Я родился в ноябре 1925 года в Москве, жили мы в центре, на Сретенке. Когда началась война, мне не было еще пятнадцати лет, я учился в 9-м классе средней школы Ростокинского района, находится она на улице Махлевского, это сейчас Уланский переулок. Когда в октябре 1941 года немецкие войска подошли совсем близко к Москве и немецкие мотоциклисты были замечены в районе Речного вокзала, началась массовая эвакуация жителей, было объявлено осадное положение в городе. Правительство было вывезено в Куйбышев, заводы, фабрики уезжали. Я хорошо помню первые дни войны, первые налеты немецкой авиации на Москву, первая воздушная тревога вообще была всего через неделю после начала войны, сирены сработали, все бежали в бомбоубежища, но потом оказалось, что это учебная тревога, для отрабатывания слаженности действий граждан и служб. Нас, ребят, обязали во время воздушных тревог дежурить на крышах, потому что самолеты же прорывались к Москве, сбрасывали и фугасные бомбы, и целые кассеты зажигалок на жилые дома. Задача наша была эти зажигалки забрасывать песком, водой же не зальешь её, либо сбросить во двор. Все было оборудовано на чердаке - ящики с песком, рукавицы, лопаты. Помню случай: ночь, сидим на крыше, по небу бегают прожекторные лучи, ищут самолеты. Вдруг - приближается стрельба! Лучи забегали сильнее и поймали в перекрестье немецкий самолет, начались залпы зениток с крыш домов, во дворах тоже были установлены орудия, и на наши головы просыпался дождь из осколков зенитных снарядов, они еще горячие были. Мы ж мальчишки, собираем их, для чего-то они были нам нужны. В один из дней приходит посланец из школы, говорит - завтра утром сбор, ложка, кружка, смена белья - с собой. Оказывается, московских школьников отправили на строительство оборонительных сооружений под Москвой, я и к этому руку свою приложил, участвовал. Копали мы на Волоколамском направлении противотанковые рвы.
Наша семья тоже получила предписание немедленно выехать из города (отца уже забрали в армию к этому времени, мы остались втроем с мамой и сестрой) и отправили нас в Казахстан. В эвакуации я до призыва в армию (призвали в конце 42-го года, мне даже еще не исполнилось 17 лет) я успел закончить Московский индустриальный техникум, который был эвакуирован в Чимкент. Так вот, когда меня призвали, у меня уже был диплом отличника, только одна четверка, руководство техникума дало мне характеристику и направление в военкомат, чтобы меня отправили в военно-инженерное училище. Естественно, родители были рады, что я попаду не сразу в пекло, а хотя бы какое-то время пробуду в училище, все-таки на инженера учиться. Погрузили нас в теплушки и повезли, проходит ночь - привезли в Ташкент и определили в Ташкентское военно-пехотное училище им. Ленина. Есть такое старейшее учебное заведение, оно занимало в самом центре города дворец генерал-губернатора царских времен, шикарное здание. Так я вместо инженерного попал в пехотное училище, радость моя была неимоверная, я же еще по окончании 8-го класса хотел поступить в Москве в спецшколу - были такие артиллерийская, морская, военно-воздушная. Я в одну из этих школ пошел подавать документы, а меня не приняли по причине того, что зрение было не стопроцентное, близорукость 0,5 диоптрии, начальная стадия. Пришел домой, реву было! Отец повел меня к профессору-окулисту Авербуху, он выдал мне справку, что при постоянном ношении очков выправится зрение. Я с этой справкой радостно побежал в школу, а мне говорят: все, прием закончен, приходите на следующий год. Бог меня берег, потому что все мои товарищи, кто прошел через эту спецшколу - их никого не осталось в живых после войны, но это я отвлекся. Поскольку я был русский и уже имел средне-техническое образование, а там личный состав был - казахи, туркмены, таджики - они по образовательному цензу были значительно ниже, то меня определили в минометную роту - там и математику надо знать, прицелы рассчитывать. Пробыл я в этом училище недолго, меньше чем через полгода что произошло: нас вывели на летние лагеря