Человек не выбирает время, в котором он живет. Но он решает, как ему жить и действовать. Сознательный выбор молодых людей встать на защиту своей Родины, позволил выиграть войну, отстоять независимость нашей страны. Этот массовый гражданский поступок соединил судьбы миллионов людей, спрессовав их в единое поколение, которое мы называем «фронтовики» или «Победители». Для того чтобы понять, что же общего у этой разнородной группы людей, попробуем реконструировать путь солдата по фронтовым дорогам, его быт, взаимоотношения с сослуживцами и командирами.
Призыв
С началом войны в СССР была объявлена всеобщая воинская мобилизация. Первая волна пришлась на лето 1941 года. Призывались молодые люди 1918-1923 годов рождения, кроме работающих на военных заводах, трактористов и комбайнеров. Дмитрий Булгаков житель Курской области вспоминает: «На второй день после объявления войны, призывникам были вручены повестки с приказом явиться в сельсовет. Деревня плакала, провожая мужиков на войну. В сентябре объявили о том, что все мужчины, рождения с 1890 по 1923 годам были призваны и эвакуированы на юго-восток».
Одновременно с призывом шла запись добровольцев, как мужчин так и женщин в истребительные отряды и народное ополчение. Вспоминает Наталья Пешкова: « Я только закончила десять классов, у нас был выпускной вечер на Красной площади, а на следующий день началась война. Ну, а поскольку я считала себя не хуже чем Жанна Д'Арк, то сразу побежала в райком комсомола, откуда меня и отправили в дружину санинструкторов, которая была организована в нашей же школе».
Люди рвались воевать по разным причинам. Кто-то из любви к Родине, кто-то, чтобы не отрываться от друзей, позднее появился мотив личной мести за погибших родных и товарищей, кто-то рассуждал как Николай Смольский, окончивший летное училище и очутившийся в Запасном авиаполку, где по его мнению можно было спокойно просидеть всю войну: «Я начал искать возможность вырваться на фронт: «Вот спросят меня дети: «А что ты делал, папа, когда все воевали?» Что я им отвечу?» Зимой 41-го появилась и еще одна причина - голод. Снабжение тыла шло по остаточному принципу, люди недоедали. Страна напрягала все усилия претворяя в жизнь лозунг «Все для фронта! Все для победы!» В этой ситуации, зная, что на фронте кормят лучше, мужчины стремились в армию.
Начиная с 1943 года, Красная Армия начала освобождать огромные пространства страны, оставленные в первые месяцы войны. На этой территории оставались не только мужчины призывного возраста, которых не коснулась мобилизация, но и бывшие подростки достигшие 18 лет, а так же рядовые и командиры Красной Армии, оказавшиеся в окружении летом 41-го и прижившиеся в «примаках», партизаны. Вся эта разнородная человеческая масса тут же ставилась под ружье и зачастую, не успев получить обмундирование, бросалась в бой. Вспоминает Дмитрий Булгаков: «В центре села, в несгоревшем сарае расположился штаб батальона 931-го полка 240-й дивизии. Объявили призыв всех мужчин с 1890-го по 1924 года рождения. Никакой медицинской комиссии не было. Обмундирования тоже. Но винтовки дали. Сформировали два взвода, во главе которых стали кадровые командиры, а личный состав из местных. Судьба этой пехоты - трагическая. Многие из них совсем не служили в армии, не умели обращаться с оружием. Всего два немца с автоматами подошли поближе, дали очередь закричали: «Хенде хох!» Они подняли руки, так ни разу и не выстрелив. Они же привыкли, что это «паны», они же только что здесь были, командовали. Все они сгинули. Рассказал об этом один парень, который сбежал по дороге».
Война тяжелейшим бременем ложиться на душу любого человека, поскольку неразрывно связана как с убийством людей, противника, так и со смертью своих товарищей. Для того, чтобы солдат спокойно мог нажать спусковой крючок при виде человека в чужой униформе прежде всего нужно создать образ врага. И этот образ должен быть «плохим», потому что иначе война вообще оказывается невозможной: убийство человека находится за пределами общепринятых норм человеческой морали, религиозной этики и здоровой психики. Вот так охарактеризовал одну из причин поражения лета 1941 года Николай Обрыньба: «Надев шинель, еще ты не стал солдатом. Убивать, даже ради жизни, - это значит перевернуть в своем мозгу и сердце все с таким трудом нажитые чувства и понятия. Начало войны и подготовка людей к убийству, ожесточение - это перестройка всей психики человека, и происходит она мучительно и достаточно долго. Мы не были подготовлены к войне не столько технически, сколько морально, и для перевоспитания людей требовалось время. Мне кажется, что это был один из факторов, давших возможность немцам в первые дни войны ошеломить нашу армию».
