И.К. - Родился 11/11/1922 в городе Николаеве на Украине.
Мой отец Моисей Давидович работал бухгалтером, а мама Ревекка Ильинична Файнштейн трудилась в городской больнице заведующей аптекой и была депутатом горсовета.
В семье нас было трое детей: я, брат Давид и сестра Рая.
В 1929 году мама умерла от заражения крови, и через несколько лет отец снова женился, у нас появились две сводные сестры. Жили мы скромно, а в 1933 году вся семья была на грани смерти от голода, дошло до того что ели траву и корешки…
После окончания 7-го класса я поступил в Херсонский финансовый техникум, который закончил летом 1941 года. Мой брат Давид в 1939 году поступил на учебу в Ленинградский политехнический институт, но в том же году был призван в Красную Армию по «Ворошиловскому указу».
Г.К. – Как Вы лично восприняли известие о начале войны?
И.К. - Для меня война была в какой–то степени - как гром среди ясного неба.
Нота ТАСС от 14-го июня с опровержением слухов о возможной войне с Германией всех успокоила, а мы тогда верили тому, что было написано в газетах.
В июле месяце я получил распределение на работу в райфинотдел в Межевский район Днепропетровской области. Когда уезжал, то сказал отцу, чтобы он забирал семью и уходил на Восток, немцы уже находились в сотне километров от Николаева, но отец, побывавший в 1-ую Мировую Войну в германском плену, мне отвечал – «Немцы - культурный народ, они никого не тронут. Зачем нам уезжать…». Но младшая дочь отца, которой в ту пору было 16 лет, настояла на отъезде и отец с семьей эвакуировался в Узбекистан.
Мой старший брат Давид в это время находился на кадровой красноармейской службе, участвовал в Финской войне (только после войны я узнал судьбу брата: он оборонял Ханко, был тяжело ранен на Ленинградском фронте, а после госпиталя вернулся на фронт, воевал танкистом в 56-й гвардейской танковой бригаде 3-й гв. ТА, и погиб 23/3/1944 в бою в селе Полный Алексец Хмельницкой области, где и похоронен в братской могиле).
Я покинул родной город, в июле прибыл в Межевский район, встал на учет в военкомате и вскоре был призван в Красную Армию. Эшелон с призывниками отправили под Бердянск, где расположился огромный лагерь для новобранцев. Здесь отобрали примерно 10.000 человек, в основном молодежь, и мы совершили пеший переход до Ростова, откуда часть из нас отправили в Армавир, где дислоцировался учебный батальон связи.
Здесь, на месте, стали решать нашу дальнейшую армейскую судьбу, сначала приказали выйти из строя тем, кто умеет играть на музыкальных инструментах. Всех вышедших направили в роту для подготовки радистов, а остальные, в том числе и я, попали на курсы телефонистов.
Фронт приближался, и несколько тысяч молодых новобранцев пешим порядком перебросили в Гудермес, где началась учеба и боевая подготовка.
На фронт я попал из Кизляра только 20-го апреля 1942 года.
Г.К. – Где приняли боевое крещение?
И.К. – На Юго-Западном фронте. Попал в 300-ую стрелковую дивизию, телефонистом в стрелковую роту. Наша дивизия каким-то образом не попала в майское «Харьковское окружение», в котором сгинула большая часть ЮЗФ, и в начале июня 1942 года занимала оборону по левому берегу реки Донец. Девятого июня у нас в роте политрук провел комсомольское собрание и сказал, что завтра на наш участок прибудут «Катюши» и сделают залпы по немецким позициям на правом берегу реки. Ночью, когда я дежурил на КП командира роты, из боевого охранения передали, что на реке слышен стук топоров и визг пил. На рассвете на передовую прибыла наша полевая кухня, я взял каску и пошел получать еду на троих, и в это время начался сильнейший обстрел, а затем нас стали бомбить. По нашим позициям был открыт шквальный огонь, а затем немцы перешли в наступление, оказывается, за ночь, они навели мост через Донец, по которому быстро преодолели реку и пошли штурмом. Мы сразу оказались в полуокружении…
Жестокая бомбежка не прекращалась, «мессеры» уже гонялись за одиночками в поле, и когда в очередной раз перебило провод связи, я побежал на порыв и в этот момент меня ранило – пулевое ранение голеностопных суставов, были перебиты ноги. Я сам перевязал себя портянками, и пополз назад к своей роте. Силы стали меня покидать, напился воды из лужи, и тут меня заметил наш санинструктор, пополз ко мне навстречу, и произнес – «Лежи, я тебя скоро вытащу». Он вернулся за мной еще с одним бойцом и на плащ-палатке они потащили меня в окопы. Уже в траншее я попытался встать на ноги и не смог. Слышу крик – «Немцы идут!», а, оказывается, это наши с флангов отходят. В ночь на 11-е июня меня и еще нескольких раненых на носилках, через наше минное поле, вынесли в тыл, в медсанбат. Здесь меня перевязали, и нас, девять человек раненых, на подводах отправили дальше в тыл. Уже был светлый день, и тут в воздухе появились немецкие бомбардировщики,три «мессера», и каждый из них сбросил по три бомбы на наш «обоз». Ездовой сразу сбежал в сторону, и тогда один из раненых схватил поводья, и кони понеслись вскачь между разрывами, но нам удалось проскочить живыми.
