Петренко Виталий Михайлович

Я родился 23 мая 1926 г. в с. Павливщина Драбицкого района Полтавской области. Рос я в семье крестьян-бедняков, затем ставших колхозниками, до войны я также успел поработать в поле. Сначала отец был рядовым работником, потом стал бригадиром, мать же оставалась простой колхозницей. Мы пережили голод 1932-1933 гг., в нашей семье было трое детей, и все выжили, у моей будущей жены было шестеро детей в семье, и тоже все выжили. Умирали только те, кто был сельским буржуем, дело в том, что они пытались спрятать зерно, но власти все забрали, так они пухли с голоду и умирали. А кто в колхозе работал, тех трагедия не коснулось, кроме того, отец и мать работали в колхозе, поэтому приносили нам в кастрюльке то, чем их кормили. Еще корова была, это сильно спасало.

В селе я окончил 7 классов, начальную и среднюю школы, после чего сдал документы в Драбицкую районную школу, где находилась десятилетка, но вскоре началась война, и все сгорело, в том числе документы. До войны в селе часто показывали фильм "Чапаев", знаете, он внушал чувства гордости и патриотизма к своей стране. Чапаев был нашей гордостью, все мальчишки мечтали вырасти и стать такими же, чтобы и шашка, и папаха были. На улице пацаны часто играли в Чапаева. Кроме того, мы гоняли в футбол, что уж скрывать, окна били, особенно мой младший братуха. Я не помню, чтобы до войны в селе ходили разговоры о том, что война может начаться, но с другой стороны, мы же пацаны были, так что политикой не интересовались. Вот только прямо перед войной отца забрали на полтора месяца на переподготовку в армию, так не вернулся он. Хотя я даже не скажу, служил ли он раньше в армии.

22 июня 1941 г. мы узнали по радио о начале войны. В селе на столбах висели такие тарелки специальные, по ним передали. Что уж говорить, все сразу стали грустными, поникли прямо, все-таки война есть война. Но первое время говорили, особенно мы, ребята, что быстро разгромим немцев, прямо с ходу возьмем и разобьем. Никто не задумывался над тем, что у Германии к тому времени была вся Европа под пятой. А потом мы узнали, что наши почти сразу же стали отступать, вскоре мы увидели в небе немецкие самолеты, а так как наше село расположено не так уж и далеко от Киева, то немцы бомбили рядом с селом, тогда мы прятались в подвале, а в доме стекла выбивало взрывной волной. Кстати, мы не клеили косые ленты на стекла, даже не знали, что так надо делать, может, в городах и знали, но мы не слышали таких советов. В селе началась мобилизация, сначала брали мужчин 1918-1920 гг. рождения, после начали всех под одну гребенку, ушли все, кроме 1925-1926 гг. рождения. Деревня осталась без мужчин.

Наши отступающие войска через деревню не проходили, дело в том, что рядом с нами боев не было. И первыми, кто вошел к нам в село, были даже не немцы, а полицаи. Мы вообще даже во время оккупации немцев редко у себя видели. А так в деревне пошли в полицаи те, кто раньше был из богатеев, многие из тех, кто остался в селе, сначала попрятались и не шли в Советскую Армию, потом куда-то исчезли, а позже объявились как полицаи. Я думаю, что они ждали немцев. Вели себя полицаи соответственно, стремились выслужиться перед немцами, предавали всех кого могли и вывозили все, что только можно. С колхозами произошли какие-то изменения, но не поймешь, в чем их суть, поскольку мы продолжали также работать, конечно, немцы многое забирали, но мужчин-то не было, а что там бабки одни вырастят, только на огороде у себя ковырялись, чего-то делали. Властью в селе были только полицаи, немецкий староста сидел в сельсовете в другом селе, подпольщиков в деревне не было, мы же были в 7 км от районного центра, лесов нет, куда спрячешься?! Так продолжалось до 1943 г., когда молодежь начали угонять на работы в Германию. Причем занимались этим только несколько немцев, все делали полицаи, мою будущую жену забрали под Киев, так ее отец готовил курей и сало и ездил к ней в лагерь. Меня же в течение года, прятали в кустах, рядом с селом росли камыши, были болота, там я отсиживался, ибо немцы хотели меня призвать, годился на трудовые работы в Германию.