Подготовка
Все же отправка в бой необученных солдат была исключением. Обычно команда призывников получала документы и когда самостоятельно, а когда в сопровождении офицеров отправлялась в так называемые «лагеря», где проходила общевойсковую подготовку или как тогда говорили «курс молодого красноармейца» в течении трех месяцев.
Бывшие пехотинцы чаще всего с ужасом вспоминают этот период. Приведу только один рассказ Ильи Соколова о Чебаркульских лагерях, расположенных на Урале: «Товарный поезд остановился в лесу. Вокруг сосны и снег по колено. Хромой старшина построил нас и повел нас куда-то вглубь леса. Через четыре километра увидели впереди дымки из под земли - землянки. Каждая рассчитана на 250 человек. По обе стороны от центрального прохода двухярусные нары из необструганных досок. В конце землянки была печь для обогрева. Никаких матрасов, одеял и подушек не было. В лесу наломали березовые ветки и сплели для себя что-то наподобие ковриков. На такой постели я и проспал три месяца. В шесть часов утра подъем, выбегали, умывались снегом, получали на завтрак кусок какой-то липкой массы под названием «хлеб», и строем, в полной боевой (винтовка, противогаз, патроны, вещмешок), шли пять километров на учебный полигон - стрельбище. Там нас обучали стрельбе, азам рукопашного и штыкового боя. Наползавшись по снегу, мы возвращались на обед в полк. Кормили нас отвратительно! Миска с водой зеленого цвета, в которой плавали пару листиков капусты, пайка сырого хлеба. Иногда давали тухлую рыбу с черпаком каши, и это был для нас праздник...Многие ребята на таком пайке настолько ослабли, что были переведены в батальон для слабосильных, где их подкармливали и давали пить дрожжевую настойку.
Даже здоровенные сибиряки не выдерживали голода. Местные ребята стали убегать. Их ловили. Почти каждую неделю нас выстраивали возле землянок для проведения показательного суда. Приезжал выездной трибунал и мы видели как приговаривают дезертиров из полка к расстрелу и приводят приговор в исполнение на месте.... Изредка кому-то везло, и вместо высшей меры их направляли в штрафные роты. Три месяца в запасном полку показались тремя годами... Наконец, в начале июля 1943-его нас впервые искупали в бане, выдали новое обмундирование, ботинки с новыми обмотками. Мы получили вещевые мешки с флягой, котелком, кружкой, ложкой, сухой паек на три дня, который был моментально нами съеден. Погрузились в эшелон и отправились на фронт». Такие же рассказы можно услышать и о знаменитых Гороховецких лагерях и других центрах подготовки.
Заметно отличалась ситуация в училищах, готовивших командиров. Обучающиеся в них питались по курсантской норме - одной из самых калорийных в Красной Армии. Занятия шли по двенадцать часов в сутки - 8 часов теории и практики и 4 часа самоподготовки под руководством преподавателя. Через шесть месяцев такой ускоренной подготовки, курсанту присваивалось звание лейтенанат или младший лейтенант и он отправлялся на фронт, где принимал стрелковый взвод, танк или самолет. Вспоминает Василий Брюхов, окончивший весной 1943-его Сталинградское танковое училище: «Начальник училища сказал: «Ну, что же, сынки, мы понимаем, что вы программу быстро проскочили. Знаний у вас твердых нет, но в бою доучитесь». Такой подход в обучении был характерен как для пехотных, так и для танковых и авиационных училищ. Вспоминает летчик Иван Гайдаенко, который во время войны переучился с бомбардировщика СБ на истребитель И-16: «Я инструктору говорю: «Покажи, как бой вести. Я же с бомбардировщика, высший пилотаж не изучал». - Он говорит - «Во-первых, пилотаж запрещен, а во-вторых, в бой попадешь, сам будешь крутиться, как надо. А не сможешь, значит, собьют».