Выгрузили нас в какой-то сельской церкви, где уже лежали сотни раненых.
Кругом крики и стоны. И тут подходит ко мне незнакомый военврач и говорит – «Ползи на улицу, там тебя вывезут». Я выполз на коленях из церкви и, действительно, там стояла полуторка, на которую грузили раненых. В кузов поставили трое носилок с ранеными командирами, в их головах сидят двое, а еще один раненый «сел в ногах». Я встал на колени и говорю – «Поднимите на свободное место». Так как левый голеностопный сустав просто висел, я взял его в руки.
Нас повезли в сторону тыла, а те кто остался в церкви, скорее всего в тот же день попали в немецкий плен… В госпиталь я попал только через пятнадцать дней с момента как получил ранения. В ночь с 24 на 25 июля я оказался в госпитале на станции Лиски, которая подверглась сильной бомбежке, были разбомблены несколько эшелонов с пополнением, направлявшимся на фронт, и к нам привезли много раненых во время этой бомбежки. С неба на нас кроме бомб летели немецкие листовки – «До Воронежа с бомбежкой, от Воронежа с гармошкой».
Ходячие раненые разбегались, а лежачим ничего не оставалось, как уповать на везение, и надеяться, что не будет прямых попаданий. 26-го июня меня вместе с частью тяжелораненых отправили на санитарном поезде в тыл, я оказался за Волгой, на территории бывшей Республики немцев Поволжья, в госпитале №10, который разместился в сельской школе.
Г.К. – Через сколько месяцев Вы вернулись на фронт?
И.К. – В госпитале №10 я находился два месяца, и здесь, кстати, нам зачитали приказ Сталина №227, получивший название «Ни шагу назад». В конце августа я был признан негодным к строевой службе и отправлен на пересыльный воинский пункт в Саратов.
После ранения я сильно хромал. Ходил с палочкой, а мой перебитый голеностоп - не сгибался. Я на этом пункте долго болтался без дела. Казармы с нарами в 4-5 ярусов. Кормили нас там «чисто символически», мы просто голодали, а в казарме всех заедали клопы.
Из «негодных к строевой службе» сделали инвалидные команды, куда собрали всех «кривых, хромых, и убогих», и такие команды посылали на рытье окопов и противотанковых рвов.
Я решил вернуться на фронт, добровольно отправился в запасной полк, но перед отправкой маршевых рот на передовую, врачи, увидев на медкомиссии, как я хромаю, меня просто «заворачивали обратно». Но в декабре 1942 года я все же попал в «маршевики», нас переодели во все новое обмундирование. В день отправки ротный писарь огласил 4 фамилии бойцов маршевой роты, нас, фактически, сняли с эшелона.
Все четверо отобранных имели образование, и нам приказали явиться в учебный запасной дивизион, который готовил сержантов, артиллерийских разведчиков - наблюдателей.
Курс нашего обучения длился полгода.
В июне 1943 года нас распределили по частям. Я с командой из 20 человек прибыл в 42-й ИПТАБр (истребительно-противотанковая артиллерийская бригада) РГК, в 1961-й ИПТАП.
В штабе всех прибывших разобрали, а мне говорят - «Сержант, отойди в сторону, как ты здесь вообще оказался!? Зачем на калек присылают!?», но я не растерялся, обошел строй сзади, и встал к своим товарищам во второй шеренге. Пришли в 1961-й ИПТАП, где уже никто не задавал вопросов, и меня зачислили во взвод управления полка.
После летних боев 1943 года бригада была выведена на переформировку в Воронежскую область, и после получения орудий и механической тяги – американских «студебеккеров» в конце года вернулась на передовую, войдя в состав 3-го Украинского Фронта.
