Родился 9 мая 1926 года в деревне Иловня Шумячский района Смоленской области. В 1942-43 гг. находился в партизанском отряде имени Сергея Лазо (входил в состав знаменитого партизанского соединения С.А.Ковпака.) Весной 1944 г. был призван в армию. Службу поначалу проходил в запасном стрелковом полку на Урале. На фронте — с октября 1944 г. Воевал командиром 45-миллиметрового орудия в составе 48-го стрелкового полка 50-й гвардейской стрелковой дивизии на 3-м Белорусском фронте. Был тяжело ранен в феврале 1945 г. Комиссован по инвалидности в конце 1945 г. Награжден орденом Славы 3-й степени, медалями «За отвагу» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Сержант. После войны жил на родине в Шумячском районе Смоленской области, работал в колхозе. С 1976 г. - в г.Нарва Эстонской ССР. Работал сторожем в совхозе «Нарва», на ферме, в строительной бригаде.
И.Вершинин. Для начала, Иван Владимирович, расскажите о вашей предвоенной жизни. Где и когда родились, кто были ваши родители, что в особенности запомнилось?
И.Грубов. Родина моя — Шумячский район Смоленской области. Там, в такой деревне Иловня, я родился в 1926 году в бедной крестьянской семье. После того, как я окончил семь классов сельской школы в 1940 году, работал в колхозе. Всякую работу приходилось выполнять: я и с плугом ходил, и с косой работал... Замещал, помню, одно время даже отца. А потом, когда нашу местность в начале войны оккупировали немцы и отца забрали на войну, остался за старшего. И так продолжалось до тех пор, пока меня не взяли в армию. Это было уже весной 1944 года.
И.Вершинин. Помните, как проводилась в вашей местности коллективизация?
И.Грубов. Помню. Когда началась эта коллективизация, мой отец первым вступил в деревне в колхоз. Ну что еще вам об этом сказать? Все, кто в нашей деревне жил, работали в колхозе за голые трудодни. На один трудодень давали 100 грамм травы — этих отходов от зерна. Ну и картошку весной собирали гнилую. Хлеб еще пекли тогда. Жили впроголодь все время.
И.Вершинин. Семья большая у вас была?
И.Грубов. Семья наша состояла из четырех детей. Я был самым старший в семье. Была у меня еще сестра. Потом, когда началась война, она попала в Ленинград в блокаду, а потом оттуда эвакуировалась в город Горький и там вскоре умерла. А было еще у меня двое братьев, оба — моложе меня. Потом, когда отца взяли на войну, я остался в деревне за хозяина.
И.Вершинин. Репрессии проводились ли у вас перед войной? Приезжал ли «черный воронок»?
И.Грубов. У нас в деревне жили баптисты. Так только их у нас «забрали» перед войной и отправили куда-то на Урал и в Сибирь.
И.Вершинин. Было ли у вас предчувствие перед войной, что вот-вот начнется война?
И.Грубов. Нет, не было у нас такого предчувствия. Только по слухам слышали, что немецкие войска подтягиваются к границе к Белоруссии. Кстати, наши разведчики это несколько раз повторяли Сталину: что немцы хотят напасть на Россию. Но Сталин не верил, потому что Молотов, министр иностранных дел, был в Германии и там заключил договор с Риббентроппом о ненападении. Но этот договор был для Германии липой. Немцы что задумали, то 22 июня и сделали — напали на нас.
И.Вершинин. Как вы узнали непосредственно о начале войны?
И.Грубов. А по радио сообщили, что вот, значит, 22 июня 1941 года, немцы бомбили Киев, нам объявили, что началася война.
И.Вершинин. Как восприняли это известие у вас в деревне?
И.Грубов. Восприняли очень боязно. А после этого всех мужиков, которые были у нас в деревне, забрали на войну. И остались у нас одни женщины с детьми. С нашей деревни почти что все мужики, которые были взяты в армию тогда, ну в первый период войны, погибли. Всех их я помню. Отец мой был тоже взят на войну. На фронте он был пулеметчиком. Мужики, которые были с соседней деревни, которые воевали с ним и остались живы, рассказывали, что прямым попаданием в пулемет отца подняло в воздух. И он погиб, короче говоря. А так все погибли. Только те мужики, которые были или без руки или без ноги из того призыва, - те только и вернулись. А все остальные погибли. С нашей деревни 75 человек не вернулось с фронта.