и в одну ночь по тревоге подняли, построили и при свете фонарей набирали курсантское подкрепление, которое сразу отправили на фронт, такое было положение на переднем крае. Привезли нас в Москву и по окружной дороге в город Дмитров, а там нас встречает представитель воинской части в летной форме. Думаем - ничего себе, из пехоты в авиацию! Оказалось, что я попал в воздушно-десантную бригаду. Ситуация с этими бригадами была какая: в первые годы такая неразбериха вообще творилась везде, часто бросали эти десанты без разведки и подготовки, высадка наобум делалась и пока десантники на парашютах до земли долетят - их всех немцы расстреливали, оставался в результате командир десантной бригады и знамя, а раз знамя есть - часть есть, пополнение, укомплектация и в бой. А пополнять кем? Курсанты военных училищ, вот так. У меня было два брата двоюродных, оба погибли. Один кадровый военный, он еще в финской войне участвовал, получил там медаль «За Отвагу», лейтенант, и попал он в самое пекло, погиб в первые дни войны - что там творилось, не мне вам рассказывать. А второй - заканчивал медицинский институт в Москве, и когда началась война, их быстренько аттестовали, выдали дипломы врачей и присвоили звания «военврач 3-го ранга». Попал он тоже в воздушно-десантную бригаду, выбросили его вместе с десантом на местность - и их всех перестреляли в воздухе, все погибли. Но это я отвлекся.
Выдали нам обмундирование, холодное оружие, кормили хорошо: белый хлеб, масло, очень хорошее обеспечение было, а медкомиссий никаких мы не проходили. Учили: куда ударить ножом, чтоб часовой не пикнул, в какое место, и готовили к прыжку с парашютом: к верхушке высокого дерева привязывается трос, по этому тросу ходит подвесная система парашюта. Подвязывают тебе лямки, прикрепляют к тросу и тянут на вершину этой елки, потом отпускают и летишь вниз, отрабатывать приземление: приземляться надо определенным образом, чтоб ноги себе не переломать. Надо приготовиться, чтоб удариться о землю одновременно ступнями обеих ног, а если пятками или пальцами - можно все переломать себе. Потом с трехметровой вышки прыгали, отрабатывали навыки. И вот наступило время прыгать. Выдали всем со склада новенькие парашюты, мы должны были их разобрать, сами сложить и написать на специальной бирке свое имя, число, подпись, потому что если парашют не раскроется - виноват тот, кто складывал. Подняли нас на аэростате воздушного заграждения, в гондоле две скамейки, три курсанта и инструктор. Выдвижное кольцо, которое выдергивает парашют - цепляется на специальный трос, не нужно дергать самому, принудительное раскрытие происходит. Высота 700-800 метров, и первый когда выпрыгивает - гондола начинает раскачиваться очень сильно, как качели, второй еще сильнее раскачивает, держаться не за что - страшно. Не помню, как выскочил, по-моему, меня вытолкнули за шиворот оттуда. Когда выкинули - я потерял сознание, и пришел в себя только от рывка, парашют раскрылся. А вот земля уже близко. Упал я на землю, опять потерял сознание.
Потом оказалось, что в воздухе несколько человек получили разрыв сердца, некоторые переломали себе руки-ноги - в общем, ЧП. Создали комиссию, и всех пропустили через отбор. Я сказал, что у меня в воздухе, во время прыжка, ухудшилось зрение, и меня отбраковали, вообще человек двести отсеяли. Построили нас, приходит полковник: «Кто хочет остаться в бригаде?» и не один не вышел из строя. Создали маршевую роту и отправили в действующую армию.
Привезли нас на Северо-Западный фронт. Во время выгрузки из эшелона попали под налет немецкой авиации, попрятались кое-как, пережили. Попал я в 36-ю стрелковую дивизию, 247 стрелковый полк, но поскольку я все-таки бывший курсант, да еще и средне-техническое образование, я попал в батарею полковой артиллерии, 76-мм пушки, короткоствольные гаубицы. Это орудия передвигались на конной тяге, четыре здоровенных битюга тащили эту пушку. Начались боевые будни, сначала сидели в обороне в районе реки Ловать, потом уже приступили к наступательным операциям.