Г.К. – Полк был большим?
И.К. – Наш 1961-й ИПТАП состоял из 6 батарей, имевших 76-мм орудия.
Всего в 42-й ИПТАБр было три полка, один с орудиями 57-мм, и два полка оснащенные орудиями калибра 76-мм. Нашим полком командовал майор Приходько. Его заместителем был майор Сорока, впоследствии переведенный советником в югославскую армию.
В обороне наш полк придавался различным стрелковым дивизиям, а в наступлении - танковым или механизированным корпусам.
Г.К. – Как пролегал боевой путь Вашего полка?
И.К. – Весной 1944 года наш полк шел через Кривой Рог на юг, мы освободили районный центр Новый Буг в Николаевской области, потом придали кавкорпусу Плиева, мы переправились через Южный Буг у Вознесенска, наступали через Раздельную и Беляевку на Одессу, но сама Одесса была взята без уличных боев. После артподготовки мимо горящего элеватора полк двинулся в город, но он оказался пустым, мы не встретили сопротивления.
Затем мы долго стояли в обороне по Днестру, за месяц до начала наступления рыли новые огневые позиции и оборудовали НП, которые заняли за сутки до начала наступательной операции. 20 августа выпустили по сто снарядов на орудие по немецким позициям и пошли вперед, и тут по нам дали залп свои «катюши»… Прошли Румынию, затем без боев полк шел по территории Болгарии, прошли Варну и Бургас, а потом нас повернули на Югославию.
Наш 1961–й ИПТАП принимал активное участие в боях за Белград, он именно там случилось ЧП и личный состав был лишен положенных нам медалей «За взятие Белграда». Наши шофера нашли бочку со спиртом, а спирт оказался техническим и шесть солдат умерли в муках…
Затем вместе с югославскими партизанами мы шли к венгерской границе, форсировали Тису, и в районе города Печ полк вступил в тяжелые бои.
Г.К. – Чем запомнилось участие Вашего полка в боях на озере Балатон?
И.К. - Наш полк был придан танкистам, и все батареи были выдвинуты на прямую наводку в лесопосадки. Здесь на наших глазах произошла трагедия. Вперед на разведку по узкой насыпи ушел танк Т-34, а через какое–то время целый танковый полк двинулся по этой дороге.
И тут немцы из засады всю танковую колонну просто истребили, подбили первый и последний танк, закупорили дорогу на насыпи и всех танкистов сожгли… Уже после войны, в Николаеве, в военкомате я случайно встретился с полковником, Героем Советского Союза, который был командиром этого полка. Он рассказал, почему произошла трагедия.
Экипаж танка, отправленного на разведку, попал в плен, и командир танка под дулом пистолета был склонен к измене и передал по рации, что дорога свободна и немцев в округе нет… Командир этого полка мне еще рассказал, что за гибель полка ему пришлось «смывать вину кровью» - выполнять сложное боевое задание, и только после этого он был прощен.
Когда в декабре 1944 года мы в очередной раз, поддерживая стрелковую дивизию, наступали на Секешхевервар, произошел один эпизод. Из–за бугра появились несколько «тигров» и наши танки Т-34 стали задом отходить в тыл. «Тигры» идут на нас, и чем все это закончится, нам было ясно, можно было панихиду заказывать. Но тут произошло следующее, в этот момент нашему капитану, начальнику разведки полка, дали приказ снятся вместе со связистами и артразведчиками с места и сосредоточиться в другом районе …
Новый 1945 год мы встретили в бою в шахтерском поселке Банхида, половина поселка была в немецких руках, а вторая половина - наша. В эту же ночь началось крупное немецкое наступление из района Комарно на Будапешт, немцы прорвались почти на сто километров, но до самой окруженной венгерской столицы не дошли всего четыре километра. Немцы сбрасывали на нас листовки, в которых обещали устроить нам в Будапеште второй Сталинград.
Наш полк выдержал немецкий натиск, не отступил со своих позиций, и немцы просто обошли нас с флангов…В эти дни, 6/1/1945, на венгерской земле погиб мой двоюродный брат девятнадцатилетний Гриша Файнштейн. Он воевал самоходчиком. В последнем письме домой он написал – «Мама, завтра мы идем в бой, я буду сражаться геройски»..
Г.К. – Каким было отношение к пленным немцам?
