Гуревич Аркадий Григорьевич

ГОДЫ МОЛОДЫЕ, ГОДЫ ВОЕННЫЕ

Июнь 1941 года. Наконец-то учебный год закончился! Все экзамены сданы. Не надо больше сидеть с учебниками с утра до вечера. Свобода! Можно погулять, позагорать, покупаться, поиграть с ребятами в лапту. Я перешел в 8 класс. Ура! И уже начинал строить планы, чем же я буду заниматься всё лето 1941 года.

Итоги 1940-41 учебного года были подведены в парке около детдома. Сюда вынесли стулья, столы, за которыми заняли места директор школы К. Мамчиц, завуч, учителя. Сюда же собрались все ученики, кроме младших классов. В предвоенные годы учащиеся всех классов, начиная с четвертого, сдавали экзамены. И сейчас все они собрались здесь, в замечательном уголке - парке около детского дома. У всех было приподнятое настроение. Обстановка торжественности придавала всем какое-то особое чувство: закончился учебный год. Сколько было волнений и досад, радости, удач и огорчений! Всё это уже позади, Впереди - летние каникулы, целых два с половиной месяца! Выпускники 10-го класса получили аттестаты об окончании средней школы. Мы гордились тем, что наша родная Дарагановская школа стала средней. Произошло это незадолго до войны. Единственная средняя школа во всей округе! Кроме Дарагановских, здесь учились дети из многих близлежащих деревень - Мачинска, Радутичей, Птушичей, Каугар, Хальков и др.

Отличникам, как Валя Кижик, Вера Фурс, и хорошистам вручали грамоты, похвальные листы, подарки. Получил из рук директора школы похвальный лист и я. Я не был отличником, но 7-ой класс закончил без троек. В этом была огромная заслуга наших учителей, настоящих педагогов: К.Мамчица, Петра Ивановича Клевко, Езовита, Пеньковского, Марии Михайловны Круковской, Марии Александровны Горельских, Ивана Михайловича Трафимовича, Александра Ивановича Ермолинского и многих других.

Утро 22 июня 1941 года выдалось у нас солнечным и теплым. В этот день к нам в Дараганово должна была приехать на маёвку, как тогда называли выезд на отдых, группа отдыхающих из Старых Дорог. К нам часто в выходные дни приезжали из райцентра отдыхать и располагались, как правило, не переходя мост, на этом берегу реки Птичь сразу за детдомом. Мы, школьники, любили, когда к нам, в тихое Дараганово, кто-нибудь таким образом приезжал отдыхать. Они устраивали разные игры, пели, a мы были зрителями. Для нac это было, как праздник. Но, в это утро приехавшая группа почему-то не торопилась располагаться на отдых, как обычно. Они собирались группками, о чем-то говорили. Я подошел к одной из них, и тут услышал страшную новость - война!

До моего сознания тогда ещё не доходили все те ужасы, которые могли быть связаны c войной. Первое, о чём я подумал: "Как же мои друзья, которые 20 июня уплыли на двух лодках no реке для изучения родного края?". Подумал c определённым страхом за их безопасность. Мне тогда по болезни не пришлось принять участие в этой "экспедиции". Потом я узнал, что за ними поедет машина и привезёт их обратно. В этот же день c утра через Дараганово стали чаще обычного пролетать военные самолёты на запад и чаще следовали воинские эшелоны no железной дороге. В последующие дни такие поезда проходили буквально через каждые 10-15 минут. Некоторые из них делали короткие остановки. Нам, подросткам, было интересно смотреть на военных, на зачехлённую боевую технику на платформах. Мы часто крутились на железнодорожной станции. Как я узнал позже, после войны, по опубликованным исследованиям истории Великой Отечественной войны, это выдвигались на запад части и соединения, дислоцировавшиеся в районе Осиповичей и восточнее, c целью закрыть бреши и приостановить быстро продвигавшиеся немецко-фашистские войска южного крыла группы армий "Центр" в районе Барановичи -Ляховичи. Но эту задачу они, к сожалению, выполнить не смогли.

В 12 часов дня 22 июня все, кто мог разместиться в здании сельмага, где была одна из немногих радиоточек, и работал радиорепродуктор в виде большой чёрной тарелки, слушали сообщение главы Советского правительства В.М.Молотова. "Сегодня, в 4 часа утра, -говорил он, -без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке co своих самолётов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и многие другие. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством..".

Слушать заявление В.М.Молотова, было жутко. Я представлял, как гибнут от немецких бомб люди, как рушатся и горят дома, как стреляют по нашим людям немецкие солдаты. Это вызвало чувство досады, сожаления, страха и ненависти к немецким войскам. Вместе c тем это заявление всеяло уверенность. Я тогда ещё не предполагал, что и мне, и моим сверстникам придется понюхать пороху, почувствовать войну во всей её "красе", что нам ещё придется пройти через долгие, ужасные четыре военных года... B этот же день были объявлены указы Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации военнообязанных и о введении военного положения. По этим указам мобилизация была объявлена на территории 14 военных округов, а военное положение вводилось в 9 союзных и автономных республиках и краях и 15 областях, в том числе, конечно, и в Белорусской ССР. С утра 23-го июня мобилизация военнообязанных 1905 по 1918 года рождения включительно, а также лошадей для нужд армии в Дараганове шла в полном объёме. Она проводилась у здания сельсовета, и по мере оформления команд, они отправлялись к железнодорожной станции, где формировались эшелоны. Мы, подростки, и здесь успевали присутствовать, смотрели, как это всё происходит и вместес родственниками мобилизованных провожали их к железнодорожным вагонам. Война приблизилась к Дараганово на второй её день. C 23 июня над нами уже летали немецкие самолёты. Бомбардировщики летели на большой высоте в восточном направлении. Истребители -"мессершмидты" - часто пролетали очень низко, и были видны не только кресты на фюзеляжах, но и лица фашистских летчиков. Мы наблюдали воздушные бои наших яст-ребков c мессерами, видели как сбитые самолёты, и наши, и немецкие, с тянущимся за ними шлейфом чёрного дыма, падали где-то вдали на землю и взрывались. Подвергался бомбардировке и железнодорожный мост через реку Птичь в Дараганове. От взрывов бомб у нас дрожали не только оконные стекла, но и стены домов. В это время жизнь в Дараганове как будто замирала. Люди старались не показываться на улицах, хотя прятаться от бомб и пулемётных обстрелов нам было негде. Было страшно. В ночь с 23 на 24 июня начались бомбардировки Осиповичей. B Дараганове были хорошо слышны разрывы бомб и видны пожары. C первых дней войны по решению местных органов власти во всех прифронтовых городах и населённых пунктах создавались истребительные отряды. Такой отряд 23 - 24 июня был создан и в Дараганове. Он состоял из активистов. В него вошел и мой отец, как член сельсовета. Он не был мобилизован в соответствии с Указом, поскольку был 1903 года рождения. Задача этого отряда состояла в том, чтобы охранять в ночное время магазины, хлебопекарню, мельницу, почту путём патрулирования. B этом отряде состоял и я, правда, неофициально. Мы группами по несколько человек с малокалиберными винтовками патрулировали ночные улицы. Но это продолжалось недолго.

27-го июня я, мой отец, мать и маленькая сестра решили эвакуироваться. Ночью добрались до Осиповичей. На вокзале огромное количество беженцев, все хотели попасть в эшелон. Пронёсся слух, что немецкие танки уже на подходе к городу. И на рассвете последний, по словам железнодорожников, товарняк, теплушки и открытые платформы которого были переполнены гражданскими и военными людьми, увозил нас в Гомель. Маму и сестру удалось посадить в теплушку, а мы с отцом ехали на крыше. В пути я встретил девятиклассника нашей школы Мишу Арбутовича, но вскоре мы потерялись. Наш эшелон неоднократно подвергался бомбёжке. На некоторых платформах стояли зенитки, которые вели огонь no пикирующим бомбардировщикам. На участке пути, где лес с двух сторон вплотную подходил к полотну железной дороги, наш эшелон остановился, паровоз отцепили, и он ушел. В это время из леса нас начали обстреливать из стрелкового оружия. Послышались команды воинских начальников: "Военнослужащие, выйти из вaгoнoв!" Все военные выскочили, залегли и открыли ответный огонь. Через четверть часа снова подошел паровоз, подцепил наш эшелон, военные вернулись в свои вагоны, и мы снова тронулись в путь. То ли это была провокация, то ли поблизости оказался парашютный немецкий десант. Не знаю. Только наш эшелон проехал железнодорожный мост через реку Березина в горящем Бобруйске, как мост был взорван. И всё-таки я думал, что поездка эта временная, что скоро я вернусь домой в Дараганово, но ошибся.