А потом немцы оккупировали нашу местность.
И.Вершинин. Кстати, а как немцы входили в вашу местность, помните?
И.Грубов. Я это хорошо помню, немцы шли день и ночь, день и ночь. Через нашу деревню все пехота проходила. Дороги, по которым они шли, были очень глухие. Когда они шли, я видел среди них всякие национальности, не только немцев: и итальянцев, и финнов, и некоторых других, которые воевали за Гитлера из других государств. Через соседнюю с нами деревню и танки проходили. И так немец шел до самой Москвы. Тогда он шел по нашей стране почти без боя и почти нигде не задерживался. Только задерживались немцы на реках, когда Днепр и Западную Двину переходили. А потом Сталин дал приказ нашим войскам: «Отступать больше некуда. Ни шагу назад!» И тогда здесь очень много погибло наших солдат, которые защищали подступы к Москве. И много наших солдат попадало там в плен целыми армиями.
И.Вершинин. Что было после того, как немцы заняли вашу деревню?
И.Грубов. Немцы сожгли всю нашу деревню, все дома, даже постройки колхозные — и те сожгли. Из-за этого людям негде стало жить. Но многие наши пошли служить немцам, подались в полицаи. Бывший председатель сельского совета стал бургомистром. Коммунист! А в полиции тоже служило немало бывших коммунистов.
И.Вершинин. И немцы их брали, несмотря на коммунистическое прошлое?
И.Грубов. Брали. Но в деревню приходили партизаны. Полицаи боялись, прятались. Если партизаны ловили их — то сразу же казнили. Партизаны преследовали кого придется. Полицаи не хотели быть убитыми, поэтому сотрудничали с ними. Я тоже потом стал партизаном.
И.Вершинин. Кстати, Иван Владимирович, а как вы попали в партизанский отряд?
И.Грубов. А там получилось так, что когда немцы оккупировали нашу местность, стали молодежь принудительно забирать и отправлять в Германию. Забирали и меня. Первый раз, когда меня забрали, я ночью ушел с районного центра. Был такой домик, в котором нас поселили. Около этого домика в конце изгороди был туалет. Я туда ночью пошел, выломал две доски втихомолку и двух ребят, которые там были, подговорил: «Давайте уходить пока не поздно. Отсюда легче уйти. Если поедем дальше, уже дело сделать это будет сложнее.» Хотя они мялись-мялись, но согласились со мной. Ночью через эту дыру мы вылезли и пошли пешком. Это у нас получилось благодаря тому, что рожь была высокая. Мы в этой ржи спрятались. А тогда там, где всех наших согнали, в это время как раз началась вечерняя проверка: была перекличка, и нас, кто сбежал, конечно, не досчитались. И мы, когда сидели во ржи, слышали, как два каких-то всадника поскакали по дороге, по которой нам надо было идти. Они поскакали искать нас. Пока эти всадники не вернулись, мы пережидали время в этой ржи и потом, только когда они вернулись, подались другим путем к своим домам. Так мы прошли километров 25. У утру мы пришли домой. Но чтобы не показаться людям, которые знали, что нас отправили в Германию, находились на сеновале. Мать тайком приносила поесть, а выходить не выходили. Так я с неделю пожил. А потом пришлось начать выходить и чем-то помогать матери по хозяйству.
Но потом к нам опять пришел полицай и опять нас отправили в Германию. Значит, была там такая станция Понятовка. Меня на эту станцию привезли и погрузили в телячьи вагоны. И с этой станции эшелоном стали отправлять в Германию. Я подумал: «Все равно я к фашистам в рабство не поеду!» И когда подъезжали к границе с Белоруссией, там, где проходила дорога на город Кричев, я ночью, когда поезд стишил ход, выпрыгнул в окно под откос. И когда падал из этого вагона, как раз выломал себе правое плечо. И долго я лежал в кювете и стонал, пока не услышали мой голос двое солдат с партизанского отряда и не подобрали меня. Ну и я, пока рука заживала, находился при штабе отряда. Выполнял кое-какие поручения, пока была возможность такая. А потом стал партизаном.
И.Вершинин. А что у вас был за отряд?