Расскажу про первое мое боевое крещение. Орудия наши предназначены были для стрельбы прямой наводкой, это когда наводчик видит цель, подходит для подавления ближайших целей с тем, чтоб дать возможность пехоте двигаться вперед. И вот во время одного боя успели мы дать несколько залпов - тут нас засекли, накрыли ответным огнем. Поубивало всех наших битюгов, а надо позицию менять, перетащить пушки на другое место, чтобы продолжать вести огонь. Расчет 76-мм гаубицы - 5 человек: командир орудия, наводчик, заряжающий, подносчик снарядов, радист. И вот мы взялись расчетами по пятеро на руках перетаскивать, вот так.
Был у нас такой порядок: во время затишья один из расчета шел на полковой узел связи, чтоб получить письма, ведь что такое для солдата получить весть из дома? Это очень важно, святое дело. Настала моя очередь пойти, получил все, возвращаюсь - и не могу найти свои позиции, на месте моего орудия яма, ничего нет, расчета нет. Оказывается, пока меня не было, был авианалет, огневые позиции батареи были разгромлены.
После этого случая моя судьба резко поменялась, какие-то умники из штабного начальства приняли решение о создании штурмовых батальонов и меня засунули в такой формирующийся батальон. Вывезли нас в лес, в Калининскую область (ныне Тверская), вырыли мы себе огромную землянку, выдали нам оружие, автоматы и обучали штурмовому делу: высотка такая, высотка сякая. Через некоторое время - новое указание: расформировать эти штурмовые батальоны, мы даже и не были ни разу в бою. За то время, пока я в этом лесу был, моя 36-я дивизия была передислоцирована на другой участок фронта, и естественно, никто меня отправлять туда не собирался, какого-то рядового. Нас начали рассовывать по близко расположенным воинским частям - кого куда, и я попадал по распределению в полк 45-мм орудий, противотанковый полк, самое гиблое место. Выстроили нас, и ко мне подходит один старший сержант: слушай, говорит, давай поменяемся? Я командир сорокапятки, хочу попасть снова в эти войска, а ты давай иди вместо меня в бригаду тяжелой артиллерии. Я со всем удовольствием поменялся. Им же неважно, кто по фамилии: пять человек туда, шесть сюда - главное, чтоб численность правильная была. Так я попал в 136-ю армейскую пушечную артиллерийскую бригаду, командовал этой бригадой Писарев А. П., в то время полковник, потом он стал генералом, Героя получил за взятие Берлина.
Нас привели в бригаду, я помню: стоит штабная машина, сидит майор, потом я узнал, что фамилия его Чепель. Я представляюсь, он сразу: откуда? Москва. Образование? Средне-техническое. В шахматы умеешь играть? Умею. На каком музыкальном инструменте умеешь играть? Пианино. Команда: оставить в управлении дивизиона! И я попал во взвод управления 1-го дивизиона 136-й армейской пушечной артиллерийской бригады, и в этом качестве дошел с этой бригадой до самого конца войны. Мы прошли Северо-Западный, 2-й Прибалтийский фронты, освобождали Прибалтику, города Резекне, Даугавпилс, Рига. Когда уже в основном Прибалтика была освобождена, оставалась только одна группировка, кажется, генерала Шермана, то уже наша бригада в составе 3-й ударной армии под командованием генерал-полковника Кузнецова была переброшена на 1-й Белорусский фронт под командование Жукова, он возглавил операцию «Багратион». Дальше дали направление на Польшу, серьезные бои были за Варшаву, в тех боях я получил медаль «За Отвагу». Когда приблизились к границе Германии, сильные бои были за Шнайдемюль. Мы его взяли, а защищавший его гарнизон - разбежался по лесам, пришлось приложить очень много усилий, чтобы ликвидировать этих немцев, они же нападали постоянно. Помню - красивые дома, висят белые флаги и кажется мне, что там было много поляков, в этом Шнайдемюле, потому что они срывали надписи на немецком, указатели улиц, вывески на немецком, флаги всякие.