На вокзале в Гомеле скопилось огромное количество людей, эвакуированных из западных областей Белоруссии. Под "аккомпанемент" почти беспрерывных бомбежек формировались эшелоны, которые увозили скопившихся беженцев, в основном женщин c детьми и стариков, на восток. В одном из таких эшелонов покидал Белоруссию и я c родителями. Безлесые, бескрайние степи Орловской, Липецкой, Воронежской областей казались мне, привыкшему к роскошным Дарагановским лесам, yнылыми. Было грустно на душе, в голову лезли всякие мысли. Я вспомнил свою учёбу в младших классах. Они располагались, как мне тогда казалось, в большом, светлом, красивом деревянном доме, где проживал когда-то в своем имении помещик Дараганов. Каждый день я шел в школу по лесу, чистому, хвойному, заполненному в летнее время дачниками, в основном минчанами, где находился пионерский лагерь минских школьников. И сейчас в переполненном, неуютном, пышущем жаром товарном вагоне, под монотонный перестук колёс мне слышались трели лесных птиц, виделись красивые мохнатые зимние ветки сосен, ласковое зимнее солнце. Всё это сейчас осталось далеко позади. Вспомнились вечерние часы, проводимые в школе. Нам, учившимся первой смене, нравилось, сделав дома уроки, снова прийти в нашу родную школу. Классы, начиная с пятого, находились в двух больших деревянных зданиях, с просторным школьным двором, совсем недалеко от железнодорожной станции. Здесь мы могли поиграть в волейбол, или поболеть за играющих, побегать вечером по узким, коротким школьным коридорам, хотя знали, что мешаем заниматься второй смене. Встретиться и поозорничать с нашими девчонками, писать им, и получать от них записочки с предложением дружбы. Именно по вечерам мы занимались в различных кружках. Музыкальный кружок, например, вёл учитель Самохвалов. Чарующие звуки его скрипки могли увлечь любого ученика. Я занимался в кружке рисования, который вёл Александр Иванович Ермолинский. Какой это был чуткий и внимательный человек и педагог! А как здорово он рисовал! Его картины органически вписывались в убранство нашей школы и других зданий в Дараганове. Где-то в 1939-1940 годах он написал картину и для пионерского лагеря. Дорога в пионерлагерь вела через арку. И над аркой была прикреплена массивная, большая по размеру картина, написанная Алек-сандром Ивановичем маслом. На полотне был изображен И.В.Сталин с детьми, и называлась она "Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство". Именно Александр Иванович привил мне интерес к рисованию. Помнится, в нашем доме почти все стены были оклеены сделанными мною рисунками зверей и птиц, портретами руководителей партии и правительства и вообще знатных людей: Сталина, Ворошилова, Кагановича, Молотова, Кривонос (в предвоенные годы - знатный железнодорожник - стахановец). Однажды на фронте, когда мы находились в обороне, я нарисовал портрет Сталина. Увидев его, замполит дивизиона, в составе которого я воевал, распорядился сделать рамку, и повесить его в землянке, служившей нам ленкомнатой . A новое кирпичное двухэтажное здание школы, возведенное накануне войны! Первого сентября 1940 года, перед занятиями, у входа в здание школы собрались все ученики, учителя, родители, представители местной власти и организаций на короткий митинг. И когда мы вошли в здание мы почувствовали какой-то особый запах простора, уюта, света. Нас распирало чувство гордости; Надо же: у нас в Дараганове новая двухэтажная школа! В этом новом школьном здании мне выпала честь среди других учеников седьмого класса готовить старшеклассников к олимпиаде по спортивному комплексу вольных упражнений. Я был безмерно рад, что класс, который я готовил, занял на смотре одно из первых мест в школе. На просторной площадке на втором этаже нам часто демонстрировали кинофильмы, в том числе и "Петр I". И всегда, во время демонстрации этого фильма в одном и том же месте киномеханик рукой закрывал объектив. Какой эпизод он закрывал, нам было неизвестно. Уже потом, после войны, будучи взрослым, я смотрел этот фильм и понял, какой эпизод он закрывал. Ничего особенного там не было, но, по мнению взрослых ученикам его смотреть было нежелательно. Это ха-рактеризует, насколько высоко было поставлено нравственное воспитание в нашей школе. Надо сказать, что в предвоенные годы существовала эффективная, хорошо продуманная система патриотического и военно-патриотического воспитания молодёжи. Нам демонстрировали патриотические кинофильмы: "Щорс", "Котовский", "Чапаев", "Трактористы", "Волга-волга" и т.п. Мы, школьники, часто совершали лыжные кроссы в противогазах, была хорошо поставлена работав школах по подготовке и сдаче норм на оборонные значки, мы часто общались с воинами подразделения, которое дислоцировалось в Дараганове и выполняло основную задачу по охране и обороне железнодорожного моста через реку Птичь.

Устраивались встречи по волейболу между командами школы и этого воинского подразделения, и, вообще, воины были частыми гостями школы. Большую роль в патриотическом и нравственном воспитании играла наша школьная художественная самодеятельность и, в целом, наш пионерский клуб. Он находился в здании бывшей еврейской синагоги. B клубе был настольный бильярд, были шахматы, шашки, домино, музыкальные инструменты. Была небольшая сцена. Здесь я вместе с другими моими сверстниками вступил в пионеры. Стоя на сцене во время торжественного собрания по случаю какого-то праздника, мы давали торжественное обещание, после чего нам повязали пионерские галстуки со значком-зажимом. Мы очень гордились галстуком и носили его каждый день. Здесь, в пионерском клубе, мы торжественно и интересно встречали каждый новый год, с большой украшенной ёлкой, стоявшей в середине зала. B пионерском клубе мы репетировали и давали концерты школьной художественной самодеятельности. Помню друзей- артистов Капытич Маню, Родину Зою, Вдовенко Тамару, Алейчик Тамару, Казарез Женю, Лубинского Стася, Платкина Ефима, Кавалерчик Рахиль, Брегман и многих других. Работали танцевальный кружок, драматический, струнный оркестр, литературно-поэтический. Помнится, драмкружок ставил инсценировки рассказов А.П.Чехова. Я участвовал в струнном оркестре. Под наш аккомпанемент и танцевали, и пели. B 1940 году мы участвовали районной олимпиаде школьной художественной самодеятельности, которая проводилась в Старых Дорогах. B пионерском клубе демонстрировались кинофильмы для жителей Дараганово. Фильмы были немые, и перед началом демонстрации, киномеханик набирал группу подростков, которые поочередно, один на каждую часть, крутили динамо машину, я чтобы мы не разбежались, он забирал у нас шапки. За это мы смотрели кино бесплатно. По ходу демонстрации фильма киномеханик делал пояснения. По выходным, к нам приезжала из Старых Дорог машина со звуковой киноустановкой. Об этом мы узнавали по красочной афише, которая в этот день с утра появлялась на одном и том же месте - у входа в продмаг. Она была видна издалека. И этот день был для всех, как праздник. Под звук колёс, в душном от летней степной жары товарном вагоне мне ясно представился ещё один штрих довоенной Дарагановской жизни. Каждый вечер жители Дараганово встречали пассажирский поезд Осиповичи - Слуцк. Они приходили туда задолго до прихода поезда, нарядно одетые. Это было место в летнее время, где люди встречались, общались между собой, прогуливались по дощатому перрону железнодорожной станции. Это была традиция. Они никого конкретно не встречали, они встречали поезд, который останавливался здесь минут на пятнадцать. Некоторые опускали письма в почтовый ящик почтового вагона. У всех было какое-то приподнятое настроение. A за железнодорожным полотном напротив станции была хорошо укатанная большая площадка. Там подростки, как правило, в это время катались на велосипедах. Какое-то особое, трепетное чувство осталось у меня от школьных лет, от моего довоенного детства. A сейчас всё это осталось позади. Только бескрайняя степь, да поезд, уносящий меня, куда-то в неизвестность. Прощай, моя родная школа! Прощай Дараганово! Прощай, родная Белоруссия! Тогда мне в голову не приходило, что мне придется ещё принимать участие в её освобождении.

B последних числах июля 1941 года наш эшелон прибыл на станцию Арчеда (город Фролов) Сталинградской области. Через пару дней я оказался в хуторе Дубовом, где было с десяток изб. Это было одно из отделений крупного зерносовхоза. Работал на очистке коровников и делал кизяки. Это был вид топлива, состоявшего из навоза и соломы. Всё время работал вилами, рабочими рукавицами нас почему-то не обеспечили, и на руках постоянно были кровяные мозоли. Приходилось обворачивать ладони всевозможными тряпками. B конце июля - начале августа в Сталинградской области стояла очень большая жара - до 40 с лишним градусов. Я, не привыкший к такой жаре, очень тяжело и болезненно её переносил, но болеть было некогда, надо был работать. Через пару месяцев мы переехали в крупное село Аpчедино - Чернушинский, которое состояло из центральных усадеб двух крупных колхозов - "Новое поле" и имени Молотова. Некоторое время работал на разных работах в колхозе им. Молотова: на веялке, перелопачивал зерно, копнил солому, перевозил различные грузы на арбах, запряженных волами. Состоял я тогда в одной из полеводческих бригад и, как одного из грамотных подростков меня назначили чтецом. Читал я тогда, как правило, сводки из фронтов, сообщения Совинформбюро. Сообщения о продолжающемся отступлении наших войск вызывали у нас уныние, скорбные, тяжелые мысли и чувства. Осенью 1941 года немцы захватили крупные наши города: Тихвин, Ржев, Курск, Белгород, Харьков, Запорожье, Ростов-на-Дону и др.. Но зато какой восторг вызвало сообщение, которое я прочитал в декабре 1941 года, о нашем контрнаступлении под Москвой, об освобождении нашими войсками многих десятков населенных пунктов, об уничтожении и взятии в плен десятков тысяч немецких солдат, офицеров и генералов! Это был триумф! Во всяком случае, тогда мы эту победу так и воспринимали. Она нам придавала радость и силы. Мы работали с двойной, тройной энергией! Именно тогда мы всё больше и больше начинали верить в нашу окончательную победу. Пришло время идти на фронт моему отцу. Он был мобилизован в октябре 1941 года. Я, как мужчина, сдерживал слёзы, когда он прощался с нами, домашними, хотя предполагал, что, может быть, я вижу его в последний раз. Забегая вперед, скажу, что он воевал в пехоте, на передовой, был помощником коман-дира стрелкового отделения. B июне 1943 года в оборонительных боях на Курской дуге был ранен. Уже находясь в полевом госпитале, во время бомбардировки с воздуха был контужен, потерял слух и, после выздоровления был направлен на один из военных заводов в Пензу, где и работал до 1947 года. За свои боевые и трудовые заслуги был награжден семью орденами и медалями. B конце октября 1941 года я был определён на 3-x месячные курсы трактористов при местной МТС (машино-тракторной станции). В марте нам было отпущено 6-8 часов на практическое вождение, в апреле весь месяц мы работали в мастерской по ремонту закреплённых за каждым курсантом тракторов. Каждый ремонтировал свой закреплённый трактор под контролем и при консультации более опытных ремонтников. И, наконец, 1 мая 1942 года мы впервые выехали в поле. Началась весенняя посевная кампания. Всё лето вплоть до конца уборки мы действительно работали по-фронтовому. Особенно на весенней вспашке. Работали в две смены, и трактора не простаивали. Но мне досталось, пожалуй, больше всех. Дело в том, что в нашей тракторной бригаде был единственный тракторист призывного возраста, остальные были ещё подрост-ками. Призывник был моим напарником. B апреле его призвали в армию. И, если все работали по 12 часов в сутки, то мне приходилось по 15-16 часов. Завтраки и обед нам привозили прямо в поле. Питание для трактористов во время их работы в поле было очень хорошим. Всегда белый хлеб и вдоволь, завтрак, обед - первое и второе, и ужин с мясом. Платили нам за работу тоже хорошо: колхоз, поля которого мы обрабатывали, платил нам по 2,5 кг пшеницы за каждый заработанный трудодень, а МТС за этот трудодень платил нам по 3 рубля. Жили на полевом стане. Спали в вагончике, специально оборудованном нарами.

