11143
Артиллеристы

Глок Роман Абрамович

– Родился 24/3/1924 в городе Харькове. Мой отец, участник 1-й Мировой войны и Гражданской войны, работал парикмахером. Отец умер в 1939 году. Мама работала поваром в столовой. В 1939 году я окончил школу – семилетку и был принят в харьковскую 14-ую артиллерийскую спецшколу. Кроме обычных «общих» школьных предметов, мы изучали военное дело, стрелковое оружие, армейские уставы, артиллерийские системы.

Все спецшкольники носили форму : черные брюки с кантом, зеленые кителя, фуражки с черными околышами. Во дворе школы стояла 76-мм японская пушка, но в основном мы занимались на 45-мм орудиях. Летом выезжали в полевые лагеря, в район Чугуева, где занимались боевой подготовкой и также учились « работать с лошадьми», ведь вся артиллерия среднего калибра была тогда на конной тяге. Наш школьный набор считался учебным дивизионом. Нас готовили к дальнейшей кадровой командирской службе, готовили к возможной войне. «Лейтмотив» был один – «чужой земли мы не хотим ни пяди», а если кто к нам сунется, то моментально разгромим и «шапками закидаем».

Осенью 1941 года учеба в харьковской артспецшколе не возобновилась, организованной эвакуации личного состава школы в тыл также не было, и, поэтому, ребята, те, кто хотел уехать из Харькова, отправлялись в эвакуацию вместе со своими семьями. Я с матерью уехал в Красноярск, где сразу после окончания десятого класса меня призвали в армию. В военкомате, узнав, что я учился в артспецшколе, меня сразу направили в Ачинск, где находилось эвакуированное в Сибирь Сумское артиллерийское училище. В училище готовили командиров огневых взводов, для 76-мм артиллерии на конской тяге.

В Ачинске я встретил своего одноклассника Бершадского, с которым мы после училища попали в один ИПТАП. Бершадский долго не провоевал, у нас как-то во время артобстрела загорелись боеприпасы, он кинулся тушить огонь к штабелю снарядов, и в это время снаряды рванули. Бершадский остался жив, ему только оторвало ногу, и после войны он работал директором кинотеатра в Харькове. Из нашего класса еще выжил на войне мой товарищ Рафаил Павловский, получивший в 1945 году звание Героя. А судьбу других одноклассников я точно не знаю.

В училище мы изучали 76-мм орудия ЗИС -3. Самым тяжелым делом для курсантов были не боевая подготовка и не марш- броски, а работа на конюшне, где за каждым была закреплена своя « персональная» лошадь. Мне достался конь по кличке Сурок, и каждый день его надо было мыть, скрести, убирать за ним, готовить к еженедельной выводке. Полевые занятия по тактике проводились в любую погоду, и когда в поле ветер при сорокаградусном морозе, а ты в легкой курсантской шинели и кирзовых сапогах, то иной раз казалось, что до вечера не дотянем, все «дуба дадим» от холода... В училище нас готовили 10 месяцев, а потом всему нашему курсу присвоили звания младших лейтенантов и направили на фронт. В отделе кадров штаба артиллерии Воронежского фронта нас распределяли по частям.

Я получил назначение в 765-й ИПТАП, на должность командира огневого взвода.

– Вы к тому времени знали, что такое ИПТАП, и, как говорится, «с чем его едят»?

- Конечно. К 1943 году прозвище иптаповцев «Прощай Родина» знали все в армии.И когда меня направили в истребительно – противотанковый полк, то я воспринял это назначение с гордостью, хотя знал, что долго там живым не протянешь. Меня на первых порах в полку волновал только один факт: все бойцы в моем взводе были старше меня, и отдавать приказы людям,которые тебе в отцы годятся, не самое простое дело.

– Сколько переформировок пережили в ИПТАПе?

– Три. Включая переформировку после выхода из Житомирского окружения, когда вся оставшаяся матчасть «погибла» не в бою, а была выведена из строя самими артиллеристами, перед выходом из немецкого тыла.

– Перед боем как-то оценивались шансы выжить, или об этом не думалось?

– Не было никаких шансов, и никто на эту тему перед боем не говорил.Все зависело от многих факторов в каждом отдельном взятом бою.В принципе, жизнь расчета в ИПТАПе зависит от мастерства наводчика орудия.Если у наводчика хорошие нервы и он мастер своего дела, то есть шанс первым – вторым выстрелом сжечь немецкий танк, еще до того как тебя накроют. Командир огневого взвода на батарее истребителей танков находится в окопе рядом с орудием, а не стоит лично у прицела пушки, и взводный, пока расчет еще цел, только указывает на цели и командует какой боеприпас зарядить, а успех самого поединка с танками в руках наводчика.

