Родился я 17 июня 1921 г. в деревне Чукады-Тамак Туймазинского района Башкирской АССР (бывший Кондринский район). Семья была большая - пятеро сыновей и три дочери. Я был вторым сыном, а по старшинству - третьим ребенком в семье. Отец мой был крепким крестьянином, пахал землю, держал много скотины - лошадей, коров, особенно пуховых коз, из шерсти которых делают знаменитые оренбургские платки. С началом коллективизации отец первым отдал в колхоз всю скотину, сельскохозяйственный инвентарь. Видимо поэтому и уцелел от раскулачивания.
Жили в те годы трудно, впроголодь. Мать утром, отправляя меня в школу, наливала небольшую, словно котенку, чашку супу с клецками из муки. Мне этого, конечно, не хватало. Бывало, так кушать хочется на уроке, что ни о чем другом и не думаешь. Вот я и решил как-то - зачем ходить в школу, и дня три занятий пропустил. Прогуливал школу вместе с мальчишками. На третий день к вечеру учитель сам пришел к нам, чтобы узнать, почему я прогуливаю уроки. Они поговорили с отцом, который спросил меня, почему же я пропускаю занятия. Я все честно ему рассказал, что на уроках постоянно думаю о еде и поэтому просто не вижу смысла учиться. Я думал, что отец меня высечет, но он просто обнял меня, погладил по голове и сказал "Ученье - это свет, сынок". Эти его слова я запомнил на всю жизнь. На следующее утро, собираясь в школу, я заметил, что мама положила мне побольше еды, чем обычно. Оказалось, что отец сказал, чтобы мама увеличила мою долю за счет его порции.
После окончания седьмого класса я поступил в Лесотехнический техникум, в котором проучился два курса. С едой все также было небогато, после учебы мы с ребятами подрабатывали, выполняли любую подсобную работу. Я ведь уже был молодым человеком, а ходить приходилось в лаптях, а то и босиком. Родители помогать не имели возможности, семья была большая. Вот отчасти из-за этого я и решил поступить в военное училище. Курсанты обеспечивались обмундированием, питанием и т.д. Кроме того, в те годы быть военным было очень престижно.
В общем, сдав положенные экзамены, в сентябре 1938 г. я поступил в Пензенское Артиллерийское училище, которое и окончил в октябре 1940 г. Учили нас очень хорошо, основательно - теоретическая, общевойсковая, специальная подготовка. Изучали мы и танки - Т-26 и БТ-5, даже немного водили. Большое внимание уделялось физической подготовке, летом кроссы, зимой много ходили на лыжах. Хотя я не был слабаком, все-таки деревенский парень, мне поначалу было нелегко. Отчасти это было связано с недостаточным поначалу знанием русского языка, потому что и в деревне и в техникуме мне приходилось общаться в основном на своем родном языке - татарском. Это отставание как-то надо было ликвидировать. И вот мы с одним товарищем вечерами стали заниматься самоподготовкой, он учил меня русскому языку, я его - математике. Математика мне давалась хорошо, я до сих пор могу на память произвести расчеты. Повторяю, учеба была очень интенсивной, поэтому у меня от очень большой нагрузки начались сильные головные боли. Врач сказал, что это от переутомления, поэтому мне пришлось некоторое время провести в санчасти, а потом наверстывать упущенное.
В то время полный курс обучения составлял три года, но в связи со сложной международной обстановкой и, соответственно, ростом наших вооруженных сил, армии требовались командиры, поэтому мы были выпущены досрочно, через два года. Приказом наркома обороны нам было присвоено звание "лейтенант", и мы с еще одним товарищем были направлены для дальнейшего прохождения службы в Западный Особый военный округ в 121 отдельный противотанковый дивизион (49 Краснознаменная стрелковая дивизия, 28 стрелковый корпус, 4 армия). В этом дивизионе 16 октября 1940 года я и начал службу в должности командира огневого взвода. Вообще дивизия у нас была боевая, приняла участие в Финской войне, но понесла тяжелые потери. Те, кто принял в ней участие, рассказывали, что погибших было так много, что их складывали штабелями.
Штаб 49-й стрелковой дивизии располагался в городе Высоко-Литовске, а воинские части располагались в лесистой местности. Личный состав 121 ОПТД жил в землянках. Семейные командиры жили со своими семьями в деревне, если не ошибаюсь, Токари километрах в 3-5 от части. Несемейные (холостяки) жили в отдельном доме в военном городке, находившемся от границы в пределах 10-12 км. Одновременно с нами к месту прохождения службы прибыли еще два лейтенанта из Харьковского, если не ошибаюсь, училища.