Вставал я примерно в 4.30, в начале шестого уже был на пахоте. Возвращался на полевой стан примерно в 9-9.30 вечера. На концах гонов стояли бочки с водой. A длина этих участков вспашки была в пределах 3-5 км, и, при длительной работе двигателя вода в радиаторе часто выкипала, приходилось её доливать. Поскольку нас питьевой водой не обеспечивали, приходилось пить эту воду, хотя она на солнцепёке сильно нагревалась. Пили через соломинку. Наш бригадир строго требовал от каждого тракториста ведения учёта моторесурсов своего трактора, чтобы точно знать, когда надо производить техническое обслуживание, строго следил за тем, чтобы был произведен весь перечень работ по ремонту. После каждой смены, первым делом трактористы обслуживали свои машины: протирали от пыли и грязи, чистили, где надо смазывали, заправляли горючим. Только после этого можно было завтракать, ужинать, или ложиться отдыхать. Я приезжал на полевой стан поздно вечером. Обслуживал машину и после этого ко мне подходил бригадир с белой тряпочкой в руках. Проведёт ею по блоку двигателя и если она становится чуть грязной, - всё начинай сначала. Это, несмотря на то, устал ты за 15-16 часов работы, не устал - никого это не интересовало: сначала обслужи трактор, потом отдыхай. Такой жесткий порядок ежедневного соблюдения всех правил обслуживания техники давал положительные результаты. Сужу это по себе. Мой колёсный трактор, на крыле которого крупным шрифтом масляной белой краской было написано "46", работал, как часы. Карбюратор настолько хорошо был отрегулирован, что по мере нарастания нагрузки на тягу коленчатый вал автоматически и соответственно увеличивал обороты, и, наоборот, при падении нагрузки падали обороты коленчатого вала. На холостом ходу двигатель работал четко, ритмично. Я ликовал и радовался такой четкой работе моей машины: слушая работу двигателя, я как будто слушал хорошую музыку. B течение апреля - мая 1942 года у меня не было ни одной поломки, ни одного часа простоя по техническим причинам. Технику надо любить, своевременно обслуживать и она ответит безупречной службой. Работали мы тогда действительно здорово. По итогам весеннее - посевной компании 1942 года многие трактористы нашей бригады за высокие показатели в труде, перевыполнение планов работ и экономию ГСМ, в том числе и я, были помещены на районную Доску почета. B июле мне, наконец, дали прицепщика, подростка из числа эвакуированных к нам с Украины. Паренек года на два был моложе меня, шустрый, пытливый, весёлый. Все технические процедуры, положенные трактору, мы стали делать вместе. Я ему рассказывал и показывал, что, как и почему надо делать. Со временем он стал работать самостоятельно в дневную смену, я работал в ночную. C приближением фронта, в период оборонительных боев под Сталинградом наша работа осложнялось. Ночной смене запрещали включать фары в целях светомаскировки. Приходилось навешивать на левый кронштейн в передней части трактора керосиновый фонарь "летучая мышь", только для освещения борозды, по которой надо было направлять левое переднее колесо. Делать какой-то техосмотр на маршруте движения тоже приходилось с помощью этого фонаря. Очень часто немецкие самолёты в буквальном смысле слова гонялись на большаке за каждой машиной, за каждым идущим человеком и обстреливали их. С середины июля 1942 года немецко-фашистские войска перешли в излучине Дона в наступление и рвались к Сталинграду. B августе-сентябре боевые действия Донского фронта велись в 120-150 км от Арчедино-Чернушинского, где я работал. После войны я узнал, что именно в этот период в районе хутора Дубового, где я работал летом и осенью 1941 года после прибытия из Белоруссии, совершили свой героический подвиг воины 40-ой гвардейской дивизии. 16 храбрецов во главе с мл. лейтенантом Кочетковым двое суток отбивали атаки превосходящих сил немцев и когда их осталось четверо, они со связками гранат бросились под гусеницы немецких танков, шедших в очередную атаку. Всего этого я тогда не знал. Я горжусь тем, что в августе 1942 года выполнял задание, связанное с действиями наших войск: на своем тракторе я передислоцировал то ли какой-то военно-полевой госпиталь, то ли какое-то военно-медицинское подразделение. Такое распоряжение поступило в МТС, руководство поручило его выполнить нашей тракторной бригаде, а бригадир поручил эту задачу выполнить мне, объяснив, где это медицинское подразделение находится и как туда проехать. Когда я приехал в село Рубёжное, где находился госпиталь, первым долгом меня покормили: дали два больших толстых куска хлеба, густо намазанных сливочным маслом. Стояли, прицепленные друг к другу, нагруженные медицинским имуществом, закрытые брезентом, шесть двухсотых тракторных тележек. Вскоре вместе с медицинским персоналом мы тронулись в путь. По пути наш "поезд" попал под бомбежку. Немецкий самолет спикировал на наш состав и сбросил кассету с бомбами. К счастью, не было ни одного прямого попадания. Бомбы небольшого калибра разорвались рядом. Во время бомбежки я остановил трактор, и все мы залегли на землю. Что и говорить, было страшно. Проехали несколько десятков километров, и только спустились в низину с редким леском, как я почувствовал, что двигатель стал работать не так, как обычно, через несколько секунд из-под пробки, закрывающей горловину радиатора, со свистом вылетел пар. Перегрелся двигатель. Я сразу же обнаружил, что вышел из строя ремень вентилятора. На попутных машинах, а где и пешком, добрался до нашей тракторной бригады, доложил бригадиру, показал ему неисправный ремень. Он мне нашел новый, я таким же путем вернулся обратно. Остаток пути был без приключений. Всё доставил к месту назначения и был рад, что задание выполнил.

Молодежь нашего колхоза, как и всей области, работала в 1942 году по фронтовому девизу: "Убрать урожай до единого колоска, дать стране не менее 100 пудов с гектара". Сегодня модно иронизировать по поводу соцсоревнований, девизов, трудовых движений тех лет, но тогда это был действенный стимул. Не случайно труженики нашего колхоза, собрали в 1942 году по 18 центнеров зерновых с гектара, несмотря на налёты немецкой авиации, и на то, что на территории юго-западных районов области велись боевые действия. Так работали подростки, женщины и старики в годы Великой Отечественной войны, которые вынесли всю тяжесть труда по обеспечению действующей на фронтах армии и этим приближали великую Победу.

B первых числах октября 1942 года, к сожалению, мне пришлось переехать из Сталинградской области в Татарскую АССР. B первый год войны наряду с крупными промышленными предприятиями, значительной частью сельхозтехники и животноводческих хозяйств из западных областей в восточные районы страны было эвакуировано более 10 миллионов человек. Это рaвносильно тому, что целая страна поднялась со своего места и перебазировалась в другие места. B этом великом переселении, в суматохе десятки тысяч эвакуированных семей потеряли своих родственников. Чтоб облегчить людям поиск родственников, в Чкалове (ныне г. Оренбург) было создано центральное эвакобюро, в котором были сосредоточены все сведения об эвакуированных. Об этом была информация в газетах. И люди стали посылать туда запросы. Наша семья тоже потеряла своих ближайших родственников. K лету 1942 года нам удалось найти старшую мамину сестру.Она оказалась в начале войны в Татарстане в селе Аксубаево. B конце лета 1942 года моя мама получила пропуск во Фроловском райотделе НКВД на переезд семьи в Татарстан, а я в октябре у руководства МТС - разрешение на увольнение с работы. Тогда в отношении работы трактористов было очень строго.

Встреча была радостной со слезами на глазах, тем более, что там оказалась ещё одна семья, до войны проживавшая в Дараганове. Устроились жить в пустом здании ШРМ (школы рабочей молодежи), нам разрешили занять небольшую комнату, служившей когда-то учительской. Встав на воинский учет в военкомате, как допризывник, я начал искать работу. Хотел устроиться работать трактористом в местную МТС, но у них многие тракторы стояли из-за нехватки горючего. Пришлось идти работать на местный кирпичный завод "Кызыл-Тау" (Красная гора) на вывозку дров из заводской делянки в лесу. Вывозили мы эти дрова на лошадях. Хлеб получал по карточке по 300 грамм в день. Мама работала в районном пищекомбинате, в цехе, где варили сироп из свеклы, получала 200 гр. хлеба. Итого выходило 500 гр. хлеба на семью из четырех человек. C одеждой тоже было плохо. Я работал в том, в чем работал трактористом в Арчедино_Чернушинской МТС, а сверху старая телогрейка. Шапку мне мама сделала из фуражки: в подклад положила вату и пришила к ней клапана на уши. В этой одежде я и ушел в армию. B январе 1943 года получил повестку. B последний день работы сделал два рейса за дровами, уволился и получил расчет. На этом моя гражданская жизнь закончилась. Мне было 17 лет.

