13509
Артиллеристы

Шураков Михаил Николаевич

А. Б.: Михаил Николаевич, скажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?

М. Н. Ш.: Родился я в деревне Лупичи, Сретенский сельсовет, Котельнический район - тогда, когда я родился, был Нижегородский край, Даровской район. А потом разуккрупнили Даровской и Котельнический район, организовали Макарьевский район. Родился я 10 ноября 21 года.

А. Б.: Расскажите о том, как ваша семья жила до войны?

М. Н. Ш.: До войны или до колхозов?

А. Б.: Ну хорошо бы и до колхозов.

М. Н. Ш.:

(смеётся, вздыхает)

Ну, до колхозов что? Мы жили в деревне, деревня небольшая, как и все занимались со своим хозяйством. А потом организовались колхозы; первой организовалась коммуна. Она существовала, наверное, недели две так примерно. Но я ещё ребёнком был, это было где-то в 29 году. Я даже в этой коммуне ребёнком раз бесплатно пообедал. Мы с одним соседом - он меня постарше - позвал в Сретенье. Пошли, там как столовая эта самая коммунальная. Он позвал пообедать в столовую бесплатно. Ну, пошли. Пришли мы, обед кончился уже, а столы дощатые были, длинные такие - ну самодельные, короче говоря, топорной работы. Официантка подошла к нам. Мы что, давай! Нам принесла первое, второе - пообедали, ушли. Вот это запомнилось.

А потом образовались колхозы. Только образовались колхозы - у меня отец в 30 году умер. Мать заболела, и мы остались: старушка и брат меньше меня. А мне было лет, наверное, восемь; вот так пришлось жить. Работать было некому, а в колхозе надо зарабатывать трудодни, и вот мне пришлось ребёнком работать в колхозе. Осенью мои сверстники идут в школу, а я - лошадь за приводом, лён ломали - вот первую четверть я не учился. И вот так, а потом уже в колхозе, когда начальную школу кончил, но тогда у нас организовался пятый класс в Сретенье. Но мне уже не пришлось идти, я уже впрёгся - некому было обеспечивать. Вот так - это было моё детство - и до войны в колхозе этом я и жил.

26 марта меня призвали, служил я в Бресте - не в крепости, а там 2 военных городка, Северный и Южный. Я в Южном городке служил в танковом соединении в разведроте. Обсказывать как там в дозоры ходили, всё такое - там приграничная полоса ведь - в нашей казарме и пограничники стояли.

А. Б.: Это был 39 год Вас призвали?

М. Н. Ш.: Нет, 41-ый, 26 марта. И вот, там и война. Накануне войны нас собрали, мы пошли в кино - там такой павильон на улице, правда от казармы далеко. И нас собрал один старший политрук, со "шпалой", тогда петлицы были. Это место около реки Буг, я помню, озёра такие небольшие. И он нас предупредил - это дело было в субботу, с субботы на воскресенье, накануне войны - начнётся война 25 или 1 июля. Мы, знаешь, как-то не очень приятно, но что же делать? Ушли.

А вот когда уже пришли с кино, легли спать, а тут уже на! И обрушилось всё, и мы не знаем, что случилось. Солнце, а на улице Бог знает чего! Мы думали сперва, что преждевременно начали воевать, когда уж залетел снаряд в казарму ... А да! Он предупредил, что сперва нужно - я его никогда не видал раньше - построиться в казарме, потом выйти из казармы, построиться напротив казармы и следовать на полигон. А от нашего городка до полигона 8 км.

Мы хотели строиться, но какой тут строиться - снаряды летят, сразу выскочили, кто в чём. Мне достался один сапог сорок второго размера, - а я ношу сороковой, - а второй сороковой. Вот меня интересовало - я-то что, надел сорок второй, а как он надел сороковой?!

(со смехом)

Вот это не знаю. Вышли, чего там?! Самолётов - тьма, что тебе стая галок над городком - бомбят, снаряды летят, гаражи наши горят. Куда? Мы к гаражам, пришли, смотрим: один машину-то вывел, стал садиться, снаряд - бах, и пересекло его пополам. Знаешь как-то было ... я и служил-то в аккурат, ещё не привык, можно сказать, но вот так началось.

Танки уже с полигона, и мы обратно на Брест - вот и началась эта заваруха вся, вот отступать и стали. Главное-то - самолёты наши даже в воздух не поднялись, которые находились около нашего городка. Там ведь были бетонные башни такие, не в городке, а за городком, ну, погранзона - само собой. Мы и в башни эти сунулись - бомбят! Самолёты не поднялись, не заправлены были, вот ведь что обидно-то было! Зенитная пушка - 4 снаряда было у неё. Вот это обидно. Ну что, их выпустили, и всё.

