиной, начальником спиртзавода.

Потом Казакевич там нашёл девчонок. Я посмотрел на них, повернулся и ушел спать. А он остался.

На обратном пути Казакевич заснул на мотоцикле. Чуть меня и себя не угробил. Впереди ехала повозка, и чуть мы не врезались в неё. Стучу ему по спине. Проснулся, остановился. «Надо же, я заснул,- говорит.- Я не спал всю ночь».

Мать у Казакевича литовка, и он в Литве остался жить и умер. Я хоронить ездил его. Ему было 65 лет. Он старше меня был, лет на 6, наверное. И у него осталась жена, работница, по-моему, СМЕРШа, и двое детей – дочка и сын. Они уже взрослые были.

- Когда после войны Вы смогли повидать родных? Уцелело ли Ваше село?

- Домой в отпуск я в 1945-м году приехал. Отца увидеть не успел – он умер за неделю до этого. Очень я жалел, что в своё время, вскоре после Победы, отказался от отпуска.

Село моё Коротояк полностью разрушили. От родного дома остались только кирпичи от фундамента и кровать ножками кверху. Остальное деревянное было, и всё сгорело. А мои родители уехали оттуда еще до прихода немцев.

- Расскажите, пожалуйста, о своей службе после войны.

- В послевоенные годы служил в ВВС. Пять лет был в восточной Германии, где мне помогло знание немецкого языка. Но я по немкам не бегал, у меня была девушка. Служил в Калининградской области, на севере, в Нижегородской области. Стал старшим штурманом. Всего в армии прослужил 29 лет.

Когда служил в Калининградской области, все время недалеко от границы летали иностранные самолёты, иногда залетали на нашу территорию. Надоели, сволочи!

- Интересно, удалось ли кому-то перехватить хоть один из этих самолётов-разведчиков?

- Сбили одного. А того, кто сбил, посадили в тюрьму, а потом наградили орденом. А я на рыбалке был в то время. Не моя очередь была дежурить.

Командир у нас был чудесный. Никто не проверял меня за почти пять лет. А он проверил и сказал: «Хорошо!».

Уволен был я в запас в звании подполковника, а в 1985-м году присвоено звание полковника.

- Георгий Леонтьевич, где и кем Вы работали после этого?

- Я 17 лет работал в школе.

Был военруком. Тир начал строить, а тут взяли и разворовали всё. Больше половины кирпича увезли. А рядом со школой завхоз поставил себе кирпичный гараж. И завхоз ко мне подходит: «Вы мне оформите кирпич. Цемент,- говорит,- уже директор оформил». Я отказался. Директор поняла, что тут дело тюрьмой пахнет. И постаралась меня уволить…

Математику преподавал. В десятом математику, а в младших классах арифметику. Ерунда там – задачки да примеры. Только вот с тетрадями хлопотно, проверять их. Зрение от этого у меня ухудшилось.

- Вам сто лет. Есть ли у Вас секрет долголетия?

- Я бросил курить в 60 лет. Пил редко, да и не с кем было. Я ведь в школе работал, а там коллектив в основном женский. А потом, когда стал работать на даче с землей, тоже не с кем было.

Когда здоровье ухудшилось, следовал советам своего доктора. Врач говорит: «Ни грамма водки, ни в коем случае!» - Я выдержал. Потом он говорит: «Можно только сухое вино». – И я выполнял.

- Спасибо за Ваш рассказ!