26 января 1943 года я прибыл с самодельным вещмешком в военкомат. Перед уходом из дома попрощался с родной тетей и сестренкой которой было тогда 5,5 лет. Она обняла меня за шею и громко заплакала. И у меня горло сжало. Тогда даже такие малые дети понимали, что идет война, и родные люди уходят воевать. Зная, что в конце января призываюсь, я заготовил родным женщинам достаточное количество дров, так что оставил их на многие месяцы с напиленными и наколотыми берёзовыми дровами. B полдень, сложив свои вещи на сани, наша команда отправилась пешком до железнодорожной станции Нурлат. Мама меня провожала за околицу Аксубаево. Она долго стояла и махала мне рукой, пока не скрылась из виду. Эх, мама, мама! Сколько ты пережила, сколько ночей не спала, пока вырастила меня! A теперь ты провожаешь меня на войну. B те минуты я понимал её состояние. Увидимся ли мы ещё?!

На станции пришлось долго ждать, пока нас погрузили в товарные вагоны. Примерно через сутки наш эшелон тронулся в путь, на запад, и прибыл на станцию Кулебаки Горьковской (ныне Нижегородской) области. В трех километрах от города, в лесу, располагался 33-й Муромский запасной стрелковый полк, куда нас, новобранцев, привели строем. Каждые три месяца полк направлял пополнение для сражающихся на фронтах соединений. По прибытию в полк, нас обмундировали. В то время погон в армии ещё не ввели, поэтому нам выдали длинные "кавалерийские" шинели с крупными петлицами малинового цвета и будёновку. Будёновка, к моему удивлению, оказалась теплым головным убором: если опустить суконные отвороты и застегнуть их впереди, то на морозе остаются только глаза и нос. Через десять дней карантина, с нами вплотную занялись боевой учебой. Строевая, физическая подготовка, изучение воинских уставов, разборка и сборка винтовки, изучение её устройства, взаимодействие частей и механизмов во время стрельбы, изучение противогаза. Основное внимание уделялось тактической подготовке. Каждый день были полевые занятия. На них мы отрабатывали правила и приёмы окапывания, действия в противогазах, атаку переднего края "противника". И, конечно, отрабатывали практические навыки в стрельбе из личного оружия -винтовки на стрельбище. В полку применялись различные формы поощрения: в "Боевых листках" сообщалось о солдатах, выполнивших упражнение по стрельбе на "отлично"; таким солдатам тут же на стрельбище выдавали стакан махорки. Как-то получил стакан махорки и я. Конечно, было приятно, что оказался среди отличившихся, но поскольку я не курил, обменял её на пайку хлеба.

B конце апреля 1943 года, на построении роты, командир назвал фамилии, в том числе и мою, и объявил, что мы переводимся для дальнейшего прохождения службы в учебное подразделение. Со всех рот полка набралась большая команда молодых солдат. Несколько часов на сборы, и мы следуем по железной дороге на станцию Кострома. Затем пешком до Песочных лагерей. Они находились между Костромой и Ярославлем недалеко от села Некрасовское. Там дислоцировалась 2-я учебная бригада, состоявшая из пяти учебных полков: двух полков автоматчиков, пулеметного полка, полка противотанковых ружей (ПТР) и минометного полка. Каждый полк готовил младших командиров по соответствующей военной специальности. Я оказался в одном из полков автоматчиков, и моим личным оружием стал автомат ППШ (пистолет-пулемет Шпагина). Очень надёжный автомат. Позже в боях за Пруссию мне довелось воевать в прибрежных районах с песчаной местностью. Рядом взрыв, автомат весь в песке. Обдул с него песок - стреляет отлично. Главное, чтобы не попал песок в круглый магазин, тогда патрон может заклинить.

Готовили меня, как и других в нашем полку, на должность командира стрелкового отделения. Учебная программа была рассчитана на 6 месяцев. Готовили будущих сержантов весьма основательно и глубоко. Занятия, в основном, были полевыми, непосредственно на местности. Отрабатывали главным образом тему: "Стрелковое отделение (взвод) в наступательном бою". Варианты были различные: с преодолением водной преграды, в лесу, танки справа, танки слева и т.п. При этом курсантам давали возможность принимать решения и действовать в роли командира отделения. Чтобы воспитать в нас выносливость, часто практиковались марш-броски и форсированные марши. B ночное время, в основном под утро, когда сон наиболее глубокий, роту поднимали по тревоге и, с полной выкладкой во главе с командиром взвода или командиром роты совершали марш-бросок километров на 5-7. A со второй половины срока обучения совершали 40 километровые форсированные марши.

Что собой представлял форсированный марш? Экипировка - в полном боевом: шинель в скатку, противогаз, малая саперная лопата, автомат, на ремне сумка со снаряженными магазинами к нему, и вещмешок установленного веса. Если вещмешок пустой или полупустой, то докладывают его кирпичом, доведя до нужного веса. Эки-пировка и вес вещмешка тщательно проверялись. Общий вес экипировки доходил до 12-15 кг. Утром после завтрака - построение роты. После проверки готовности и доклада вышестоящему командиру, дается команда на марш. Обычно форсированный марш проводился повзводно. Метров 50-60 быстрым шагом, метров 200-З00 бегом и так на протяжении всего маршрута, а проводились марши в июле-августе, когда часто стояла жара в 30 и более градусов. Конечно, делались короткие привалы, но лучше бы их не было, после них бежать было ещё тяжелее. Некоторые курсанты не выдерживали такой темп и такую нагрузку, были и отстающие, и терявшие сознание. Пот с нас тёк ручьём, гимнастерки - хоть выжимай, были белые на спине от соли. B конце маршрута - преодоление водной преграды на подручных средствах и упражнения на стрельбище. Проводили специальные занятия по химзащите. Они заканчивались так называемым химокуриванием. B противогазах мы проходили через землянку, наполненную газом. Находясь внутри, мы обязаны были на несколько секунд снять противогаз, сделать выдох и быстро его снова надеть. Я уже не говорю о занятиях по строевой подготовке, политической, физической, о проведении частых кроссов и т.п. Так готовились младшие командиры в нашей учебной бригаде. Занятия с нами проводились в любую погоду. Бывало в поле и под дождь попадали. Обмундирование своё мы стирали сами, и в ненастную погоду обсушиться было негде. Наряду с боевой учебой мы занимались и хозяйственной работой. Часто после обеда мы строем ходили в лес за 10-12 км и оттуда несли в расположение части длинные толстые бревна. 8-10 человек несли одно бревно на перекладинах. Этот строевой лес шёл на ремонт и строительство новых землянок, в которых мы и жили - одна на роту. Недели две мы принимали участие в строительстве железной дороги Кострома - Галич. Питание было плохим, хотя нас кормили по курсантской норме. Мясо, если и попадало на завтрак или обед, то его не хватало, образно говоря, даже на один зуб. Первое блюдо в обед, как правило, было очень жидким. И чаще других блюд на ужин была баланда - жидкое гороховое пюре. Командиры взводов, благодаря стараниям старшины нашей роты Столярова завтракали и обедали вместе с нами, хотя они не должны были питаться по курсантской норме. Главная причина плохого питания, как я думаю, в воровстве, этом извечном атрибуте всех воинских частей в лице отдельных непорядочных хозяйственников, имеющих прямое отношение к продуктам. Были случаи, когда курсанты падали в обморок. При напряженной боевой учебе и скудном питании это было не мудрено. Многие писали рапорта с просьбой отправить их на фронт. Дисциплина была жесткая. При малейшем отступлении от устава или команды сержанта одним - двумя курсантами наказывали весь взвод. Особенно этим злоупотреблял помощник командира взвода ст. сержант Шаповалов. Наш же командир отделения сержант Шаров был по характеру более мягкий, к курсантам относился с уважением. Все сержанты были старше нас, некоторые намного. Именно они нас в основном воспитывали и обучали. Они находились с нами в казарме круглосуточно. И всё-таки, несмотря ни на что, не было ни одного случая неуставных отношений в полку, не говоря уже о самоубийствах. Более того, физическая закалка, которую я получил во 2-ой учебной бригаде, впоследствии хорошо помогала переносить трудности боевой обстановки. Забегая вперед, скажу, что на фронте были такие моменты, когда надо было проявить, по нынешним понятиям, нечеловеческие усилия, переносить максимальные физические перегрузки. И я их переносил. Например, артиллерийская батарея, в которой я воевал в качестве старшего радиста, частенько перебрасывали с одного участка на другой. Эти переходы совершались только в ночное время в целях маскировки. Особенно часто это практиковалось во время наступательной операции "Багратион" летом 1944 года. Bо время этих переходов за короткую летнюю ночь мы пробегали до 50-60 км. Именно пробегали. Огневикам было легче: у них орудия были на конной тяге, а вот радистам, связистам, разведчикам батареи, вычислителям, т.е. взводу управления батареи было ох, как тяжело. У меня за спиной переносная радиостанция весом 22 кг и автомат. Это около 30 кг. И бегом 50 км. Вот тут я с благодарностью вспоминал марш-броски и форсированные марши, наших жестоких, как мне тогда казалось сержантов. Даже сейчас, будучи уже в преклонном возрасте, я всё ещё чувствую положительное влияние тех занятий.

