Я родился 17 сентября 1923 года в селе Раскильдино Аликовского района Чувашской АССР в русской семье. Отец Николай Иванович умер очень рано, в 1938 году, когда мне шел пятнадцатый год. Остался самым старшим в семье, в которой мать воспитывала четырех ребятишек. Мать завербовалась на Дальний Восток, я к тому времени окончил «семилетку» с похвальной грамотой. В селе можно было выбрать два пути дальнейшей учебы: идти либо по медицинской, либо по учительской линии. Сначала подал документы в медтехникум. Меня зачислили, но проучился всего полтора месяца. Вижу, что нас очень много, только из Раскильдино человек пять. Подумал, и вдвоем с товарищем Мишей Волгиным вернулись в родные места. Матери уже нет, дом стоит пустой. Меня местные власти поддержали и помогли перевестись в педагогический техникум в 1939 году.
После того, как год проучился, переехал к матери. Денег на дальнейшую учебу не хватало. Оставленную на попечение соседу козу пришлось продать. Приехал на Дальний Восток, но до Владивостока к семье добраться не довелось. Остановился на станции Хор, где жили родственники по бабушкиной линии. Побыл там немножко, и поступил в педучилище, только уже годичное. Здесь встретил начало Великой Отечественной войны.
3 марта 1942 года подал заявление в летное училище, но меня сразу отбросили. Вернулся домой, в училище больше не ходил. Вскоре пошел добровольцем в Красную Армию.
В июне 1942-го попал под город Куйбышев. Наш автомобильный учебный полк стоял на Волге. Готовили шофером на ленд-лизовские грузовики «Шевроле» и юркие «Додж ¾», которые таскали противотанковые орудия. После курсов направили в воинскую часть, занимавшуюся тем, что мы перегоняли из Нахичевани ленд-лизовские грузовики «Форд». Двигались в огромной колонне, целыми автомобильными полками. Что интересно, со мной сидел ведущий офицер колонны, капитан. Доверял мне как грамотному водителю. Мы были замыкающими линии из 60-70 грузовиков. Как видите, ничего такого экстраординарного первое время не делал, выполнял рутинную солдатскую работу. Грузовики новенькие, ездили безо всяких поломок.
В 1943 году в составе маршевой роты отправился на фронт. Определили в 137-ю стрелковую дивизию, которая в ходе войны получила почетное наименование «Бобруйская» и была награждена орденом Суворова. Первое время занимался доставкой снарядов на передовую. Работал на «шевроле». Затем попал в 238-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион, где на «Додже ¾» стал таскать 76-мм длинноствольное орудие, предназначавшееся для борьбы с танками противника. Автомобиль оказался очень удачно сконструирован для фронта: невысокий малозаметный грузовичок, полноприводный и переднемоторный.
Мы применялись только для борьбы с танками противника. Как только на позиции дивизии идет атака врага, я выгоняю орудие на позицию, а сам отгоняю грузовик в тыл, и вместе с ним прячусь в какой-то ложбинке или за кустами, после чего тут же начинаю копать землю и маскировать «Додж ¾». Было очень важно хоть немного прикопать колеса, чтобы их не повредили осколки. Работал как сукин сын. Пока артиллеристы все вместе готовили позицию для орудия, я один перелопачивал пласты грунта.
Жили мы только в землянках, копали себе норки. Во время маршей мог переночевать в кабине, особенно зимой, когда холодно. Редко приходилось иметь крышу над головой и спать на кровати. Разве что в Польше несколько раз нас на переформировке поселяли в помещения бывших школ или фабрик. Но и то ненадолго. Мы в любой момент могли выдвинуться на передовую.