Презрение к смерти среди ИПТАПовцев было не на уровне бравады, а это было частью нашей «идеологии», просто там иначе нельзя. У нас даже со всех орудий снимали щитки, толку от них было мало, щитки защищали только от пуль, но могли демаскировать.

- Были случаи, что приходилось отходить с позиций?

- Так вся обычная, а не «книжная», война - это вперед – назад, как сложится в бою.Редко, но приходилось, и отходить, ведь не всегда получалось, «только вперед, на Запад!».

Один раз ночью нас бросила пехота, ушла с позиций в тыл, и мой взвод остался один на танкоопасном направлении. Утром на нас пошли «тигры». Один передний танк, мы подбили, но нас сразу накрыло ответным огнем. А у «тигров» оптика была прекрасная, они с дальнего, безопасного для себя расстояния, могли спокойно расстреливать наши позиции. Короче, у меня одно орудие разбило, а второе надо было срочно выводить под огня, иначе - смерть.Водитель на «додже3/4» подъехал на огневую, уцелевшее орудие подцепили и расчет на машине рванул из под огня, оставив меня со связистом на месте. Мы сняли замок с разбитого орудия и бежим к деревушке, что находилась за нашими позициями. В деревне наткнулись на комбрига, его фамилии я точно уже не помню, грузинская, заканчивалась на «швили». Остановились перед ним, и комбриг спрашивает –«Где орудия?» Докладываю –«Одно вывел, а второе, накрыло, …, вот замок с него». И он промолчал, потому что сам все видел, как нас стали расстреливать «тигры»…

В житомирском окружении нам вообще передали приказ – «Орудия вывести из строя и выходить к своим мелкими группами». Мы перед этим выдержали тяжелый бой, в полку оставалось всего несколько орудий, так с них сняли замки и бросили, а сами,… кто куда… Там по шоссе ехали наши конники, кавалеристы сажали нас на круп лошади, так и выбирались, по двое на коне…

– Сколько раз вас ранило в ИПТАПе?

– Два раза. Первое ранение было легким. Мы в метель ехали по дороге, бойцы в кузове со мной, а комбат в кабине с медсестрой. А метель такая сильная, что не видно ни зги, и командир батареи приказал мне лечь на крыло «студебеккера» и показывать дорогу. Наехали колесом на противотанковую мину, подорвались. Комбата насмерть, а мне осколок попал в плечо, да еще все глаза землей забило. Но я отказался от отправки в госпиталь, этот осколок из плеча фельдшер вытащил. Но весной 1944 года меня зацепило серьезно. Во время бомбежки я был контужен и ранен, потом полтора месяца не мог ходить и не мог разговаривать… После выписки из госпиталя назад в ИПТАП я уже не попал.

– Куда направили после выписки из госпиталя?

– Я находился в артиллерийском резерве фронта, и тут вызывают меня и еще четырех офицеров в штаб артиллерии, все ребята были после госпиталей, с боевым опытом.И в штабе нам объявляют- «Поедете служить в иностранную армию. К чехам». Мы получили предписание прибыть куда-то за Черновцы, где находился Чешский корпус.

Здесь мы явились в 5-й артиллерийский полк, (ставший в последующем артиллерийской бригадой), к «главному чеху», майору Гринько, который объяснил, что мы вступаем в должности - «инструктор командира батареи», и наша задача, помочь необстрелянным чешским артиллеристам набраться боевого опыта. Я попал служить на батарею 152-мм гаубиц, 4 орудия в двух огневых взводах.

– Почти 500 советских офицеров были направлены служить в Чехословацкий корпус. Как проходила акклиматизация среди «иностранцев»? Насколько сильно отличались чехословаки от бойцов и офицеров Красной Армии?

– Я бы не стал проводить какие-то параллели. Военнослужащие Чешского корпуса в своей массе были людьми другой культуры и воспитания, чем наши, и многое, например, манера поведения, субординация, личное отношение офицеров к подчиненным, все это имело свой «европейский колорит». Сразу скажу, что чехи показали себя смелыми воинами, в бою не пасовали, за жизнь свою не держались и жертвовали ею без колебаний, когда это требовалось.