Дивизион был вооружен 45-мм полковыми пушками. В отличии от дивизионных, у наших были короче стволы. В качестве тягачей использовались бронетранспортеры "Комсомолец", вооруженные пулеметом. Они в дальнейшем очень нас выручали. Часть техники, в основном автомобили, для сбережения ресурса находилась на хранении - стояли под навесами на березовых чурках (колеса были сняты).
Незадолго до войны, месяца за 2-3 я был назначен на должность командира учебного подразделения, готовившего командиров огневых взводов. Поскольку армия расширялась, командиров постоянно не хватало, то было принято решение отобрать лучших бойцов и младших командиров срочной службы, прослуживших не менее года, с тем, чтобы в кратчайшие сроки подготовить из них командиров огневых взводов. Ребята попались очень хорошо подготовленные, грамотные, все с полным средним образованием, многие даже с 1-2 курсами университета, в основном москвичи. Поэтому учеба продвигалась успешно.
Вообще, приближение войны чувствовалось. Готовясь к нападению на СССР и стремясь объяснить собственному народу и мировому общественному мнению готовящееся вероломство, фашистские верхи решили усилить антисоветскую пропаганду. В немецких газетах все чаще и чаще появлялись провокационные небылицы о якобы имеющих место активных военных приготовлениях СССР на западной границе.
В ответ на это 14 июня 1941 года ТАСС опубликовал заявление: "По данным СССР Германия также неуклонно соблюдает условия Советско-германского пакта о ненападении. Как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой основы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах в восточные и северо-восточные районы Германии, связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям". Этот заявление ТАСС, по-видимому, имело целью, с одной стороны, опровергнуть слухи о подготовке Советского Союза к войне с Германией и подтвердить намерение нашего правительства неуклонно соблюдать условия Советско-германского пакта о ненападении, с другой стороны, наше правительство рассчитывало, что немецкие правительственные круги выскажутся по поводу Заявления, подтвердят свою верность заключенному пакту и объяснят мотивы сосредоточения немецких войск у наших границ.
На это заявление немцы не откликнулись. При таком положении трудно себе представить, какой огромный вред был нанесен нашей стране этим заявлением, опубликованным всего за несколько дней до вероломного нападения фашистской Германии. Я до сих пор не могу понять, как вопреки многочисленным фактам о подготовке Германии к нападению, было опубликовано такое заявление. Ведь оно дезинформировало советских людей, невольно усыпляло чувство бдительности, настраивало командиров, штабы, политорганы и войска на мирный лад.
К этому моменту, что творилось на немецкой стороне границы. Сильно усилилась кроме агентурной и авиационная разведка специальными высотными самолетами дальнего действия. Эти полеты не прошли незамеченными. Советский Союз неоднократно выражал протесты по поводу проникновения германских самолетов в наше воздушное пространство. В ноте, направленной Министерству иностранных дел Германии 24 апреля отмечалось, что в период с 27 марта по 19 апреля было зарегистрировано восемьдесят случаев нарушения немецкими самолетами границ СССР. Однако вторжение самолетов в воздушное пространство СССР продолжалось. Существовал приказ, запрещающий сбивать их, чтобы не дать немцам повод для вооруженного конфликта. В последние дни перед войной немцы настолько обнаглели, что начали перелетать границу с подвешенными бомбами.
Война для меня началась примерно около трех часов утра с сильнейшего артиллерийского обстрела и бомбардировки. С началом артиллерийского обстрела и бомбардировки объявили боевую тревогу: мы сразу организовали вывод артиллерийских орудий с мест стоянок (артпарк) вручную специальными веревочными лямками на расстояние в 200-250 метров, тушили возникающие пожары, выводили бронетранспортеры-тягачи и автомашины из гаражей и из-под навесов. Технику мы сразу маскировали, чтобы избежать дополнительных потерь от бомбежки.
Недалеко от нас располагался 31-й легкий артиллерийский полк, вооруженный 76-мм пушками на конной тяге. Орудия были на пневмоходу. Его командир, майор, только недавно закончил академию. После окончания артобстрела он полностью выстроил полк на открытой дороге в походную колонну. Тут же налетели немецкие самолеты и, буквально в течение 15 минут, от полка ничего не осталось. Полк был уничтожен полностью, даже не успев вступить в бой. А ведь какая это была бы сила, вступи он в бой!