И.Грубов. Отряд наш назывался так: партизанский отряд имени Сергея Лазо. Этот отряд относился к партизанскому соединению Колпака, которое дислоцировалось в брянских лесах. В отряде было человек двадцать или даже побольше. Ну а потом меня из отряда начали в разведку посылать. Ходил я на задание в основном в районный центр. Бывает, оденешь плохую одежду и идешь под видом уличного мальчишки, который будто бы загадался свою коровушку искать. Ходишь-ходишь, а сам все высматриваешь у немцев. Так я узнавал, сколько находится в гарнизоне немцев, какая техника у них, и так далее. Немцы за это часто меня пинком сопровождали. Ну я приходил в отряд и обо всем своим докладывал.
И.Вершинин. А много было там техники этой у немцев?
И.Грубов. В основном-то, конечно, ее мало было у них. Только в одном гарнизоне были пулеметы. И потом на машинах были какие-то такие штуки. Ну а потом, помню, мы начали подкладывать взрывные мины под рельсы на железных дорогах. И вот, значит, проводилась у нас известная такая Григорьевская операция под городом Рословым. Есть книжка об этом. Написал ее Винокуров, который тогда был комсоргом у нас в партизанском отряде. Я в ней, ну в этой операции, тоже участвовал. Мы эшелон, который шел к фронту, к Рослову, с боевой техникой, под откос с вагонами оборотили, и так продолжалось трое суток. Потом шли дальше по Белоруссии, тоже взрывали все эту железную дорогу. Ну и потом, когда немцев дальше отогнали, наше соединение Ковпака передислоцировалось в Карпаты. А я туда не попал: отпросился у командира ненадолго домой, сказал, что мать осталась с малыми детьми, и сказал, что, мол, разрешите мне навестить мать и помочь ей кое в чем. Меня отпустил к матери командир. А потом, когда немцев прогнали, начали нашу молодежь подготавливать в солдаты. Призывать в армию начали, короче говоря.
И.Вершинин. Задам вам несколько вопросов по поводу вашего пребывания в партизанском отряде. Каким было основное предназначение отряда, какие задания чаще всего выполняли?
И.Грубов. В основном мы занимались тем, что делали подрыв железных дорог. И потом — в районных центрах области находились немецкие гарнизоны. Эти гарнизоны мы уничтожали. Но в основном, конечно, мы подрывали железные дороги. Мне запомнился особенно подрыв железной дороги на станции Понятовка. Из Рослова на Кричев эта дорога шла. На этой дороге мы три операции сделали. Но вообще, должен вам сказать, в Смоленской области партизанских отрядов было мало. Больше партизанских соединений было в брянских лесах, где Ковпак был, и к которому мы как бы относились.
И.Вершинин. Чем в основном питались партизаны?
И.Грубов. А мы доставали продукты из деревни через старосту, который был бургомистром и сотрудничал с нами. Мы ему приказывали, чтобы для нашего пропитания он доставал нам продукты. Тех, кто служил в полиции и не выполнял наших указаний, мы убирали. Но старосту не трогали, он помогал нам в этом.
И.Вершинин. Скот немцы угоняли из деревни?
И.Грубов. Да. Но наш деревенский колхозный скот успели наши угнать. А когда немцы наступали, свой скот, которые готовились угонять дальше в тыл, в лесу спасали, чтоб не угнали немцы. Но это у нас так было. А в других местах немцы угоняли.
И.Вершинин. Жили партизаны в каких условиях?
И.Грубов. Жили в шалашах.
И.Вершинин. Оружие где доставали?
И.Грубов. Оружие мы из соединения Ковпака доставали. Нам его самолетами сбрасывали. Но сбрасывали нам на самолетах не только боеприпасы, но и продовольствие.
И.Вершинин. Потери были у вас в отряде?
И.Грубов. Были, но очень мало.
И.Вершинин. Из-за чего их вы несли?
И.Грубов. В основном когда занимались ликвидацией гарнизонов. Мы ж стреляли, и они стреляли, а люди погибали.
И.Вершинин. Как немцы отступали?
И.Грубов. А я как раз в то время, когда немцы отступали, находился в лесу. Но они тогда шли и жгли деревни. Но вскоре после того, как они пожгли деревни и наши войска их стали преследовать, меня взяли в армию и отправили сначала служить в запасной стрелковый полк на Урал. Это было весной 1944 года
И.Вершинин. Много молодежи у вас тогда, в 1944 году, было призвано из деревни?