И отступали: тут и артиллеристы, тут и танкисты, тут и пехотинцы - все рода войск в одной колонне. Занимай оборону! Занимаем. Танки находят, нас размажут - кто куда. Там местность такая же как здесь - тоже кустарники, всё такое, лесочки. Ну вот. А у меня винтовки не было совсем, а склады винтовками были забиты. Мы чистили, ходили, проверяли, смазывали, всё такое - целые склады. У нас на 25 человек, - это отдельный взвод, сейчас, пожалуй, не разобраться в этих делах, - было 5 винтовок.

А. Б.: Имеется в виду при отступлении?

М. Н. Ш.: Нет, нет, имеется в виду - служил когда. А при отступлении у меня не было винтовки. "Ложись! Занимай оборону"! Так чем? Винтовки нет. Нет винтовки - ложись рядом с товарищем, его убьют, бери его винтовку. Всяко приходилось, и хорошо, и плохо. Когда удавалось, а когда и нет.

А. Б.: Удавалось что?

М. Н. Ш.: Отбивать атаку. Потом день, наверное, на четвёртый что ли - у меня сорок второй размер, так я ногу смозолил уже до крови, идти не на чем больше. Ну, полянка, пара лошадей с двуколкой. Никого нет, я сажусь в неё, думаю: всё равно, что они в мыле, но они стоят. Смотрю - снаряды, их я сложил на землю - они так не идут уже. Патроны, 4 винтовки, одна с оптическим прицелом, это уж я не забыл. Вот и поехал. Смотрю, выскакивают 8 лейтенантов, только поступили видимо из училища. Я как уж хозяин этой повозки - они меня просят посадить их. Садись.

"Стой! Занимай оборону"! Этих лейтенантов высаживают. А с оптическим прицелом винтовку, там сколько-то сена было, под сено положил. Там полковник командует: "Ты езжай. Там доедешь до тылов, они вот там стоят. Будешь оттуда возить боеприпасы сюда, а отсюда будешь возить раненых". Приказ есть, поехал. Приезжаю, там выходит политрук - "звезда" и у него было 3 "кубика": "Стой! Поворачивай"! Я доложил, что выполняю приказание полковника, так-то и так-то. "Поворачивай! Вот отсюда, если кто бежит, идёт, отступает - садишь, везёшь на передовую, оттуда раненых везёшь". Я на это дело чуть не обрызнулся, он вынимает пистолет - не думай, пока не поздно, надо поворачивать. Поворачиваю, обратно поехал туда, откуда приехал. Еду, мне попадается один, я не знаю - ранен, не ранен - сажаю его. Он: "Поворачивай"! "Как поворачивай? Я тебя на передовую повезу"! Он меня матом: "Поезжай, ты"! Ну, я поехал.

Еду дальше, вижу - идёт раненый, он оказался начальник штаба полка. Куда? Так-то и так-то, всё ему рассказал, он приказывает поворачивать. Думаю, ладно, раз уж этот ... поехали. Приехали, а это тут лесочек - этого комиссара нет с этим пистолетом.

(посмеивается)

Ну что, думаю, не спал двое или трое суток я, сейчас лягу, полежу, ну и уснул под этим. Не надо было мне с повозки уходить, а я под повозкой уснул. Проснулся - нет лошадей. Познакомился с начальником штаба полка. Я короче буду говорить. Их было уже человек 30, наверное, или больше - тут разведчики были их полка. Мы сунулись - немцы. Они же на машинах, на мотоциклах, а мы пешком, скорость-то не та. Ну и вот, переночевали в сарае, а у него были карты до самой Москвы, у этого начальника. Повозку эту мне отдали, только выезжаем, слышим моторы - значит немцы. Мы на другую сторону дороги, а дорогу-то пересекли Брест - Москва. Ну, Брест - Минск, так можно сказать. Мы пересекли эту дорогу, успели, и в кусты. Сперва мотоциклы, потом танки немецкие. Нам пришлось дальше лесом.

Нас было человек 30, может 50, я не считал, знаю, что немного людей - разногласия: одни говорят - надо идти в партизаны, другие говорят - надо переодеваться в гражданское и идти в гражданском. А он встаёт, птроил всех: "Кто пойдёт в партизаны, сдайте оружие, выходите вот сюда. Кто пойдёт переодеваться - в отдельную колонну. А кто со мной пойдёт, стойте в строю". И никто не ушёл, все остались. Снова потом присоединились опять со своими. Там задержали, значит, немцев. Это было где-то у города Барановичи, около этого. Вот так отступали.

А. Б.: Начштаба командовал этой группой?

М. Н. Ш.: Нет, он был начальником штаба полка.

А. Б.: Он же раненый был, Вы говорили?

