НКВД и СМЕРШ

Советская авиация господствует в воздухе, нас всюду охраняют истребители, штурмовики штурмуют передний край немцев. Фашистские самолеты появляются крайне редко. Смерть фашистам. Мы идем к победе.

По возрасту личный состав был не однородный по социальному положению и не одинаков по возрасту от 18 до 40 лет. У молодежи настроение было более боевое, они спрашивали когда начнем бить фашистов, а у солдат старших по возрасту настроение было иное – они тоже считали своим долгом бить фашистов, скорее их уничтожать, но у большинства из них остались дома жены, дети, хозяйство и это отражалось на их настроении.

Мой день начинался ранним утром, когда в управление контрразведки начинали приходить шифровки из всех подразделений фронта. В мою задачу входило все их дешифровать и подготовить в виде суточной сводки для последующего доклада командованию Управления контрразведки. Ну и, соответственно, если Управлением готовилась отправка какого-то документа в нижестоящие отделы, мне необходимо было его подготовить к отправке, предварительно зашифровав.

В этом полку деды были по 50 лет. Равнялись мы на тех, кто уже отвоевали год, приобрел опыт. Они нас оберегали, воинским хитростям всяким учили. Пробежал немножко, ложись. Полежал немножко, пошел дальше. У меня быстро личный инстинкт самосохранения выработался.

Сижу с пистолетом наготове, думаю: “Ну, если сунутся, то в крайнем случае двух - трех уложить я успею. Но и сам, конечно, тут же буду растерзан”. Я прекрасно знал свою участь, знал, что со мной будет, если попаду в руки к бандитам. Бандиты тем временем возвращаясь, поравнялись со мной, и я услышал их речь - они говорили о том, что тут был какой-то Мыкола и этого Мыколу они упоминали постоянно.

И вот наш замполит, старший лейтенант Щукин… Отлично помню его, до сих пор стоит у меня перед глазами. Так вот, он говорит: «На тебе пистолет, полезай вниз!». Взял я у него пистолет. Они у меня забрали винтовку, и я полез туда. Фонарь немецкий включил, смотрю – в углу пропавшие мужики сидят.

После этого охраняли Эльтон и Баскунчак - это солёные озёра. И на этих озёрах в свободное время наш гарнизон, 75 гавриков всех национальностей, строил ложные аэродромы с самолётами из фанеры. Фашисты летали и бомбили. А мы соль собирали, грузили на платформы и отправляли в тыл. И так две недели. А потом какая-то сволочь, видно, сообщила, и прилетел самолёт один, бросил бочку, к бочке привязана рельса и проделаны дырки - она летит и свистит. И на бочке написано чёрной краской: "Какой аэродром, такие и бомбы".

В Одессе в катакомбах по заданию познакомился с полковником в звании морской службы. Наши войска уже подходили к Николаеву. Думаю, пойду до Николаева. Один лиман, второй, на третьем граница, с одной стороны немцы, с другой – румыны. Стало темно. Спускают вниз. Домик. Стучу. Открывает мужик. Видит: я хорошо одет. Поужинали, выпили по 100 грамм. Говорит: «В 7 часов утра подниметесь, жинка пойдет на базар. А базар на территории немцев. Может, прорвешься».

У меня война началась на второй день.… У нас выпускной бал в субботу был, а воскресенье нам говорят: «Началась война». Уже в понедельник нас, комсомольцев, это 10-й класс был, погрузили в целый эшелон со всего региона, и отправляют, но не говорят куда. Так только сказали: «Всем на фронт, на фронт, на фронт»…

Мы грузили военнопленных в вагоны и отправляли их вглубь нашей страны, в Сибирь. Загрузка производилась в «пульмановские» вагоны с превышением положенного количества: например, полагалось туда загружать по шестьдесят человек, а мы грузили по восемьдесят. Двухосный вагон вмещал в себя тридцать человек, а мы грузили в него до шестидесяти. Все это делалось ускоренным темпом, лишь бы этих пленных побыстрее увезти оттуда.