Начавшаяся в середине июля и продолжавшаяся в течение августа 1943 года крупная наступательная операция советских войск на Курской дуге, в которой участвовали войска пяти фронтов: Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Степного, группировка которых насчитывала более 20 миллионов 300 тысяч человек, развернулась на территории семи областей: Калужской, Брянской, Орловской, Курской, Сумской, Белгородской и Харьковской. Во второй половине августа - начале сентября последовало общее наступление советских войск. Большие потери наших войск в этих боях, наверное, были основной причиной сокращения на один месяц срока обучения во 2-ой учебной бригаде. B конце сентября мы сдали предусмотренные учебной программой экзамены, и, приказом по полку всем нам было присвоено воинское звание "младший сержант". B этом звании таки провоевал я до конца войны. После короткого митинга на полковом плацу, где выстроились маршевые роты, состоявшие из выпускников (все мы были одного возраста - 1925 года рождения), нас погрузили в эшелон в Костроме и отправили на фронт. Наш эшелон прибыл на станцию Калинин (ныне город Тверь) и я оказался на Калининском фронте. Был определен в 61-й отдельный полк связи, в тяжело-кабельную роту. Рота находилась на окраине Калинина, жили в частных домах вместе с их хозяевами. Почти каж-дый день мы тянули проводную связь по полям, опушкам лесов. Куда мы её тянули, кого с кем связывали - я тогда не знал, и сейчас не знаю. Приходилось иногда дежурить на коммутаторе. Но это продолжалось не долго. В связи с тем, что все сержантские должности в полку были заняты, я находился за штатом. A использовать сержантов в должности рядового, в соответствии с уставом запрещалось. Поэтому в декабре 1943 года я был определен в команду для отправки в другое соединение. Нас отправили по железной дороге до станции Невель. Там нас встретил представитель штаба 5-й гвардейской стрелковой дивизии. Она была сформирована на Алтае в августе 1939 года, как 107 стрелковая дивизия. B 1939-1940 г.г. за высокие показатели в боевой и политической подготовке Наркомом обороны СССР она была признана лучшем соединением Красной Армии с вручением ей Переходящего Красного Знамени Наркомата обороны. B период советско-финской войны 1939-1940 г.г. на финском фронте воевало 2000 солдат, сержантов и офицеров дивизии. Ровно через две недели после начала Великой Отечественной войны дивизия прибыла на фронт и сразу же вступила в бой с рвущейся на Москву отборной фашистской дивизией "Рейх", вынудив её остановиться. B августе - начале сентября 1941 года в течение трех недель дивизия участвовала в разгроме немецко-фашистской группировки на Ельнинском выступе под Смоленском. За успешные боевые действия в числе лучших соединений она была переименована в 5-ю гвардейскую стрелковую дивизию. 5-я гвардейская принимала активное участие в оборонительном сражении под Москвой: в октябре 1941 года - под Калугой в ноябре - в районе Серпухова.

Два месяца дивизия во взаимодействии с другими соединениями сдерживала 6ешенный натиск противника, а 6 декабря в составе 49 армии участвовала в разгроме немцев под Москвой, за что была награждена орденом Боевого Красного Знамени. C мая по сентябрь 1943 года в составе войск 11 гвардейской армии дивизия участвовала в Орловско-Курской битве по ликвидации одной из самых крупных группировок немецко-фашистских войск - группы армии "Центр". B декабре 1943 года дивизия на главном направлении 11 гвардейской армии участвовала в овладении мощной полевой крепости противника -городом Городок. Чтобы удержать Городок, противник создал 4 линии укреплений. B его группировку входили одна танковая, две пехотные и одна авиаполевая дивизия, и ряд отдельных полков и батальонов. Их поддерживали более 40 артиллерийских и минометных батарей, в том числе тяжелые 6- ствольные минометы, которых мы на фронте называли "скрипунами". B результате мощного удара, нанесенного двумя дивизиями - 5-й гвардейской и 29-й стрелковой - Городок был взят. За эти бои дивизия была удостоена почетного наименования "Городокской". Вот в какую дивизию я прибыл в составе молодого пополнения! Ею тогда командовал полковник Волков H.H. A командующим 11 гвардейской армии с конца ноября 1943 года стал генерал-полковник Галицкий К.Н .,сменивший на этом посту известного в будущем полководца Маршала Советского Союза Баграмяна И.X.

Меня направили в 21-й гвардейский стрелковый полк и назначили командиром пулеметного расчёта РПД (ручного пулемета Дегтярева). Расчет состоял из двух человек. Вторым номером был рядовой, сейчас не помню его фамилию. Он отвечал за постоянное наличие боеприпасов к пулемёту, всегда имел при себе две коробки со снаряженными металлическими лентами, следил, чтобы не было перекоса ленты во время стрельбы. Я же отвечал за исправность пулемёта и обязан был прицельным огнем обеспечить атаку своего стрелкового взвода. Наш полк находился на отдыхе и переформировании, и мы усиленно занимались боевой подготовкой. Жили в лесу в шалашах. Впрочем, жили - это громко сказано. Только ночевали и то, не каждую ночь. Шалаши мы делали из еловых лап. Шалаш на взвод. Торцы шалашей были открытыми. Внутри вдоль стен на очищенную от снега землю клали еловые ветки. B центре шалаша ночью горел небольшой костер, а крыше делали отверстие для выхода дыма. Спали все на одном боку, прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть, переворачивались на другой бок все, как по команде. На рассвете после подъёма расстилали плащ-палатку, и на ней один из нас раскладывал сухари на кучки по количеству людей. После известной солдатской процедуры, когда один отворачивается, а второй спрашивает: "Кому?", мы в темноте разбирали предназначенные каждому свои кучи сухарей, быстро строились и уходили на целый день в поле для отработки атаки переднего края "противника". Разводить костры в лесу не разрешалось в целях маскировки. Часто наше поле занятий и место расположения наших шалашей подвергались артиллерийскому обстрелу противника, так как полк располагался в 8-10 км от переднего края обороны. Боевая учеба была очень напряженной, начинается "атака" переднего края, и мы продвигаемся бегом километра 1-1,5. Но командир, усмотрев медленный темп продвижения, скученность, неодновременную атаку или недружное "Ура", возвращал нас обратно в исходное положение, и всё начиналось сначала. Если просто поднять ручной пулемёт, то он не очень тяжелый, но если бегать с ним наперевес, изо дня в день по 8-9 часов, да если на тебе ещё противогаз, малая саперная лопата, вещмешок с продуктами НЗ и нехитрые солдатские пожитки, надо иметь стальные нервы и силы, чтобы всё это вы-держать. Вот тут я и вспомнил с благодарностью своих "жестоких" командиров по 2-й учебной бригаде. Наш полигон, до этого, видимо, был местом сражения, так как из-под снега местами торчали то рука, то нога неубранных замерзших трупов. Эта изнурительная, но необходимая подготовка перед выходом на передний край обороны здорово всем надоела. Поэтому я очень обрадовался, когда, наконец, в один из вечеров нам выдали новые белые маскировочные халаты, по несколько гранат-лимонок, одним словом, полностью нас экипировали и, под покровом темноты повели на передний край нашей обороны. У меня не было чувства страха от того, что иду на настоящий передний край, о котором слышал столько рассказов. Ночью мы отправились на передовую. Приближаясь к нашим траншеям я, как заворожённый смотрел на открывшуюся панораму. Зрелище для нас, новичков было необычное. Осветительные ракеты, взмывающие вверх через равные промежутки времени, светящиеся ниточки трассеров, то и дело пересекающие нейтральную полосу приковали моё внимание. Я пропустил мимо ушей слова одного раненого солдата, шедшего нам навстречу, в тыл. Обросший, так мне тогда показалось, пожилой, с забинтованной головой и рукой, глядя на нас, молодых, восемнадцатилетних, не нюхавших ещё пороху, сказал: "Сынки мои, как мне вас жаль, вы же закричите "мама". И вот мы оказались в первой траншее. Находившиеся в ней бойцы быстро собрались и ушли в тыл. Я стоял во весь рост и всё ещё смотрел на светящиеся трассы пуль. Недалеко, на бруствере разорвалась мина и солдат, стоявший рядом со мной, стал оседать на землю. Осколком он был убит наповал. Тут только до меня дошло, где я нахожусь, и больше я так не высовывался. Я засек точку, откуда вылетела светящаяся нить пуль из немецкой траншеи, и дал по ней несколько коротких очередей из пулемёта. Так началась моя фронтовая жизнь. Я получил свой сектор немецкой обороны для наблюдения. Активных боевых действий на нашем участке фронта не было. Мы с напарником время от времени давали несколько очередей по точкам, откуда вылетали трассирующие пули или по другим засекаемым целям. Мы засекали огневые точки и обстреливали их, так же действовал и противник. Через несколько мгновений по нашей позиции немец стрелял из пулемёта или миномёта. Поэтому после каждого обстрела немцев мы хватали пулемёт и переходили на другое место. Днём было ничего, а ночью одолевал холод. Мы были одеты в зимнее белье, солдатские шинели, ботинки с обмотками, но всё это нас не согревало. Водку в обороне нам тоже не давали. Хотелось спать, а главное, ночью мы находились в сильном нервном напряжении. Каждый, кто дежурил в траншее, обязан был внимательно наблюдать за нейтральной полосой в своём секторе. По ночам, бывало, не-мецкие разведчики незаметно подползали к нашим окопам и брали "языков". Мы с напарником дежурили по очереди. Свободные от дежурства бойцы отдыхали в специальных нишах - отростках, сделанных в траншее. Вход в них закрывали плащ- палаткой. Никаких печек-буржуек у нас не было, так как искры и дым демаскировали бы наше расположение. Внутри этих "землянок" было на пару градусов теплее, чем на улице. Горячее питание доставляли два раза в день, затемно, завтрак и ужин. Чтобы не толпиться и не задерживать кухню, несколько человек, собирали котелки своих товарищей и отправлялись за едой. На обед каждый получал у старшины роты сухой паёк. Несмотря на нелёгкий быт, никто не болел простудными заболеваниями, и вшей завести я не успел.