Далее мне пришлось участвовать в сражении по прорыву войск 3-й ударной армии к побережью Балтийского моря в районе города Кольберг. Орудия наши возили трактора-тягачи ЧТЗ - Челябинского тракторного завода, они же огромные. Вытянули они нас на позиции, осматриваем местность - все прорезано канавами, мостики, чувствуется приближение моря. А в это время в прифронтовой полосе сложилась следующая ситуация - на побережье Балтики скопилось много гражданского населения и войск СС, которые рассчитывали морем эвакуироваться вглубь Германии, посуху они же отрезаны были. Чувствуя отчаянное свое положение, эти части СС пошли вперед, зарядились шнапсом и пошли, вот прямо как в кино показывают психическую атаку. Части 1-го Польского войска им удалось смять, поляки не выдержали и отошли. Возникла опасность, что наши орудия будут захвачены и все мы, взвод управления, который вообще-то должен был держать связь - заняли круговую оборону, так продолжалось всю ночь. Утром по радио вызвали подкрепление, нагнали к нам конницы, другие части, положение было восстановлено. Потом оказалось, что для ликвидации угрозы захвата батареи все орудия были отведены с позиций, осталось только одно наше орудие - для прикрытия. Все мостики на том пространстве, которое открывалось взгляду с позиции - все были взорваны, положение было серьезное.
В Германии мы стояли на Одере. Уже когда мы подошли к реке, то на правом берегу уже был создан Кюстринский плацдарм. Наша бригада была переброшена на это плацдарм по понтонному мосту, и там началась для нас подготовка к Берлинской операции, к штурму.
136 армейская пушечная артиллерийская бригада, орудия 152-мм калибр, может стрелять на расстояние до 30 километров, дальнобойная тяжелая артиллерия резерва командующего 3-й ударной армии, его броневой кулак. Мы первыми открыли огонь по центральной части Берлина, это не я придумал, об этом пишет военный корреспондент газеты «Правда» Мартын Мержанов в своей книге «Так это было».
Так же наша бригада принимала непосредственное участие в артиллерийской подготовке перед знаменитой прожекторной атакой на Кюстринском плацдарме, когда несколько тысяч орудий одновременно открыли огонь по Берлину. Включились прожектора, направленные не в небо, а горизонтально, на позиции немцев, грохот стояли неимоверный, там были орудия всех калибров плюс и Катюши, и тяжелые минометы - все, что было в войсках, и продолжалось это довольно долго, больше часа, под ногами содрогалась земля. От сотрясений обрушился наш блиндаж, построенный на скорую руку, пришлось спасать оборудование и восстанавливать оборванную связь, а на тот момент это было совсем не так просто сделать. Мне и моему напарнику Горобченко Ивану Ивановичу было поручено установить связь между позициями батарей и подразделениями звукоразведки. Эти подразделения выдвигались вперед и фиксировали звук выстрелов немецких батарей, определяли координаты, моя же задача была передать эти координаты на наши позиции, чтобы корректировать огонь, не допускать стрельбы орудий по пустым местам.
- Как вы оцениваете снабжение в разные периоды войны?
- Вообще говоря, это была сложная задача. Войска шли вперед, надо было вовремя подвозить и продовольствие, и горючее, и боеприпасы, так что хозяйственное управление фронта работало в полную силу. Я же был в небольших чинах, не офицер, так что всю картину не могу оценить, но скажу, что наши наркомовские 100 грамм выдавались нам всегда вовремя. Я вообще непьющий, для меня поддержать компанию с крепкими напитками - это проблема до сих пор, и у меня накапливалось этих фляг - целый пояс, и мы с сослуживцами менялись - я им водку, они мне хлеб, они довольны, потому что им тепло после выпивки, и я доволен - у меня хлеба запас. Питание, пока шли по нашей территории - было скудновато, радость в отделении, если убило лошадь - значит, будет суп. Помню, был случай во время переброски на 1-й Белорусский фронт, выдали нам сухари. Я лежал на верхней полке в вагоне и грыз этот сухарь, в это время дернулся поезд и мой сухарь вылетел в окно вместе с застрявшим в нем зубом. Зимой 44-го года была у нас остановка, развели костер и уснули, потом просыпаюсь и оказалось, что я во сне головой залез в этот костер, сгорела у меня половина шапки-ушанки. Я вскочил, тушу эту шапку, а на улице-то мороз! Без ушанки не побегаешь, а новую не дают, нет подвоза. Натянул подшлемник - но холодно же. Что делать? Как-то ночью пошел на передний край, снял с мертвого ушанку простреленную, счистил кровь снегом и надел.