Недоучившимся солдатам и офицерам в части помогали более опытные товарищи, которые делились своим опытом и маленькими солдатскими хитростями, как например снять пружины с защелок люков башни, чтобы можно было выскочить из горящего танка даже если ты ранен или что падать надо когда услышишь, что мина шелестит, а не свистит.
Ну и конечно, грамотные командиры использовали любую возможность, передышку между боями для повышения уровня подготовки своих подчиненных. Вспоминает разведчик Леонид Князик: «Нас учили, как надо бесшумно ползти, преодолевать проволочные заграждения. Показывали как «снять часового». Надо сказать, что когда на тренировке тебя назначали «караульным немцем», то ощущение было не из самых приятных…»
Совершение маршей
Наспех обученное пополнение ехало на фронт в товарных вагонах, в которых стояли двухэтажные нары, топилась печка буржуйка. Останавливались на станциях, ели горячую пищу и ехали дальше. Вспоминает Василий Брюхов в 1944 году отправившийся на фронт командиром танкового взвода: «Нам строго предписывалось попутчиков не сажать, но сколько же было желающих! Они, согнанные войной с насиженных мест, эвакуированные за многие километры, двигались обратно на родину. Всеми правдами и не правдами пробирались на платформы, забивались под тенты». Настроение у солдат было разное, в многом завесившее от периода войны - более подавленное в начале, более приподнятое ближе к победе. Вспоминает пехотинец Владимир Бухенко, ехавший на фронт летом 1942 года: «По дороге на фронт мы на остановках постоянно общались с ранеными, которых везли в тыл на лечение. И получалась из их рассказов, что воевали они всего месяц- два максимум. Мы начали потихоньку понимать, что в лучшем случае через два месяца и нас повезут в госпиталя…». Тем не менее, даже в тяжелейшем 1941 году, как вспоминает стрелок-радист танка Т-34 Леонид Кац: «Но отчаяния или ощущения обреченности не было. Нам было всем по двадцать лет, все патриоты, воспитанные советской властью в фанатичном духе».
Разгрузившись, совершали марши в район сосредоточения. Начиная с конца 1943 года, когда Красная Армия перешла в наступление, и до самой Победы многодневные марши становятся характерными для жизни пехотинцев. Вспоминает Ефим Гольбрайх: «Пехотинец обвешан как ишак и шинель в скатке, и вещмешок, и противогаз будь он неладен, и каска, и саперная лопатка, и котелок, еще сумка полевая, да три - четыре подсумка с патронами. В противогазную сумку гранат напихаешь. Ну и винтовка или автомат. Пот льет ручьями. На просушенных солдатских гимнастерках проступают белые пятна соли, снимешь гимнастерку - коробом стоит. В освобожденных селах угощали семечками, немцы называли их «русский шоколад». Семечки помогали скоротать дорогу. Шинельный карман отщелкал -10 километров прошел, вот такой был солдатский спидометр. Переходы по восемьдесят километров вспоминаются как кошмар. Идешь, все тело от пота и вшей дико зудит, желудок от голода к спине прилипает. Так и дошли до Победы». От страшной усталости люди засыпали на ходу, выходили из строя, падали в кюветы. Чтобы этого не происходило, старались либо держаться рукой за плечо впередиидущего, либо шли тройками: двое по краям вели под руки третьего, который спал, потом менялись. Еще тяжелее приходилось диверсантам и партизанам, совершавшим рейды по тылам врага. Вспоминает Анна Архипова, радистка партизанского отряда: «Уходили вглубь финской территории на 200 км, а то и дальше. На марше шли по 18 часов. Ведь все свои ресурсы - боеприпасы и продукты - несем в вещмешках, поэтому любая задержка чревата голодухой. Все взято в обрез, без запаса. И так спина трещит... Шли молча. Впереди - три разведчика. С боков - боевое охранение. Приказания и новости передавали по цепочке. Выходить из строя было нельзя ни под каким предлогом. Даже по малой нужде. Поэтому припрет - на ходу под себя... У нас у девчонок, у всех был цистит. Ни бюстгальтеров, ни трусов мы не носили - не было. Времени продумать о себе не было! Что там говорить, к концу рейда от партизанского духу, наверное, все медведи с пути разбегались...»
