Танкисты

А тут метрах в трехстах-четырехстах перед нами выполз из окопа тяжелый танк Т-VI "Тигр", желтого цвета. Мы стоим на открытом месте. Почему он не стрелял?! Не знаю… Я еще в танк не заскочил, кричу Ванюше: "Стреляй, рас••••яй, стреляй!!! Стреляй по нему, твою мать!" А он стоит, смотрит. Видать обалдел. Честно говоря, я был выше его по уровню подготовки, особенно после службы офицером связи при штабе.
 

В Прохоровском сражении наш корпус сначала был во втором эшелоне, обеспечивая ввод других корпусов, а потом пошел вперед. Там между танками не больше ста метров было - только ерзать можно было, никакого маневра. Это была не война - избиение танков. Ползли, стреляли. Все горело. Над полем боя стоял непередаваемый смрад. Все было закрыто дымом, пылью, огнем, так что казалось, наступили сумерки. Авиация всех бомбила. Танки горели, машины горели, связь не работала.

Там же, под Ельней, на целые сутки я стал командиром стрелковой роты. Вез в полк цистерны с дизельным топливом. Была бомбежка, и мой шофер с перепугу слетел вместе с машиной с моста.. Вылезли с ним из машины, подсчитали синяки и ушибы. Я знал, что рядом стоит гаубичный артполк. Пошел к ним попросить тягач на время. Через километр на дороге встретил какого-то полковника-артиллериста в сопровождении адъютанта. Он спросил меня, кто я такой и куда иду. Все ему объяснил. Полковник заявил, что он командует обороной на этом участке, и приказал принять под командование стрелковую роту, наскоро сбитую из отступавших красноармейцев. Показал рукой участок обороны для роты и добавил: "Отступишь - расстреляю!". Мы окопались, а потом началось... Отбились, выдержали две атаки.

Он пропустил колонну танков противника на расстояние, сколько занимал его взвод и начал бить их по борту и в корму. В итоге 16 или 18 танков за несколько минут загорелись. Это только его экипаж, а взвод тоже не сидел. Шолохов начал бить по танкам, сначала с первой, а его экипажи взвода где-то с середины. А авиация противника беспрерывно вела бомбежку, и когда стали гореть немецкие танки, то обволокло всю реку и лес дымом, гарью. Авиации противника стало трудно различить, где наша военная техника, а где немецкая.

В проеме, в двух метрах от меня показалась спина в немецком мундире, руки раздвинуты, видно смотрит в бинокль. Меня уже посчитали мертвым, и немец не чувствовал никакой опасности сзади. Решение пришло за доли секунды. Я, вместо того чтобы выстрелить в себя, и покончить разом со всем, выстрелил в немецкую спину. Немец сник, стал падать, заваливаясь вперед. И в этот момент снова разрывы снарядов в траншее. Еще осыпалась земля, как я выскочил из блиндажа, перепрыгнул через что-то, и застыл на месте...

Меня спрашивает контрразведчик: "Танк сгорел или нет?"- "А вам -то что?"-" Мы должны ночью посылать тягач вытаскивать его. Если сгорел - какой хрен его тащить. Если не сгорел - тебя под суд, бросил машину. Что будем делать?"- "Ночью я сам сползаю, посмотрю,как он себя чувствует". Мы ночью полезли, молили бога, чтобы танк сгорел, чтобы немцы его добили. Добили. Мы доложили.

Нам объявили, что нас направляют учиться на танкистов. На медкомиссии врачи меня забраковали из-за моего высокого роста, мол, как такой "верзила" может поместиться в танке. Врачи руководствовались еще довоенными формулярами, предписывающими ограничения роста при наборе в танковые войска. Я ответил врачам, что меня "лично товарищ генерал отобрал в танкисты", и меня сразу признали годным.

...я за всю войну ни одного дня не спал на кровати - то на нарах, то на досках. Механик и радист обычно у себя на сидении устраивались, а мы на боеукладке. Иногда доску на борту возили - внутрь на погон башни поставишь и спишь. Если весь полк ночует, то на моторном отделение расстилаешь брезент, от двигателя тепло…

Мы на плотах двинулись через реку, но на середине Днепра нас заметили, стали бить из минометов по воде, и стрелять по нам из пулеметов с высокого противоположного берега. Мы достигли правого берега, поднялись под плотным огнем в атаку и захватили часть немецкой траншеи на бугре. Радист передал, что плацдарм захвачен, и из бригадных тылов стали перебрасывать через реку всех, кого наскребли на расширение плацдарма. Вслед за нами переправился сводный торяд, под командованием командира минометного дивизиона , еврея из Белоруссии майора Герчикова, состоявший из бригадной роты автоматчиков и "сборной" со всех тыловых подразделений. Пока к нам на помощь подошла пехота из какой-то стрелковой дивизии, мы за двое суток отбили 12 немецких атак, и дважды немецкие танки врывались на наши позиции, и просто стирали наши окопы своими гусеницами. Артиллерии с другого берега била и по танкам, и по нам...

Лежать под танком больше нельзя, каждую минуту может взорваться боекомплект и... Пули стучат по броне, каткам, гусеницам. Механик кричит: "Немцы, лейтенант". Выскочили из-под машины и - стремглав в сторону, на распаханное поле, куда минутами раньше бежали ребята с подбитых машин. Крюков - в десяти-пятнадцати шагах от меня. Огонь усиливается. Жуткий свист пуль прижимает к земле, заставляет сгибаться, хочется брякнуться, распластаться, но тогда не уйдешь... только бы не в ногу, не в ногу ... не уйдешь - возьмут раненым.

И когда немцы начали слабеть, наш корпус и другие части пустили в наступление. Объезжая подбитые танки, мы рванулись вперед. Нашему экипажу пришлось туго под Прохоровкой. Тяжелые фугасные снаряды сорвали с машины все крылья и фары и все, что плохо лежало – хорошо, что мы сняли вовремя десант. Самое плохое, что как только мы ринулись в бой, у нас сорвало гусеницу и пришлось во время боя обуваться, но хорошо тренированный экипаж без особого труда справился с этой проблемой.Я первый раз очень боялся, думал, что следующий снаряд попадет прямо в мой люк.

22 апреля мы подошли к южной окраине Берлина, а там бетонированный канал метра три глубин – танки не возьмут, пехота не вылезет. Но нам повезло – там какой-то завод был, его наши разбомбили, и фермы попали на этот канал, вот по этим фермам пошла пехота, захватила плацдарм. Потом быстро навели мост. И батальон вышел на Викторе-Луиза платц, метрах в 150-200 от рейхстага. Это было перед 1 маем.

Мне Черняховский лично поставил задачу выйти в тыл противника и перерезать дорогу от Тарнополя на Збараж. Он еще говорил: «Отсюда мы нажмем. А ты там встречай. Они будут отступать, ты их бей». А я, так еще смотрю на него: «Нажмем… Немец нас самих зажимает, а он их сам хочет зажать». - «Что так смотришь на меня?» Я промолчал конечно. Рота 18 танков уничтожила, 46 пушек, машин и до двух рот пехоты.