вот мы пошли туда. Идем пешком, потому что на машинах нельзя, банда шум услышит. Крадемся потихоньку, вдруг слышим – «бум!» - мина летит через нас. Семь мин выпустили «бандеровцы» через наши головы. Они уже знали где мы идем, потому что разведка у них была хорошая. Вот где-то километра два или три идем зимой, вдруг слышим – петух поет. Как же так, где же в лесу зимой петуху взяться при таком снеге? А то, вместо петуха, вдруг кукушка внезапно закукует. Тоже вопрос: зачем она кукует? А на самом деле это бандиты перекрикивались, это они так друг другу сигналы подавали, разведка у них была очень сильной, и они о нашем приближении знали заранее.

Под Тирасполем – звонит начальник дивизии. Пришёл лейтенант, с документами, всё. «Я, – говорит, – агент разведки. Вот заброшен, и со мной ещё два человека было заброшено…» - «Кто такие?» - «Один, значит, там капитан, фамилии не знаю, но вот примерные приметы».

Слева, смотрим – амбразуры ДОТов. И весь перешеек длиной метров 150, начиная от уреза воды… в общем, весь опутан проволокой и подвешены мины натяжного действия. Это финны ставили. Примитивные штуки: «сотка» труба заливается толом, и на растяжку. Всё! Они не мучались придумками. Но зато как шарахнет! Посмотрели, посмотрели, все как-то грустно. Потом обратили внимание, что по краю перешейка проволока протянута не дальше в воду, а как-то примята между водою и небольшой тропочкой. И вроде кто-то там по ней ходит. Мы настолько близко подошли, что было слышно, как кто-то ехал на телеге. Лежим и смотрим на амбразуры ДОТов. Пустые, или с пулеметами? Откуда мы знаем?! И что делать нам? Сил нет вернуться, обойти... И тогда кто-то предлагает: «Командир! Все равно нам хана. Дальше этого места, наверное, не уйдем. Может, рискнем?!»

Они сидели в засаде и нас поджидали. Мы устроили широкую облаву с собаками. Они удрали, но мы нашли их всех в лесу в землянке. Кричали им вылезать – бесполезно. Они в ответ начали стрелять. Тогда им в люк бросили три гранаты Ф-1… Вытащили двенадцать тел. Выяснилось, что часть из них стреляли друг в друга, чтобы не сдаваться. Убитые оказались молодыми парнями лет по 20, не больше. Одеты были, как попало: в гражданском, в фуфайках, кто-то в форме… Единственное, что они все носили шапки, которые назывались «мазепинками». Изъяли много оружия, советского и немецкого.

Через две недели зажали их в деревянном сарае у одного дядьки, на чердаке. Участковому поступили данные о том, что на чердак влезли два незнакомых человека. Тот быстренько сообщил в опергруппу. Мы тут же на машине приехали, обложили. Открываем дверь – тишина. Собаковод прошел под стенкой. Открыл следующую дверь, пустил собаку. Собака заблажила: «А-ву-ву-ву». Они начали стрелять по собаке. У тех «ястребков» была штатная винтовка, ППШ Медянкина и его пистолет. Обоих положили прямо через стенку. Чего там, одни доски. Два солдата подскочили, и с автоматов врезали на звук выстрелов. Наверху сразу все заглохло. Лестницу приставили, снова собака пошла вперед... Слышим – «Р-р-р-р», она их там рвет. Уже и выстрелов нет, и кровь сверху начала капать.

Так я прошел бои в Белоруссии и на Смоленщине. Задача у нас ставилась простая: как только передовые части уходили, мы, пограничники, приходили немедленно приходили на смену, на передовую линию, и там и оставались. А ведь из лесов много выходило немцев, которые в эти леса убегали и прятались, лишь бы только не попадаться своим. В результате, когда они выходили, то знали, что тут стоим мы, и они по нам и стреляли. Нам тут хуже намного было воевать, чем на передовой. Там-то ты хоть видишь врага!!! А тут они выходят, вооруженные до зубов, и видят нас. Так они нас как мух убивали.

Первое дело – скинуть сапоги и все тяжелое, что тянет тебя на дно. А куда плыть? Река шириной в 250 метров, а то и более. Назад плыть поздно, берег противника ближе. Вылезли на берег, посчитались. Неутешительно! У меня пистолет, у хлопцев две финки. Что делать? Увидели разбитый дот, решили рискнуть… Повезло. В доте нашли трех тяжело раненых немцев и ящик гранат. Первым делом порезали одеяла немцев на куски, обмотали ноги. А то ведь уже начали коченеть... Еще холодно было, апрель месяц. Немцев прикончили, вооружились, двигаться решили вбок по траншее. Первый попавшийся блиндаж закидали гранатами. Та же участь постигла два следующих дота. Что нам помогло? Немцы беспрерывно вели артиллерийский и миномётный огонь. Таким образом, мы дошли до немецкого КП с рацией и телефонами.