Не менее сложно давались перелеты на фронт и летчикам. Вспоминает летчик бомбардировщика Пе-2 Иван Кабаков: «Маршрут от Иркутска до Ленинграда по полетному времени был в несколько раз длиннее, чем мой общий налет на этом типе самолетов! До Казани летели по «компасу Кагановича» - вдоль железной дороги. Обслуживание трассы было очень примитивным. Запасных аэродромов практически не было, метеорологическое обслуживание было слабым. Во время перелета полк потерял два самолета. Один загорелся под Красноярском. Экипаж погиб. Второй самолет сел в Канске с убранными шасси. Но можно сказать, что мы справились с перелетом. Следом за нами летел полк армейской авиации. Так они только пятнадцать самолетов догнали до Казани!»
Можно сказать, что постоянное перемещение вместе с наступающими или отступающими войсками ложилось тяжелейшим грузом на плечи воинов всех родов войск. Ведь война это не только и не столько бои, сколько изнурительная ежедневная работа, связанная с риском для жизни. В этой ситуации возможность отдохнуть и поесть воспринимались не как естественная необходимость, а как одна из немногих радостей солдатской жизни.
Питание
Хорошо поесть, выпить положенные сто грамм водки, покурить и долго поспать - вот не хитрый набор удовольствий солдата. Но далеко не всегда удавалось получить даже их. Питание красноармейцев было строго нормировано и зависело от того находится ли часть в тылу, на формировке или на переднем крае. Самыми калорийными были «курсантская» и «летная» нормы. Следом за ними шла норма, которую получали бойцы на переднем крае. Однако не всегда и везде была возможность эти нормы соблюдать. Вот так вспоминает пехотинец Александр Рогачев о ситуации на фронте зимой 1941 года: «Кормили хорошо, но только к нам пища очень редко на передовую поступала - то мы оторвемся, то лежим под огнем и пробраться к нам не возможно. Пока бойцы с кухни с термосом доползут, пока мы выйдем из атаки…Приползет старшина: «Бойцы, на обед». В термосе горох с мясом - ложку не воткнешь - замерзло. Что будешь костер разводить, разогревать? Едим холодный. Так что ели может в день один раз, а то и ни одного… В основном питались сухим пайком. На день выдавали всего три сухаря и пять кусочков сахара! Саперной лопатой павших лошадей рубили». В такие голодные периоды хлеб выдавали из расчета буханка на 5-7 человек. Делили его так - резали на более или менее равные части, один из солдат отворачивался, а другой, указывая на один из кусков, спрашивал: «Кому». Отвернувшийся боец называл фамилию и ломоть хлеба находил своего обладателя. По воспоминаниям ветеранов все мечтали получить горбушку, поскольку считалось, что она более сытная.
Конечно, такая ситуация характерна в основном для 41-42 года, когда Красная Армия отступала, теряя территорию людские и продовольственные ресурсы. Но и позднее случались перебои с питанием. Частенько восполняли их захваченными трофеями, среди которых съестные припасы считались наиболее ценными. Вспоминает заряжающий самоходного орудия ИСУ-152 Дмитрий Кирячек: «У нас в машине стоял ящик трофейных галет, а сверху на крыше башни валялся мешок сахарного песку. Утром встанешь, котелок сахарного песка с галетами рубанешь, и целый день есть не хочется». С удовольствием вспоминают ветераны и консервы, поставлявшиеся по Ленд-Лизу, которые бойцы в шутку окрестили «второй фронт».
Офицеры получали доппаек. Командиры небольших подразделений - танков, орудийных взводов чаще всего делили его на всех, тогда как в стрелковых частях это не было принято. Вспоминает командир батареи «Катюш» Павел Гуревич: «Раз в месяц офицеры получали наркомовский паёк: сахарный песок, масло сливочное, крупы, табак или папиросы - "Беломор-канал" или "Гвардейские", иногда "Казбек". Большую часть своего пайка я отдавал солдатам. Зачем мне все эти продукты? Им они были нужнее, они же физически работали, снаряды таскали».
Наиболее привелегированными с точки зрения питания были летчики. Они питались в столовой, где их обслуживали официантки, если между вылетами не было возможности сходить в столовую, то обед привозили прямо к самолету. Вспоминает летчик бомбардировщика Пе-2 Елена Малютина: «Кормили очень хорошо, но все равно сгущенку из НЗ всю съедали - сладкого хотелось. И когда приходила проверяющая комиссия, доставалось экипажам капитально. После вылетов давали 100 грамм. Я не пила - отдавала стрелкам-мужчинам».