М. Н. Ш.: Да, я как раненого его и посадил. Но я кому его привезу-то?

А. Б.: Он так раненый и шёл?

М. Н. Ш.: Раненый и шёл, где-то у него в голову несильно и, по-моему, в руку.

А. Б.: Вы могли бы описать, как вы шли? Вы в бои вступали с немцами?

М. Н. Ш.: А как? Я тебе сейчас же говорил: занимаешь оборону, лежишь. Я даже под танком побывал, только я в канаве, так он перешёл через меня.

А. Б.: Взять книгу Симонова "Живые и мёртвые". Они же там вступали в бой только по необходимости.

М. Н. Ш.: Нам был приказ такой - задержать противника.

А. Б.: До каких пор вы держали рубеж?

М. Н. Ш.: Сколько удастся задержать. Были пулемёты у нас. Удастся задержать, значит задержали. Не удастся, значит, нас как мух рассеют к чёртовой матери, и опять собирались. Так местами немцы вперёд нас шли.

А. Б.: А у Барановичей вы с нашими частями соединились?

М. Н. Ш.: Не у Барановичей, раньше.

А. Б.: А у Барановичей что произошло?

М. Н. Ш.: Там тоже бои, в самих Барановичах я не был. Вот нас до Барановичей потрепали, и нас, я не знаю почему, отвели южнее. А потом, я не знаю как тут, шли мы через Днепр, на плотах переплывали. Они тоже дали нам перцу. А потом нас - Курск, Орёл, еще город, он 2 раза из рук в руки переходил, перед Москвой-то - Смоленск. И Москва, в неё мы прибыли 27 октября; нас формировали из остатков разных - я уж попал в этот полк, который был того начальника штаба. Я аккурат попал в этот полк. И нас готовили к параду на 7 ноября. А 5 ноября немцы прорвались - мы уже на обводе были, я был в артиллерийском полку. Сперва были пушки семидесятишестимиллиметровые, потом 122 мм. гаубицы - вот на обороне-то мы стояли. И 5 ноября отбивали танки по Можайскому, а потом нас перебросили через весь город, через Москву на Клин, Калинин, Великие Луки. С Великих Лук потом нас перебросили левее на Минск. И вот за Минском станция, где был я похоронен.

Гжатск, стояли мы, наверное, с месяц, не больше. Там прорвались мы туда, и расстояние, ширина фронта 2 км была. Немцы простреливали этот самый коридорчик, так на танкетках боеприпасы туда подвозили. Была деревня, которую брали, название забыл - всё поле было трупами усыпано. Хоронили их, по-моему, в марте - так не поверишь?! Каждый день ходили в наступление. У нас же траншей не было; из снега вал, за этим валом лежишь. А у них, у немцев, - они тоже в лесу. Мы на той опушке, они на этой; расстояние между нами с полкилометра, ну, может быть, метров 600, но не больше. Так вот ночью пополнение - утром в атаку. Они пускают, а мы ведь не знали, у них 2 очереди траншей. Они, значит, уходят туда - мы через траншею перескочили, они раз - и к едрене матери!

А. Б.: То есть они из второй вас расстреливали?

М. Н. Ш.: Да. Они с этой и с той, с обеих сторон, к чёртовой матери.

А. Б.: Из второй и из первой?

М. Н. Ш.: Да. Кричат: "Рус, спички сгорели"! Вот такие случаи.

А. Б.: Этот случай под Гжатском, это 42?

М. Н. Ш.: Это 43, наверное. Да 43. Нет 42, я в 42 был ранен, вот правильно.

А. Б.: Расскажите про бои под Москвой, под Можайском.

М. Н. Ш.: Видишь ... как тебе. Ну что, как тебе рассказать?

А. Б.: Вы попали в стрелковый полк?

М. Н. Ш.: Там видишь что? У меня была красноармейская книжка там: "такое-то танковое соединение". Ой, забыл я номер сейчас, оно в этом городке было одно. У меня только эта книжка была. Когда нас разобьют - в какой части я был, - я уж не знаю, я уже в другой. У меня не было определённого полка, в каком я полку. Я только имел связь с солдатом.

А. Б.: Кем Вы стали? Стрелок в стрелковом взводе? Пулемётчик?

М. Н. Ш.: Нет. Солдат.

А. Б.: У Вас винтовка была?

М. Н. Ш.: Да, больше ничего у меня не было. Рядовой солдат, я рядовым солдатом прошёл всю войну. И до Москвы шёл, и от Москвы.

А. Б.: Декабрь, ноябрь 41 - чем Вам эти бои запомнились?