В боях под Соколово, под Киевом и на Дуклинском перевале, чехи показали, как они умеют геройски воевать. Чешские части были обмундированы в «английскую форму», носили свои «национальные» знаки различия, фуражки с высокой тульей.

Их отлично кормили, и я не припомню, чтобы когда-то были перебои со снарядами или с чем – нибудь другим. Кстати, как мне помнится, чехам сто грамм «наркомовских» не выдавали.

Существовала строгая субординация в отношениях между офицерами, и большинство офицеров были солидными, очень культурными и образованными людьми, в возрасте около тридцати лет и старше, получившими военное образование не только в Праге, но и в различных странах Европы. Общение с ними было легким, поскольку уважение к русским офицерам и к Красной Армии все они чувствовали искренне, да и к ним в корпус отправляли людей проверенных в боях, а не всякую тыловую шваль.

Чехи имели свой штат политработников, а вот «особисты» были и свои «чехи», и наши, от Красной Армии.

 

- А как относиться к заявлениям ветеранов, воевавших рядом с корпусом генерала Свободы, что чехов берегли, и в 1945 году в основном ставили во второй эшелон?

- Во второй эшелон не ставили, в 1945 году все время чехи находились на передовой, но мне иной раз казалось, что после тяжелейших боев под Кросно, после Дуклинско-Карпатской операции, где корпус понес тяжелые потери, чехов придерживали, в самое пекло не бросали, так как, видимо, хотели сохранить корпус боеспособным до вхождения на территорию Чехии.

- «Чужая» форма вызывала недоумение у красноармейцев?

- На передовой нет, так как все знали, что рядом воюют чехи. А вот в тылу...

Я вам расскажу одну курьезную историю. 5-го ноября 1944 года командир бригады отправил меня в Москву с наградными листами на чехословаков-артиллеристов, как раз впервые отмечали День артиллерии и награждение ожидалось к этому празднику. В управлении я сдал наградные материалы, а до 19-го числа имел документы на командировку. Но что мне было делать в Москве? Я обратился в комендатуру, с просьбой дать мне литер и разрешение на проезд в Красноярск, хотел повидаться с матерью, но в комендатуре резко отказали – «Не положено!».

Пришел в чешское посольство в форме, и там мне говорят – «Пожалуйста». Выписали литер, «командировку» на русском языке, дали на дорогу паек, американских сигарет. Прихожу на вокзал, а там возле солдатских и офицерских касс просто столпотворение, а возле генеральских билетных касс стоят всего пару человек. Я был в звании надпоручика - три большие звезды на погонах, форма на мне чешская, кто в ней в столице разбирается, дай, думаю, попробую, и встал в короткую очередь в генеральскую кассу. А неподалеку смотрят на меня и спорят капитан с сержантом, мол, не может быть, чтобы такой молодой, и уже генерал, надо проверить. Капитан ко мне подходит и что-то спрашивает, а я изображаю иностранца, мол, не понимаю по -русски.

А потом мы с этим капитаном оказались в одном вагоне, там вместе выпили и посмеялись.

- В корпусе Свободы служили чехи, словаки, украинцы-русины, русские, евреи. Были какие-то трения на национальной почве? Каким отношение было лично к вам, как к еврею?

- Нет. Никаких межнациональных в чешском корпусе проблем я не припомню.Между собой общались на смеси русского и чешского языка.Если в Красной Армии мне не раз приходилось слышать про то, что «жиды не воюют», или фразу, что «жиды прячутся в Ташкенте», то у чехов никто не выяснял, кто какой нации.

Меня при выписке из госпиталя писари записали в «русские», а отчество в документах поменяли с Абрамович на Александрович, и я не возражал, но оказалось, что зря писаря старались, у чехов не было антисемитизма. Надо учитывать сам факт, что когда полковник Свобода сформировал свой 1-й стрелковый батальон в Бузулуке, то у него евреи составляли половину личного состава. Кроме того, в документах всем уроженцам Чехословакии и Закарпатья писали национальность «чех» или «словак», а кто еврей, можно было узнать только по графе «родной язык» или в записи - « вероисповедание». Например, Буршик и Сохор были евреями, но в списках Героев Советского Союза числятся чехами.

- Огневыми взводами командовали чехи или советские офицеры?

– Огневиками на нашей батарее были чехи, но в расчетах были и русские ребята.Я, как и другие инструкторы, все время находился не на огневых позициях, а на передовом НП, вместе с командиром батареи, на передовой, в 2-3 километрах от огневых.