Если говорить о водочном довольствии, то оно, в размере 100 грамм на человека в день, полагалось только бойцам на переднем крае в холодное время года и летчикам после совершенных боевых вылетов. Вспоминает летчик-истребитель Григорий Кривошеев: «В столовой стояли 3 стола - на каждую эскадрилью. Пришли на ужин, командир эскадрильи докладывает, что все в сборе, только после этого разрешают начинать. Старшина идет с красивым графином. Если эскадрилья сделала 15 вылетов, то в этом графине плещется полтора литра водки. Вот этот графин он ставит перед командиром эскадрильи. Комэск начинает разливать по стаканам. Если полные сто грамм - значит заслужил, если чуть больше значит отлично справился с заданием, а недолил - значит плохо летал. Все это молча - все знали, что это оценка его действий за прошедший день». Водочное довольствие служило примитивном средством для снятия стресса. Конечно любители выпить среди солдат и офицеров частенько «дополняли» положенную норму трофейным алкоголем или местным самогоном, который на Украине назывался «Мария Демченко» в честь известного свекловода.
Кардинально изменилась ситуация с питанием, когда войска вошли на территорию Германии. Вспоминает связист Соломон Френкель: «В любом немецком брошенном доме были потрясающие наше воображение склады жратвы в подвалах . Там был такой ассортимент продуктовых запасов и в таком количестве, что мы только диву давались, уплетая все эти разносолы. Наш повар, дядя Ваня-татарин, закидывал в котел полевой кухни целых поросят, бегал за ребятами и умолял: «Сынки! Покушайте! Возьмите!», а мы только воротили носы в сторону».
Личная гигиена
Помимо питания и отдыха соблюдение правил личной гигиены одно из необходимых условий поддержания собственной боеспособности. Во время Великой Отечественной войны в Главном военно-санитарном управлении Красной Армии был создан центр, руководивший гигиеническим обеспечением войск. Однако многие его директивы так и оставались на бумаге - в реальной боевой обстановке, где решался вопрос жизни и смерти было не до гигиены и только выйдя из боев солдаты могли привести себя в порядок. Вспоминает танкист Николай Шишкин: «Иной раз целый месяц не моешься. А иной раз мылись как и полагалось раз в 10 дней. Баню делали так. В лесу строили шалаш, покрывали его лапником. На пол тоже лапник. Собиралось несколько экипажей. Один топит, другой дрова рубит, третий воду носит. Ты заходишь мыться, тебе сразу воду подносят, намылишься, веничком еще постучат, мочалочкой потрут, обольют тебя, иногда нарочно ледяной водой. Помылся, оделся, заступаешь в наряд, другие идут. Чудесно!»
В начале войны вшивость у солдат, находившихся на переднем крае, была практически поголовной. Однако уже к ее середине вошь перестала быть постоянным спутником солдата. Вспоминает командир батареи «Катюш» Ростислав Жидков: «Вши были первые два года. Помню, еще мы играли во "вшанку" на «наркомовские 100 грамм». Брали лист фанеры, в центре которого рисовался круг размером с пятак. Достаем по вше, сажаем в центр круга и какая первая пришла к границе, тот и выиграл. Вот она перед самой чертой, осталось только лапой переступить… а она раз и замерла, другая ее обогнала! Эту сразу к ногтю! А победительницу в спичечную коробку, химическим карандашом задницу пометить. Это уже беговая вошь! Во второй половине войны, если вошь в бане нашли - все подразделение перемываться заставляли. Тогда же для дезинфекции стали использовать мыло "К". Немцы использовали против вшей вонючий порошок и все равно они вшивые ходили! В наступлении старались не останавливаться в их блиндажах, в противном случае выводить вшей приходилось заново». Следует отметить, что Ростислав Жидков служил в ГМЧ, принадлежавших к элите Красной Армии, в обычных строевых частях ситуация частенько складывалась по другому. Вот так вспоминает один из походов в баню в 1943 году артиллеристский техник Сергей Соловьев: «Нас послали в тыл на двух полуторках за боеприпасами. Пока мы стояли в очереди автомобилей, прибегает наш сержант и говорит на ушко: "Техник, за углом в землянке баня истоплена, только там девки, может не прогонят". Мы приготовились к внезапному штурму: размотали обмотки, расстегнули, где можно, пуговицы и, бросив шинели, вскочили в землянку. Наши славянки, кое-как загораживаясь тазами, подняли визг: "Нахалы! Вон!". Но, увидев наши костлявые телеса и поняв наше состояние, когда нам даже разглядывать их не хотелось, дали таз с кипятком на двоих. Помню, как я бросил в кипяток синюю майку, и она сразу покраснела от сварившихся вшей. Кое-как ополоснувшись и поблагодарив добрых девчат, мы как раз успели к погрузке».