М. Н. Ш.: Декабрь - это мы уже наступали. Вот запомнилось: мы прорвались, название забыл, памяти нет, какое место. Нас они сжали в кольцо, тогда нам давали сухарь в день. Командир не командовал, и мы и огонь на себя вызывали, всего было. Госпиталь в лесочке был из солдат наших раненых - немцы вырезали к чёртовой бабушке.

А. Б.: Как Вы узнали об этом? Вы их видели расстрелянных?

М. Н. Ш.: Я не видел, а очевидцы рассказывали, солдаты. Вот это было тяжело.

А. Б.: Говорят, что там при контрнаступлении под Москвой немцы начали при отступлении сжигать наши деревни и города. Вы видели это?

М. Н. Ш.: О, мой милый, это не только под Москвой. Это ведь они начали сжигать, когда наступали они. И тогда. Оставалось - только трубы одни торчат, - печь сложена, а деревень не было. Я один случай расскажу Вам. Деревня Бердинских, даже дивизии было присвоено название Бердинской. Когда мы к ёй подошли, это у них, у немцев, заминировано было 15 км в глубину, от деревни к нам и дальше туда. Заминированы были полностью все поля. Деревня была, школа, наблюдательный пункт немцев, я помню - школа на конце этой деревни, а деревня на горе, - на дереве. Я помню, мы по нему били, так они на наших глазах деревню поджигали, и спалили всю деревню. Деревня большая была. Ох, и бой был!

А. Б.: Скажите, пожалуйста, сколько раз Вы были ранены за войну?

М. Н. Ш.: Контужен был раз, да вот в 42 году ранен, и вот последняя-то похоронка эта.

А. Б.: Получается 2 ранения и контузия. Расскажите, как Вас первый раз ранило.

М. Н. Ш.: Это контузия в 41 была. А тогда что тут? Я не знаю, бомба или снаряд недалеко разорвался, и меня волной, видимо не осколком, бросило на что-то.

А. Б.: В госпиталь не отправляли Вас?

М. Н. Ш.: А кто тут в 41 году, какие госпитали, отступали. Меня везли на повозке, что-то дня 3 возили, а потом-то я очухался и на своих ногах.

А. Б.: В руку, когда ранили, отправляли в госпиталь?

М. Н. Ш.: В 42. В своей санчасти я лежал.

А. Б.: Расскажите, а как Вы попали в артиллерию?

М. Н. Ш.: Так вот я попал, этот начальник - я его и встретил. Вот так судьба свела. Я вишь - он говорит, что я его спас в окружении, вывез, а он, видимо, в ногу был ранен, потому что он ходить не больно мог. Ну, так вот и встретились мы.

А. Б.: И Вы стали артиллеристом?

М. Н. Ш.: Да, в его полк. Это был артиллерийский полк, он был начальник штаба артиллерийского полка. Вот значит я из Москвы артиллеристом и наступал.

А. Б.: Этот полк как назывался, не помните?

М. Н. Ш.: Как не помню, помню. 472-ой гаубичный артиллерийский полк.

А. Б.: Расскажите о своём расчёте, своей батарее.

М. Н. Ш.: Ой, слушай, я сейчас ... как тебе сказать, я связист. Что вас интересует?

А. Б.: Вы были во взводе управления. Какие у вас были средства связи?

М. Н. Ш.: Телефон, рация.

А. Б.: Какая рация была?

М. Н. Ш.: Я уж теперь забыл, такие, вот такой вышины деревянная коробка и коробка питания отдельно к ней. Вот с этой коробкой мы вдин день 2 раза в наступление ходили, брали деревню Ивановка. Деревня на опушке, а мы из леса, тоже траншея была, траншею выкопали. Ну и в первое наступление я не ходил, это накануне, а вот на второй день опять наступление. Надо было срочно эту деревню взять. Ну что? Столько было трупов, так ходили - валенки, а валенки ведь давали - промокали от крови. Вот какой бой был. Приказ: с пехотой в атаку на эту деревню.

Я и весил в то время, может, килограммов 40 - 50. Каждая катушка 16 кг, 3 катушки; нас двое, и у него тоже 3 катушки. Ведь надо протянуть связь, ещё телефонный аппарат, и у него телефонный аппарат. Ну и пошли. Сперва страшновато, когда выходишь из траншеи, вылезаешь. Пули - ой, спасу нет! А потом хоть бы что! Вперёд! Мы до деревни не дошли, сколько это? Ну ладно, метров 200 может быть, а может и меньше. Короче говоря, мы к проволочному заграждению уже подошли - они нас поливают и поливают и поливают, ой! Подползает комбат: нужно отходить, осталось 6 человек от батальона.