С началом военных действий с 22 июня 1941 г. я участвовал в составе дивизиона в боевых действиях. После кровопролитных приграничных сражений, не выдержав удар превосходящих сил противника, наши части начали отступать вглубь территории Белоруссии, ведя тяжелые сдерживающие оборонительные бои.
Для оказания помощи подразделениям 15 стрелкового полка, капитан Никифоров (командир 121 ОПТД) посылает 1 и 2 батареи (старших лейтенантов Сиповича и Карандашова). 15 стрелковый полк под командованием майора Нищенкова героически оборонялся на рубеже Немирув - Волчин - Мотыкалы, ведя бои с прорвавшимися танками немцев и неся большие потери. Беспрерывные налеты вражеской авиации и плотный артиллерийско-минометный огонь противника прижимали подразделения полка, заставляя их глубже зарываться в землю. Стоял оглушающий гул разрывов бомб, снарядов и мин. Подразделения полка несли большие потери, потому что силы были неравные, 3-4 кратное превосходство было на стороне немцев. Особенно не хватало артиллерии и авиационной поддержки.
На участке 4-й армии через реку Буг были 2 железнодорожных моста - у Бреста и у Семятичей и 4 автомобильно-гужевых, один из них у Коденя. Железнодорожный мост у Бреста был захвачен немецким десантом, высаженным из бронепоезда. Автогужевой мост у Коденя фашисты захватили коварным приемом. В начале четвертого утра они стали кричать со своей стороны советским пограничникам, что, мол, сейчас должны подойти немецкие пограничники по важному делу и просили вызвать советского начальника погранзаставы. Наши ответили отказом. Тогда с немецкой стороны был открыт огонь из нескольких пулеметов и орудий. Под прикрытием огня через мост прорвалось пехотное подразделение. Советские пограничники, несшие охрану моста, погибли в этом неравном бою смертью героев. Вражеское подразделение захватило мост и по нему на нашу сторону проскочило несколько танков. Кроме мостовых переправ немцы использовали и другие средства: броды, лодки, плоты и т.д., потому что они заранее подготовились к переправочным работам.
По прибытии наших двух противотанковых батарей сопротивление подразделений 15 стрелкового полка усилилось и нас направили на рубеж Волчин - Видомль, чтобы закрыть разрыв между 30-й танковой дивизией и стрелковыми подразделениями и помочь контратаковать прорвавшиеся войска противника. С прибытием наших пушек прорыв был закрыт, мы подбили 5 танков, около десятка автомашин и артиллерийских тягачей. Кроме пушек мы сильно помогли ружейно-пулеметным огнем, так как наши бронетранспортеры-тягачи "Комсомолец" были вооружены танковыми пулеметами. Они как зайцев гоняли по кустам немецких автоматчиков, забиравшихся к нам в тыл и буквально выкашивавшим артиллерийские расчеты. Боеприпасами мы были обеспечены хорошо.
К вечеру, по приказу начальника штаба 121 ОПТД капитана Метелица наши две батареи посылаются для выручки наших войск, героически сражающихся в окружении на восточном берегу Западного Буга в селениях Дрожчин, Семятичи и Волчин. Особенно много хлопот доставляли врагу подразделения, оборонявшие Семятичи и Дрожчины. Они держали под обстрелом железнодорожный мост через Буг у Семятичей и не позволяли немцам восстанавливать железную дорогу.
По прибытии мы узнали, что здесь сражались в окружении в оборудованных накануне войны дотах подразделения 17 и 18 артиллерийско-пулеметных батальонов Брестского укрепрайона. После нашего прибытия немцы усилили свои войска артиллерией, минометами и танками. Несмотря на это мы совместными усилиями не позволяли немцам восстанавливать железную дорогу. Здесь немцы также пытались овладеть станцией Черемха, оголить правый фланг фронта 4-й армии, пробиться на восток, достичь линии Минска, зайти в тылы 4-й и 10-й армий и закупорить войска в котле. По прибытии в Семятичи мы пополнили свои запасы боеприпасов, ГСМ и продовольствия. Кроме этих подразделений здесь находились еще два стрелковых полка и гаубичный артполк, пушки-гаубицы которого нас здорово выручали. Мощность их огня была такая, что если снаряд разрывался даже рядом с немецким танком, у того силой взрыва срывало башню, а уж если прямое попадание, то от танка просто оставалась куча металлолома.