– В плен чехи немцев брали?

– Я своими глазами ни разу не видел, чтобы пленных немцев после боя в «расход пускали». Офицеры бы такого не допустили. В Польше был случай. Мы ночью заняли в небольшую деревню, окопались на окраине, и я зашел в крайнюю хату с разбитым снарядом углом.Лег спать прямо на пол. Проснулся от того, что меня тормошит за плечо мой боец – «Товарищ командир! Немцы!»- «Где?» - «В соседней комнате! Спят, вроде». Пошли их брать, посветили себе зажигалкой, а немцы спросонья сразу схватились за оружие. Один успел выстрелить, попал мне в руку по касательной. Взяли их, оказалось, что это интенданты, везли на передовую сапоги, но заблудились, бросили машину в лесу, и пошли ночевать в ближайшую деревню.А тут и мы…Отправили пленных в штаб.

Еще в ИПТАПе был случай. Ночью заняли позиции в лесу, окопались, поставили орудия, вырубили просеку. И тут в тишине прозвучал выстрел, один наш солдат упал убитым.Ясно, что снайпер стрелял. Мы стали прочесывать лес, никого не обнаружили. Тогда мы стали стрелять по верхушкам деревьев, и вдруг заметили, что кто-то сверху сигает.Поймали, немец в форме. Я приказал расстрелять его на месте, и он взмолился на русском языке – «Не убивайте! Я свой! Я русский! Меня заставили!». Оказался, «власовец».И тогда я приказал отвести его живым в штаб, что и было сделано.

Иногда в плен попадались «интересные личности». Заходим в какое-то село, у хаты стоит женщина и приглашает войти в дом. Зашли, а там немец в форме за столом сидит. Женщина говорит –«Это француз». Посмотрели у него документы и, действительно, француз. Еще попросили, чтобы он спел французский гимн, и вроде поет чисто. Так мы его даже брать не стали.

- Взаимодействовать со штрафными подразделения приходилось?

- Было. Попасть в штрафную роту считалось за гиблое дело.Приказывают мне поддержать огнем штрафную роту, пошел к ротному, договариваться о поддержке. Сто пятьдесят штрафников пошли в атаку, а вернулось из боя меньше пятидесяти.

- Отношение к политработникам?

- Их не любили, но старались с ними не связываться. Но они разные попадались, были среди них и неплохие, смелые люди.

- «Трофейная» тема.

- Я, вообще, ничего не брал. Собирать «трофеи» считалось плохой приметой.

Тех, кто этим особо увлекался, быстро убивало. У нас как-то капитан стал собирать вещи на посылку домой, и сразу погиб. Один раз мы нашли немецкий склад парашютов, так бойцы взяли парашютный шелк на посылки. А всякую трофейную мелочь все меняли «махнем не глядя».

У меня солдат нашел запаянный ящик, а в нем 200 пар часов. Спрашивает меня –«Что с ними делать?» -«Ты откуда родом?» - «С деревни» -«Так держи их у себя. После войны на эти часы себе дом в деревне купишь»… А он все часы «в махнем не глядя» променял…

- Что произошло с вами весной 1945 года, после того как советские военные специалисты были отозваны из Чехословацкого корпуса?

- Я был направлен служить командиром гаубичной батареи в 180-ую ТАБр ( тяжелую артиллерийскую бригаду). В этой должности я и закончил войну в районе Моравской Остравы.

Сразу после войны нашу бригаду вывели в Румынию, а оттуда перебросили в Одесский военный округ. Здесь решалась дальнейшая судьба офицеров, куда кого направить служить далее. Мне предложили только одно новое назначение, на Курильские острова, но я отказался туда ехать, и меня демобилизовали из армии. В 1946 году я вернулся в Харьков.

Учился и работал. После окончания исторического факультета педагогического института меня в 1950 году направили работать на Западную Украину, в Городок, что находится в 20 километрах от Львова. К этому времени во Львовской области было относительно тихо.

Стреляли в меня «бандеровцы» всего пару раз, но промахнулись.

Работал директором школы и директором детского дома, а в 1996 году я уехал из Городка на ПМЖ в Израиль.

Интервью и лит.обработка:Г. Койфман

Наградные листы

Рекомендуем

История Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в одном томе

Впервые полная история войны в одном томе! Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества не осмыслить фрагментарно - лишь охватив единым взглядом. Эта книга ведущих военных историков впервые предоставляет такую возможность. Это не просто летопись боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а гр...

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus