Кавалеристы

Бывало, прижмут крепко, надо быстро передок к пушке подать, а коноводы где-то далеко. Пока посыльный дойдет, расчет погибнет. Слух у лошадей великолепный. Я свистну три раза – она начинает рваться с привязи. Коноводы: «О! Стрела пошла! Скорее давай передок!»

Идем мы, Майского несем, и вдруг перед нами из темноты: «Стой, кто идет! Стрелять буду!» Оказалось, старший политрук полка. Остановились, стоим, молчим. Выходит из наших вперед то ли сержант, то ли старшина, снимает с плеча винтовку и говорит политруку: «Нас пять человек, а ты один. Ты нас не расстреляешь, это мы тебя здесь застрелить можем». Политрук стал разбираться, в чем дело, мы ему все объяснили и рассказали, как дело было. Он сразу стал извиняться: «Ребята, простите меня! Майского я уважаю!», и сразу стал распоряжаться: «Ты бери вот здесь и несите его вон туда, там ему окажут помощь и переливание крови сделают». Но Майский умер, не дождавшись помощи. И таких страшных случаев много было.

Смотрим дальше - идет бронетранспортер. Два раза я выстрелил ему навстречу, а он как шел, так и идет на скорости. Поравнялся с нами, а гранат у меня уже нет, все использовал. Бронетранспортер проскочил и пошел на наших, что в кювете сидели и стреляли из автоматов, а я ему в зад два раза выстрели, он и вспыхнул, я ему в бензобак попал. Оттуда немец выскочил и бежит к нам, а у самого спина горит.

Они были дикие, необъезженные. К ним сзади не подойдешь – брыкаются, а спереди – кусаются. Мы боялись этих «монголок», но еще сильнее боялись своего командира. Он кричал на нас, чтобы мы не убегали от своих лошадок, а занимались их чисткой. Они щетки боялись, а уж про скребок и вообще говорить нечего – чуть только дотронешься, сразу прыгать начинали, как сумасшедшие. Мы тогда все бросали и выскакивали наружу.

Раненых и больных лошадей мы лечили только на отдыхе. В наступлении мы просто забирали всех имевшихся лошадей у крестьян, а в обмен оставляли своих истощенных и раненных. Это входило в обязанности ветчасти. Лошадь лучше пустить на мясо, чем ее лечить.

Верхом на коне я хотел атаковать пехоту. В это время повернулся направо, смотрю – с правой стороны танк немецкий. Я лошадь положил – раз! А сам под ней оказался. Он видел меня, но – объехал, уехал. Не остановился. Потом я помчался догонять своё подразделение, они уже атаковали. Смотрю – два немецких конника! Ну, я – давай за ними! Один меня хотел шашкой ударить, а я – раз! – и вниз под коня!

В общем, идём, и разведчик предупредил Коваленко: «До немцев уже недалеко!» Все остановились, а дорога просёлочная, узенькая, и впереди, метрах в ста, такой кустарник. И вдруг из этого кустарника как дали по нам из автоматов… Я впервые видел, что когда в упор стреляют, листочки отлетают и выхлоп со ствола…

В Берлинской операции, когда наши прорвали оборону на Зееловских высотах, задача нашего корпуса была окружать Берлин с севера, и продвинуться в сторону Эльбы, чтобы не допустить подхода американцев. Когда прошли в прорыв, то был участок где дорога простреливалась артиллерией, издалека. Одно орудие периодически вело огонь, мы рассредоточились и в конном строю, по одному, по два, галопом пролетали это место. Снаряд ударит, и сразу группа пролетает, пока они перезаряжают. Тачанки прошли, остались повозки. Я за сутки измотался, верхом устал ехать, и сел вместе с ездовым на обычную повозку пароконную. Пролетели мы это место, я с повозки спрыгнул, и стал ждать остальных. Коновод мой с лошадьми проскочил, и вдруг ссади меня взрыв страшный, я оглянулся, повозка отъехала от меня метров на двадцать, и снаряд попал как раз в ездового. Повозку и ездового разорвало, кони в клочья. Несколько секунд и все…