И.К. – В плен брали, и за исключением одного эпизода, пленных не расстреливали сразу после боя. Но был один случай, когда после нашего прорыва в Молдавии, примерно двадцать пленных немцев поставили у края траншеи и расстреляли. Их просто некуда было девать. Один из них перед расстрелом кричал, что он не немец, а поляк, просил пощадить, но убили и его…
Когда наступали на Белград вместе с югославскими партизанами, я понял что такое настоящая жестокость. Немцы из Греции перебросили на помощь своим большую колонну техники, но эта колонна была полностью разбомблена нашей авиацией. Немцы разбежались, а техника осталась на дороге. Я вместе с многими ходил искать трофеи в разбитых машинах, и в одном «укромном уголке» обнаружил прячущегося немца. Повел его в штаб полка, а мне на встречу идут югославские партизаны. Один из них мне говорит – «Братушка, не порть картуш (патрон)», они забрали у меня пленного немца, и тут же, на моих глазах, перерезали ему ножом горло…
Мне было жутко…
Когда шли к Днепру, то нас придали мотоциклетному полку. Впереди колонны на мотоцикле ехал немец в нашей форме, а под гимнастеркой был немецкий китель. Мы не разобрались, набросились на него, а нас останавливают, мол, это свой.
Г.К. – Как кормили и одевали в ИПТАПе?
И.К. – Не было каких–то особых норм снабжения для иптаповцев, мы получали все то же, что и обычные красноармейцы. Кормили неплохо, но мы все время искали, чем бы еще «подхарчиться». На Днестре, в обороне, глушили рыбу минами, а в Венгрии мы вообще, перешли на «подножный корм», сами себя обеспечивали едой, ящики от снарядов забивали продуктами. Эта страна нас поражала своей красотой и обилием, солдаты спрашивали - «А где здесь голодные и угнетенные, про которых нам замполиты говорили?»…
И одевались иной раз, кто во что горазд, я, например, одно время ходил в мадьярском кителе и папахе.
Г.К. – Кто из товарищей по взводу управления наиболее запомнился?
И.К. – Костя Праксин из Ленинграда. Коля Горбунов. Командир отделения Распопов из Ташкента.
Я уже был на курсах младших лейтенантов, как из моего полка приехал капитан, передать мне орден Красной Звезды, которым я был награжден за венгерские бои. Я его уговорил сказать начальнику курсов, что орден должны вручать в полку, и меня отпустили на сутки в свой ИПТАП. Приехал навестить товарищей, а мне рассказывают, что машина с артразведчиками, в месте где не было сплошной линии фронта, по ошибке заехала к немцам, и всех ребят перебили из засады. Только одного разведчика нашли потом в плену, он лежал раненый в немецком госпитале в Вене, а остальные мои товарищи погибли…
У меня сохранились несколько фотографий моих однополчан.
Вот на этой фотографии мой верный друг Костя Праксин.
Снимок сделан 26 мая 1945 года. Полк стоял тогда в городе Винер–Нойштадт, а мои офицерские курсы находились в австрийском Эйзенштадте.
А это фотография моего командира полка, майора Якова Федоровича Приходько, который очень хорошо ко мне относился. Это был настоящий боевой офицер и отличный человек.
Этот снимок он мне дал на память десятого марта сорок пятого года, перед моей отправкой на учебу. Комполка думал, что меня отправят в Союз, в военное училище, сказал – «Поедешь учиться, заедешь к моей семье по дороге. На обороте карточки адрес моей дочки Доры».
Я не хотел никуда ехать, и ответил майору – «Я хромой, не примут меня», и тогда Приходько произнес – «Скоро война закончится». Но вместо училища меня отправили на фронтовые курсы младших лейтенантов 3-го Украинского фронта. И когда в мае 1945 я приехал «на побывку» в свой ИПТАП, то со своим командиром даже толком не попрощался, в этот день в полку случилось ЧП, солдат чистил винтовку и случайно застрелил своего товарища.
Комполка обещал дать машину, чтобы отправить меня обратно на курсы, но из–за этого ЧП не сложилось. Друзья дали мне велосипед, привязали к нему колбасу, бутылку вина, и я поехал сам через Вену до Эйзенштадта.
Г.К. – После войны долго еще пришлось служить в армии?
И.К. – В августе 1945 года мне присвоили звание младшего лейтенанта, и я был отправлен служить командиром огневого взвода 76-мм орудий в 60й гвардейский полк, который дислоцировался в румынском городе Фокшаны. В 1947 году демобилизовался по собственному желанию и вернулся в свой родной Николаев. Учился, а затем стал работать фотокорреспондентом областной газеты «Южная правда», и одновременно сотрудничал с центральной газетой «Известия».
| Интервью и лит.обработка: | Г. Койфман |