Ой, это хуже и того! Надо ведь связь смотать, кто тебя там примет? Бросить кабель? А он размотан. Мне дали напарника-то, он молоденький, только поступил, еврей, 26 года. Он весь дрожит, что делать? Ну ладно, давай, я уж мотать. Смотал катушку, на себя, говорю ему, чтобы он нёс свои катушки, раз не мотаешь. Ну, он волокёт, несёт. Я вторую стал мотать, мне пуля - в катушку. Но ничего, только я слышу - хлопало, рядом с ним лёг, отлежался. А снег, не летом, зимой, - вот так, смотали последнюю катушку размотанную. Ага, давай-ка я сюда в траншею, как-нибудь добираться надо. В траншею заскочил когда, тогда смотал оттуда.

Нас, к чёртовой матери, в бросок в обход этой деревни, значит, 7 км сделали крюк. Прибыли, а там немцы стояли - у них всякие разные, они там хорошо устроились - землянки, столы, всё такое, на улице в лесу. Ну вот, нам ночью приказ атаковать. Сперва на деревню, потом приказ - там какой-то хутор, не знаю названия этого хутора, - нас туда. Ой, ты что, мы пришли, машина стоит. Кто-то сбегал один солдат, бежит: там машина водки. А комбат был, забыл я фамилию его: "Занимай оборону"! Ну, заняли оборону, а с бугра в хутор - тут 2 дома было, где машина-то стояла - дотуда спускается колонна, не знаю сколько. Тоже: "Занимай оборону"! А там по-русски кричат, идут: "Тишка, Мишка, Гришка"! Мы думаем - наши.

Вот уж ночью тогда заваруха и получилась. Ой, хуже ночного бою нет - вот не знаешь в лесу кто свой, кто чужой. Они сперва по нам, потом они же там всё знают, все просеки. А мы этот лес прошли - откуда мы знаем чего? Они нам и отходы к чёртовой матери отрубили. Так кое-как мы оттуда и выбрались. Только выбрались, приказ - снимают на другое место.

А. Б.: Михаил Николаевич, а Вы как попали в этот 472-ой полк так всё в нём связистом и были?

М. Н. Ш.: Да в нём. Только в связи был я. А связь передовая: окопы, пехота пошла в наступление, и ты в наступление, только связь тянешь.

А. Б.: Обычно с вами за пехотой кто из офицеров ходил? Командир батареи?

М. Н. Ш.: Нет.

А. Б.: А кто?

М. Н. Ш.: Командир взвода.

А. Б.: Управления?

М. Н. Ш.: Командир взвода управления, да. Обычно он в наступлении, в бой ходил он.

А. Б.: Он корректировал огонь?

М. Н. Ш.: Смотря когда, в основном-то он. Он: "Цель такая-то"! У него же карта есть, и передавай туда.

А. Б.: А командир батареи не ходил туда на передовую?

М. Н. Ш.: Нет, он не ходил.

А. Б.: Командир дивизиона тем более?

М. Н. Ш.: Нет. Командир батареи, он что? Он был на командном пункте, а на передовую ... Он смотрел, а в бой он не ходил, ходил командир взвода. Корректировал он. И разведчик ходил.

А. Б.: Давайте поговорим про то время, когда Вы были пехотинцем. Из снаряжения, оружия на походе что всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?

М. Н. Ш.: А вот слушай, честно скажу - противогазы не носили, тяжесть. Винтовка, гранаты и патроны - 2 подсумка.

А. Б.: А гранаты какие и сколько обычно?

М. Н. Ш.: А эти, "лимонки".

А. Б.: А РГД не брали?

М. Н. Ш.: Нет. Брали, так они тяжелы. У нас тяжести хватало.

А. Б.: А патронов сколько обычно брали?

М. Н. Ш.: Патронов - эти вот 2 берёшь. Мы в основном обеспечивали связь, больше мы не брали с собой.

А. Б.: Лопата, каска? Каску носили?

М. Н. Ш.: Каска, да. В бой носили каску.

А. Б.: Лопату всегда носили с собой?

М. Н. Ш.: Сапёрная лопата. Не всегда, но носили. Зимой - так она бесполезна, можно сказать. Летом, да.

А. Б.: Обувь Вы какую бы предпочитали бы? Сапоги или ботинки?

М. Н. Ш.: Я служил в сапогах, и так в сапогах всё и был.

А. Б.: То есть ботинок с обмотками у Вас никогда не было?

М. Н. Ш.: Нет, не было. Обувь была сапоги.

А. Б.: Какое наше стрелковое оружие Вам нравилось, а какое не нравилось?

М. Н. Ш.: Вот у меня был карабин, как связисту - удобнее не было. Он, во-первых, безотказный, карабин. А вот были винтовки-полуавтоматы, с которыми, я говорил, нас в лесу немцы-то встретили. Так тогда было у половины у нас, больше ещё, полуавтоматов. Они отказывают. И вот комбат: "Отходите, у кого полуавтоматы"! Раз отказывают - бесполезно. Вот их-то всех и прибили немцы, они их перерезали, всех и положили. У меня карабин, я его уважал.