В общем, подошли к Новому Бугу, начался бой, наши наступают. А мы спешились, сняли ПТРы с лошадей, отдали лошадей коноводам и начали «работать». Вообще нашей основной целью всегда были танки, по пехоте мы из ПТРов не стреляли – это малоэффективно. Только по танкам (и то, легким), изредка по машинам или пулеметным точкам. Если память мне не изменяет, в бою за Новый Буг немцы танки не использовали – мы зашли вглубь немецкой территории, а их танковые части, видимо, находились ближе к фронту. Поэтому ПТРы били по окнам домов – я командовал своим ружьем (то есть, показывал выстрелами, куда нужно вести огонь), и как только появлялась цель, все ПТРы отделения старались все вместе ее поразить. В общем, немцев мы из поселка выбили – насколько я помню, из моего отделения в бою никто не пострадал.

Когда мы в первый раз брали Ростов, в моей винтовке было десять патрон. Вот и иди на немца, который тебя давит танками! А декабрь месяц, морозы… Но мы выполнили приказ. Перешли по льду Дон. Отбили Ростов и Таганрог. А 5-го января, есть там такой город Матвеев Курган, я был в первый раз ранен. Ничего примечательного… Знаешь, когда в атаку идешь, то стреляют со всех сторон. Пуля попала в этот сустав. Потемнело в глазах… Упал лицом в снег. Мне было тогда 18 лет, совсем еще мальчишка...

Всю войну у меня один конь был. В Польше его убило, мы как раз в лесу  стояли, где вырыли себе индивидуальные ячейки, неожиданно немецкая  авиация налетела, около двух десятков самолетов. Я в ячейку спрятался, и  конь ко мне нагнулся. Не могу говорить, до сих пор слезы на глаза  наворачиваются. Осколком его ранило в живот. Потом я взял себе польского  коня, он как дубина: сядешь, и ноги болят. Так что, считай, я без коня  остался, а меня в пулеметчики перевели.

Идти спокойно нельзя, немецкие самолеты летают, бомбят. На привал  встанешь, кухня только задымит – сразу немецкий самолет прилетает,  бомбит, кухню в клочья разорвало. Перешли за Волгу, идем все уставшие,  на ходу спишь… Оказывается, человек тоже может на ходу спать.  Чувствуешь, что идешь, а потом заснул – упал. Кто ногу ломал, кто руку.  Некоторые стреляли нечаянно, не самострелы, просто упал, винтовка и  выстрелила. Чтобы этого не было, у нас патроны забрали.

Так я командиром отделения в 4-м Кубанской корпусе и служил до 1944  года. Наравне со всеми бегал с винтовкой, клинком, пулеметом, а в 1944  году всех калмыков из корпуса передали в запасной полк на Урал. В начале  1945 года наш запасной полк расформировали и всех калмыков направили в  Широковский спецлагерь. Сперва мы как солдаты были, присягу-то у нас  никто не отменял. Примерно в течении двух месяцев нас и кормили как  солдат, трехразовый паек. А потом перевели на лагерный паек – норму  выполнишь на 100% - получаешь полный паек, и то, некоторых продуктов не  было.

После того как нашу дивизию сформировали, ее направили на Дон. А на Дону  перед калмыцкой дивизией стояла обычная стрелковая дивизия. И когда  немцы начали наступать, это стрелковая дивизия не выдержала, и стала  отступать, не могу сказать, что они плохие солдаты были, просто немцы на  них всеми силами навалились. А потом немцы дошли до нашей дивизии.  Дивизия сражалась, без команды не отступала, а никакого приказа не был,  прорыв так внезапно произошел.