Со вшами боролись как на уровне подразделений, так и индивидуально, прожаривая одежду. Для этого на костер ставили двухсотлитровую бочку, на дно которой наливали небольшое количество воду. Обмундирование вешали на вставленную крестовину и закрывали ее крышкой. Через полчаса влажное горячее белье можно было вынимать и надевать. Еще одним способом избавиться от вшей было стирка белья в бензине или газойле. Опасность представляло облачение в не полностью просохшее белье по тревоге - бензин разъедал кожу.
Брились опасной бритвой. Часто, в отсутствии зеркала брили друг друга. Бороды и усы разрешалось носить в исключительных случаях. Что касается чистки зубов или мытья рук перед едой, то такие вещи были практически не знакомы солдатам. Хотя солдату полагалось 150 грамм мыла в месяц, однако не часто оно доходило до передовой. Зубной же порошок вообще не входил в нормы довольствия. Его можно было купить в магазинах военторга, но они тоже редко появлялись в районах боевых действий. Не было в то время и понятия «туалетная бумага». Если военнослужащие тыловых и авиационных частей не испытывали затруднения с бумагой в виде газет и листовок, то на переднем крае не было даже и этого…
Награждения
В соответствии с уставом, в Красной Армии существовала сложная система поощрений личного состава. В зависимости от занимаемой должности, командир имел определенные полномочия в их применении. Так командир отделения мог объявлять личную благодарность или объявлять благодарность перед строем отделения, тогда как командир полка имел право не только объявлять благодарность перед строем части, но и награждать некоторыми правительственными наградами, а так же выдавать денежное вознаграждение. В конце войны, когда Красная Армия наступала, освобождая города, по случаю каждого такого освобождения Верховный Главнокомандующий издавал приказ в котором благодарил части участвовавшие в операции. Этот приказ в виде персональных грамот доводился до каждого бойца части, участвовавшего в боях. Можно сказать, что это была низшая форма поощрения.
Следующим по степени значимости были денежный поощрения. Строгая такса устанавливалась соответствующими приказами НКО. Так за каждый сбитый бомбардировщик противника выплачивалось 2000 рублей, транспортный самолет - 1500 рублей, истребительный самолет противника - 1000 рублей. За каждый подбитый танк противника выплачивалось 500 рублей. Выполнение определенного количества боевых вылетов или подготовка техники к ним так же поощрялись. Чтобы дать представление о размере выплат, скажу только что в то время на черном рынке бутылка водки или буханка хлеба стоили 600 рублей. Редко когда солдаты и офицеры получали наличные деньги, поскольку купить что-либо на фронте было затруднительно. Чаще всего денежные поощрения и ежемесячные оклады хранились на сберегательных счетах в банке или переводились родным в тыл. В этом случае отправлялся финансовый документ под названием "денежный аттестат", а члены семьи в местном военкомате уже получали жалованье своего мужа, отца. Часто деньги предлагалось сдавать в Фонд обороны - фонд добровольных пожертвований жителей СССР на военные нужды.
Еще одним довольно редко применявшемся видом награждения были отпуска. С началом войны все очередные отпуска военнослужащим были отменены, предоставлялись отпуска только по болезни или ранению. Таким образом отпуск перешел в форму поощрения. Вспоминает командир дивизиона Петр Михин, который летом 1944 года находился на грани нервного истощения в результате участия в постоянных боях за Днестровский плацдарм: «Командир дивизии вызвал меня и комадира стрелкового батальона Морозова. Увидев наше состояние он распорядился отправить нас в Одессу в офицерский дом отдыха. Мы даже не слышали, что такие существуют, поскольку в них отдыхали в основном офицеры тыловых частей и политорганов. Генерал прямо нам сказал: Жертвую эти две путевки вам, хотя мы сами впервые их получили в дивизии, только потому, что знаю вас как незаменимых боевых офицеров.