Автомат, видишь, как сказать, не знаю? Ну, вот я любил карабин, так вот с карабином был всё.

А. Б.: Про пулемёты наши что можете сказать?

М. Н. Ш.:

(смеясь)

Про пулемёты я Вам расскажу. Это во второй день войны, наверное, нет на третий день - у нас один, где, не знаю, нашёл пулемёт. Коробочка-то сверху, диск.

А. Б.: Пулемёт Дегтярёва?

М. Н. Ш.: Да. Отступали и зашли в лесочек. Тот начальник штаба говорит, что надо проверить его - как он, работает ли? Ну что? Зарядили, сейчас тут на полянке в лесочке. А лесочек небольшой, недалеко от деревни. Раз, раз - попробовать, патроны были. А шла колонна, вёл полковник, отступали с одного места на другое. Они услышали стрельбу, да нас и окружили. Они подумали, что тут немцы. Так послали справа одного, потом второго уже по-пластунски. Выползли сказать, что свои, а то бы прихлопали нас свои.

А. Б.: Они начали стрелять по вам?

М. Н. Ш.: А как? Они сразу же окружили.

А. Б.: Я-то спрашиваю про эффективность, удобство этого пулемёта. Как вы его оцените?

М. Н. Ш.: Отказывает он часто. А эти, конечно, станковые пулемёты, да, хорошая вещь.

А. Б.: Если сравнивать наш ручной и немецкий, то какой бы выбрали?

М. Н. Ш.: Не знаю, судить не буду.

А. Б.: А немецкие Вы знали?

М. Н. Ш.: Я их не знаю. Я их видать-то видал, но не пробовал.

А. Б.: Гранаты тоже самое, не использовали?

М. Н. Ш.: Я не пользовался гранатами немецкими, свои были.

А. Б.: Наши гранаты хорошие были?

М. Н. Ш.: Видишь, нам "лимонки" давали, она лёгкая и удобная, её ведь застегнул под пояс и пошёл.

А. Б.: Вам доводилось ею пользоваться?

М. Н. Ш.: А как же? Война есть война. Для меня-то она лёгкая.

А. Б.: А РГД?

М. Н. Ш.: Она, знаешь, хороша граната, для меня она была тяжеловата.

А. Б.: Её просто у Вас не было?

М. Н. Ш.: Почему, была, была. Но я "лимонку" уважал лучше.

А. Б.: Перед самой войной у Вас какая должность была в разведроте?

М.. Ш.: В разведроте я разведчик был.

А. Б.: А техника у вас в разведроте какая была?

М. Н. Ш.: Нам только дали, привезли мотоциклы М-8. Я больше их и не видал; и в войну не видал.

А. Б.: Вы на них не умели ездить?

М. Н. Ш.: Так они только поступили, мы ещё не ездили на них.

А. Б.: Танки, бронеавтомобили были в роте?

М. Н. Ш.: Бронеавтомобилей я, один был, а танки были небольшие танкетки, Т-34 тогда не было.

А. Б.: Вы прослужили перед войной 3 месяца. К началу войны Вы как солдат что умели? Какими навыками обладали?

М. Н. Ш.: А что навыки? Навыки: стрелял, мотоциклы изучали мы. Но до войны от военкомата нас учили на шофёров, так я так-то знаком был с этим делом.

А. Б.: Вы машину умели водить?

М. Н. Ш.: Так я учился на шофёра. А таких больше навыков, какие?

А. Б.: Окапываться, походом идти? Марш-броски у вас были?

М. Н. Ш.: Их ведь знаешь ... там не спрашивается, жизнь заставляет. Когда отступали, так тут такие марши делаешь!

(смеётся)

Вот ведь в чём дело.

А. Б.: Как Вы считаете, лично Вы и бойцы вашей роты как к войне были подготовлены? Хорошо или плохо?

М. Н. Ш.: Я вот бы так сказал - мы не готовы были. Не духом, духом были готовы, а то, что немцы нас вкруг пальца обвели. Ведь по 3 дня над городком, везде летали немецкие самолёты - наши истребители, когда только вылетят. А ни одного не сбили. До войны за 3 дня сделали как вроде парада. От нашего городка проходит дорога Брест и полигон этот, асфальтированная, я не знаю, куда эта дорога дальше идёт. И вот от этой выстроили нас всех, я не знаю, весь городок - колонна, большая колонна, - и принимал этот парад какой-то генерал. Генерал парад принимает, а самолёты немецкие летают. Вот ведь что было.

А. Б.: Михаил Николаевич, Вы могли бы рассказать, во время отступления какие настроения в вашей группе тогда преобладали?