Ни один не выпрыгнул... До чего упрямые черти! Сгорели. По-видимому, постреляли друг друга. Сколько мы не находили, приносили или привозили их трупы, обязательно лоб простреленный – сами себя убивали. Редкий случай, чтоб кого-то из них задержали. В основном только мертвых брали, а живьем редко. А то еще вначале ставили задачу брать только живьем. Вот ты его попробуй-ка, возьми живым! Потом, видать до них там, наверху стало доходить – пришел приказ живым брать уже по возможности.

Тут по Сироткину… и, конечно, по собаке… как ахнут. Он повалился на спину, закричал, чтобы я обратил внимание.

А у Левы, еще как назло, в автомат что-то попало –  стрелять не может. Он ППС носил, такой маленький, офицерский, поскольку  ему с собакой тяжело.

Вот он лежит, и я его вижу, а бандеровцев – нет. Меня  тоже не видно. Собака затихла… Вдруг смотрю – на Сироткина выскакивает  такой здоровый детина, чуть ли под два метра ростом…

Я так понял, что эту группировку никто не собирался уничтожать. Ее должны были взять в плен, потому что уже ситуация была такая мощная с нашей стороны, что народ там немножко ничего был. А там среди них и латыши были, и все. Некоторым удалось сбежать, используя лодки и что там было, в Швецию. В общем, сбежали в Швецию. А в основном все взяты были в плен.

Пустил нас на деревню, а мы же ничего не видели, лес всего в трестах  метрах от деревни кончался. Только когда вышли на опушку, то увидели,  что впереди речушка, рядом с которой лоза растет, дальше идет луг и на  холме деревня расположена. Немец нас подпустил поближе, мама родная,  после хорошего привала мы до речушки быстро добежали, только вошли в  лозу, а местность, видимо, была хорошо пристреляна, у врага было четыре  или пять пулеметов, и они сверху открыли кинжальный огонь. Пули летели  как пчелы, все попадали, рядом со мной в траву свалился еврейчик,  пришедший к нам с недавним пополнением.

Перед началом операции по выселению какого-нибудь села командование  проводило переговоры с чеченцами, потом грузили их в вагоны и отправляли  в Казахстан. Например, наша рота не сталкивалась с сопротивлением  выселению, но вообще чеченцы достаточно сильно сопротивлялись  депортации. Во-первых, это очень жестокий народ, а во-вторых, у них было  много оружия. Был случай, когда одиннадцать наших бойцов находились в  пригороде Грозного и решили присесть отдохнуть, хотя по инструкции было  категорически запрещено собираться всем вместе во время переходов. В  группе было восемь солдат, два офицера и женщина-санинструктор. Они  собрались на отдых под деревом, а чеченцы устроили там засаду и почти  всех перестреляли, в живых остался только один солдат.

Война для меня началась в 3.45 минут. Я тогда дежурил. В 3.45 на охрану  границы заступал очередной наряд. Я поставил перед ним боевую задачу, и  тут небо покрылось заревом, прошли самолеты, а потом начался артобстрел.  Начальник заставы тогда отдыхал, политрук был в отпуске, ну да мы сами  знали что делать, только пограничники у меня спрашивают: «Ну, что  старшина, война или провокация?» Я говорю: «Война». Какая уж тут  провокация, когда Беловский участок обстреливают, Сорокинский,  Малиновский обстреливают. По всей границе стрельба.

Весной 1943 года меня перевели на работу в контрразведку СМЕРШ, которая  была образована весной того же года. Присвоили звание «младший лейтенант  государственной безопасности» и направили в отдельный танковый полк,  который формировался в г. Горький (ныне – Нижний Новгород). На  вооружение к нам поступили ленд-лизовские американские танки. С этим  полком после сколачивания части прибыл в Краснодарский край, здесь мы  проходили недавно освобожденную станицу Крымскую. С боями дошли до  Темрюка, к тому времени большинство наших танков было выбито в боях.  Вообще же американские танки были все-таки не такими надежными, как наши  Т-34. Помню даже такой случай – танк вылетел на нейтральную зону, и не  смог никуда повернуть, у него отказала трансмиссия. Кстати, экипаж мы  потом из нейтралки выручили.

