Пехотинцы

И вдруг раздается мощный гул с запада. Смотрим, летят пузатые  бомбардировщики «Юнкерсы-88». Видимо, немцы засекли, что много наших  войск зашло в лес, и решили его разбомбить. А сам лес был неширокий, до  немцев от дислокации моей роты был всего-то метров 400-500, не больше,  но при этом лес был длинный. Первая волна самолетов прошла параллельно  нашей роте, отбомбилась, после чего самолеты развернулись и ушли, а вот  вторая волна пошла по нам. И тут выяснилось, что примерно в 200 метрах  от позиций батальона находятся подземные склады с боеприпасами,  брошенные отступающими немцами.

Помню, в одном польском селе ночью нашему взводу поступил приказ занять оборону. Мы начали рыть окопчики. Но вскоре услышали, что невдалеке тоже кто-то роет землю. На рассвете мы потеряли шесть бойцов. Вскоре оказалось, что на расстоянии 30-40 метров от нас окопались один эсэсовец и 8 солдат. Мы вызвали своего офицера, он по-немецки предложил немцам сдаться в плен и гарантировал им жизнь. Но в ответ раздалась автоматная очередь. Когда это повторилось в третий раз, мы поняли, что стреляет только эсэсовец, а не солдаты.

И мы ночами шли в танковом десанте. Это так было: танк Т-34 с 76-мм пушкой, бревна по бокам, упор ногами, и сидишь наверху. Только говорят: "Не спать ребята, а то попадете под гусеницы!" Так и говорили: "Ребята, не спите, чтобы не свалиться!" В одном месте налетела "рама", немецкий разведчик, наши танки врассыпную! И всё ночью, ночью... ничего не поймешь, там гудят, там гудят.

Как мы готовились? Во-первых, учились преодолевать противотанковые рвы. Обычно полагалось использовать для этого фашины, но где их было взять в безлесной местности, поэтому нас учили так - скатываешься в ров, вбиваешь в противоположную стенку, по которой надо забраться, саперную лопатку, встаешь на нее, вбиваешь вторую, а первую вытаскиваешь, и так забираешься наверх. Во-вторых, учились мгновенно окапываться, надо было успеть зарыться в землю с головой за 20 секунд, учились до тех пор, пока не получалось уложиться в это время.

Сажали нас по пять-шесть человек на танк и вперед... Если начинается сильное сопротивление - спешиться... Если танк быстро едет - бегом за ним... И в каждом бою из этих пяти, двое обязательно погибнут: И это еще в лучшем случае!.. Мы все это прекрасно понимали, и даже и не мечтали выжить на войне, одним словом - смертники... Никакой надежды...

Выскочил из-за дома и... в сорока метрах от себя увидел большую группу немецких солдат. Я назад, заскочил в дом и забрался на чердак. Немцы меня заметили, окружили этот дом и, стреляя с нескольких мест по чердаку из автоматов, кричали - "Рус! Сдавайся!". И я даже слышал, как кто-то из них рассмеялся.Я понял, что отсюда мне уже не уйти, что это моя смертная последняя минута. Приготовил две гранаты и совершенно спокойно сказал себе те же слова, что когда-то произнес в 1942 во время бомбежки в Алагирском ущелье: - "Ну вот, пришла моя смерть", и добавил: - "Живым не сдамся!". Но ведь сберегла меня судьба...

На рассвете девятого дня, после очередного рейда за продовольствием и раздачи его взводу, от которого осталось меньше отделения, у лаза в наше укрытие разорвалась мина. Одного из моих товарищей, ленинградского шофера Мишу убило наповал осколком в висок, меня ранило в голову и левую голень. Третий, Олег, школьный учитель, вел наблюдение за нашим сектором, оглушенный мощным разрывом, видимо в шоке, попытался выпрыгнуть из укрытия, но тут же был застрелян снайпером, всю неделю охотившимся за нами. Тело его сползло вниз, к моим ногам. Я остался один, раненый, контуженный, но живой.