Противотанковая артиллерия бросалась на самые опасные участки фронта. Переформировка проходила каждый два-три дня. Но мы не замечали выбытия бойцов – расчеты моментально восстанавливали. Но в целом, конечно же, людей мы теряли очень много. Во время боя снаряд или мина обязательно попадет на позиции расчета. Если не убьет, так ранит кого-то. Их увозят в госпиталь. Редко кто из вылечившихся возвращался именно в родной противотанковый дивизион. В моем расчете часто менялись бойцы. Всего у орудия находилось шестеро артиллеристов, я седьмой.
На фронте мне только один раз повредили «Додж ¾». Поставил машину в Польше за деревней у двухэтажного помещения школы. Рядом росли большие деревья. Под одним из них и встал. Внезапно начался налет. Мина попала в ствол дерева, осколки достали мне голову. До сих пор сидят в черепе за правым виском. С тех пор голова постоянно болит. Поврежденную кабину моего грузовика быстро заменили. Всего же за время войны в нашем огневом взводе подбили три грузовика. Один раз прямое попадание снаряда разнесло «Додж ¾» в клочья. На передовой каждый раз нас сопровождал звук летящего снаряда или мины.
Наши орудия бывало, что и подбивали танки противника. Этим останавливали атаки врага. Но платили большую цену за каждый уничтоженный танк – несли потери. Мы ведь выводили пушку прямо на передовые позиции.
Надо сказать, что вражеская авиация любила охотиться на противотанкистами. Поэтому мы старались не допускать даже на марше больших скоплений орудий. Всего в дивизионе имелось восемнадцать или двадцать автомобилей с орудиями на прицепе, но больше двух-трех вместе мы никогда не собирались. Иначе сразу же следовал воздушный налет. Прямо-таки охотились за нами.
С немецкими солдатами глаза в глаза я ни разу не встречался. А вот их орудия и минометы постоянно атаковали 76-мм пушки и наши грузовики. Каждый день был связан с трагическими событиями – уходом товарищей и боевых друзей на тот свет. Трудно в этой круговерти выделить какой-то запоминающийся бой. На передовой на то и бой, чтобы сражаться. В голове сегодня все смешалось. Вспоминается только стрельба, стрельба, стрельба…
Много раненых увозил с передовой. Кого в руку, кого в плечо, кого в легкие осколки доставали. Особенно мины много ребят ранили. Меня срочно подзывали к орудиям, и погружали раненых для отправки в тыл. Ездил с ними и искал ближайший медсанбат или полевой госпиталь. Приходилось и «баранку» крутить, и искать на обочинах столбы и указатели к медпункту. Спрашивал у проходивших мимо солдат. Самого же, когда ранило в голову, не возили. Один добирался.
Надо сказать, что «Додж ¾» был очень хорошим грузовиком. Настоящий вездеход, не боявшийся бездорожья. В любом месте проезжал без особых трудностей. Сильно помогало то, что и задние, и передние колеса были ведущими. На малой скорости мог даже по грязи пройти. Очень устойчивая и хорошая машина.
Что еще рассказать. Прошел с боями Белоруссию, Польшу, Восточную Пруссию. Под Кенигсбергом мы сражались уверенными в Победе. Бросались в бой без опаски. Считали себя победителями. Но при взятии прусской твердыни пришлось непросто. Когда ее взяли, остановились на переформировку, затем двинулись дальше на запад. В небольшом немецком городе в 40 километрах от Кенигсберга встретили 9 мая 1945 года. Не скажу, что была прямо такая уж отдельно выраженная радость, все уже ощущали конец войне. Стреляли в воздух, конечно же. Но если в больших соединениях полкового и дивизионного уровня проводили общие сборы по инициативе работников политотделов, то у нас в артдивизионе ограничились общими разговорами.
- Какие типы снарядов к орудиям обычно перевозились в кузове «Доджа ¾»?
- В основном только бронебойные и подкалиберные. Забивали кузов, как говорится, «под завязку». При разгрузке ящики со снарядами ставили немножко подальше от орудия, в какое-нибудь укрытие. Откуда получали снаряды? Перегружали с дивизионного грузовика «Шевроле». Сами на склады за ними не ездили.