Кроме таких вот задач НКВД несли и патрульно-постовую службу. Ловили  разведчиков, ракетчиков, которые из ракет стреляли, подавали сигналы,  куда надо наносить огонь, тех, кто панику по рынкам и магазинам сеял.  Утром приходит новая машина с хлебом, хлеб суррогат, но все-таки приятно  пахнет. Уже к приходу машины очередь, люди обессиленные, еле-еле на  ногах стоят. Рабочие начали разгружать хлеб, разложили на прилавке и тут  врывается один бандит, за прилавок заскакивает и начинает с полок  швырять хлеб: «Ленинградцы, берите, берите хлеб! Начальство обжирается, а  мы подыхаем, мы помираем! Это наш хлеб!» Никто не шелохнулся. Ни одной  буханки, ни одного кусочка не взял из того хлеба, который тот швырял с  полок в зал. Это только один такой случай, но их очень много было.

В 4 160 метрах от о. Ратманова расположен остров Малый Диомид, или  остров Крузенштерна, а наш остров назывался по картам Большой Диомид.  Дело в том, что уже в первые недели и месяцы войны все западные  советские морские торговые порты были заблокированы немцами или  находились под опасностью воздушных ударов. Поэтому советское  правительство надеялось, что основной путь помощи от вероятных союзников  в борьбе с фашистской Германией – США и Великобритании, пройдет через  Берингов пролив по Тихому океану. Вскоре добрались мы до острова,  собрали здания, и 6 ноября 1941 года застава начала функционировать – в  этот день первый наряд вышел на границу.

Был тяжело ранен комбат Минаев, зам политрука Ульянов, Никитенко, убиты санинструктор Тузовский, сержант Репин, рядовой Попенко - всего семь человек. Раненые, с разрешения представителя ЮЗФ, были направлены в тыл. В это время немцы нас обошли. 6-го июля в 20 часов батальон получил приказ прикрывать отходящие части. В первом эшелоне двигался 698 сп, во втором - 32 сп, а наш батальон, соответственно, прикрывал отход. Немецкие войска в это время уже обошли Старый Оскол. В 24 часа батальон с боем форсировал реку Оскол. При подходе к реке мы захватили 4 немецкие подводы и 16 лошадей. Всех немцев расстреляли.

«Палили все время. На территории Польши ловили дезертиров, и не только поляков, но и своих солдат было полно. Всего было. Но столько времени прошло, что и не помнишь. Были стычки такие, многие были ранены, и убиты. Но мне, слава Богу, повезло, прошло все мимо».
 

Когда мы Духовщину прочёсывали, тут вообще ни одного дома не осталось –  одни трубы, печные трубы. И снегу полно, и всё заминировано,  заминировано, заминировано! Овражек был такой небольшой: смотрим, -  следы. И мы решили по этим следам пройти. Прошли, спустились. Там три  землянки. В каждой землянке по 18 человек, а то и больше. Старики,  женщины, дети. И, конечно, голодные, – у них нет ничего. Вот что у нас  было, весь запас свой, мы им отдали.
 

Вся деятельность отдела на территории Германии изобиловала интересными случаями и нестандартными ситуациями. В районе Вильгельдан был случайно обнаружен настоящий подземный город, все выглядело как обычная станция метро, и наше командование подумало, что именно здесь спрятан золотой запас рейха. Наша группа получила приказ пройти по коридору, ведущему от "города" в направлении на запад. Мы долго шли по узкому коридору, пока тропинка не оборвалась, и мы не уперлись в яму. Спустили вниз на веревке бойца, но в яме ничего не оказалось, нам пришлось вернуться назад. Обнаруженные подземные секретные тоннели вели к Берлину на протяжении 60 километров.

К девяти часам утра, когда там уже шел бой, был грохот артиллерийской канонады, мы начали рубить японцев. Они бежали, сломя голову, побросали всю технику, сбросили шинели. Каждый из них спасался, как мог, пытался добежать до речки, а там по ним стреляли из пулеметов. Если из них кто-то и выбрался на другой берег, то это единицы. Схватка была скоротечная. Мы догоняли и рубили. Вспоминать это неприятно.

Вторую половину Великой Отечественной войны я служил во фронтовой контрразведке в отделе который вылавливал в нашем тылу шпионов противника а к нему засылал своих.