Настоящей отдушиной для нас были налёты на немецкий передний край наших штурмовиков. Во время налёта можно было спокойно ходить в полный рост, некоторые даже вылезали из траншеи, чтобы побегать, размяться. Наши летчики пикировали на немецкую оборону и били в одну точку сразу из пушек, пулемётов. И пока он там всё не раздолбит, в сторону не свернёт. Когда ИЛ-2 лопатили оборону немцев, ни один фриц не то, что не стрелял, даже в траншее не показывался. Штурмовиков они очень боялись.

B январе 1944 года к нам прибыл офицер из штаба и стал подбирать солдат на курсы радистов для артиллерии. Я до войны увлекался радиоделом и тоже попал в список отобранных. Командир роты запротестовал, не хотел меня отпускать, доказывал, что нельзя стрелковую роту лишать пулемётчика. Но, видимо, распоряжение представителя штаба оказалось сильнее доводов командира роты. Вскоре я был направлен в штаб дивизии. Нас собралось человек 25-30. В большой землянке мы прошли 3-x дневные (!) курсы обучения. Забравшись с ногами на земляные нары, слушали объяснения опытных радистов. Изучали мы радиостанцию новой марки, недавно поступившую на вооружение, - A-7. Радиостанция была смонтирована в одном корпусе, рассчитана на переноску одним человеком. Питание - две батареи анодные сухие и один щелочной аккумулятор 2-НКН-22. Общий вес радиостанции - 22 кг. Она предназначалась для артиллерийских подразделений среднего калибра. Работала на штыре и на антенне. Максимальная дальность действия 12-15 км. Мы изучили устройство радиостанции, порядок настройки и работы на ней. На третий день обучения были практические занятия. Курсанты разделились на две группы, разошлись в разные стороны и, под руководством наших педагогов, каждый пытался наладить радиосвязь с другой группой.

Затем нас распределили по частям дивизии. Я был назначен старшим радистом 4-й батареи, 2-гo дивизиона, 24-го гвардейского полка. Командовал батареей старший лейтенант Быков, полком - подполковник Слётов K.Г, 2-м дивизионом командовал майор Гаврилов. Комбат познакомил нас с командирами обоих огневых взводов, лейтенантом Сулеймановым - старшим офицером батареи, командиром взвода управления старшиной Налесным. Это были люди немолодые. Быков вручил нам гвардейский значок, рассказал, что означает знак "Гвардия", который до сих пор храню как реликвию. Комбат Быков был командиром, знающим своё дело, отлично подготовленным артиллеристом, человеком спокойным. Он никогда не повышал голоса и пользовался большим авторитетом у личного состава батареи. Было до слёз обидно, когда он нелепо погиб в марте 1945 года, во время Восточно-Прусской операции. Ночью батарея меняла огневую позицию, продвигаясь вперед. C Быковым шли два разведчика, и я, с радиостанцией за спиной. Шли по полю, было тихо. Точной информации о местности впереди не было. Командир закурил. - Товарищ старший лейтенант, не надо бы курить, заметят, попросили мы. Он махнул рукой. Впереди раздался только один выстрел. Разрывная пуля попала командиру в грудь, а на спине вырвал кусок мяса. Комбат скончался на месте. Потом вместо него на должность командира батареи прибыл офицер штаба полка капитан Лапин. В каждом взводе батареи было по четыре 76-мм орудия. Батарея была на конной тяге, по шесть лошадей на орудие.

Первое боевое крещение в роли старшего радиста батареи у меня прошло неудачно. B конце января - начале февраля 1944 года на одном из участков под Витебском наши части атаковали передний край обороны противника, заняли первую и вторую траншеи. C наступающей пехотой, для корректировки артиллерийского огня пошёл заместитель командира нашего дивизиона капитан Субботин Ю.K., ставший впоследствии командиром 3-го дивизиона, Героем Советского Союза, и я, с моим напарником рядовым Уткиным и радиостанцией. Капитан приказал немедленно связаться с огневой позицией батареи. Я поставил радиостанцию на бруствер и, сильно волнуясь, начал связываться. Но все наши с Уткиным попытки связаться с батареей или КП дивизиона успеха не имели. Капитан Субботин нервничал, но и мы не меньше его. Потом, не выдержав, он сказал: "Если через минуту связи не будет, расстреляю как собак!" B боевой напряженной обстановке, это серьезное предупреждение. A капитан был человеком отчаянным и решительным. Впоследствии я стал свидетелем того, как он, в ярости, перерезал горло пленному немцу. Говорили, что немцы убили его семью. Но связи, всё равно, не было. Видимо, трёх дней, отпущенных штабом дивизии для подготовки радистов из солдат, не имевших ранее никакого представления об армейских радиостанциях, было недостаточно. И Субботин нас просто-напросто прогнал. Мы бежали со своей радиостанцией обратно по бывшей нейтральной полосе, обстреливаемой противником, но я этого не замечал: мною владело чувство досады, огорчения, стыда.

Нас определили на 10 суток в хозвзвод, где, под руководством старшего радиста дивизиона сержанта Степанова мы заново осваивали нашу радиостанцию. До сих пор я ему благодарен, Степанов сам был хорошим радистом и сумел грамотно научить нас. B феврале 1944 года заместитель командира полка взял меня и моего напарника с нашей A-7 на новое место, куда должен был позже передислоцироваться наш артиллерийский полк. И тут я впервые установил связь. Радости не было конца. C этих пор и до конца войны не было у меня ни одного случая срыва радиосвязи. Я обеспечивал её в любой боевой обстановке, зи-мой и летом, днём и ночью. Правда, в оборонительных боях пользоваться радиосвязью было запрещено, боялись, что немцы запеленгуют нас и обстреляют батарею, радио применяли только в наступлении. В обороне использовали обычную, проводную связь, и я дежурил на телефоне, ходил на устранение порывов, в общем, превращался в обычного связиста.

Мы находились южнее Витебска в районе населенного пункта Осинторф. Около него проходил противотанковый ров, а сам Осинторф был в руках немцев. B противотанковом рву были сосредоточены наблюдательные пункты нескольких частей, в том числе и НП нашего дивизиона. Однажды я пошёл устранять обрыв на линии связи НП с батареей. Взял в руку кабель, и, где ползком, где пригибаясь, двинулся ко рву. Устранив обрывы, скатился в ров, добрался до НП батареи. На нашем НП сидел командир соседней, 5-ой батареи молодой, двадцатилетний ст. лейтенант Юрий Шикун и пел песню. Тогда я впервые услышал "На позицию девушка провожала бойца". Песня мне очень понравилась, и сам факт такого пренебрежения к смертельной опасности, произвел сильное впечатление. На фронте у многих, солдат, особенно молодых, были тетради, куда они заносили полюбившиеся им песни. Была такая тетрадь и у меня. Очень часто, когда мы находились в обороне, или на фронте было относительное затишье, я и мой друг связист Анатолий Рожковский, родом с Украины, пели на два голоса украинские и русские народные песни, а наши товарищи по взводу с удовольствием нас слушали и подпевали.

B июне 1944 года готовилась крупная наступательная операция по разгрому немецко-фашистских войск группы армий "Центр" и освобождению Белоруссии под кодовым названием "Багратион". Разумеется, тогда ни я, ни мои товарищи по батарее об этом не знали. О том, что готовится крупное наступление, мы догадывались. Значительно активизировалась разведка, в том числе и артиллерийская, на передовую зачастили штабные офицеры. Немцы тоже зашевелились, минометно-артиллерийские обстрелы стали более интенсивными. Приказ и директиву командования 3-го Белорусского фронта и 11-й гвардейской армии, в состав которых мы тогда входили, нам зачитали только утром в день наступления.

B ночь на 23 июня 1944 года мы слышали, как наши танки на малом ходу, чтобы противник не слышал шум двигателей, занимали исходные позиции для наступления. Этой же ночью занимали огневые позиции для стрельбы и артиллерия, в том числе и наша батарея. Свободные от работы связисты помогали огневикам в их оборудовании. Когда рассвело, мы увидели, что вся артиллерия расположена в линию, орудие к орудию. Чем меньше калибр, тём ближе к передовой. Впереди и сзади, слева и справа - везде были орудия, стоявшие в четко очерченные линии, уходящие далеко за горизонт. На нашем участке артиллерийская подготовка атаки началась в десятом часу утра. Первый залп дала "катюша". Это был сигнал, по которому началась артподготовка. Никогда раньше не слышал и не видел такого зрелища. Словами это трудно описать. Канонада была настолько мощной, что дым от папиросы колыхался в воздухе. Чтобы разговаривать с рядом стоящим человеком, приходилось кричать, иначе не было слышно. Из-за грохота я с большим трудом поддерживал радиосвязь с передовым НП батареи. Часа через полтора после начала артподготовки нам сообщили, что передовые части прорвали передний край обороны противника и медленно продвигаются вперед. Мы снялась с огневых позиций и двинулись вслед за пехотой. За первые три дня боев наша дивизия прошла свыше 80 км и освободила более 70 населенных пунктов. К исходу 30 июня мы подошли к Борисову, со стороны какой-то высотки, по которой проходила немецкая траншея. Город был перед нами внизу. Поздно вечером начался штурм. К утру 1 июля г. Борисов и Ново-Борисов были полностью освобождены. Танковые части непосредственно в штурме Борисова не участвовали. Они его обошли и вели бой на западной окраине за железнодорожной станцией на шоссе Борисов-Минск. Наш 2-ой дивизион поддерживал своим огнем 21-й стрелковый полк. Город был основательно укреплен. На окраинах и высотах, примыкающих к городу, имелись ДЗОТы. Каменные здания были приспособлены к длительной обороне, в подвалах и первых этажах находились орудия и пулемёты. Пройдя с боями севернее Минска, дивизия взяла город Заславль, освободила ряд населённых пунктов на территории Гродненской области и в середине июля подошла к реке Неман на территории Литвы.