И.Грубов. Много. Всю ту молодежь, которую не успели вывезти в Германию, - всех отправили на Урал. Шесть месяцев там нас учили на младших командиров: кого готовили в пулеметчики, кого — в артиллерию. И после этого отправляли на прорыв немецких войск в Восточную Пруссию.
И.Вершинин. Какие занятия с вами проводились в запасном стрелковом полку?
И.Грубов. Помимо строевой у нас была боевая подготовка. Мы и по танкам стреляли, и стреляли по специальным мишеням из пулеметов. Но строевой нас особенно не гоняли. Больше запчастями занимались, и потом стрельба была по движущимся мишеням. Меня как артиллериста готовили. А потом сделали прорыв в Восточную Пруссию. И нас туда бросили. Мы занимали города Шолупенин, Инстербург, Данау, еще были какие-то города, которые сейчас уже переименованы, потому что эта территория после войны к нам отошла. Образовалась Калининградская область такая. Вот я был командиром орудия — 45-миллиметровой пушки. А почему меня назначили? Нам же тогда, после запасного полка, присвоили звания сержантов: кому младших сержантов, кому - сержантов, назначили на должности, и только командирами взводов были лейтенанты. А потом на подступах к Кенигсбергу меня ранило. И с тех пор я больше не воевал уже.
И.Вершинин. А сколько в общей сложности вы провели времени на фронте?
И.Грубов. Месяцев пять где-то, наверное: с октября 1944 года по февраль 1945 года.
И.Вершинин. Расскажите о том, как вы были ранены.
И.Грубов. Это было в боях на подступах к Кенигсбергу. Это было вроде бы в городе Данау, где-то там. Немецкие танки тогда шли лавиной на нас. Но нашей техники тоже много было. Те танки, которые близко подходили к нам, мы подбивали. Остальные поворачивали назад. Ихние танки, конечно, были сильнее наших. Прицельная дальность у них была 2000 метров. А у наших — меньше километра. Когда наводчика ранило, я стал за наводчика и подбил два танка. Потом у нас снаряды кончились, а подвоза боеприпасов не было. И вот, когда я сидел под щитком у своей пушки, осколок попал в этот щиток и его подбил. На голове у меня была каска. Берег этой каски у меня подбило. Также пробило осколком шапку. И осколок вонзился мне справа в височную часть. Проникающее такое ранение я получил. В горячке я отбежал на метров двадцать, наверное, от этой позиции и упал без сознания. Меня уже подбирали. Этого я не помню. Только я очутился после этого в полевом госпитале, где у меня удаляли осколок из головы. Когда удалили осколок, отдавали его на память, говорили: «Возьми на память!» Я бросил его в угол и сказал: «Это моя смерть, а я еще буду брать его на память.» И опять сознание потерял. И меня посадили на самолет и повезли в госпиталь в Каунас. Там я пролежал восемь месяцев. И здесь уже в госпитале для меня кончилась война. В Каунасе мне две операции сделали. У меня тогда еще свищ появился — на оба глаза я не видел ничего. Когда кушать приносили, я раздирал рукой тот глаз, который здоровее был, и хоть что-то видел. Рана гноилась долго. У меня проникающее ранение было. Когда трепанацию черепа делали, боль стояла невыносимая.
И.Вершинин. Как называлась часть, в составе которой вы воевали?
И.Грубов. Это был 48-й стрелковый полк 50-й гвардейской стрелковой дивизии. Командовал дивизией генерал-майор один.
И.Вершинин. Как день Победы отметили в первый раз?
И.Грубов. А в госпитале на кровати я лежал тогда. И было мне тогда ни до чего...
И.Вершинин. Какими наградами и за что, Иван Владимирович, вы были во время войны отмечены?
И.Грубов. За подбитие двух танков я получил орден Славы 3-й степени. Черняховский, командующий фронтом, его мне вручал. Но вручали мне награду, когда мы стояли уже во втором эшелоне: нас сменила другая часть, которая до этого была во втором эшелоне, а на смену ей пришли мы. Черняховский приехал награждать нас тогда как генерал. Он всегда бывал на передовой, поэтому рано и погиб. Он в госпитале от ран умер. А за прорыв в Восточной Пруссии я получил медаль «За отвагу». Но за что получил? Шли в наступление. Немцев выбивали с первой обороны, со второй обороны, пока не доходили, где у них следующая линии обороны была. А за Кенигсберг медали мне не дали: это потому что я не дошел до Кенигсберга.