Помню, когда я был еще в пехотной дивизии, тянули мы связь через одну деревню и на поле рядом с домами откапывали мерзлую картошку, хоть что-то пожрать, а в это время - стрельба, немцы пошли в атаку. Рядом на реке подразделение стрелковое только что заняло небольшой плацдарм на другом берегу, и народ дрогнул, побежал, оставляя позиции: командиры взводов бегали и орали - в строй! В строй! Мы говорим: наше дело связь, надо идти и доложить, а они не слушают. Положение было восстановлено, и нам разрешили переправиться. Бросили мы там всю связь, провода, все. Возвращаемся - нам командир говорит - вы чем собираетесь воевать, нет же оборудования! И мы вдвоем с согласия комвзвода управления перешли линию фронта и смотали там три бухты немецких проводов. А что делать? Нас за это представили к наградам, но я тогда медаль так и не получил.
Когда перешли границу в Польшу - то не было проблем с питанием. Там заходишь в любое имение - подвалы забиты консервами рыбными, мясными, овощными, бери - не хочу. Занимали мы немецкие пищевые склады, был у нас во взводе управления грузовик - и мы туда целые куски сала, сахар, консервы ящиками складывали, так что проблем не было со снабжением, сами себя обеспечивали.
- Как складывались отношения с населением на освобожденных территориях?
- Когда мы находились в Польше, то был приказ командующего фронтом: по одному не ходить, потому что было много случаев - убивали поляки наших бойцов из-за угла. Были случаи - солдат заходит во двор, спрашивает - ну что солдату нужно? Выпить там, закусить, то-се. Приглашают, наливают, а потом у солдата все внутренности сгорают, потому что наливали ему метиловый спирт, технический. Вот такое было отношение поляков к нам. Не все, наверное, были такие, но мало было любезных людей. Это вам не Чехословакия, не Болгария, в Польше было непросто. Одни поляки поддерживали эмигрантское правительство, которое находилось в Лондоне, другие держали связь с нашим командованием. Например, то, что Варшава в январе 45-го была взята не сразу - это связано с действиями этих враждующих группировок поляков.
А в Германии… ну что я могу сказать. Было же указание командования, что каждый солдат имеет право послать домой посылку раз в месяц в пределах пяти килограмм, кто посылал сахар, кто мануфактуру, кто консервы - у кого что было. Вот мы связисты, артиллерийская разведка, идем за пехотой. Заходим в любой немецкий городок, а там официально давалось два часа на трофеи, вот мы и рыскали. Никого нет, все население спряталось, дома стоят - все открыто, полная обстановка, шкафы забиты вещами, зеркальные шкафы, хрустальные люстры, неплохо они там жили. И я помню случай: в подвале одного дома мы увидели слабый свет, заходим, стучим - открыли дверь, сидят жители этого дома. Они нам показались стариками, мы же что - мальчишки девятнадцатилетние. У многих из нас погибли семьи, кто-то остался без крова, у кого-то родных угнали на работы в Германию, какое отношение может быть у солдата? Я не буду подробности вам говорить, это малоприятно. Шла миллионная армия мужиков, которые столько лет не были дома, озлобленные, уже конец войны, все хотят домой, в целом - было не очень весело.
- Приезжали ли к вам артисты и как вы отмечали праздники в военное время?
- Для нас самый большой праздник был - это когда приезжал санитарный поезд и мы могли пойти снять обмундирование и помыться, а потом переодеться во все чистое. Не помню, может быть, во втором эшелоне на Северо-Западном что-то такое и было, артисты там, то-се. Но вот в Прибалтике и дальше, в Польше, в Германии - я такого не видел .
- Каково было ваше отношение к пленным немцам?