М. Н. Ш.: Слушай, я бы сказал - плохих настроений не было.

А. Б.: А какие были?

М. Н. Ш.: А все стремились: как остановить. А то всё, как ругать там кого-то, командование неправильное или правительство неправильное, этого не было настроения. Это уверенно могу сказать. Все были настроены на защиту. Вот когда переводиться, я говорю, в партизаны ведь ни один не сказал, а все на защиту шли. А другого нет, врать не буду. То, что эти мелочи, необеспечение снарядами, не заправлены были снарядами. Это было недопустимо, это только обидно. В чём тут дело, как тут было, кто виноват? Бог его знает.

А. Б.: Михаил Николаевич, расскажите о ранении, после которого вас посчитали убитым.

М. Н. Ш.: Так а ... Как Вам рассказать? Это последнее ранение у меня жизни стоило. 390 человек было похоронено, 380 ранено.

А. Б.: Какие чувства Вы испытывали в боевой обстановке?

М. Н. Ш.: А знаешь, если про себя, я не задумывался о чём-то кроме войны, ни о чём не задумывался. Ведь все люди, все воюют, значит и я должен воевать. Вот это мой долг был, и всё. Я больше ничего не знал.

А. Б.: А к возможной смерти у Вас какое отношение было?

М. Н. Ш.: Когда я насмотрелся этих смертей на полях, так было не страшно и самому. Ведь люди же умирают, а чем я лучше? Я деревенский, можно сказать, сопляк, а тут такие люди погибли, а я-то чем лучше? И всё, вот.

А. Б.: Себя нисколько не жалко было?

М. Н. Ш.: Нет, это нет. Я знаешь что? Я и сейчас к смерти готов. Мне чтобы вот, скажи - к тебе завтра смерть придёт, у меня ни которое место не дрогнет.

А. Б.: Как опишете питание на войне?

М. Н. Ш.: Так я уже начал было говорить. Вот были такие случаи, что нам давали сухарь в день. И вот ещё такой был случай: нас отвели на пополнение. Нам если б давали питание полностью, воровать бы не ходили, колоски с поля срывать, долбить и кашу варить.

А. Б.: То есть голодать Вам часто приходилось?

М. Н. Ш.: Было, всего было. Было раз один, вспомнил - думаешь, а как бы хоть бы раз досыта наестись хлеба, тогда бы и умирал. Так вот, кто-то не знаю, где буханку хлеба достал. Помню, что в воронке сидели, и эту буханку человек, наверное, на 15 делили. Как бы хоть по кусочку съесть. Ничего не сделаешь, на то и война была.

А. Б.: На войне что для Вас было самым страшным?

М. Н. Ш.: Страшным - не попасть в плен, вот было страшно что. Я чуть не попал раз. Шёл я на передовую, это под Гжатском было зимой. Поле было - всё трупы, трупы, трупы, - никто не убирал. Там дорога была, я знал дорогу - немецкая дорога. Но её замело, а брустверы были как ориентир, и я по ним туда. А ночью дело было: вышел, пошёл. Иду, а мне бы надо было по кабелю - взять и идти. Я думаю: "Пойду лучше там, где дорога. Чем тут с кабелем". Иду - поперёк дорога такая же; я её никогда не замечал. Я думаю: "Что такое? Я что, запутался"? А я уже говорил, что 2 км ширина-то фронта. Мы прорвались туда, а там немцы и там немцы. Я по поперечной дороге и пошёл. Иду и думаю, что не то место. А мне командир говорил: "Возьми человека, один не ходи". А нет, пошёл один. Ну, иду.

А была такая вьюга сильная. Дохожу до опушки, вижу место-то незнакомое. Что такое? Ни следов, ничего нет. Ну, уж раз такое дело? Ракета летит, у меня ещё в голове-то нет. Траншея. Перешёл траншею. Думаю - к едрене матери. Метель, а в траншее никого я не заметил. Вход в землянку, я в землянке слышу, будто кто-то бормочет не по-нашему. Ой, это я попал к немцам. Вот уж тут у меня, наверное, не только фуфайки, и рубахи не было на теле. Вот как тут я перетрясся. Как выбраться? А сам не знаю. Пополз, а на мне маскхалат был белый. Подполз к траншее, - хорошо, что вьюга была, - посмотрел, чтобы немец прошёл. Он идёт обратно, а метель, так он с ветра, в лесочке тут, - он туда подался. Я раз, и по-пластунски, не знаю сколько, полз под этим снегом. Не знаю, как и выбрался. Вот уж тут у меня осталось до самой смерти.

А. Б.: Михаил Николаевич, почему страх перед пленом был больше страха смерти?