И.Вершинин. По каким целям вы из своей пушки, когда были на фронте командиром орудия, стреляли?
И.Грубов. А мы по разным целям стреляли. И по пехоте стреляли. Для этого у нас были гранатно-осколочные снаряды. И по танкам стреляли бронебойными снарядами. Какие были снаряды — всех их расходовали. А подвозки было очень мало. Во время боя мы не могли достать боеприпасов. Пушки наши были на тягловой силе, на лошадях перевозились.
И.Вершинин. Многие бывшие фронтовики рассказывали мне, что «сорокапятки» очень быстро себя обнаруживали.
И.Грубов. Это — да. Ведь мы шли вместе с пехотой. Поэтому наша пушка была первой мишенью для немцев. Мы ее так и называли: «Прощай, Родина!» Пополнение к нам приходило в основном из нацменов: это были узбеки, казахи, туркмены. Интересно, что было у нас с ними на фронте такое: если ранят кого-нибудь или убьют с ихней нации — они собирались толпой по-своему вокруг него и начинали свои молитвы читать. Но немцы в такие моменте не зевали, стреляли по ним, и от них куски мяса оставались. Они, ну нацмены эти, только числились на фронте вояками, а в основном-то пользы не давали никакой. Только держались на фронте в основном русские.
И.Вершинин. Как вы оцениваете свои орудия?
И.Грубов. Они-то, конечно, на фронте были нужны, ну эта техника-то. Но дело в том, что на фронте было такое правило: если солдаты отступали, пушку нельзя было оставлять одну. И солдаты оставались вместе с пушкой, пока не подбивали ее вместе со всем расчетом.
И.Вершинин. Нехватка боеприпасов была?
И.Грубов. Да, частенько не было подвоза снарядов. А почему так было? Кто его там знает, что у наших там в тылу было? Или не было боеприпасов, или не успевали подвозить. Или боялись подвозить близко. Что-то такое было. Я об этом ничего не знаю.
И.Вершинин. Какие ощущения испытывали, когда шли в атаку вместе с пехотой?
И.Грубов. А там, во время атаки, как-то уже не думаешь о жизни, думаешь только об одном: все равно наступит смерть. Первое время страшно было, а потом привыкли к тому, что как будто все это так и есть, как будто так и надо.
И.Вершинин. Солдаты, когда поднимались в атаку, кричали «За Сталина!»?
И.Грубов. Нет, не было. Первое время в некоторых местах такое было. А у нас этого не было, у нас солдаты «За Сталина» не кричали.
И.Вершинин. А сколько раз приходилось вам непосредственно подниматься в атаку?
И.Грубов. Три или четыре раза я поднимался в атаку. И то, что я остался после этого жив, это мне повезло сильно. Когда в атаку шли, люди оставались в живых только чудом. А так кого убьют, а кого ранят. Так и было.
И.Вершинин. Каковы были ваши потери на фронте?
И.Грубов. Ой, потерь наших на фронте было очень много, этих трупов валялось на поле боя так много, что как снопов по полю. Очень много было! Наших потерь было больше, чем у немцев.
И.Вершинин. Наших погибших как хоронили?
И.Грубов. А были специальные трофейные команды, которые занимались захоронениями. Захоранивали прямо на поле боя.
И.Вершинин. Каких погибших ваших товарищей помните?
И.Грубов. У меня так наводчик погиб. Он был родом из соседней с нашей деревни, которая в 10 километрах от нас была. Его и убили.
И.Вершинин. В основном потери от чего у вас несли? От прямого попадания снаряда?
И.Грубов. И от этого, и от осколков, и от пуль, -всякое бывало.
И.Вершинин. Орудия маскировали?
И.Грубов. Маскировали, конечно. Но маскировали, чем могли.
И.Вершинин. Как вы считаете: наше вооружение уступало немецкому?
И.Грубов. Да, ихняя техника сильнее была, наша техника была слабее.
И.Вершинин. Какого немецкого оружия больше всего боялись на фронте?