- Когда начались бои в Германии, были такие случаи: идет колонна по шоссе, передислокация. И вдруг из лесу, например, выходит навстречу колонна немцев! Все за оружие хватаются, бегут туда - а они вышли сдаваться. Чуяли, что дело к финишу, и сдавались. Помню, как на лесной дороге посередине идут следы танковых гусениц, справа сапоги с ногами, слева туловища с головами, прошли танки по колонне. Я же в штыковую не ходил, встретиться с немцем в рукопашной мне не довелось, за языками я не ходил.
На знамени Победы, которое, как считается, первыми водрузили Егоров и Кантария, написано 150-я стрелковая дивизия (под командованием Шатилова) 79-го стрелкового корпуса (под командованием Переверткина). В состав этого корпуса так же входит 171 сд под командованием полковника Негода, 207 пд под командованием полковника Асафова, а так же приданная этому корпусу наша 136 армейская пушечная артиллерийская бригада. Вот этот корпус непосредственно участвовал во взятии центральной части Берлина, всех правительственных учреждений: и министерства внутренних дел, и министерства Геббельса, здания берлинской оперы, рейхсканцелярии и самого Рейхстага как завершающей цели операции по штурму Берлина. Когда была поставлена задача по взятию Рейхстага, то в помощь направленным туда стрелковым подразделениям были сформированы штурмовые группы из добровольцев артиллерийских частей 3-й ударной армии, в их состав вошли так же добровольцы из 136 апаб. Каждому подразделению, атакующему здание, политотделом 3-й ударной армии были вручены красные флаги с задачей водрузить их на крыше Рейхстага. В связи с ожесточенным сопротивлением гитлеровцев штурмовые отряды пробивались к цели, используя подземные коллекторы, проходящие под улицами Берлина. Немцы, засевшие в подвалах соседних домов, старались помешать продвижению, обрушивая стены и своды коллекторов фаустпатронами. Настолько жестокие бои шли на подступах к Рейхстагу, что добровольцы из нашего взвода управления, которые пошли туда, после возвращения несколько дней находились в самом настоящем шоковом состоянии. Я лично не участвовал, потому что я был молодой, там хватало умудренных, обстрелянных товарищей.
Так вот, штурмовой отряд, возглавляемый капитаном Маховым из штаба 150-й дивизии первым пробился на крышу через центральный вход здания и установил красный флаг на скульптурной фигуре богини Победы, а в состав этого отряда входили бойцы нашей 136 апаб! Крыши как таковой уже не было, это же стеклянный купол, остались только металлические направляющие, бойцы с помощью найденной там же лебедки забрались на самый верх и закрепили флаг. И только спустя три часа после них на восточной части крыши на скульптуре конного рыцаря установили красный флаг военного совета 3-й ударной армии разведчики 736 стрелкового полка сержант Егоров и младший сержант Кантария. Только когда бои практически закончились, им уже дали указание перенести это знамя на самый верх, на купол, где уже было знамя. Ведь когда корреспонденты газет позже расспрашивали Егорова и Кантарию о подробностях, как они установили знамя, как им удалось пробиться на купол - они вразумительных объяснений дать не могли, мало того, военные историки раскопали, что была такая ситуация: они, получив задание, почти сразу вернулись обратно, потому что не смогли найти путь на крышу. Только когда дали сопровождающего - они прошли. Им присвоили звания Героев Советского Союза, знамя стало символом Победы, все командиры батальонов, задействованных в штурме - тоже получили ГСС, а вот эти пять человек, которые и были первыми - были такими наградами обойдены, им дали по ордену Красного Знамени, хотя и было заявлено, что те, кто воздвигнет знамя первыми - получат звание ГСС. Но надо понимать: там создалась такая обстановка, столько понавесили флажков - на каждом углу, на каждом марше лестницы, каждый кричал, что именно он первым установил свой флаг, и когда Жукову были представлены списки на присвоение ГСС, то в этих списках было около двухсот человек. Георгий Константинович принял решение пока воздержаться от представления такого количество людей к этому званию, а потом была отработана официальная версия и дальше уже везде она продвигалась, несмотря на то, что после войны была созвана специальная конференция с участием всех командиров дивизий: Шатилова, Негоды, Асафова, и даже, по-моему, Кузнецова, командарма 3-й ударной для выявления истинной версии событий. Была создана комиссия, которая подробно разбирала по часам и по минутам тот отрезок времени и комиссия эта пришла к выводу, что действительно, первыми на крыше Рейхстага установили знамя именно артиллеристы-разведчики 136-й апаб под командованием капитана Махова. После этого в музее Вооруженных сил появился стенд, где этот факт засвидетельствован.