Тем временем образовался большой разрыв между 4-й и 10-й армиями. Наша дивизия растянулась больше, чем на 50 км., поэтому 27 июня нашу 49-ю дивизию передали в состав 10-й армии, которой командовал генерал-майор Голубев. В составе 10 армии мы сражались по соседству с 113-й стрелковой дивизией. Здесь нашим подразделениям помогли боеприпасами, ГСМ, продовольствием, хотя 10-я армия сама в них остро нуждалась. Совместно со 113-й дивизией мы обороняли слонимское направление, также неся большие потери в личном составе, вооружении, находясь под постоянными бомбардировками и артиллерийско-минометным обстрелом.
С 28 июня по 2 июля только в ночное время мы отступали от рубежа к рубежу. Рано утром по приказу командования занимали оборону, оборудовали местность для ведения военных действий и с самого раннего утра вели боевые действия против наступающего противника. Днем воюем, а ночью отступаем, так как пополнения нет, большие потери от бомбардировок и артобстрелов.
С 3 по 11 июля ведем оборонительные сражения, отступаем от рубежа к рубежу в сторону Барановичей и Слуцка. Противник постоянно подтягивает свежие подкрепления из мотопехоты, атакует наши фланги танками, врывается в наши боевые порядки, а мы остались почти без боеприпасов и ГСМ, понесли большие потери в орудиях и тягачах. Часть вооружения, пришедшую в негодность, сами уничтожаем или топим в реке Ясельда, чтобы оно не попало в руки противника. Посланные за боеприпасами и ГСМ машины возвращаются пустыми или их разбомбят в пути. Дороги завалены разбитой техникой, не успеваем хоронить погибших товарищей. Как-то вышли на лесную поляну, а там стоят пять наших танков Т-34 без экипажей. Машины совсем новенькие, еще пахнут заводской краской. Залезли туда, боеприпасов и горючего нет. Видимо, пока было горючее двигались, а потом просто бросили.
К этому моменту стало ясно, что мы находимся в окружении. Командование решает собрать все имеющееся вооружение и боеприпасы, организует небольшие отряды, ставя боевое задание - вырываться из окружения на восток с наступлением темноты.
К тому времени командир дивизиона и комиссар (из коренных питерских рабочих, было ему в то время за сорок) погибли. Принимаем решение оставшуюся без боеприпасов и ГСМ технику (две пушки, "Комсомолец" и две автомашины) утопить в реке, чтобы не досталась врагу. Через реку Ясельду был небольшой, разрушенный на середине мост, с которого мы и столкнули оставшуюся технику.
Выходим из окружения, кому удается - под руководством отдельных командиров организуются в отдельные отряды, добывают боеприпасы и вооружение и двигаются на восток, опять попадая в окружение и опять из него выходя. Доходило до того, что немецкие самолеты стали охотиться за отдельными солдатами и командирами. Наши самолеты за все это время я видел в воздухе всего три раза. Один раз пролетели "ишачки", один раз прошли СБ и как-то раз в стороне прошло звено новых остроносых истребителей. Мы все спрашивали, где же наша авиация? Потом проходили как-то мимо нашего аэродрома. Часть самолетов разбомблена, часть стоит на вид совершенно целая. Подходишь поближе - а они все в дырках от осколков. Летное поле все в воронках. Может некоторые и уцелели, а взлететь не могут. С нами много летчиков отступало. Матерились они страшно. А ведь наша 4-я армия свою 10-ю авиационную дивизию имела. Сильная была дивизия - 4 полка: два истребительных, бомбардировочный и штурмовой на "чайках". Почти все на аэродромах и погибли, не успев подняться в воздух.
Рано утром 18 июля в долине реки Ясельда за Барановичами нашу группу (около 60 человек) окружили СС-вские подразделения с овчарками. Оказывается, тут орудовала целая СС-овская дивизия, которая прочесывала долину речки Ясельда. Произошел ожесточенный бой, местность оказалась болотистой, многие бойцы, чтобы не попасть в плен, кинулись вглубь рощи, а там непролазные болота, поэтому многие утонули. Очень много было раненых, в т.ч. майор Богданов. Я был вторично ранен (первое ранение осколочное в ногу получил на третий день войны) в голову, контужен и попал в плен. Осколок пробил каску, пилотку, кость, но, к счастью оболочку мозга не затронул.
Раненых немцы сразу пристреливали, а мне помогли мои солдаты. Они меня очистили от грязи, кровоподтеков, промыли рану мочой, сделали перевязку, порвав нательное белье и все время меня поддерживали, чтобы я не упал. Со временем потихоньку и сам стал двигаться. Пленных набралось около 200 человек и по проселочной дороге нас погнали на запад. Во время движения кто падал - сразу пристреливали. Когда проходили через деревню, женщины ведрами из колодцев набирали воды и выносили ближе к дороге, но никому пить не давали. Кто кинулся из строя в сторону выставленных ведер, тех пристрелили, женщинам пригрозили оружием.