В сентябре 1944 г. наше село освободила Красная Армия, солдаты проезжали в колонне на грузовиках, так красиво. Танков не было, но была легкая артиллерия и пехота. Я запомнил, что это ЗИС-5 были, жители, конечно, встречали, но ведь остались одни дети да старики. На третий день меня призвал полевой военкомат.

Направили меня в 32-й запасной полк, расположенный на ст. Белибей в Башкирии, где я пробыл с сентября 1943 г. по апрель 1944 г. Подъем был в 6 часов, и весь световой день мы занимались, представьте себе, шинельки старые, на ногах ботинки с обмотками, на голове буденовки, а морозы страшные. Пойдешь на стрельбище учиться из винтовки бить, ляжешь на холодную землю, а сержант стоит над тобой, торопит: "Давай заряжай!" Дает 3 патрона, выстрелишь, потом гильзы надо найти, они куда-то рядом с позицией упали, и сдать сержанту. На морозе руки так горят, тут не столько целишься, сколько бьешь, лишь бы выстрелить, а куда там попал, не смотришь. Кроме того, мы проходили теорию артиллерийского дела, у нас была старенькая полковая пушка с коротеньким стволом 76-мм, на ней всему учились. Основным предметом была тактика, нас выводили в поле, причем мы сами тягали пушку, и в указанном месте копали в снегу позицию, надо бруствер сделать, а у всех саперные лопатки, разве ими снега много накидаешь?! И ведь постоянно надо было уложиться в нормативы, если не сдал, то по новой начинай, пока не получится. При этом дисциплина была такая строгая, что даже не говорите. Столько солдат болело в этом запасном полку, ведь нас постоянно преследовал голод, холод и недоедание. Кормили три раза, только что это была за пища?! Конечно, мы понимали, что в стране идут дела не очень хорошо, вся Украина, Белоруссия и Прибалтика побывали в оккупации.

В апреле 1944 г. в составе маршевой роты меня направили на фронт, в дорогу выдали сухпаек, кстати, котелок у нас был еще круглый, а не плоский, они появились позже, уже на фронте. Везли нас в товарных вагонах, тут же в эшелоне были площадки с зенитными установками между вагонами. Всю дорогу мы ели гороховый концентрат и сухари. Причем иной раз так проголодаешься, что грызли концентрат без воды. В запасной полк нас везли месяц, а оттуда мы прибыли в часть за неделю, эшелон шел практически без остановок, как-никак мы на фронт ехали. К счастью, под бомбежку эшелон не попал, мы прибыли в Западную Украину, где меня сразу же определили в противотанковую 45-мм артиллерию, попал в полковой дивизион 359-го стрелкового полка 50-й Запорожско-Кировоградской орденов Суворова и Кутузова дивизии 52-й армии 2-го (затем 1-го) Украинского фронта. Сначала я стал "орудийным номером", т.е. подносчиком, а потом постепенно дошел до наводчика. На фронте потери личного состава в нашей артиллерии происходили постоянно, кого ранят, или убьют, доходило до того, что я один оставался возле пушки. И сам заряжал, только пехоту мне придадут, ведь как только орудие открывало огонь, немцы его засекали и вскоре начинались попытки уничтожить и расчет, и орудие. Так что пехота помогала мне оттащить пушку на запасную позицию, но только если засекли тебя, а так продолжаешь бить. Наши пушки были еще на конной тяге, одно орудие тянули две лошади. Командиром батареи был капитан Полетаев, сам из Краснодарского края, был настоящий отцовский командир, никогда не кричал, зато все время стремился сохранить личный состав батареи, постоянно требовал, чтобы мы не высовывались, соблюдали маскировку. Тем самым много жизней спас, кроме того, у нас тогда уже были маскировочные сетки, ими мы пользовались в первую очередь. В бои я вступил на Западной Украине в Карпатах, затем наши войска двинулись к р. Сан, в первом бою я просто подносил снаряды, это была артподготовка перед наступлением. Дальше дивизия пошла вперед с постоянными боями. Особенно мне врезалось в память форсирование Вислы. Это очень широкая и глубокая река, артподготовка перед форсированием длилась 2 часа 47 минут. Мы стреляли так - ствол задерешь, вправо и влево водишь, и все время орудие било по площадям. Конечно, немец контрбатарейную стрельбу повел, особенно когда только началась наша артподготовка, но мы сразу же начали вести огонь по вражеским позициям, а потом самолеты налетели и хорошо пробомбили немецкие позиции. Под прикрытием артиллерии саперы навели понтонные мосты, по которым переправлялись наши танки, пехота и артиллерия. Но нашей 45-мм артиллерии места на мосту не было, но в том районе, где мы находились, и с той, и с другой стороны над речкой был лес. Мы рубили деревья, особенно ольху, она же не такая тяжелая, у нас были шанцевые инструменты, делали плоты, и переправлялись. Было трудно, на плот пушку только закатишь, он давай назад к берегу прибиваться, все мокрые, опять вытаскиваешь плот на воду, и на ту сторону плывешь, причем мы гребли саперными лопатками. Пореи при форсировании были, но мы их не замечали, была одна мысль, надо вперед, форсировать реку. На нашем участке артогонь оказался удачным, немецкие огневые точки были подавлены, и противнику не удалось разрушить понтоны, в итоге мы попали на Сандомирский плацдарм. После высадки сразу же окопались и начали бить по немецким позициям, хорошо то, что снаряды доставлялись регулярно, задержки не было. Вскоре немцы перешли в контратаку, и нашу батарею выдвинули против танков, я видел, как танки шли прямо на наши позиции, за ними пехота, и вот по этим танкам мы открыли огонь. Против танков мы били подкалиберными снарядами, за них к тому времени уже не отчитывались, сами снаряды были очень удобными, потому что благодаря специальной оболочке легко пробивали броню. Отражая атаку, наша батарея подбила 6 танков, тогда мне вручили Орден Славы III-й степени. Хотя все ли танки мы подбили, я точно не скажу, там было много разной артиллерии, в том числе дальнобойные пушки, которые стояли на прямой наводке. Мы целились под башню, чтобы заклинить ее, или по гусенице. Кстати, за всю войну я так и не увидел, чтобы после попадания по танку немецкие танкисты выскакивали из него. В случае обнаружения наших позиций немцы не атаковали нас танками, а практически сразу же вызывали авиацию и бомбили нас самолетами, тогда мы прятались в щели, которые заранее вырывали возле огневой. Когда мы отбили ту памятную контратаку, наша пехота поднялась и сама пошла вперед под крики "Ура!"

Вскоре наша дивизия перешла в наступление и приняла участие в Висло-Одерской операции, конечно, марш был трудным, но мы как-то не чувствовали усталости, молодые ведь еще, большинству из моих однополчан еще и 20 не было. Кроме того, когда мы шли на марше, как артиллеристы все время сидели на пушке. На лошади только ездовой едет, а мы на стволе сзади сидим, обязательно, хотя Уставом и не разрешалось такое дело. В Германии мне довелось форсировать р. Одер, он не такой широкий, как Висла, но глубокий. Все равно, здесь было полегче, чем на Висле, у немца сила была явно меньше, и он уже не сопротивлялся так отчаянно, как под Сандомиром. Но все равно, бои были страшные, вспоминать тяжело. В Германии я попал в другую часть, 85-мм зенитную артиллерию, тогда мне проще стало, потому что пушки таскали "Студебеккеры" и "Додж три четверти", мы уже ничего не говорили о трудностях маршей. Там же за бои в Германии мне вручили Орден Славы II-й степени.

Когда начались берлинские бои, мы повернули на Чехословакию, где мне довелось форсировать Нейсе, эту реку вообще легко было перейти. Уже вечером 8 мая мы знали, что пришла Победа, но немцы продолжали до 12 мая сражаться в районе Праги. Но уже 9 мая чехи нас поздравляли с Победой, все: "Наздар! Наздар!" кричали. А в следующие три дня мы штурмом брали высотные здания и шпили на соборах, которых в Чехословакии очень много. В шпилях засели эсесовцы, и только тогда я узнал, что такое бандеровцы, они тоже там скрывались. Конечно, орудия мы бросили, разве можно было стрелять, и штурмовали этаж за этажом. Тут мне довелось участвовать в так называемых боях местного значения, к этому времени мы уже научились штурмовать здания, поэтому действовали четко и слаженно - сначала выкуривали врагом дымовыми шашками, потом врывались в помещения и стреляли из автоматов. Кто-то из немцев сражался до конца, но некоторые сдавались. Кстати, у эсесовцев была отличная от стандартной немецкой зеленая форма, а не серая, как у простых военных. Мы были вооружены автоматами ППС, они были удобнее ППШ, потому как плоские, их даже под шинелью можно спрятать.

В Праге мы пробыли не больше трех дней, и наш полк сразу перебросили на Западную Украину для борьбы с бандеровцами, там я еще войны хлебнул. Было хуже, чем на фронте, там ты знаешь, что впереди окопы, траншеи и огневые позиции врага, а бандеровцы всегда только из-за угла стреляли. Задачи перед нами ставились одни - выискивать и уничтожать бандитов, их пособников вывозить в Сибирь. Если только кто подозревался в связях с бандеровцами, с ним не церемонились, вывозили. Делали так - подъезжает машина, на которую семья пособника грузит положенные 30 кг личных вещей, руководят всем чекисты, а мы охраняем машины на пути их следования до эшелона. На станции пособников грузили в товарняки, дело происходило ночью, чтобы никто не видел и не знал, как происходит вывоз в Сибирь. Бандеровцы же постоянно прятались в лесах, где делали себе схроны, и не упомнишь, сколько мы находили таких схронов. Искать их было очень просто - если у бандитов выкопана землянка и блиндаж, то они обязательно закрывают вход в него деревянным ящиком с землей, в котором растет сосенка или кустик. Поэтому во время прочесов солдаты во главе с чекистами идут цепью по лесу, в шеренге обычно было не более 5 человек. И каждый кустик или деревце дергает, проверяет, нет ли под ним схрона. Однажды казах шел недалеко от меня, мы с ним только перед прочесом из одного котелка кушали, высокий парень такой, он дернул кустик, тот над землей поднялся, и сразу из открывшегося схрона граната выскочила. Бедного казаха разорвало, он возле отверстия был, поэтому не успел лечь, а мы сразу же все залегли. После взрыва мы приготовились открыть огонь, а чекисты подлезли к дыре и гранатами забросали схрон. Теперь надо лезть внутрь, но страшно, ведь кто в живых мог остаться. Тогда чекисты сели на лошадей и уехали в ближайшую к лесу деревню, это происходило рядом с Дрогобычским районом, мы же остались сторожить. Вскоре чекисты привезли местного старика, как говорят на Украине, "вуйка" (дядька), на подводе и в схрон кинули. Он не хотел лезть, сопротивлялся, ногами упирался, страшное дело. Но мы все равно его вкинули, и сказали: "Смотри, что там!" Он полазил-полазил, вытащил бандеровское желто-голубое знамя, пишущую машинку, видимо, это штаб был, потом нашел сало, и список населения, которое должно платить налоги, потом еще какие-то бумаги и тряпки всякие, я не запомнил. Повытаскивал все, что там было, а бандеровцы все оказались убитыми.

В другом месте, это было как раз перед выборами 1946 г., мы вывезли семью бандеровцев, остался пустой сарай возле их дома, мы в нем лошадей поставили, а сами втихую решили уйти на облаву, только оставили одного чекиста с солдатом лошадей в сарае охранять. Они ржали в сарае, ребята переговаривались, оказалось, что в сарае был схрон, сидевшие в нем бандеровцы решили, что их обнаружили, и тогда подорвали и себя и сарай. Мы возвращаемся с задания, видим, что чекист погиб, а лошадей повыводили. Мусора было страшно много, но мы все разгребли, и нашли "дучку", т.е. яму, залезли, а там было три мертвых полицая, прятались они там. Мы вытащили тела, и решили оттащить их к школе, где был избирательный участок. Дело в том, что как раз впереди школы располагалось деревенское кладбище. Привели местных мужиков и "вуйков", они притащили пожарными баграми тела, положили на кладбище, выкопали яму, мы же собрали все население, надо хоронить, но никто не хочет. Тогда чекисты багром раз, одного, второго втянули в яму, начали было третьего затаскивать, но тут женщина выскочила из толпы и к нему бросилась, оказалось, это был ее мужик. Чекисты тут же ее за шкирку схватили, и забрали к себе, а вуйки последнего полицая положили в яму, зарыли ее и место разровняли.

На Западной Украине я пробыл 5 лет, все время тянулись бои с бандеровцами, постоянно из-за угла стреляли, причем они и на дорогах стреляли, и ночью по деревням облавы делали, ведь в села приехали много активистов из России и Украины для того, чтобы восстанавливать Советскую власть, создавать совхозы и колхозы. Кроме того, это были учителя, врачи, надо было милицию организовывать. Ведь эти территории вошли в нашу страну только в 1939-1940 гг., получалось, что после войны новое государство надо строить на западноукраинских землях. Кроме бандеровцев, там было до черта поляков, нор мы с ними не сталкивались, язык был совсем другой. А так бандеровцев местное население поддерживало, и на нашу сторону они не переходили, по крайней мере, я такого не слышал.

- В какую форму были одеты бандеровцы?

- В гражданском их не было, у всех немецкая униформа, а вот оружие всякое, трофейное, они брали все, что могло стрелять.

- Как стреляли немецкие танки?

- Они в основном делали так - короткая, буквально мгновение остановка, выстрел, и снова идут вперед. Редко, но все-таки случалось, что били на ходу, вот серией они не стреляли. И немецкая пехота их обязательно в атаке поддерживала. А бронетранспортеры я в атаке на наши позиции ни разу не видел.

- Ставили ли перед Вами задачу по отсечению от техники немецкой пехоты?

- Было такое, хотя мы в основном использовались против танков, но если придется, тогда заряжаешь осколочный снаряд, и ведешь огонь по пехоте. Картечь и шрапнель мы не применяли, а вот ОФ-снаряды для 45-мм орудия мы называли снаряд "для одного солдата", они были очень слабенькие, неэффективные против пехоты, вот у 76-мм пушки уже мощные снаряды были, а уж 122-мм гаубица - вот это было дело.

- С самоходками сталкивались?

- А как же, сталкивались с ними, такая коробка на гусеницах, но горели они как спички при попадании, били куда придется, тем более, если бьешь подкалиберным, то куда ни выстрелишь, все равно попадешь. Хорошо помню, что такая коробка горела сильно.

- Сколько человек было у орудия во время боя?

- В крупнокалиберных пушках было по 7 человек, но у нашей 45-мм пушки в расчете было 3-4 человека, не больше: командир орудия, наводчик, заряжающий и подносчик. И потери были такие, я вам уже рассказывал, что я один оставался возле пушки. Как-то меня также ранило в шею и ногу, и я ушел от пушки, она осталась без расчета. Была сильная контузия. Пошел в полевой госпиталь, не дальше, удалили осколок, и я вернулся назад в строй. Но вот орудий я не сменил ни одного, как так получилось, что его не разбивали.

- Как во время боя выбирается цель?

- Наблюдатели и корректировщики огня, находящиеся на передовой или в НП выбирают цель при артподготовке, а при противотанковой стрельбе цель выбирается на усмотрение командира орудия или даже наводчика. Дело в том, что нам выделяли перед боем сектор стрельбы - азимут такой-то, вправо, влево. От и до защищаешь свой сектор. В другом месте уже соседние орудия стреляют.

- Окрашивали ли орудия?

- Да, зимой наносили сетку "под снег". Приносил краску старшина, и маскировочная сетка была, поэтому у нас не было необходимости использовать ветки и землю. Да и надо сказать, что хорошо замаскировать орудие можно тогда, когда ты стоишь все время на одном месте, а мы передвигались, с одной огневой на другую, или на запасную, все время в движении.

- Приходилось ли катить 45-мм пушку вместе с пехотой?

- В наступлении доходило до того, что пехота еще сзади, а мы уже с орудием впереди.

- Как определить запас снарядов на бой?

- Брали сколько можно, хранили их в ящиках в специальном окопчике рядом с орудием. И смазку мы не счищали, по крайней мере, я таким не занимался, в бою даже времени нет, головку разве тряпкой протирали. Да и то, если тряпку еще найдешь. Старшина привозил снарядные ящики по ночам, и все шли за ними, сами таскали снаряды.

- Какие 45-мм орудия состояли у Вас на вооружении?

- Сначала с коротким стволом, но вскоре после того как я пришел в часть их заменили на длинноствольные образца 1942 г., они были намного лучше и удобнее. А 85-мм это вообще была настоящая махина.

- Как далеко друг от друга были огневые позиции орудий?

- Как в фильмах рядом друг с другом пушки не стояли, метров 50-100 расстояние между позициями, расположение зависело в первую очередь от местности. Где был сектор обстрела удобнее, там и ставили. Кроме того, обязательно устраивали запасные позиции, но вот "ложных" позиций мы не делали, попросту времени не было.

- Какое отношение в войсках было к партии, Сталину?

- Это же был наш родной батька, конечно, к нему всегда оставалось очень хорошее отношение, я считаю, со Сталиным мы Победу и одержали. Кто честно трудился и воевал, того не касались репрессии. Вот Жуков звучал меньше, чем Сталин, вообще же у нас часто вспоминали Ватутина, ведь он Киев освободил.

- Как Вы поступали с пленными немцами?

- Так как мы их в плен не брали, то и не занимались вопросами, связанными с пленными. А если в общем, то лично я к немцам относился как к врагу.

- В войсках что-то было известно о больших потерях в Красной Армии?

- Когда я был в армии, то об этом разговоров не велось, а в оккупации немцы, может, что-то и рассказывали, только, разумеется, не нам, детям, и новостей в оккупации никаких не было, а во время освобождения мы больше в подвале сидели и прятались от отступающих немцев.

- Как складывались взаимоотношения с мирным населением в освобожденных странах?

- Да мы как-то с населением Польши и Германии не контактировали, вот в Чехословакии нас встречали отлично, в Польше же мирные жители не особо радушно к нам относились. И посылки из Германии я не посылал, только письма-треугольники.

- Что было самым страшным на фронте?

- Знаете, я старался не думать об этом, поэтому страха не было.

- Самое опасное немецкое оружие?

- Опасно любое, все, что стреляет по тебе.

- Как мылись, стирались?

- Вши были, особенно в запасном полку, а на фронте умирало все, даже вши. Были дни, когда обмундирование и белье меняли, если летом, так на речке стирались, или водоем какой-то найдешь и там выкупаешься.

- Как кормили?

- У нас как у передовых частей в основном были американские и отечественные консервы. Вот американским мы радовались, там было больше мяса. Так что питались в основном сухпайком, зато, когда захотел, тогда и поел. Если стояли в обороне, тогда регулярно кухня приходила.

- Наших убитых как хоронили?

- Похоронная команда была, мы этим не занимались.

- Женщины в части были?

- Да, санитарки и медсестры, от нас форма у них ничем не отличалась, даже на ногах обмотки как и у нас, на поле боя я много раз видел, как они подлазили к раненным по-пластунски. Как рядом с простым солдатом смерть ходила, так и рядом с женщинами она была. Мы солдаты с ними личных дел не имели, разве что офицеры к ним подбирались в тылу. А мы что.

- Были ли Вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?

- Конечно, раз уж мы пошли вперед, то все, никто не остановит.

- Получали ли Вы какие-либо деньги на руки?

- Нет, во время войны такого не было, а вот после в Западной Украине нам платили.

- С власовцами сталкивались?

- Не пришлось, только с бандеровцами. Только после войны я услышал, что у Власова была целая армия, сражавшаяся за немцев.

- Что помогало выжить на фронте?

- Как на работу идешь, тут не задумываешься над приметами, может, кто и молился, но я нет.

- Ваше отношение к замполитам?

- Такие командиры были сильно нужны, они воспитывали солдат и дух поднимали, часто объясняли, как важно для всего мира уничтожить фашизм.

- С особистами сталкивались?

- Нет, что меня СМЕРШ трогать будет, если я честно служил, кто честно воевал, к тем не приходили.

Демобилизовался я в 1950 г., хотя меня оставляли в армии, предлагали стать начальником хозчасти, заведовать имуществом. Командир уговаривал и уговаривал, но я стоял на своем и ни в какую не соглашался, ведь семь лет дома не был. Командир, полковник Черняков, сильно рассердился, я уже по стойке вольно стоял, а он за столом сидел, я наотрез отказался, уперся как бык. хотя он мне пообещал звание лейтенанта и паек. Так он как кулаком стукнул по столу, что аж брызги вокруг из чернильницы полетели, в то время были такие чернильницы-наливайки. Я сразу встал по стойке "Смирно!" Полковник кричит: "Вон из кабинета!" Замполит в кабинете напротив сидел, Черняков, наверное, какую-то кнопку нажал, потому что замполит-майор выходит и встречает меня: "Петренко, почему хотите уходить?" Тоже усадил к себе и давай уговаривать, но я уперся.

Приехал на родину после демобилизации. И вот я наконец-то на Украине, родная Полтавщина, но что мне теперь делать, всего семь классов окончил, в селе все разбито, ничего нет, колхозов нет, беда. Куда работать идти? По счастью, в 30 км от нас в г. Золотоноша Черкасской области была расположена школа технического образования Министерства путей сообщения, туда набирали курсантов на 6-тимесячное обучение. Там учили на бульдозеристов, крановщиков и водителей экскаватора, а также машинистов землеройных машин. Как выучился, группу в 31 человек, в том числе и меня, погрузили в вагоны, правда, пассажирские, и билеты проездные дали. Повезли нас в Восточный Казахстан на строительство железной дороги между Усть-Каменогорском и Зыряновском, длина 325 км. Как закончилась там стройка, мехколонны перегнали на Север, строили участок Сталинск-Абакан, тоже 300 км, морозы сильные, до 40 работаешь, а дальше уже техника выходит из строя. И там мы проработали 3 года, потом уже работы такой не было, направляли группами отдельно на небольшие участки, но я не стал ездить, уже дети к тому времени появились, им в школу надо. Так что я на вольном разряде попал в город Междуреченск Кемеровской области, там еще год проработал на открытом способе добычи угля. Это была интересная работа - сначала убирали лес, а деревья высотой где-то 12-15 метров, потом подрывали пеньки, затем мощнейшие трехкубовые экскаваторы работали на вскрытии почвы, которую вывозили только появившиеся самосвалы ВАЗы и КРАЗы, и открывался уголь, толщина породы коксующего угля доходила до 6 метров. Бульдозер очищал поверхность как яичко, потом буровики бурили шурфы, закладывали взрывчатку, набранную в специальные палки, заряды как рванут, так всю гору разрыхлят, и только потом мы бульдозеристы собираем угольную породу. И все-таки детям надо нормально учиться, в одной газете я вычитал, что строится Северо-Крымский канал, и рванул сюда. Так что с 1965 г. я проживаю в Крыму.