И.Грубов. У них танки были такие - «Фердинанды» и «Пантеры». Они имели большую силу. Их боялись. Но у нас тоже грозное было оружие - «Катюши». Они «Катюш» боялись — ведь это действительно было страшное оружие.
И.Вершинин. Немецкое оружие приходилось использовать в бою?
И.Грубов. Нет, не приходилось.
И.Вершинин. Позиции часто меняли?
И.Грубов. Когда боеприпасы были, то меняли позиции. А когда боеприпасов не было — мы и не меняли позиции. А так мы все время рядом с пехотой шли.
И.Вершинин. Связь какая-то поддерживалась во время боя?
И.Грубов. А никакой связи не было. Пушку на руках подкатывали. С одной огневой позиции на другую перекатывали. Но меняли позиции как придется.
И.Вершинин. Немцы ожесточенно сопротивлялись?
И.Грубов. Ой, ожесточенно.
И.Вершинин. Какие были укрепления у немцев в Восточной Пруссии?
И.Грубов. Траншеи были у них. В основном все было перерыто траншеями.
И.Вершинин. А дзоты, доты были?
И.Грубов. Я этого не встречал.
И.Вершинин. Что можете сказать о роли политработников на фронте?
И.Грубов. Были у нас политработники. Но это происходило уже тогда, когда мы во второй эшелон переходили, когда со второго эшелона к нам на фронт смена приходила, а мы на их место отходили. Там только политработники и были, там только политзанятия и проводили. Но относились мы к ним хорошо.
И.Вершинин. Особистов не приходилось встречать на фронте?
И.Грубов. Не встречал.
И.Вершинин. Кормили вас как на фронте?
И.Грубов. Кормили хорошо. Только кормили два раза в день: поздно рано утром и поздно вечером. А в обед ничего поесть не давали. Но что нам давали поесть? Давали суп, кашу и чай.
И.Вершинин. 100 грамм водки выдавали перед боем?
И.Грубов. 100 грамм давали.
И.Вершинин. Некоторые ветераны рассказывали мне, что на передовой пьющие обменивались с непьющими. У вас такое было?
И.Грубов. Тот, кто не пил, тот, конечно, отдавал порцию своему товарищу. Но я не встречал таких солдат, которые не пили, - все пили. Это же для поднятия боевого духа нам выдавалось.
И.Вершинин. Вшивость на фронте была?
И.Грубов. У нас этого не было.
И.Вершинин. Жили на фронте в каких условиях?
И.Грубов. Жили как придется, в основном на улице. Из-за этого всякое происходило. Один такой интересный случай я вам расскажу. Когда мы находились в наступлении, ночью расположились в одном большом хуторе, бывшем немецком. Там мы отановились на ночлег. Поставили, как и положено, часовых около пушек, у огневой позиции, выбрали все и рассредоточили. Лошадей же, которые перевозили у нас пушки, поставили в сарай. Сарай был большой, там с одной стороны была солома навалена, а с другой — сено навалено. И потом, когда уже солдаты в квартиру и в этот дом зашли, расположились как убитые, уснули сразу. Командир взвода на меня сказал: «Грубов, иди проверь посты и зайди лошадей посмотри.» Я пошел проверять посты. Побыл у одного часового, у другого, ну у тех, которые около пушек стояли. Говорю: «Ничего такого нет подозрительного?» «Пока нет», - ответил часовой. После этого я пошел проверять в сарай, где лошади стояли. Фонариком посветил и увидел: лошади жуют корм. И стал выходить из этого сарая. Только половину двери открыл — вдруг что-то зашевелилось в соломе. И сразу моментально на меня плащ-палатку раз — и накинули. У меня волосы на голове от этого поднялись. Я успел только крикнуть: «Спасайте!» А я уже понял тогда, что меня немцы за «языка» решили взять. Тот часовой, который рядом стоял у пушки около дома, побежал в помещение и сказал: «Грубова забрали немцы!» Пока они очухались, меня потащили в овраг немцы. Здоровущие они дяди были два. Но пока бежали наши солдаты, эти немцы струсили, прикончить меня так и не смогли, а сами ушли. У меня и голос отнялся тогда от страху. Вот такой случай был со мной.
И.Вершинин. С мирным населением в Восточной Пруссии не сталкивались?
И.Грубов. А этого населения там не было, все люди эвакуировались. Дома пустые были.