Около Бельска нас посадили на автомашины и повезли в сторону Бреста. Где-то к 13 часам привезли в лагерь Бэла-Подляска. В этом лагере никакой медицинской помощи не оказывали, кормили свекловичной бурдой. Через каждые 10 метров объявление: "За людоедство - расстрел". Постоянно курсировали конные повозки, подбирая умерших от ран и голода. Внутри лагеря отдельные участки ограждены колючей проволокой для офицеров и солдат.
30 июля нас из лагеря погнали на станцию Бэла-Подляска, погрузили в товарные вагоны и повезли на запад. 3 августа привезли в офицерский лагерь Хаммельбург, где я находился до декабря 1941 года . 19 декабря 1941 года набрали команду для осушения заболоченных мест Дунайской долины. 23 декабря 1941 г. нас привезли в город Штраубинг, Бавария. Лагерь располагался на расстоянии 6 км. от г. Штраубинга. Нас каждый день гнали на работы по осушению заболоченных мест Дунайской долины для рытья канав вручную. Работали мы в резиновых сапогах.
В июле 1942 года за плохую работу меня и еще одного товарища перевели в лагерь Оберштраублинг, где я работал на строительстве железнодорожной ветки до кирпичного завода. В июне 1944 года меня и еще 4-х человек во время вечерней проверки арестовали, посадили в лагерный карцер, бетонный бункер. Через пару дней нас 9 человек по железной дороге перевезли в город Вейден в городскую тюрьму. На следующий день на двух крытых машинах за нами приехали СС-овцы и отвезли в концлагерь Флоссенбург около чешской границы, где я находился до декабря 1944 г. Здесь я работал в каменоломнях. 6 декабря 1944 г. нас целый эшелон, около 60 вагонов погрузили в товарные вагоны и повезли в концлагерь Нордхаузен, Германия. В этом концлагере мы пробивали горы у подножия, так как немцы в связи с тем, что территория Германии стала подвергаться частым налетам авиации союзников, собирались перевести все военные заводы в подземелья. Здесь я работали по пробивке штолен отбойным молотком. Позже был переведен в концлагерь Дора, далее в концлагерь Харцунген. В этих концлагерях, являвшихся филиалами Бухенвальда, мы работали по пробивке тоннелей в горах Тюрингии.
3 апреля 1945 г. над огромной стройплощадкой, где мы работали, пролетела со стрельбой на бреющем полете восьмерка красноносых американских истребителей. После этого всякая работа была прекращена. На другой день нас погрузили в товарные вагоны и повезли на север, в сторону Гамбурга. Когда я спросил у охранника - эсэсовца, куда нас везут, он показал пальцем вниз, что , мол, вас погрузят на баржи, и потом пустят на дно Северного моря. Но к этому времени Гамбург и другие порты были захвачены англичанами и американцами, поэтому нас повезли в обратном направлении.
Вот в то время, когда нас везли в обратном направлении, мы ночью с еще одним товарищем и сбежали через окно товарного вагона. После недельного скитания по лесам, 18 апреля 1945 года мы оказались в зоне оккупации английских войск в районе города Золтау, где я и находился по июнь месяц 1945 г.
В июне 1945 г. нас перевезли в советскую зону оккупации. Здесь я проходил спецпроверку в фильтрационных лагерях НКВД в городах: Пархим, Мальхин, Тетерев, Левицов, Тюрков. В начале сентября 1945 года нас погрузили в вагоны и привезли в лагерь Алкино (Башкирия), где проходил дальнейшую спецпроверку в фильтрационном лагерь НКВД с сентября по декабрь 1945 г. При последней проверке следователь сказал, что я реабилитирован. 9 декабря 1945 года я был демобилизован из армии и зачислен в запас в звании лейтенанта.
Вернувшись домой, я узнал, что мой старший брат, матрос Балтийского флота погиб в 1942 году в Ленинграде. Вскоре получил назначение на должность преподавателя военной подготовки в Речной техникум в Чарджоу, Туркмения, где позже встретил свою будущую жену. Потом были Средняя Азия, освоение целины, так что свои два ордена и десять медалей получил уже за мирный труд.
| Интервью и лит.обработка: | Р. Хайруллин |