- Не переводили вас на подносчика снарядов при нехватке людей в расчете орудия?
- А как же, это было довольно часто. К примеру, в бою ранило двух бойцов, и меня ставили на замену подносить снаряды. Никогда не отказывался. В результате в благодарность сделали из рядового ефрейтором.
- Часто ли ваш грузовик выходил из строя?
- Нет. И не скажу, чтобы были какие-то особо выраженные технические поломки, даже мелкие. В случае чего приезжали механики из ремонтной бригады, и все быстренько ремонтировали. Полностью восстанавливали машину прямо на месте расположения дивизиона. В случае необходимости капитального ремонта буксировали в мастерскую за несколько десятков километров от линии фронта. Но это происходило крайне редко.
- Масляные фильтры часто меняли?
- Точно. Я об этом уж и подзабыл. Хорошо, что ты спросил. Единственный недостаток «Доджей ¾». Фильтры постоянно забивались, их надо было менять, иначе происходила поломка двигателя.
- Комбата своего помните?
- Нет.
- А командира дивизиона?
- Тем более. Мы до него вообще не добирались, он же в штабе сидел.
- Как относились в войсках к партии, Сталину?
- Везде и всегда стоял за партию. Еще в школе являлся комсомольским агитатором, постоянно участвовал в работе комсомольской организации. Всю войну в партию верил, как в Бога. Постоянно старался поддерживать идеологию среди товарищей.
- Какое у вас были личное оружие?
- Карабин Мосина. Отличный карабин, все время находился у меня рядом с сиденьем. Довелось пострелять из него в сторону врага. Но близко с немцами не сходился. На передовой сотни тысяч пуль туда-сюда пролетали.
- За подбитый танк противотанкистам была положена денежная премия. Вы ее получали?
- Не помню такого. До меня деньги не доходили. Мы в целом все сдавали в Фонд Обороны.
- Что было самым страшным на фронте?
- Попасть в плен. Если немцы в контратаку идут, то могли взять в плен и отправить в Германию. Причем мы знали, что с теми, кто пытается сопротивляться, враг безжалостен – расстреливали на месте. Кошмар.
- Пленных немцев довелось видеть?
- Нет, разве что только пехота их захватывала и мимо расчетов в тыл вела.
- Как кормили в войсках?
- Когда как удавалось поесть. Не помню, чтобы на передовой регулярно питались. Привозили время от времени с полевой кухни обед в темное время суток. В обороне мы стояли во второй линии, и сами с котелками ходили к котлам.
- Трофеи собирали?
- Нет, я такого не помню. К примеру, мне немецкие часы достались от пленного офицера. Колонна проходила мимо нас, и один младший офицер внезапно отошел в сторону и вручил мне часы. Сам. Из рук в руки. Я изумился. За что он меня выбрал, не знаю. Но эти часы носил долго.
- Женщины в части служили?
- На уровне батареи воевали исключительно мужчины. В штабе дивизиона служили санитарки и связистки. Но мы с ними не сталкивались. Разве что когда раненых в госпитали возил.
- С особым отделом довелось дело иметь?
- Нет. Слышал о его деятельности, конечно. Мы понимали, что нужно бороться с паникерами и даже диверсантами. Но среди противотанкистов таких не попадалось. Мы смерти в лицо смотрели, тут не до разговоров.
- Замполит дивизиона часто появлялся на позициях?
- Да нет, зачем ему это, ведь на передовой у нас десять-пятнадцать человек стояло, не больше. Так что в большинстве своем политинформацию доносили комсомольцы-активисты, в том числе и я.
Демобилизовался в 1946 году. Отправился на Сахалин. Трудился в партийном аппарате 20 лет. Оттуда прибыл в Кишинев, где вышел на пенсию в 1978 году. Сегодня живу в Крыму.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