В этих боях наши артиллеристы несли потери. В некоторых расчётах оставалось по 3 человека. Доходило до того, что батарейцы стали привлекать на окапывание орудий, подноску снарядов и прочие тяжелые неквалифицированные работы пленных немцев, благо в наступлении в них недостатка не было. Брали по одному - два пленных на расчёт, конечно нелегально, без разрешения командования. Но долго это продолжаться не могло. Однажды зам. командира дивизиона Субботин увидел, как вместе с расчетом на лафете едут немцы, и устроил большой разнос. Я уже говорил, что Субботин по отношению к немцам был очень жесток. Всех этих пленных расстреляли по его приказу. Однажды в Белоруссии же видели ещё одну страшную картину. Мы шли по дороге, где до нас прошли танкисты, растерзавшие гусеницами немецкий обоз. На дороге осталась кровь и ошмётки тел. Ненависть к врагу была очень сильна.

Наша батарея была придана одному из стрелковых батальонов, назначенному в качестве передового отряда для захвата плацдарма на противоположенном берегу реки Неман. К реке мы подошли поздно вечером южнее города Алитус. Наш берег был высокий, противоположный - низкий, песчаный, поросший кустарником, а в полутора километрах начинался лес. По данным разведки на противоположном берегу немцев не было. Ближе к полуночи батальон начал переправу. Пехота переправлялась на подручных средствах: самодельных плотиках, бревнах, бочках. Вместе с батальоном на тот берег переправился командир взвода управления батареи старший лейтенант Соболевский Владислав Алексан-дрович и я с радиостанцией. Мне как радисту, дали одноместную надувную резиновую лодку. Лодка была дырявая, в помощь выделили солдата-пехотинца и дали насос. Солдат, работая дощечкой, как веслом, управлял лодкой, а я с радиостанцией за спиной (поставить её было некуда), стоял в лодке и работал насосом. B таком положении лодочка была очень неустойчивой и плохо управляемой. Течение в этих местах быстрое, и нас отнесло в сторону от места высадки. Постоянно качать насосом с рацией за спиной было очень неудобно, и, в конце концов, я выбился из сил. Лодка затонула, не дойдя несколько метров до берега, но радиостанция осталась сухой. K концу переправы над нами появилась "рама", немецкий самолет-разведчик. Через некоторое время из леса пошла немецкая пехота, явно намереваясь снова "искупать" нас. Мы видели, как они огибают нас справа и слева, чтобы взять в клещи. Батальон немедленно занял полукруговую оборону на небольшом клочке земли у берега. Батальон - это громко сказано, так как в результате предыдущих боев в строю осталось несколько десятков человек. Немцы приближались, ведя огонь на ходу. Их поддерживали миномёты. Мурашки поползли по коже, многое в этот момент зависело от меня. Я быстро развернул радиостанцию, настроил её и, к счастью, сразу же связался с огневой позицией батареи. Поспешно стал передавать команды Соболевского. После пристрелки, батарея сделала несколько беглых огневых налетов. Снаряды ложились точно по цепи атакующих. Немцы остановились, залегли. Пехотный комбат поднял своих бойцов в атаку: - Ребята, вперёд. Ура! Мы с командиром взвода тоже побежали вперёд. Я бежал, стреляя из автомата, рация за спиной, за мной Соболевский на ходу передавал команды на перенос огня в глубину. Немцы стали отходить. Двигаясь вперёд, подошли к хутору. С чердака открыл огонь немецкий пулемётчик. Первой очередью он буквально "перерезал" одного из наших солдат. Пулемёт быстро уничтожили.

B Белоруссии со мной провел беседу парторг батареи, командир орудия старшина Феоктистов. Предложил написать мне заявление о вступлении в партию. Мне казалось, что я ещё не готов к такому важному шагу, да и по возрасту не подхожу: мне тогда и 19 лет ещё не было. Но старшина меня убедил. Я написал заявление о приеме в ВКП(б). B ходе операции по освобождению Белоруссии темп наступления был очень быстрым. Несмотря на это мы сравнительно регулярно получали газеты как центральные ("Правда", "Красная Звезда"), так и армейскую ("Боевая тревога") и нашу дивизионную газету. Они были в тех условиях главным источником информации. И солдаты, и офицеры охотно их читали. Осо-бенно интересовались сообщениями Совинформбюро о положении дел на фронтах, с инте-ресом читали яркие, острые статьи И. Эренбурга, А.Толстого и других советских писателей-публицистов. Хорошо помню, когда мы получили свежие газеты с сообщением об открытии второго фронта в Европе, у нас это сообщение особого восторга не вызвало. Многие высказывались в том духе, что второй фронт надо было открыть раньше, в 1941-1942 годах. Тогда одному Советскому Союзу было очень тяжело вести войну, а сейчас, мы стали гораздо сильнее, стремительно освобождаем нашу территорию, и, даже начали громить немцев на территории Румынии. Сейчас мы и без помощи англичан и американцев можем добить фашистов.

С июня 1944 года и до конца войны мне приходилось работать на радиостанции одному, без напарника. Рядовой Уткин был куда-то переведён, второй напарник рядовой Никитин в одном из боев был ранен, и после госпиталя к нам не вернулся. Осенью 1944 года, пройдя с боями по территории Литвы, по северо-восточной части Польши, в районе города Сувалки, наша дивизия в октябре подошла к государственной границе с Германией чуть западнее литовского города Вилкавишкис. Перед нами была Восточная Пруссия. Из листовок, изданных тогда политотделом армии, мы знали, что в Восточной Пруссии были сосредоточены крупные силы немцев. Ими была создана мощная система оборонительных полос и укрепленных районов, общая глубина которой достигала 200 км. Наиболее мощным укрепленным районом, состоявшим из фортов и других оборонительных сооружений, был Хайльсбергский район с крепостью Кенигсберг. B системе этого укрепрайона было более 900 долговременных оборонительных сооружений, что составляло на наиболее важных направлениях действий нашей 11 армии до 10-12 сооружений на один километр фронта. Восточно-Прусская операция началась в середине января 1945 года. Через неделю с боями наша дивизия подошла к городу - крепости Тапиау (ныне город Гвардейск). Штурм района Тапиау длился несколько суток, в результате чего, наша дивизия, во взаимодействии с другими частями, полностью овладела им. В этих боях нам пришлось выкуривать немцев из железобетонных ДОТов, со стенами метровой толщины. Позади ДОТов в глубине обороны размещались убежища из сводчатого гофрированного железа, залитого бетоном, с толщиной стен и потолка также около метра. Каждое убежище было рассчитано на 100 человек. Так что Тапиау был очень мощным узлом сопротивления. В Пруссии батарею часто ставили на танкоопасных направлениях, на прямую наводку. Здесь уже мне приходилось находиться вместе с батарейцами. В немецкой танковой контратаке мало приятного. Когда танк прёт на позицию, кажется, что ствол его направлен именно на тебя.

Как-то днём во время этих боев связисты и разведчики батареи находились в одном из немецких блиндажей. По краям в нём были устроены неширокие двухъярусные нары. Нас было человек 7-8. Пожилой солдат из хозвзвода батареи принёс нам в термосе обед. Только разлили суп по котелкам, как в блиндаж прямым попаданием угодила бомба из спикировавшего на нас немецкого самолёта. Взрыв. И несколько секунд стояла звенящая тишина с запахом гари. Затем кто-то застонал. Я пошевелил руками, ногами. Целы, но сильно болел затылок. Я сильно ударился головой о стойку нар и всё лицо было в супе. Подумал в эту минуту, что родился в рубашке. На воздух из сильно разрушенной землянки один за другим стали выползать оставшиеся в живых, затем мы помогли выбраться раненым, оказали им первую помощь. Погибли командир отделения разведки и рядовой Заболотный - солдат, принёсший нам обед: ему оторвало обе ноги, и он скончался от потери крови.

Мы продолжали наступать. Местного населения не встречали, все немцы попрятались. K концу января наша дивизия с боями вышла на ближние подступы к Кенигсбергу, с юго-востока. Все попытки развить наступление и сходу ворваться в пригород успеха не имели. Дивизия остановилась, перешла к обороне и мы стали готовиться к штурму. Итак, перед нами - столица германского пруссачества, крупный ад-министративный, экономический и военный центр Восточной Пруссии, крепость мирового значения. Из истории известно, что российские войска дважды завоевывали Кенигсберг. Первый раз - в 1758 году, когда российская армия разбила армию Фридриха II, после чего генерал-губернатором Восточной Пруссии был назначен Василий Иванович Суворов, отец великого русского полководца Александра Васильевича Суворова. Второй раз - в 1812 году, когда после изгнания Наполеона российские войска перенесли военные действия на территорию Пруссии. B третий раз предстояло брать Кенигсберг нам.

Город опоясывали три оборонительные позиции, оборудованные ДОТами, фортами, противотанковыми препятствиями. Первая - в 6-8 км вокруг города, вторая проходила по окраинам, третья - вокруг центральной части города. Она состояла из фортов и приспособленных к обороне зданий центральной городской части. B центре находилась Цитадель - бывший королевский замок, рассчитанный на гарнизон в несколько тысяч человек. Город был разбит на кварталы, которые имели свою нумерацию. Во время подготовки к штурму мы провели комсомольское собрание батарей. Изучали статьи, листовки и памятки. В них публиковались статьи бывалых солдат, которые делились опытом уличных боев в крупных населенных пунктах. B каждом стрелковом полку дивизии создавались штурмовые отряды. Туда входили подразделения разных видов войск. Каждый штурмовой отряд делился на группы: атакующая группа, группа закрепления, огневая группа и резерв. Наша батарея вошла в состав одного из штурмовых отрядов 17-го стрелкового полка.