После капитуляции части 3-й ударной армии были выведены в пригороды. Мы там себе построили блиндажи такие - натаскали себе в них зеркальных шкафов, устроили комфорт. Примерно 15 мая вызвали меня командир дивизиона Чепель и сообщил, что меня направляют на учебу в военное артиллерийское училище. Я же не имел офицерского звания и военного образования. Говорю ему: товарищ майор, какое училище?! Война кончилась, домой надо ехать! Он мне: приказы не обсуждаются, выполняйте! Создали группу, человек 150 нас было, повезли: Германия, Польша, границу пересекали в Брест-Литовском на открытой платформе, с барахлом - там опытные были, везли аккордеоны, зингеровские швейные машинки, что угодно, полно всего. А я ж сопливый мальчишка, двадцати лет не было еще - перед отъездом сформировал себе посылочку пять килограмм, все как положено по приказу. Сунул туда фотоаппарат Лейка, мануфактуры немного - барахло всякое. Упаковал и сказал напарнику своему Ивану Горобченко, чтобы он отправил в Москву. В общем, до сих пор не пришла моя посылка. Приехали мы в Москву, я затащил руководителя нашей группы, старшего лейтенанта, к себе домой, угостил его хорошо. Радость родителей можно понять, что сын пришел живой, созвали родственников. Я задержался в Москве на две недели и потом поехал в это самое Смоленское артиллерийское училище, которое еще не вернулось из эвакуации и находилось в городе Ирбит Свердловской области. Приехал я туда - это было в июне 45-го года, серьезных занятий не было у нас, а потом мне удалось перевестись в Московское училище гвардейских минометов, это уже был период подготовки к Параду Победы. Училище наше имело очень красивую форму, сапоги со шпорами, шашки пристегивали к поясам - красота! В это время вышел первый указ о демобилизации из армии, там были прописаны категории военнослужащих, подпадающие по действие этого указа: по году рождения, имеющие высшее, незаконченное высшее и среднее техническое образование. Я-то имею среднее техническое! Быстренько сориентировался и подал рапорт на увольнение из рядов вооруженных сил в соответствии с этим указом Президиума Верховного Совета, и меня демобилизовали! Правда, я из-за этого не попал на Парад Победы 45-го года, но я не жалею, потому что буквально через считанные недели вышло пояснение к предыдущему указу о том, что этот указ не относится к курсантам военных училищ, они под его действие не подпадают! А я успел.
Приехал я домой, надо как-то устраиваться. Подал документы в несколько институтов - тогда можно было подавать копии дипломов об образовании. Выбрал в результате Бауманский, МВТУ имени Баумана, приняли без экзаменов, поскольку у меня диплом отличника. Учился по специальности «Насосы и гидротурбины», сплошная математика, сидел на лекциях по вышке и понятия не имел, о чем речь идет: дифференциалы какие-то, интегралы, иксы, игреки - а я все забыл, что знал! Пришлось нанимать старичка, он меня учил. Разобрался как-то, впоследствии перевелся на спецфакультет, то есть военный факультет, закончил институт и по распределению уехал работать в Челябинск, на военный завод.
С наградами еще у меня лично как получилось: основная раздача была в мае 45-го, в действующей армии, а я-то 15-го оттуда уже уехал, с глаз долой - из сердца вон, как известно, и ничего я тогда не получил. Если б был офицером - наградили бы, конечно, а так я кто? Сержантик. Так вот, по прошествии энного количества лет я представил документы в Российский комитет ветеранов войны и за участие в завершающих событиях Великой отечественной войны комитет меня представил к ордену Александра Невского II-й степени и кроме того, меня приняли в Академию проблем безопасности, обороны и правопорядка с присвоением звания академика.
| Интервью и лит.обработка: | А. Орлова |
