Пулеметчики

Одним словом, в мою голову попало шесть осколков от немецкого снаряда. Я был без каски… Один из этих осколков, длиной в полтора сантиметра, выбил кусок черепной коробки в правой теменной области и прошел до левой лобной области. Мне сделали трепанацию черепа. Потом все было в какой-то пелене, в тумане.

Немцы залегли. Момент был переломный, времени на раздумья не оставалось. Расстояние от немцев до нас было на один бросок, на одну перебежку. Поднял пехоту в атаку, и как говорится на «плечах»противника мы ворвались в следующую траншею. Началась рукопашная. В траншее немец меня к земле прижал, но мой ординарец Федоров его саперной лопаткой зарубил.Через пару мгновений уже я Федорова выручил. Пошли с ним с боем по траншее, и тут между нами упала мина, мне все осколки в спину и ноги, а ординарцу в лицо. Вынесли меня из боя...

У солдат "на острове Людникова" было всего по одному полному диску на автомат, патронов не могли нам подвезти, воевали в основном трофейным оружием. Но со временем, у меня рядом с пулеметом появился целый арсенал: автомат ППШ, гранаты, пистолет ТТ и немецкий трофейный пистолет. Убитых вокруг - "море", оружия валялось сколько угодно... Из пулемета бил по немцам короткими скупыми очередями и только наверняка. Мы были...

Мы пошли в атаку, захватили высоту, но когда заняли узкие немецкие траншеи, то от моего пулеметного взвода уже никого не осталось, всех перебило. Прибежал комбат, стал орать: "Где люди? Где пулеметы?", и ударил меня пистолетом по голове, я ему говорю, что все расчеты погибли, а он меня матом кроет: "Давай огня!". Я пошел в полный рост между трупов по полю боя, собрал три исправных пулемета. Увидел среди убитых своего друга Берлина... Дали мне пятерых бойцов на замену погибших, и мы снова пошли в атаку.

В общем, учились-учились, летали-летали, но, то ли в конце февраля, то  ли в марте нас вывели на аэродром, построили и объявляют: «Кого назвали,  выйти из строя!» И тех, кого назвали, оказывается, отправили в пехоту.  Вот тоже странное дело. Учеба мне давалась очень легко, я первым,  например, получил от командира эскадрильи благодарность за хорошую  учебу. У нас лишь некоторым присвоили звания сержантов, а мне так даже  старшего сержанта. Но меня тоже назвали, хотя из нашего отделения  оставили в училище человека четыре. Какая логика в этом была, не знаю,  но для себя я решил, что оставили тех, у кого уже было высшее  образование. И ничего не объяснили, почему, что… Но вы знаете, я не  расстроился, а даже обрадовался, потому что был рад тому, что совсем  скоро попаду на фронт. Даже писал домой радостные письма, что вот –  скоро на фронт. И не только я, у нас почти все стремились поскорее  попасть на фронт.

Но дальше наступать мы не смогли. В роте не хватало боеприпасов, продовольствия, после десанта мы нуждались в поддержке и резервах. Семибальные северо-восточные ветра, морозы в 20-30 градусов усугубляли положение. Керченский пролив и лиманы покрывались льдом, а ледоколов не было. Передовые части и мы были в Акъ-мечети, а войска второго эшелона, артиллерия и танки с боеприпасами и продовольствием, тылы оставались в Тамани. Войска переправлялись по льду: люди, машины, повозки, саперные батальоны, медицинские учреждения.

Меня положили к стенке, потом других, и ещё, и я оказался в загоне. А в  операционную берут подряд. Я потерял голос от слабости - течёт кровь.  Руку поднял, говорю: "Сестра.." -"Что такое?" -"Крови много.." И меня  тогда уже взяли в операционную. Она меня, может быть даже, спасла -  кровью истёк бы там. В операционной мне вливают кровь, тут режут, тут  чистят. Я под местным наркозом. Меня хотели усыпить, я говорю: "Не  надо." А врач, ты не можешь себе представить, он в белом халате был, но  он давно не белый, а красный-красный, в крови. Руки с засученными  рукавами по локоть в крови, перчатки правда были. Потому что он режет  как мясник, бесконечно оперирует. Он мне режет, зашивает, я его  спрашиваю: "Ну как там?". -"Ничего, жив будешь, сейчас я тебя зашью". Я  молодой был, крепкий на нервы, терпеливый. Мне резали, а я смотрел и  беседовал с ним.