Медики

А утром – ещё раненых полно: наши стали бомбить, думая, что мы – это немцы, а мы же уже отступили. То есть, были свои. Под свою авиацию попали, и очень много было раненых. Война – это никогда не под линеечку. Наступай, потом отступай, потом бей там… потом, значит, отдыхай. У нас отдыха этого – не было. Отдыха… мы работали столько, сколько это потребуется, чтобы не было раненых. Самое главное. И чтобы всем была оказана помощь. Вот тогда мы только, сидя где-то, этак прикорнём. Или в тамбуре. Знаете, тамбур – это когда палатка как бы с «прихожей» получается. Мы по очереди… ну не было у нас такого, что там – ты дежурь, а потом другая смена. Нет. У нас были задействованы – все! Все работали. Хирурги – работали! До изнеможения…

И когда раненые поступали, страшно становилось от одной мысли о том, как  они все это на передовой перенесли. Начнешь развязывать раны, а бинты  присохли к коже от крови, боишься даже трогать их, ведь раненым больно  при этом. Они, видя мое состояние, сами говорили: «Открывай, открывай,  развязывай, так надо!» Подбадривали еще.

Стала санинструктором стрелковой роты. Только прибыла, и через неделю в  бой пошли. Полк стоял в обороне, и в бой пошли. Много было раненых. И  потом же немцы отступали, они же на машинах, а наша пехота топала  пешком. Они быстро удирали. И при этом еще и отстреливать. Из-за больших  маршей у солдат постоянно были мозоли на ногах. Это же не дома, где-то  ноги вымыл и перевязал их. Иногда шагали по 50-60 километров в сутки. Во  время боя вытаскивали раненых мужчины-санитары, в ямку утаскивали, а мы  перевязывали. Всего на полк было четыре девушки-санинструктора,  остальные мужчины.

Боже мой, потом нас бросили на Берлинское направление, что там творилось  на дорогах, словами не передать. Когда мы ехали на передовую, немцы шли  по обочинах бесконечными вереницами, ноги у всех замотаны портянками и  платками, шли и что-то кричали, а мы ехали в колонне на грузовиках  «Студебеккер», рядом двигались танки, обгоняют друг друга. Это была  мощь! А грязи там – кошмар какой-то, дороги размытые. При всем этом  двигались настолько быстро, что негде было даже и покушать. Мы по трое  суток совершенно не спали и куска сухаря не имели во рту. Наступали  настолько быстро, что нам не могли вовремя доставить продукты. Впереди  нас ждал Берлин, который охранялся очень и очень мощно. Мы заняли  позиции по берегу реки Нейсе в районе города Мускау, должны были  поддерживать в наступлении 32-й гвардейский стрелковый корпус. Немецкие  позиции были очень сильно укреплены, и при атаке на наши наступающие  войска летел целый вал огня. До 3 мая 1945-го года мы вели бои по  ликвидации обороны противника юго-западнее Берлина. Но всех согревала  одна мысль, ведь каждый твердо знал – там, где маршал Георгий  Константинович Жуков, там всегда Победа. Вот этого у нашего народа никто  не сможет отнять.

И минометчики, которые про это знали, этого мальчика попросили: «Ты  разведчик, ты знаешь все. Давай, вот тот склад, сходит туда и принеси  нам сала.» Он это все сделал. И командир роты, к которой этот мальчик  принадлежал, как же он его наказывал? Он заставил его вырыть могилу,  поставил его перед ней, но стрелял не в него, а над ним. Мальчика в три  раза стреляли. Все этим были возмущены до предела. Из-за такого кусочка  сала — и такое наказание ребенку, который действительно сделал много,  придумать? И что ж вы думаете? В первом же бою солдаты застрелили этого  командира роты. Вот так расправлялись.

Ни одна немка, никто не жаловался. А то они врут сейчас. Они даже их не  обижали. Вы б посмотрели, какие они были. Желтые. Зубы такие большие  передние. Видно курят. Да некрасивые такие. Одеты по-простому. Я бы  хотела сказать что в Германии люди жили по разному. Вот гестаповцы жили  хорошо, а простые люди жили похуже.

А главный хирург сказал: «Когда немец разбомбит деревню, он будет  обстреливать лес. Он понимает, что люди побежали в лес, и будет стрелять  по лесу.» И точно так и было: мало того, что немец бросал зажигательные  бомбы на деревню, так он еще и стрелял из пулемета по людям. Когда мы  лежали в землянке, как он начал строчить с пулеметов по опушке деревни. И  попала одна очередь в нашу землянку. А мы там уже в три ряда лежали,  потому что народу было порядочно: человек пятнадцать, наверное. И  хозяйка дома тут же была, и я тут с ними же была, и два фельдшера было. В  общем, друг на друге прижались кое-как. Так верхнюю женщину ранило  тогда в бедро с пулемета. Мне на всю жизнь запомнилась эта страшная  история, эта бомбежка.

В темноте я  подползла к одному раненому, стала его трогать и спрашивать: где у тебя  там и что? И вдруг тот как закричит по-немецки: "Рауш швайне райс!" Я аж  присела на колени от этого. "То би швайн! - кричит он. - Рауф!" Я знала  немецкий язык, поняла, что этот немец сказал, и очень испугалась. Но я  встала и пошла. От страха я запуталась и не знала, куда мне и идти.  Вдруг этот немец вытягивает пистолет, я поворачиваюсь, и он стреляет в  мою сторону. Пуля пролетела у меня над головой, сбила мне шапку, и я  упала от страха. Сколько я так пролежала, не помню.

За эти три часа потерь среди танкистов не было. Среди мотострелков потери были большие. Мы оказывали помощь, не разбиря свои это или чужие. Не далеко от нашего медпункта разорвалась мина и осколком, автоматчику почти оторвало ногу. Я прибежал на крик. Сильное кровотечение, наложил жгут. Нога держалась на сухожилих. Отрезал. Это моя первая ампутация.

Глубокие рваные раны от осколков бомб и снарядов приводили в ужас: на телах людей буквально не было живого места. И не меньшее душевное страдание мне - военной медсестре - доставляло то, что практически невозможно было уберечь раненых от повторного ранения под постоянными бомбежками и артобстрелами.

Наконец добрались до переправы и проскочили через нее. Лишь только машина отъехала, переправу прямым попаданием авиабомбы разнесло в щепки. А когда начали выгружать раненых, оказалось, что четверо из них умерли в дороге...

За участие в этом бою меня наградили орденом Славы III степени. За время боев на разных участках фронта я вынесла и спасла жизнь 257 бойцам.

Командир приказал всем залечь на снег и подпустить их на близкое расстояние. А когда немцы подошли, автоматчики не оставили никого из них в живых. А что делать? Иначе наша разведка была бы обнаружена, пришлось бы вступать в неизбежный открытый бой - провал верный...