Родин Кондратий Григорьевич

- Зовут меня Кондратий Григорьевич Родин. Я уроженец села Кошки Самарской области. Родился в 1924-м году. У нас было в семье 5 детей – 4 брата и сестренка, которая сейчас еще жива, живет в Новокуйбышевске, 1937-го года рождения. Я самый старший.

Засуха 1932-го – 1933-го годов, неурожай затронули и нашу область. Был голод страшный. Помню, я малышом был, мы жили в молитвенном доме, отец в сарае лежал. Слышу, он говорит: «Паша, иди, обменяй мои кальсоны на капусту». Вот это меня напугало.

Отец скот перегонял. Непогода была, и он, видимо, простыл, заболел и умер от чахотки. Ему тогда 33 года было. Осталась одна мать.

Я в это время окончил 8 классов, больше учиться не мог, нужно было помогать матери. Ушел работать в топографическую артель. Когда началось первое формирование школ фабрично-заводского обучения (ФЗО) в городе Куйбышеве, я записался туда. В ФЗО учился на печника-каменщика. Окончил, и нас – группу в 15 человек направили в город Пермь на завод в организацию «Союзтеплострой». Там я занимался ремонтом мартеновских печей.

Началась война. Работать стали по 10 – 12 часов. Была карточная система. Столовые были. Жил я в поселке КамГЭС, от Перми примерно километров 20-30. Пригородным поездом ездил. Бывало, когда ехал в нем после смены, просыпал свой поселок, приходилось спрыгивать с поезда, потом пешком возвращаться на свою станцию в общежитие. Немножко полежишь и опять нужно на работу. Было очень тяжело. Знаете, возраст такой был – 17 лет.

- У вас в семье кто кроме вас еще воевал?

- У меня двоюродные братья оба погибли. Леня и Иван. Их отец был ездовым, таким же, как у меня на 45-мм противотанковой пушке были ездовые. Дядя Сергей тоже был старичком.

- Когда вас призвали в армию?

- Призвали меня в армию в августе 1942-го года. И сразу меня отправили в 1-е Ленинградское дважды Краснознаменное пехотное училище имени Сергея Мироновича Кирова, которое было эвакуировано на Северный Урал в город Березники. Среди преподавателей в то время фронтовиков было еще мало. Но офицеры были нормальные, грамотные. Потом я помню, передавали, что мой командир взвода в училище потом через какое-то время был тоже направлен на фронт и там погиб.

- А как вас обучали в училище? В основном теория была или практика?

- Теория была в основном. Были занятия такие очень серьезные. Изучали наше стрелковое оружие, ходили на стрельбища. Возможно, впоследствии изучали и другое вооружение наше. А с питанием хорошо было – масло сливочное, изюм.

Один случай я помню, когда были учения с ночевкой, такой знаменательный для меня день. Где-то под Соликамском в лесах старички-охотники сделали для курсантов шалаши для ночлега. Я был зачислен в помощники командира роты связным. И на учениях я шел куда-то связным. Иду на лыжах, а навстречу начальник училища с начальником политотдела в санках едут в поле. Я докладываю: «Товарищ полковник, курсант Родин, связной командира такой-то роты, еду с донесением». - «Пожалуйста, хорошо».

Надо же так случиться, что к концу дня меня еще куда-то послал командир роты. Опять встречаю полковника, опять докладываю. Он, видимо, запомнил меня. Вечером после учений начальник училища говорит: «Постройте курсантов». Построили. «Вызовите курсанта Родина». - «Курсант Родин, выйти из строя». Полковник громко заявляет: «За отличные действия на учениях курсанту Родину объявляю благодарность и награждаю пачкой папирос «Звезда». Знаете, перед войной папиросы «Звезда» маленькие такие, а я не курил. Я взял, благодарю, и курсанты взвода все ко мне за папиросами.

- Вы говорили, что там еще охотники были.

- Да. Старики-охотники. Их призвали в армию. На гражданке они были уральскими охотниками. В училище они хозяйственными работами занимались.

- А когда вас отправили на фронт?

- Примерно в феврале 1943-го года нас, курсантов, порядка двух-трех рот погрузили в железнодорожный вагон поезда и направили на фронт.

- По дороге вас бомбили немцы?

- Нет. Когда через Куйбышев мы ехали с Урала, я дал матери телеграмму: «Мама, встречай, я еду на фронт». Спали на нарах в вагонах. А у меня были ботинки обмотаны, в один день обмотки у меня спали и под нары вагона закатились, и я их достать не могу – на одной ноге есть обмотка, а на другой нет. Я с одной обмоткой пошел на вокзал в Куйбышеве, думаю, может быть, мать приехала. Иду, а один старичок говорит: «Сынок, что ж ты так идешь? Как воевать будешь?». Я говорю: «Да, буду воевать!». А маму я не встретил. Вот такой эпизод был у меня.

- Куда вас привезли?

- Где-то в марте мы оказались в составе Брянского фронта на станции Казаки. В основном курсанты были направлены на пополнение в 238-ю стрелковую дивизию, которая прибыла с Калининского фронта из-под Москвы на переформировку после боев под Ржевом. Все были определены командирами отделений, орудийными расчетами, минометчиками, связистами. Мне присвоили звание сержанта, и в Орел я входил командиром расчета пулемета «Максим». Но стрелять из пулемета не довелось – на фронте было какое-то затишье. А потом меня назначили командиром 450-ти килограммового орудия, 45-мм противотанковой пушки с коротким стволом, во взвод противотанковых орудий стрелкового батальона 1174-го стрелкового полка. И все время в течение двух лет я был командиром противотанковой 45-мм пушки.

- Первые ваши впечатления о фронте? Может быть, вам здесь запомнились первые дни, недели?

- Хотя было затишье, первые дни – первые смерти были. У меня наводчик был курсант, его сразу в голову, наверное, снайпер немецкий. Было очень тяжело смотреть.

- Во время затишья, наверное, обучали новое пополнение?

- В дивизии мало было людей, в основном пополнение. Это в артиллерийских полках, а в стрелковых почти никого из прежнего состава не осталось – большие потери были под Ржевом.

Занимались мы. Были боевые стрельбы у нас. Выставлялись, двигались мишени, и мы стреляли. Радостно было, когда поражали цели. Мы смеялись. Это было перед началом боевых действий.

У меня в подчинении были несколько человек. Они тоже прибыли из Башкирии, с Урала – башкиры, татары и русские. Это были пожилые мужчины, и они заботились обо мне: «Сержант, давай помогу я тебе», - помогали сильно. Все хорошо воевали.

- В каких битвах участвовали?

- Я участвовал в двух битвах Великой Отечественной войны. Это Орловско-Курская битва 1943-го года. И в 1944-м в наступательной операции «Багратион» в составе войск Первого Белорусского и Второго Белорусского фронтов.

- Не помните, сколько раз вы поддерживали огнем атаки пехоты? Сколько было у вас боев – 5 – 10?

- Точно я не скажу. Наверное, 5 – 6 было. Особенно «Багратион». Мы шли 5 месяцев, надо было пройти от реки Друть до Варшавы, а перед Варшавой я уехал.

Мы всегда двигались следом за пехотой. Приходилось догонять. На передовой мы выкапывали свою боевую позицию, закапывали пушку по колеса, только ствол один выглядывал. Подавляли огневые точки противника – дзоты, доты. В основном огнем на месте пехоту поддерживали, потому что двигаться, тащить пушку было очень трудно. Один раз нам пришлось стрелять по танкам. Несколько раз сам становился за панораму и наводил орудие. Первая атака не получилась. Потом мы все время наступали. За время боев в моем расчете один человек был убит, два раненых было.

Первые бои были у меня в Орловско-Курской битве. Начались боевые действия с районного центра Орловской области города Новосиль. Было большое количество войск. Потом сказали, что полк наш 1174-й стрелковый поддерживали 60 артиллерийских батарей. В Курской битве дивизия не принимала участия, только в освобождении Орла. Был награжден медалью «За отвагу».

После Орла дивизия участвовала в освобождении городов Трубчевска, Стародуба, Клинцы. И вот направление было взято на запад, на Беларусь.

Я как сержант со своей колокольни, как говорится, скажу, что битва началась с форсирования реки Друть. Есть такая река на уровне города Рогачева, где стоял командный пункт Первого Белорусского фронта маршала Рокоссовского. Понтоны наведены были, мы перешли на другую сторону. Там мы стояли, наш батальон стрелковый. Порой менялись, на отдых переходили.

За форсирование Днепра была благодарность от Верховного Главнокомандующего.

Еще запомнилось, как форсировали реку Десну перед Трубчевском, чуть не вплавь. Прицел только сняли и пушку тащили по реке. Река неглубокая была.

- А помните, как было принято на фронте носить медаль – на груди или в кармане, чтобы не потерять?

- Я носил. Даже медаль потерял, когда в землянке были. Она оторвалась. Еле нашел.

- В вашем расчете кто-то был награжден кроме вас?

- Были все награждены.

- Как вы считаете, всегда ли честно награждали, и что, по вашему мнению, геройство?

- Честно награждали или нет, я не могу сейчас определить – прошло слишком много времени. А достоин человек награды или нет, совершил ли он геройский поступок – это определит уже начальник этого человека.

- Вы лично вспоминали о Боге в трудные моменты?

- Да. Бомбили, страшно было. Лежишь: «Господи, только бы не в меня». Я в Бога верил.

- Сильно досаждала немецкая авиация?

- Сильно под Орлом. Наша авиация как-то опаздывала. Очень такой нудный был порой самолет-разведчик «Рама» (Фокке - Вульф 189). Наблюдали мы: вот ее стреляют-стреляют, истребители наши летят, а она, зараза, уходит. А в Белоруссии в воздухе уже было превосходство наше. А сбить самолет из стрелкового оружия у нас никто не пытался.

- А самое опасное и самое неприятное на фронте – это что? Обстрел из шестиствольных немецких минометов?

- Минометный обстрел был хуже бомбежки. А скрип «Ишаков» самое такое неприятное.

- Немецкие разведчики не пытались кого-то утащить с передовой?

- Нет, не было.

- Может быть, помните, как вы увидели первого пленного немца.

- Я сейчас не помню.

- Были ли дезертиры с немецкой стороны? Коммунисты, антифашисты?

- Не знаю, не пришлось это видеть.

- Немцы радовались, что попали в плен, или апатия у них была?

- Я помню, что под Орлом наш старшина роты вел немцев человек 10, и они бежали и смеялись. Видимо, радовались. Старшине потом присвоили звание Героя Советского Союза.

- Как-то отличались немецкие окопы от наших?

- Да. Траншеи они выкапывали глубокие, широкие, там в них газеты, журналы были.

- Вам часто приходилось спать просто под открытым небом? Или в основном в землянках спали?

- Где-то спали в укрытии, в землянках, а то в сарае каком-нибудь. В одном селе мы в сарае спали, нас чуть не разбомбила наша же авиация – они ошиблись, бомбили. Не попали.

- Были ли еще случаи, когда открывали огонь по вам свои же? Может быть, артиллерия, «Катюши»?

- Был такой случай. У нас командир орудия был ранен из-за обстрела наших «Катюш».

- Как вы считаете, что вам помогло выжить на фронте?

- Не знаю, как сказать. Перед операцией «Багратион» в марте месяце впереди нас был штрафной батальон, а потом его уже не стало. И мы сразу же оказались в первых рядах первого эшелона. Был еще снег. Старались окопаться. Где была пашня, там легче было копать. Выкопали лопатами, я лично и другие.

Ночью лежишь, дремлешь. А одет был в валенки, полушубок или фуфайку. Пушки стоят. Проснулся, а снег-то начал таять и вода по канаве ко мне в окоп. Валенки снимаешь, выжимаешь портянки в прямом смысле слова и опять надеваешь. Вычищаешь лопатой воду, слякоть и ждешь – неужели уже погиб я тут?

Проходит день, невозможно терпеть уже. Смотрю, из другого расчета парень с 1922-го года, Иван Батин, плачет. Я говорю: «Ваня, не надо, скоро заменят». А он говорит: «Не могу больше». Смотрим – бежит связной, говорит: «Ребята, готовьтесь, сейчас мы подъедем к вам».

Где мы были во втором эшелоне, туда на отдых отводят из первого эшелона. Тут все рады. Зацепили пушки, метров на 500 или километр отъехали, ящики разбили, давай костер делать в траншее, согреваться. До сих пор у меня швы простудные, я же не зря сейчас не могу ходить – у меня все тазобедренные суставы промерзшие. Вот опять левая нога начинает болеть. Я страдаю буквально. А на фронте болеть было некогда – и простуды как будто не было.

- А как вы отдыхали?

- Перед тем как мне пойти в штаб полка, я отдыхал 10, кажется, дней. В палатках дивизионных мы жили по 5-6 человек. Кормили хорошо. А под Орлом, еще где-то, артисты к нам приезжали, забыл, откуда. Очень интересно было.

- Кстати, чем вы занимались во время затишья?

- Что-то делали, я не помню. Помню только что, когда перед операцией «Багратион» мы перешли обратно на отдых на свою сторону реки, наш третий батальон изучал гимн Советского Союза.

- В вашей части были девушки, встречали красивых?

- Девушки были только в санитарном взводе, молодая одна была даже. Мимоходом, когда мы шли первые дни, встречались девчата, как-то старались близко подойти к ним, поласкаться. А пожилые из расчета кричат: «Сержант, хватит, батальон уходит, пошли».

- 100 грамм вам давали?

- Давали, но редко.

- Вы непьющий, как я понимаю, и некурящий?

- Я курил, но немного. На фронте я не курил. Где-то после академии немного покурил и потом не стал.

- Как было с едой на фронте?

- Было нормально все.

- А баня была?

- Кажется, была баня осенью и летом, а зимой ничего не было.

- Расскажите об участии в операции «Багратион».

- Операция «Багратион» началась, по моим подсчетам, 20-23 июня 1944-го года. В первый день началась артиллерийская подготовка. Продвинуться батальону и полку не удалось, командование сказало, что это была разведка боем. Мы вели определенный огонь по немцу.

Фактически на другой день вечером, чуть только стемнело, началась усиленная бомбардировка нашей авиацией немецких войск. Где-то на рассвете началась мощнейшая артиллерийская подготовка. Нам не удалось даже выстрел сделать – все потемнело, все закрыло кругом. Вскоре пехота под прикрытием артиллерийского огня быстро стала продвигаться вперед.

Мы, расчет нашей пушки – 5 человек. У нас было 2 ящика снарядов: один с осколочно-фугасными, второй – снаряды бронебойные, зажигательные, подкалиберные. Бронебойные использовали против бронетехники и по дзотам. Снарядов нам хватало.

Продвинулись и встали перед траншеей. Нам траншеи не преодолеть, особенно немецкие – они очень глубокие и широкие. Как раз Бог помог нам – подошли наши самоходные артиллерийские установки СУ-76. Я сейчас не помню, с открытым верхом или закрытым.

Ко мне подъехал офицер, говорит: «Сержант, давайте быстренько цепляйте свою пушку за нашу самоходку, и мы вперед на запад». Я говорю: «Хорошо, спасибо». Мы прицепили. Я сомневался, боялся – у пушки колеса могут провалиться. Думаю: «А вдруг что-нибудь случится с колесом?». Быстро преодолели траншеи и быстро подъехали к реке Березина. Пехота ушла, пехоты не видно было.

На реке Березине уже саперы проставили понтонный мост. Мы через него переправили свою пушку. Вскоре сразу подъехали наши ездовые (у нас пушки цепляли к лошадям). Подъехали, прицепили и мы вдоль берега пошли. Вместе с нами, оказалось, минометчики шли, с нами заместитель командира полка подполковник и политработник один, бывший секретарь комсомольской организации батальона, а потом он стал в корпусе секретарем. Вот двинулись вперед.

Догнали немецкий обоз. Этот немецкий обоз остановили, кто-то дал команду – открыли огонь по первым и последним. И немцы в обозе оказались в плену. Оказалось, что в обозе продовольствие было. Нам досталось полмешка сахара. Мы потом в котелок наливали воды и разводили сладкую воду.

Потом мы в лес зашли. Там в землянке белоруса спрашиваем: «Немец был?», - «Немца не было». Закончился этот день. Дальше я не помню, как было.

Дня через 2-3 батальон вышел на автостраду Москва-Минск. Мы по этой автостраде пришли. А перед этим проходили Бобруйск. Нам не пришлось непосредственно в Бобруйске быть, но благодарность за бои за город была.

Где-то на третий день мы вошли в город Минск, вышли, а потом пошли на запад… Я уже города забыл. В боях были потери и в батальоне. У нас, в расчете как-то без потерь обошлось.

- У вас было личное оружие, приходилось его применять?

- Карабины у нас были, но ни разу их не применяли. Только снаряды.

- Пехота кричала что-то во время атаки?

- Не доходило до этого. Когда мы стояли, шли, мимо нас ехали, кричали нам: «Прощай, Родина!». Мы шли в строю, пушки тянули на лошадях, а артиллеристы едут наши, кричат: «Эй, прощай, Родина!».

- А вам приходилось пересекаться со смершевцами?

- В дивизии я встречался со смершевцем, забыл его, грузин был. Элегантный такой.

- У вас все время были лошади?

- Да, лошади были. Родился жеребенок, маленький был, прятался за матерью. Кажется, сдали его потом. Хорошие были лошади. Я перед Орлом ездил на лошади, у нас седло было. Хорошо ездил.

Одну лошадь убили под Орлом. Потом еще. Какое-то время лошади были или раненые, или что-то, я не знаю. А после Орла нам опять дали лошадей.

- Я знаю, во время операции «Багратион» советская армия очень быстро наступала, и много в лесах оставалось немецких частей блуждающих. Не было с ними проблем? Не нападали они на вас?

- Нет, не было.

- А были еще случаи, когда вы пленных захватывали?

- Не было.

- С партизанами не приходилось встречаться?

- У нас партизаны были только в пополнении. Нормально воевали.

- Видели ли вы преступления нацистов, когда освобождали города и села? Может быть, повешенных партизан, расстрелянных мирных жителей?

- Нет, но местные жители рассказывали.

- Где воевала ваша дивизия после освобождения Минска?

- Летом и осенью 1944-го года мы шли с короткими боями, освобождали Белоруссию и Польшу. Примерно 700-800 километров расстояние было.

Где-то в районе города Белостока бой начался. В батальоне были большие потери.

Мы со своей, единственной оставшейся в строю, пушкой отстали от батальона примерно метров на 250.

Подбегает ко мне связной: «Родин, давай пушку! Командир батальона приказал подать туда пушку». Я говорю: «Передай комбату, что 5 человек расчет, нам ее туда не вытащить. Отсюда стрелять будет возможность».

Через какое-то время недалеко справа от меня оказался корректировщик – офицер. Началось движение какое-то. Бой начался, стрельба. И вот этому офицеру говорю: «Я сейчас буду стрелять. Ты наблюдай». Я встал за наводчика, один солдат заряжающий, а остальным сказал: «Сидите в окопе, не вылезайте». Я с первого выстрела подкалиберным снарядом попал по башне немецкой самоходки, и она остановилась.

Прошло времени порядочно, солнце стало садиться. Прибегает вновь связной: «Комбат вызывает». Я прибежал, доложил, а он мне говорит: «Молодец! Поразил цель».

Вечер. Мы расстались уже. Через какое-то время меня ранило осколочным снарядом в тазобедренный левый сустав. Я никуда не поехал, был направлен в санитарную роту полка.

- Как вы были ранены?

- Был снаряд артиллерийский, осколком зацепило. Он у меня и сейчас сидит там.

Санитар что-то сделал – залепил или перевязал. И в санроте полка потом 2 недели был.

- А вы были контужены?

- Нет, только ранен.

- Так это тоже от войны левый глаз?

- Не знаю, от чего. Здесь световой нерв парализовало, вот ваши вижу очертания, а читать я не могу.

- У вас была каска на фронте?

- Да.

- Бывало, что вас каска спасала?

- Нет.

- Смертный медальон носили?

- Нет.

- А не было каких-то поверий, суеверий? В смысле, что нельзя носить.

- Нет, не было ничего.

- Все ли справлялись с тяготами войны? Не было случаев, что бойцы, может быть, сходили с ума? А самострелы или дезертиры были?

- Нет, не было ничего.

- А поляки как вас встречали?

- Молчком.

- Долго вы лечились после ранения?

- Пролечился примерно пару недель и вскоре опять попал в свой батальон. Бои были за Нарев, есть такая река – это близко к Варшаве.

Прошли километров 700-800, и полк на отдыхе стоял в лесу. В один день командир взвода мой говорит: «Родин, в полк пришел приказ направить воевавших рядовых и сержантов на учебу в тыл страны, на Урал, в военное училище. Ты не соглашайся, недалеко осталось, уже граница близко. Мы скоро будем в Германии, нам будет неплохо». Я говорю: «Хорошо, я посмотрю».

Пришел в расположение штаба полка, там офицер у палатки сидит. Меня уже знали – 2 года воевал. Я ему говорю: «Товарищ капитан, подскажите, что мне делать. Соглашаться ехать в училище?». Он говорит: «Конечно, езжай. Взводный твой дурак, если говорит, что будет хорошо».

Пригласили меня в штаб полка, в палатку. Тут я подробностей не помню. Такой смысл. Начальник штаба полка говорит: «Сержант, мы тебя направляем на учебу в военное училище на Урал, нам нужны офицеры. Офицеров большие потери. Ты воевал, хватит. Командир полка отдал приказ, наградил тебя боевыми наградами, потом узнаешь» - не называет какими. И дает мне направление, там указано, какими наградами я награжден.

- Значит, вы поехали в военное училище?

- Было направлено от армии нашей человек 20-30. Собрались мы в Минске. Оттуда поехали на Урал в город Свердловск. Там я пришел в Свердловское пехотное училище, передал свои документы начальнику – наградные и книжку солдатскую. Направили меня в 4-ю роту помощником командира взвода. Рядом Ельцин учился в политехническом институте, а наше здание рядом с их зданием стояло.

Проучился я там дней 10-20. Вызывает меня в штаб начальник училища и говорит: «Родин, молодец! Вот твои награды. Ты награжден одновременно тремя боевыми наградами: орденом Отечественной войны II степени, Славой III степени и медалью «За отвагу». Я был просто в изумлении, не слышал и не видел, чтобы одновременно сержант был награжден сразу тремя боевыми наградами. Офицеры сразу тремя не награждались, а я был награжден. Было очень приятно и лестно награды получать. Сразу мне дали отпуск, я поехал домой к матери. Вернулся и стал учиться.

Там, в училище, у меня украли ордена, а потом они нашлись. Рассказать?

- Расскажите.

- В один прекрасный праздник все 4 боевые награды были на кителе. Один курсант кричит: «Родин, у меня награды сняли с кителя. Посмотри свои!». Я говорю: «У меня тоже уже нет». У троих курсантов были сняты боевые награды. Начальник училища писал в Москву на имя Калинина. Ответ пришел, что дубликаты не выдаются. Это было зимой.

А летом мы выехали в Камышловские лагеря. В одно прекрасное утро мне старшина роты говорит: «Родин, веди роту на завтрак». Я веду, слышу, а в лагере передают: «Курсант Родин к начальнику училища». Передал роту другому, прихожу в штаб. Начальник училища говорит: «Родин, молись Богу, нашлись твои боевые награды», Я не стал спрашивать, как они нашлись, говорю: «Спасибо большое!».

Оказывается, 6-я рота была дежурной по лагерю. И взвод этой роты нес службу на стрельбище. Один курсант был охранником землянки с боеприпасами – на стрельбище боеприпасы в землянке держались, и он там уснул на посту. Командир взвода его пришел проверять, а он спит. Звонит дежурному по училищу командиру роты, говорит: «Товарищ майор, курсант такой-то на посту спит». Тот говорит: «Сними его и веди ко мне». Вот солдата повели к дежурному по училищу, а он сбежал. Думали, почему этот курсант сбежал? А жили-то в палатках, там матрасы были соломенные, ну, мякина какая-то была. Его матрас взяли, нащупали там комок, вскрыли, а там награды все. А он был, оказывается, на фронте писарем штаба полка. Документы-то наградные сам себе сделал, а наград-то нет! Вот он и тяпнул чужие. А через три месяца был военный суд, три года парню дали.

В 1946-м году закончил я пехотное училище, присвоили звание младшего лейтенанта. Нам было обидно, знаете. Два года воевали, два – учились. Через год уже стали присваивать звание лейтенанта.

Направили меня в группу советских войск Германии, на должность я попал в советскую военную администрацию дежурным помощником военного коменданта города Зоннеберга в Тюрингии. Должность была майорской.

Потом приходилось менять должности: быть экономистом, командиром взвода.

- Когда вы служили в Германии, в Тюрингии, с американцами встречались?

- Да. Я был дежурным помощником военного коменданта. Позвонили из штаба, что приедет группа американцев, они ищут свои захоронения, их сопровождать надо. Я помню, сопровождал их в нашем районе. Они там нашли, откопали, забрали.

Нормальные, но такие строгие были отношения. Один или два случая было.

- В Тюрингии жалобы были от местного населения?

- Было что-то. Там сады были. Однажды я дежурю, комендант заходит: «Поехали». С ним поехали в населенный пункт, там сад был – черешня или что-то. А рядом какой-то штаб устроил занятия офицеров, и вот офицеры там рвали черешню. Комендант поговорил, чтобы прекратили это дело.

- А Германия вас чем-то удивила или немцы сами?

- Порой можно было обменять продукты на материал. Бартер.

- Как они относились к вам?

- Ничего так, с пониманием. Не было серьезных конфликтов. Все нормально было.

- Вы где-то в это время женились…

- Да, дали мне отпуск, я приехал в город Свердловск. А в училище познакомился с девушкой, Валей звали. Ей было 18 лет, мне – 22 года. Мы поженились. Пошли гулять с женой на Уралмаш – завод такой знаменитый. Туда мы пришли, а там встретил я полковника – когда в училище учился, он был начальником политотдела. А я был в училище в почете с такими орденами, стоял каждый праздник у знамени училища. Он меня спрашивает: «Как дела, Родин?». Я говорю: «Вот, товарищ полковник, женился, а не повезло». – Приказ Сталина был: членов семьи в Германию не брать. Взамен давали офицерам два отпуска.

А полковник говорит: «Ты не беспокойся, я сейчас являюсь порученцем командующего войсками Уральского военного округа маршала Жукова. Жена пусть придет ко мне, напишет заявление о переводе тебя на Урал. Должен маршал Жуков помочь». Я поблагодарил.

Приехал опять в Германию служить, жена в Свердловске осталась, у нее не было родителей – ни отца, ни матери, жила в учебке здесь. Прошло месяца 2-3 после того, как я возвратился из отпуска. Меня вызывают в штаб группы войск: «Младший лейтенант, явиться в штаб группы войск».

Я прибыл, захожу к дежурному по отделу кадров группы войск и передо мной лист бумаги. Смотрю – почерк жены знакомый. Кадровик говорит: «Что ты смотришь? Знакомый тебе почерк?». - Я говорю: «Да, почерк жены». И там виза маршала Жукова: «Прошу рассмотреть». «Вот мы рассматриваем, куда тебя направить». А я говорю: «Давайте на Украину!». - «Хорошо».

Вот какое-то время прошло, пока делали документы. Меня направили в Прикарпатский военный округ, город Славута – Шепетовка там. Это было в 1948-м году. В Германии я пробыл больше года.

- Значит, вы служили на Западной Украине. Как там относились к вам и вашей жене?

- Да, служил в 99-й дивизии. Там я был командиром взвода, а потом направили меня в Ленинград на курсы замполитов – стали вводить замполитов роты. Проучился там 2 месяца, вернулся и стал замполитом стрелковой роты.

На месяц-два с ротой посылали на заготовку леса для дивизии. Служили в роте и солдаты с Западной Украины, служили нормально. Инцидентов с местными никаких не было. К жене моей относились хорошо.

- Бандеровцы к вам заходили? Про бандеровцев тогда говорили?

- Нет. Только со мной потом работали из НКВД офицеры демобилизованные, они рассказывали, что сталкивались с бандеровцами.

- Чем еще запомнилась вам служба на Западной Украине?

- Образование у меня 8 классов. Думаю, что мне делать? Офицер с восьмиклассным образованием! Я поступаю в вечернюю школу при Доме офицеров. Директором школы была жена прокурора дивизии, ходила, интересовалась, создают ли ее ученикам условия для учебы. Приходила к командиру полка: «Дают ли время на занятия?».

Проучился 3 года. Закончил на серебряную медаль. Есть у меня аттестат.

Вскоре целинные земли стали осваивать в Казахстане. В Павлодарскую область батальон посылали на уборку урожая.

После окончания школы я думаю, что делать? Пишу рапорт командиру полка для поступления на учебу в академию тыла и транспорта. Как сейчас помню Литвиненко полковник или подполковник был: «Я подписываю, сам я еду учиться в академию Фрунзе, а ты давай езжай туда».

Подошло время, я поехал в город Калинин в академию тыла и транспорта на факультет ГСМ. Хотя была серебряная медаль, все равно экзамен сдавать пришлось. Сдал и был зачислен на инженерный факультет службы снабжения горючим. Учился я 5 лет. В 1955-м поступил, в 1960-м закончил эту академию и получил направление. «Куда?». - «Давайте я опять в Украину, в Прикарпатский военный округ».

Назначили заместителем начальника окружного склада горючего рядом со Львовым на станции Мервичи. Связь в Куликове была. И там встретил своего бывшего командир полка – он уже был полковник, командир дивизии: «О, Родин!». А потом в штабе округа стал работать, и он был там.

Замом по технике был, потом взяли меня в штаб тыла округа старшим инженером по дисклокации складов горючего округа. Там в округе в Прикарпатье было порядка 30 с лишним подземных складов горючего. Соляные выработки были. Туда закачивали горючее – дизельное топливо, бензин. Начальником у меня был подполковник Петр Андреевич Шишкин.

Жена тоже работала в штабе тыла, почту разносила. В один день Шишкин говорит: «Михаил Григорьевич», - а в документах-то я Кондратий, а ребята на фронте мне дали имя Михаил. Вот меня Михаил Григорьевич и по службе, и здесь вот звали. Так вот он говорит: «Миша, поедешь в Германию на должность начальника склада? Будешь подполковником». А я майор. Говорю: «Да мне и так присвоят звание подполковника, приказ есть, что окончишь академию – дают звание». Он говорит: «Хорошо». Мы с женой переговорили: «Давай я поеду!». И поехал я в Германию на должность начальника армейского склада горючего. Штаб 20-й армии был в Эберсвальде, а я был в Бизентале, километров 20 от Бернау. Это было уже в 1960-м году.

- А как вы относитесь к бывшим своим противникам: немцам, австрийцам? Может быть, до сих пор у вас есть чувство ненависти? Или вы простили все-таки?

- Как вам сказать. Просто я простил, видимо.

- Вы не сказали, почему вас на фронте нарекли Михаилом…

- Ребята называли так и так. Потом один Ванька: «Вот давай мы тебя Мишкой будем звать». Я написал письмо домой: «Я вот Михаил». Домашние стали меня Михаил звать. С фронта пришел, меня тоже все зовут Михаил. Сейчас все здесь зовут Михаил Григорьевич. Вот кухню мне ремонтировали бесплатно, окна заменили – тоже: «Михаил Григорьевич». Кондратием Григорьевичем редко кто меня зовет.

- Куда вы попали после службы в Германии?

- Демобилизовался в звании подполковника, приехал во Львов. А в штабе тыла мне дали уже хорошую квартиру. Рядом была дача маршала Конева. Поступил работать в отдел кадров Львовского телевизионного завода «Электрон».

- А вы не видели Конева?

- Видел. Когда я был замполитом роты, а командиром полка 99-й дивизии Литвиненко, проводили учения в Славуте. Приезжает Конев со своим штабом. Ротные учения были. А на пополнение дали строителей. Построили роту, стоим. Надо пройти ротой, мы прошли. Помню, Конев кричит: «Литвиненко, я тебе запомню этих строителей. Я приеду, спрошу тебя за этих солдат». - «Товарищ маршал…», - что-то сказал.

- Еще кого-то из видных наших военачальников вам приходилось видеть? Может быть, на фронте или по службе.

- Малиновского я видел. Он приезжал, когда я встретился с Литвиненко. Были учения на Яворовском полигоне под Львовом.

- Кого из знакомых офицеров, командиров вы бы могли выделить с положительной стороны?

- Командира 99-й дивизии Литвиненко, моего начальника Шишкина Петра Андреевича.

- А на передовой командира батальона или полка вы часто видели?

- Нет. Командир полка был Долматов, а потом он стал командиром дивизии. Знаете, он приходил к командиру батальона. Командир батальона был еврей Агранат, он к нему раза 2 приходил. Видимо, комбат его там угощал. А командира батальона тоже редко видел. Агранат был ранен в первых боях. Потом пришел второй командир, забыл его фамилию.

- Часто снится вам война?

- Редко война снится. Мне почему-то снится Львов. Вот лягу я на спину или на бок, приходит картина – Львовский телевизионный завод «Электрон».

- Во Львове как к вам относились до перестройки? Притеснений никаких не было?

- Нет, нормально было.

- Из Львова вы потом уехали…

- Тут началась перестройка, и я решил поехать домой с Украины. Обменял квартиру во Львове на квартиру в Голицыно под Москвой. Но новая квартира мне не понравилась. Читаю я около магазина одного: «Есть обмен на Балашиху». Я говорю: «Давай!». Вот поменялись, написали заявление, все оформили, все получилось. Поменял квартиру, приехал сюда. Работать уже не стал.

- В чем секрет вашего долголетия?

- Я вам не скажу.

- А долгожители у вас в роду были?

Мать умерла примерно в 85 лет. Дед был по матери, он до 90 лет жил.

- Когда сделали этот портрет?

- Было 60-летие или 70-летие нашей победы в войне. И говорят нам: «Возьмите с собой фотокарточки». А в Германии я фотографировался, были фотокарточки 6 на 9. Взял одну, передал в Москву. А потом на Поклонной горе праздновали. Там нас человек 15 было. Был председатель Московского областного совета ветеранов генерал-полковник, я забыл фамилию.

И вот мы встали на построение. Стоим, подходит колонна молодежная. Один паренек несет портрет и встает рядом со мной – я стою слева, а он справа. Смотрю: «Мальчик, да это я же, портрет мой!». Он говорит: «Да». Я старшей своей говорю: «Мария Ивановна, возьму этот портрет, это я же?». - «Возьми». И вот я взял его, он был на палке. Я его сюда привез, берегу. Считаю, что это портрет участника бессмертного непобежденного полка войск Первого Белорусского и Второго Белорусского фронтов.

- Сейчас у вас какое воинское звание?

- По ходатайству Московского совета ветеранов президент В. В. Путин присваивает всем офицерам, участникам войны, очередные воинские звания. Я был подполковник, стал полковник. Благодарю его за то, что я сейчас в звании полковника хожу. Начинал сержантом, до полковника дошел. Вот путь мой.

- Спасибо большое за интересный рассказ.