Наиболее распространенным и желанным было конечно же награждение правительственными наградами. Низшей наградой считалась медаль за «Боевые заслуги». Очень частой офицеры награждали ей своих ППЖ, поэтому среди бойцов она получила прозвище «За половые потуги». Вспоминает санинструктор Зоя Никифорова: «Ребята из разведвзвода, в который меня привел командир разведроты, меня встретили очень настороженно. Командир взвода Александров, мой будущий муж, усадил меня в баньке возле стола. Сам сел вальяжно, нога на ногу, папироска в длинных пальцах. Начал расспрашивать - кто я, откуда: "А награды есть?" - "Есть" - "А какая?" - "За боевые заслуги" - "Агхааа…." После войны он мне рассказал: "Мы сначала думали, что ты нагрешила много, и к нам пришла грехи замаливать"
Высшим боевым орденом был орден Боевого Красного Знамени, а за особые заслуги солдаты и офицеры могли быть представлены к званию Герой Советского Союза. У каждой награды был свой статут, которому ту или иную награду давали за определенные действия. Вспоминает артиллерийский наблюдатель Лев Андреев: «Орден Славы нашему брату наблюдателю давали за обнаружение батареи противника, в результате чего батарея была уничтожена. Но был в статуте и такой пункт: «Сбил из личного оружия самолет противника». И вот мой приятель Роман Рыбалко решил заработать на орден, сбив самолет. Налетов авиации было очень много. Он выбирал возвышенное место и шпарил из своего ППШ. Я его высмеял, сказав, что самолет из автомата не собьешь. Вскоре у него кроме автомата появилась в запасе немецкая винтовка и к ней целый мешочек бронебойно-зажигательных патронов. Он уже стрелял одиночными, а не очередями. Тут бомбы падают, все пытаются спрятаться, молятся дай бог не в меня, а он под боком начинает палить из своей винтовки. Его, конечно, все матом кроют, а он подальше отойдет и опять стреляет. Так он и не сбил самолета, но к концу войны получил свою желанную «Славу».
Конечно говорить о справедливости награждений не приходится. Очень многое зависело от отношения с начальством, политическими органами, национальности, а иногда и от приходившей разнарядки. Вспоминает командир орудия Григорий Сагалович: «Бог знает, по каким шаблонам, меркам и критериям принималось решение - дать орден или нет, и если дать - то какой. На Днепровском плацдарме, стоим рядом два орудия: Филиппова и мое, вместе ведем огонь, бьем по тем же целям, эффективность огня - примерно одинаковая у каждого орудия, набили поровну. Потом Филлипову дают звание Героя Советского Союза и месячный отпуск на родину, его расчету - всем ордена, нам - ничего... Ну, мы сказали ему: «Повезло тебе Филиппов», поздравили, а зависти не было...
Вспоминает связист Петр Семенов: «У командующего артиллерией нашей дивизии был личный повар. Когда награждали кого-то в дивизии, он ему и говорит: "Товарищ полковник, всех награждают, а меня нет. А ведь я тоже воюю». Тогда командующий дает указание его наградить. И знаешь, что было?! В штабе написали: "Диско огнем своего автомата уничтожил двадцать гитлеровцев". Дали ему медаль "За отвагу" или "За боевые заслуги". Какие там могли быть 20 гитлеровцев, если он кроме поварешки, ложки и вилки в руках ничего не держал?! А тем кто ходил в атаку, тем ничего! Почему? Сейчас объясню. Сегодня убиты отделенный и взводный, завтра ротный, через несколько дней нет и комбата. Кто будет писать представление?! К тому же, прежде чем награждать кого-то, комсорг говорит: "Моих не забудь". А значит тем, кто не коммунист и не комсомолец, кто был в оккупации - кышь отсюда!»
Кроме того достаточно широко стали награждать в 43-45 годах, когда появились успехи, а в период отступления и тяжелых позиционных боев 1942 года представления к наградам реализовывались очень редко. Вспоминает командир батальона Хайн Носон: «Несколько раз я заполнял наградные листы на всех отличившихся бойцов своего батальона, но «наградные терялись» где-то в штабах, и в печальном итоге, мужество простых рядовых красноармейцев, отличившихся в боях в тот тяжелый период, так и остались ничем не отмеченными».
Окончилась война, а многие ее участники так и не были отмечены наградами. В 1985 году всем живым участникам был вручен орден Отечественной Войны, как памятная награда. Это массовое награждение было встречено неоднозначно в ветеранской среде. Многие сочли, что таким образом аналогичный орден полученный в боевой обстановке становится всего лишь памятным знаком.