Утром 6 апреля тысячи орудий открыли огонь по разведанным целям на первой оборонительной позиции противника и в самом городе. Артподготовка длилась несколько часов. Потом войска первого эшелона перешли в атаку. Наша дивизия в начале наступления действовала во втором эшелоне 8-го Неманского стрелкового корпуса и была введена в бой во второй половине первого дня наступления. На нашем участке перед атакующей пехотой была ровная низменность и когда после артподготовки в атаку пошли наши танки, многие из них застряли, а некоторые были подбиты. Чёрный дым от горящих танков и разрывов закрывал солнце и всё поле боя. Пехота ворвалась в первую траншею противника. Вслед за ними двинулся наш командир взвода управления и я со своей A-7. Отражая контрудары немцев, мы медленно продвигались вперед. Бой не затихал и ночью. В первый день мы наступали вдоль высокой железнодорожной насыпи в направлении железнодорожного депо. Насыпь была высокой. По одной стороне продвигались мы, на другой стороне были немцы, и часто вспыхивали ближние бои с применением гранат. Вскоре мы овладели железнодорожным вокзалом. Многие здания были разрушены, улицы были завалены битым кирпичом, остатками железобетонных конструкций и арматуры. С большим трудом мы пробирались по этим грудам, особенно тяжело было протащить по ним орудия под постоянным обстрелом. При поддержке нашей штурмовой авиации мы устремились к реке Прегель, но встретили сильное огневое сопротивление из какого-то форта. Последовали контратаки немцев, просачивавшихся через разрушенные здания. Немцев отбили. C тяжелыми боями мы медленно продвигались к центру города. По разрушенному мосту перебрались на противоположный берег реки.

B 1970 году, в качестве старшего преподавателя Свердловского высшего военно-политического танково-артиллерийского училища я был с курсантами на стажировке в Калининградской области. Там смотрел документальный фильм "Восточно-Прусская операция", и увидел себя в фильме, с радиостанцией за спиной, форсировавшего реку Прегель как раз, по этому разрушенному и упавшему в реку мосту.

Вернусь снова к штурму Кенигсберга. Многие улицы города были очень узкими. Как-то я и мой командир взвода управления оказались вместе с командиром стрелкового батальона, который поддерживала огнем наша батарея, в полуразрушенном здании ночью. Солдаты этого батальона заняли позиции в проемах окон и дверей. Мы находились в помещении аптеки. Хозяйка, несмотря на бои в городе, тоже находилась здесь. На другой стороне улицы занимали оборону немцы. Было относительное затишье, и мы даже слышали, как они разговаривают между собой. Комбат стрелков заговорил с хозяйкой аптеки, он начала кричать. Немцы отреагировали шквальным огнем. Так был спровоцирован ночной ближний бой, который, не обошелся без наших потерь. В последний день штурма, мы вышли к королевскому замку. Нам передали приказ действовать более активно, так как предполагалась капитуляция гарнизона и, чтобы ускорить её, требовались более активные действия. Вскоре мы увидели, как один за другим в окнах домов, занятых немцами, на стенах замка стали появляться белые грязные простыни или просто куски белой материи. И, когда поздно вечером 9 апреля мне дали отбой, и я мог свернуть радиостанцию, то тут же завалился спать. Проспал долго. Проснувшись днём следующего дня, увидел, что лежу рядом с трупом немецкого солдата. Все эти дни нервы были настолько напряжены, что это не вызвало у меня никакого чувства. Поражала непривычная тишина. По улицам шли нескончаемые колонны пленных немцев. Мы были бесконечно рады, что такие напряженные бои закончились, а мы остались живы. Конечно, отметили.

Через несколько дней после взятия Кенигсберга наш артиллерийский полк, был придан стрелковым частям первого эшелона дивизии, и двинулся на запад. Мы перешли в наступление в районе Фишхаузена (ныне город Приморск), и, в результате ожесточенных боев, в ночь на 17 апреля полностью овладели им. Во время этих боев я находился на закрытой огневой позиции батареи и принимал команды на свою A-7. После взятия Фишхаузена мы двинулись за пехотой через горящий город. Ещё около недели пришлось вести бой за овладение последним опорным районом немцев в Восточной Пруссии - морским портом Пиллау (ныне город Балтийск). Когда ещё шли бои на улицах этого города, по приказу командира дивизиона майора Гаврилова наша батарея снялась с позиции и отправилась в новый пункт назначения. На этот раз мы были приданы одному из стрелковых батальонов 17 гвардейского стрелкового полка нашей дивизии, который, в качестве передового отряда должен был форсировать морской канал, разделяющий Земландский полуостров и косу Фриш-Нерунг, ведущую в сторону Данцига. Наша батарея должна была своим огнём поддерживать высадку и бой этого батальона на косе. Десантники форсировали канал поздно вечером, а утром следующего дня высадились и мы - управленцы батареи. На берегу канала находился немецкий форт. До переправы было время, и мы с разведчиком батареи зашли в этот форт из любопытства. Я был поражен, как здорово он был устроен внутри. Чистота, пол устлан плитками, очень много помещений боевого и бытового назначения, несколько этажей, уходящих в землю. Над поверхностью был только мощно укреплённый верхний этаж, множество амбразур для ведения пулемётно-артиллерийского огня, толстущие железобетонные стены. В общем, там были созданы идеальные условия для ведения круговой обороны, и бытовых нужд солдата. Вскоре подошли переправочные средства: три большие надувные резиновые лодки, зацепленные на буксир небольшими катерами. На борта нашей лодки мы положили доски и затащили одно 76 мм орудие. Всё свободное место заняли пехотные солдаты и офицеры. B лодке мы все стояли. Несколько спасательных кругов, имевшихся в лодке, раздали командирам. Спасательный круг одел на себя и командир нашего полка гв. подполковник Слётов K.H. Я же снял с себя радиостанцию и телогрейку, чтобы в случае чего не утонуть. Ширина канала в месте переправы была около 3-х км. Переправа началась. Ближе к косе откуда-то справа заработал пулемёт противника. Я увидел, как рядом идущая лодка начала тонуть. После нас переправилась и остальная вся батарея, но без лошадей. Мы с командиром стрелкового батальона и нашим командиром взвода управления, вместе со стрелками двинулись вперёд. По пути завязывались короткие перестрелки. Я передавал команды на временную огневую позицию батареи, которая подавляла огневые точки противника. Коса Фриш-Нерунг неширокая, 1-2 км, песчаная, поросшая сосновым лесом. C одной стороны косы был залив Фриш-Гаф, c другой - Балтийское море. Нам повезло, немцы, не ждали нас на косе со стороны Земландского полуострова, так как все их землянки и блиндажи располагались выходом в нашу сторону, а траншеи и другие оборонительные сооружения были ориентированы для ведения огня в сторону, противоположную нашему наступлению. Мы быстро продвигались вперёд, следом за танками. Здесь был ранен мой друг, разведчик Панас Панасов. Уже после войны мы дважды посещали его в госпитале в Тапиау. C 28 апреля нашу дивизию постепенно стали заменять другие части, и она была выведена из боёв. Мы снова переправились через морской канал, который форсировали несколько дней назад, но на этот раз по понтонной переправе. Остановились в городке Тапиау и готовились принять участие в ликвидации окруженной Курляндской группировки.

Ночью с 7 на 8 мая я проснулся от сильной стрельбы, которая раздавалась недалеко от домика, в котором располагалась наша батарея. Решил, что на нас вышли остатки какой-то немецкой части. B те дни отдельные группы немцев часто бродили в округе. Вдруг слышу крик дневального: "Братцы! Подъём! Война закончилась!" Я не поверил своим ушам. Сердце ёкнуло, стало часто биться. Все вскочили с нар, стали расспрашивать дневального, откуда он это взял. Когда удостоверились, что это правда, нашей радости не было границ. Наконец-то! Четыре долгих, жестоких, мучительных года советские люди, вся наша страна шли к этому дню! B Курляндию мы не поедем! Нам не надо больше воевать, рисковать жизнью. Вот она, Победа! Ура! Выскочили на улицу. Кругом слышна была стрельба, в ночном небе то тут, то там вспыхивали осветительные ракеты. У меня был немецкий трофейный пистолет "Парабеллум" и я выпустил из него целую обойму вверх. До утра никто уже не спал, было не до сна. Весь день 8 мая праздновали победу. C утра брились, гладили обмундирование благодаря батарейному каптенармусу старшине Минаеву: у него оказался утюг, не электрический, конечно; драили пуговицы и сапоги, которые к концу войны были у всех; чистили личное оружие и материальную часть орудий. Днём был парад в полевых условиях. Наш собственный, первый парад Победы! Затем праздничный солдатский обед, с традиционными 100 граммами. Батарейный повар Горланов постарался на славу. Мне казалось, никогда раньше не ел таких вкусных щей. Вскоре наш полк переехал в Велау. Мы стали обустраиваться надолго. Как-то в июне меня вызвал к себе заместитель командира полка по политчасти майор Холодов и предложил мне поступить в военно-политическое училище, стать офицером - политработником, т.е. навсегда связать свою жизнь с армией. Я согласился. И вот наступал день отъезда. Как было тяжело прощаться с моими друзьями и товарищами, с которыми прошел полтора года по фронтовым дорогам с боями от Витебска до Кенигсберга и почти до Данцига. Прощай, моя родная 4-я батарея! Прощайте, мои друзья! Прощай, моя родная A - семушка! У меня начинается новая послевоенная жизнь.

Воспоминания написаны А.Г.Гуревичем для музея Дарагановской школы