И.Вершинин. Некоторые ветераны рассказывали мне, что из Германии отправляли домой посылки в виде трофеев. У вас такое было?
И.Грубов. Вот некоторые те, которые находились в обозе или где-нибудь в тылу, - те брали вещи и обсылали домой. А те солдаты, которые на передовой были, — им не до этих вещей было. Для нас было главное одно: лишь бы самому остаться живому!
И.Вершинин. Ваши сослуживцы разного были возраста?
И.Грубов. В основном все сослуживцы были моего возраста, молодежь в основном.
И.Вершинин. Отношения как у вас складывались?
И.Грубов. Ну, у нас отношения дружелюбные были.
И.Вершинин. Воевали у вас разные национальности?
И.Грубов. Да, были не только русские. Были, например, армяне. У нас командиром одного орудия был армянин. Командиром батареи у нас тоже был армянин — его фамилия была Баграмян.
И.Вершинин. Как у вас обстояли дела с обмундированием на фронте?
И.Грубов. Обмундирование было теплое у нас. Валенки выдавали нам такие тяжелые. Но зима в Восточной Пруссии, напротив, выдалась мягкая: снег выпадал и тут же таял. Так из-за этого ноги все время мокрыми были у нас. Высушить их было совсем негде. И вот в мокрых валенках и воевали.
И.Вершинин. В свободное время чем занимались?
И.Грубов. В свободное время чистили оружие, да и сами себя в порядок приводили. Когда затишье было, такое свободное время было у нас.
И.Вершинин. Во время войны была ли у вас уверенность в том, что будет победа за нами?
И.Грубов. Была. У меня была уверенность в нашей победе даже тогда, когда немцы еще шли на Москву. Я всем говорил, что по-ихнему ничего не будет, и победа будет за нами.
И.Вершинин. К Сталину как на фронте относились?
И.Грубов. А не было таких разговоров. Но патриотизм был, это да.
И.Вершинин. Страх испытывали на войне?
И.Грубов. Первое время, когда мы были на фронте, было страшновато, а потом привыкли к войне и считали, что как будто так все и надо.
И.Вершинин. Под бомбежки попадали?
И.Грубов. Попадали. Нас и во время боя бомбили, и во время отдыха тоже бомбили. Часто немцы налеты делали. И мы укрывались от этих бомбежек, спасались кто как умел и как кто мог.
И.Вершинин. А показательные расстрелы у вас на фронте проводились?
И.Грубов. Помню, у нас было самострела три человека. Их раздевали догола, оставляли в нательном белье и выводили. И прямо при всех у нас была показательная их казнь. Их прямо на наших глазах расстреливали. А они что удумали? Они руки себе прострелили: мол, чтоб на фронт не взяли их больше. И за это были расстреляны.
И.Вершинин. Как сложилась ваша судьба после войны?
И.Грубов. Ну, в 1945 году, в конце, с госпиталя меня под чистую выписали, дали инвалидность второй группы. Я после этого вернулся в деревню и остался работать у себя в колхозе. Начал строить дом, потому что в деревне ничего не было — немцы все постройки сожгли во время войны. И трудился все время в колхозе. Работал за голый трудодень, можно сказать. Было очень тяжелое время. Есть такая песня: «Сидят бабки на завалинке / и считают трудодни, / трудодень-трудодень / хлеба нету на один день.» Вот так в голоде мы жили. Очень тяжелое было время. И так всю жизнь я там отработал. А 35 лет назад оказался здесь, в Эстонии, в городе Нарве. Наше место тогда стали перестраивать на центр совхоза, ну я не стал перестраиваться, и приехал из деревни сюда. Тут, в Нарве, проживали одни мои родственники, они и посоветовали переехать сюда. Построил здесь дом большой. Здесь условия были лучше, чем у нас в России. Купил хутор, завел лошадей. Лошадь и сейчас есть у меня. Но я сам лошадью не занимаюсь: врачи сделали операцию на глаза, что-то ошиблись, залечили, поэтому я сейчас совсем ослеп и ничего не вижу. Но сейчас заместо меня дочка этим хозяйством занимается. Работал я здесь в совхозе «Нарва» сторожем, на ферме также работал, был потом в строительной бригаде, в воинской части кочегаром трудился. Вот так вкратце — я вам и рассказал о моей жизни.
| Интервью и лит.обработка: | И. Вершинин |