Возвращение с фронта
Первое чувство, охватившее всех после объявление об окончании войны была радость, что остались живы. Каждый ветеран помнит этот день 9-го мая 1945. Вот таким он был для военного водителя Лидии Глущенко: «Я стояла на посту с карабином. Вдруг началась такая стрельба, крики: "Победа! Победа!" Я бросила карабин и кинулась бежать к подружкам, сказать, что Победа. Я прибежала к своим девчонкам, мы обнимаемся, плачем, танцуем, - чувствую, а у меня в сапоге что-то хлюпает. Посмотрела - сапог полный крови. Я упала в обморок». Владимир Темеров, штурман бомбардировщика Пе-2 так вспоминает момент, когда он узнал о том, что война окончилась: «Это было где-то, наверное, часов шесть утра, в комнату где мы спали вбежал командир эскадрильи с криком: - Победа! Война окончилась! Вставайте! Выскочил в коридор выбежал и в потолок стреляет. Ну, тут, естественно все вскочили, выбежали на улицу и стали стрелять из пистолетов, кричать «Ура». Но еще несколько дней продолжались боевые вылеты».
Однако, когда прошла эйфория первых минут мирной жизни, многие стали задумываться что же делать дальше. Вспоминает Василий Брюхов, которого конец войны застал в Австрии в должности командира танкового батальона: «Я устроился в доме, на первом этаже которого было кафе, а на втором жилое помещение сбежавшего с семьей хозяина. Утром 9-го Мая проснулся, открыл настежь окно, сел на подоконник. Красота! Горы, цветущие яблони, ярко зеленые поля озимых, солнце. И так мне грустно стало! Война закончилась, а что же дальше?! Что я умею? Марш совершить, оборону построить, в атаку людей повести. За годы войны у меня никаких неясных вопросов не было. А что сейчас впереди?» Что делать дальше? Куда возвращаться, если дом разрушен, а семья погибла или находится где-то в эвакуации? Эти вопросы приходилось решать миллионам людей, которые теперь должны были вернуться к своим довоенным профессиям и восстановить разрушенную войной страну.
Возвращавшихся с фронта победителей встречали с радостью - везде не хватало рабочих рук. Вспоминает командир батареи Александр Рогачев: «Нас принимали с большой радостью и относились очень радушно. Не было никакой отчужденности, равнодушия. Но и мы не выпендривались. Ну, воевал и воевал, пришел - теперь входи в мирную жизнь. А как мы по ней соскучились! Так охота было учиться, работать. Не смотря на все трудности, все время был оптимизм, бодрость». Тяжелее приходилось инвалидам войны. Те, кто лишился зрения, обеих рук или ног фактически не имели возможности работать и жили на мизерную пенсию или побирались по поездам. Были и те, кто вернувшись домой запил. Сначала от желания погулять, отдохнуть и скинуть груз войны, а потом уже в силу привычки. Трудно было и вернувшимся с фронта женщинам. Их презрительно называли «фронтовичка», что было синонимом женщины легкого поведения. Вспоминает водитель Лидия Глущенко: «Конечно, нас, воеваших на фронте, называли "фронтовички". Поэтому многие поначалу скрывали, что были на войне, но не я. У меня была младшая сестренка родившаяся в 1941 году, а тут повадился ко мне ходить один надоедливый кавалер. Как-то он меня спрашивает: "А это девочка чья?" Я говорю: "С фронта привезла!" Больше я его не видела. Моя мама говорит: "Господи! Вас, фронтовичек, и так не любят, - а ты еще на себя наговариваешь"…
Вернувшись с войны люди старались как можно быстрее забыть все, что с нею было связано. Вспоминает Ольга Ходько: «о войне мы мало разговаривали. Все считали: эта беда прошла, и всё должно быть забыто. Я очень хорошо помню, что и установки сверху такой не было, но все так устали от войны, что хотелось вытравить из себя всё, с ней связанное». Официальная пропаганда превозносила роль Сталина и его генералов в войне. О них и абстрактном «советском народе» снимались фильмы и ставились пьесы в театрах. Забвение продолжалось двадцать лет, пока не затянулась травма, нанесенная войной. И тем не менее в памяти тех кто ее пережил, она осталась навсегда...