Поскольку на Миусе образовался к тому времени большой прорыв наших  войск, то немцы поняли, что могут угодить в окружение, и начали поспешно  отступать, мы же стали их преследовать в сторону Запорожья. Справа от  нас наступал 4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский корпус,  который в боях потерял много казаков, и у них остались бесхозные лошади.  Нам предложили взять в полк несколько десятков коней, в результате был  образован конный взвод разведки 953-го стрелкового полка, я стал  помощником командира взвода. Преследовали противника в конном строю  впереди наступающих порядков пехоты.

А когда пришли немцы, то началось наше скитание по людям. Я вместе со  старшей сестрой ходил с коляской по селам и обменивал все то, что у нас  было, на хлеб, овощи и прочие продукты. Ходили не только по Донецкой  области, а заходили даже в Запорожскую. Правда, мамины сестры помогали  нам – они жили в Луганской области, в украинских селах. У старшей  маминой сестры была своя центрифуга, они перерабатывали молоко на масло,  на сметану. И выделяли нам понемножку, так что кое-как перебивались.  Мама работала чернорабочей на Донецком металлургическом заводе. Он был  взорван нашими при отступлении, и немцы набрали людей для того, чтобы  восстановить его. В общем, жизнь при немцах была не ахти, давали нам  горелый хлеб-краюшечку, что-то мы с сестрой привезем, что-то тетки  передадут.

Началась битва за Варшаву, нас же бросили дальше по польской территории,  наш корпус начал наступление на г. Хелм, потом г. Люблин. Здесь были  очень сильные бои. Вслед за этими боями мы форсировали р. Висла, и  оказались на Сандомирском плацдарме на левом берегу реки, с которого с  боями вышли на территорию Германии и продвинулись в сторону Одера,  освобождали город Штаргард. У Одера мы остановились, и здесь  командование нам объявило, что до немецкой столицы, Берлина, оставалось  ровно 70 километров.

Насчет Дегтярева могу сказать так, что если вдруг плохо прижал к плечу,  то с первого выстрела плеча не будет. А Симонова это совсем уже другое!  Оно пятизарядное и его уже можно не так здорово прижимать. Патроны у  меня всегда были только бронебойные, потому что трассирующие. Когда  стреляю – я вижу куда пуля летит. Я только такие брал. У меня не было ни  сухарей в сумке, ничего, а только патроны. Еще у меня карабин был, и  сбоку клинок висит. Это все на мне.

Не только чеченцев, но и калмыков, и балкарцев. Об этом сейчас не  принято говорить, но ведь эти народы поддержали немцев в самое тяжелое  для нашей страны время. Сейчас они не хотят об этом вспоминать, но ведь  получается, что тогда они предали родину. Пусть и были обмануты. Ведь  немцы как их агитировали в листовках: «Мы вас трогать не будем, будете  жить, как жили раньше. Но в свою очередь помогите нам ликвидировать  советскую власть и уничтожить русскую армию!» Я всегда правду говорил, и  как непосредственный участник тех событий скажу, что они предатели,  которые убивали наших людей!

Этот день всегда будет помниться, всю жизнь помнится. Нас сразу разбили, отделили от лошадей, и мы как пехотинцы стали в этих боях участвовать. Короче говоря, шли мы в пешем строю, а лошади наши были сзади. Мы лежали в степи и стреляли по прицелу. Но там против нас не немцы, а румыны воевали. И вдруг на нас сзади пошли танки. Сорок с лишним штук их было. Всю дивизию в плен взяли, лошадей тоже в плен забрали. Солдаты там разбежались кто куда. Там меня немного ранило. Интересно, что когда танки начали по нам лупить, то все пушки, какие были у нас, в том числе и гаубицы, все уничтожили.

Первоначально кавалерийские наши части были оснащены прекрасными армейскими колхозными лошадьми донской породы. По крайней мере, наша часть. Первый эскадрон - все были рыжие, второй - гнедые, третий - серые. Чтобы различать. В Ростовской области было много военных конных заводов. В то время было много лошадей, поэтому мы были обеспечены. У немцев же больших кавалерийских конных частей не было. Были отдельные, они носили вспомогательную чисто роль. У румын конница была, но я это время не захватил и рассказать ничего не могу. Я же был не в сабельной чисто части, а мы все-таки были танко-истребительные.

Во время марша вперед высылается головная застава, и где только возможность есть - то боковые заставы тоже. Как только выстрелы, бой - так сразу команда спешиться, коней коноводы в овраг уводят ну или в укрытие, в лес, конь же лечь не может от обстрела, а мы в бой как пехота идем, и танки поддерживали, особенно когда уже в наступление перешли.

Вот идет фронт. Ночь. В километрах 20-30 немцы прорвали фронт. Надо остановить их. А пехота когда дойдет... И нас сразу верхом. Компактно. Сразу галопом. Немцы наступают. А здесь перегородишь и остановишь их наступление. Потом пехота уже успевает, занимает оборону. И еще использовали кавалерию в тылу у немцев: рейды по тылам, мост взорвать, штаб вывести из строя - в основном так использовали. Для быстрого движения. Леса, болота - а верхом быстро. Танки не проходят, машины не проходят, а кавалерия проходит.

Один раз мы получали большое пополнение лошадьми, потери у нас большие, и из Монголии привезли маленьких, выносливых, но диких лошадок. По 2-3 солдата из вагона получали лошадь, так много было надо, чтобы ее удержать. После этого тренировали монголок еще полмесяца рядом фронтом, а потом на них мы долго воевали. Солдаты снег тягали ногами, потому что ростом эти лошадки были как ослы, может, чуть-чуть больше, но выносливые и неприхотливые, они даже зерно не ели.

Каждый день в 6.00 подъем и прямо на конюшню. Целый час драишь лошадь. Потом повел на водопой, дал овес или сена. К 9.00 идешь на завтрак. К нам на проверку в нашу дивизию Рокоссовский и Буденный приезжали. Буденного я не видел, а Рокоссовский мне за отличный вид лошади и экипировки благодарность через эскадронного передал. А в боевой обстановке, там вместе с конем спишь.

Был у меня солдат. Медалью награжден "За боевые заслуги", и покончил как говориться самоубийством. В смысле… Отвели нас на отдых, а лошадей-то не было, и мы пешком шпарили на отдых. А идут машины ночью туда сюда, и он решил на машине подъехать. Прыгнул и сорвался, и чека из гранаты… Мог бы он выбросить. Это теоретически, конечно… А он опять прыгнул, и что… прикрыл

Стали слышны крики, шум, стоны, ругань, заговорили наши пулеметы. Такая пляска смерти продолжалась долго. Кто был на льду - все попали под смертельный огонь, почти все были расстреляны. Наша группа (не назовешь отделением или взводом) не дошла до середины реки, сразу попала под сильный огонь немцев, кто-то был убит, ранен, кто-то бежал назад. Я остался лежать на месте, укрывшись за убитым сразу человеком. Так лежал я очень долго, что меня и спасло.

Сегодня уже 23-й день, если не считать той злополучной сырой картошки за 40 рублей, как у меня, да и у других пленных, не было во рту ни маковой росинки. Не видели мы и чая. Да что уж - когда мы шли колонной, троих пленных расстреляли просто за то, что они попытались поднять окурки на обочине дороги…

Повозка везущая меня движется в колонне какого-то обоза кругом идут люди в немецкой форме с нашивками на правом рукаве "РОА" (Русская освободительная армия) - власовцы.

Самое тяжелое когда 100 километров надо было пройти за ночь. Рысь - галоп рысь - галоп. Бесконечные команды: "Не жалеть лошадей! Не жалеть лошадей!" Потому что к утру надо быть в другом месте. Если в небоевой обстановке тебя могли за загнанного коня под трибунал отправить то в этом случае требовали выжимать из лошади все на что она способна.