М. Н. Ш.: Во-первых, видите что, смерть - я один погиб, и всё. А если я сдамся в плен, да это будет известно. На родителей будут ... Значит, страдать-то не только я буду, мать будет. А меня в живых не оставят, мне всё равно смерть. Вот я чего боялся. Плена я боялся больше смерти.

А. Б.: Как Вы относились к немцам?

М. Н. Ш.: К немцам? Слушай, ведь всякие бывают люди: и русские всякие бывают, есть вернее, и немцы то же самое. Разный народ - были и простые, а были и такие, что с нашим братом не церемонились. Ведь и в плен брали - кого-то брали, а кого и убивали.

А. Б.: А если в целом определить, Вы их ненавидели, боялись?

М. Н. Ш.: Я их бояться-то не боялся, а то что ненавидеть? Мы их не звали. Вот это да. Мы их не звали, они сами пришли к нам. Вот раз мы ходили в разведку боем. Ну, разведка боем, это представляете? Взвод солдат, и языка нужно было взять; а так языка разведчики не могут взять никак. А срочно надо - вот разведка боем. Ой, ну немцы дали нам!

Мы взяли языка - поляк. Помню, высокий такой, здоровый. Он говорит, что нас заметили, когда пролезали проволочное заграждение, в то время, но всё равно, не успели они. Мы успели, схватили. Но они в погоню-то нам от души ...

А. Б.: Что Вы думаете о наших, попавших в плен к немцам?

М. Н. Ш.: А что тут думать? Вот если которые попали в плен в 41 году, о них плохого думать нечего. Потому что как отступали мы, так вполне могли попасть - любой. А вот уже когда наступали, но в каком виде он попал в плен? Или он сам сдался в плен, ну так это уж - хвалы ему нет. Но если его внезапно взяли? Ведь сколько нашего брата-связиста взяли в плен немцы? Много. Они специально перерезали провод, а обычно ходит один солдат. Знаешь, нашего брата, о много попадает. А немец, он перерезал, он дожидает - связь-то будут ... Цоп - и готов, он пришёл тут. Как его судить этого солдата?

А. Б.: Сейчас много опубликовано много воспоминаний немцев- участников той войны. И там они утверждают, что наши разведчики подключались к их линиям и слушали их разговоры. Вы знаете о таких случаях?

М. Н. Ш.: Нет, таких случаев у нас не было. Чего не было, я не знаю.

А. Б.: Они про себя, про свои линии связи очень похоже на вас рассказывают.

М. Н. Ш.: Так ведь всё понятно: и они делали, и мы делали.

А. Б.: В вашем взводе связисты так попадали в плен?

М. Н. Ш.: У нас нет, не было. У нас в плен не уходил никто.

А. Б.: Нет. Вот обрыв провода, и связист пошёл его устранять, а его в плен взяли.

М. Н. Ш.: А! Видишь, мы иногда ходили не по одному. Немцы тоже ... Если он идёт, то взять тебя и меня - попробуй?

А. Б.: То есть когда двое, то они не нападают?

М. Н. Ш.: Нет.

А. Б.: Ваше мнение о союзниках в той войне?

М. Н. Ш.: Ой, знаешь что? Я солдат, и в этих делах не разбираюсь. А то, что они помогли - это можно сказать и спасибо. Питание всё-таки обеспечивали, нам давали и консервы, и другое американское. Ведь всё же поддержка была. А так, конечно, я не знаю, не могу сказать ничего.

А. Б.: Что может сказать о встречах с нашими людьми на освобождённых территориях? Когда вы пошли в наступление уже.

М. Н. Ш.: Когда отступали в Западной Белоруссии, там всякие люди были. Были и настроенные против нас, гражданские, я имею в виду. Там хутора, деревень нет; там всякие были люди. А что в остальном, как бы я сказал, в России самой, нет, мне кажется народ ... Ещё когда отступали, было неприятно мирным людям. Потому что немцы, они что? Давно ли мы говорили - ведь разные немцы. Конечно, я не знаю, но рассказывали - вместе жили, с немцем. А где партизанские были отряды, там, конечно, было уже по-другому.

А. Б.: Лично Вам из этих встреч, что запомнилось или поразило, может быть?

М. Н. Ш.: Так вот я говорю, когда отступали, то неприятности были.

А. Б.: Ругали Вас?

М. Н. Ш.: Да, они просто были очень недовольны нами. Это в Западной Белоруссии, около границы, а так вот, когда уже наступали, то встречали. Выходили, встречали.

А. Б.: Рады были или огорчены, что советские снова пришли?

М. Н. Ш.: Да нет, зачем огорчены? В каждой деревне люди выходили из лесов, и у них никакой обиды не было.

А. Б.: Про немцев, про оккупацию они что рассказывали?

М. Н. Ш.: Так что они расскажут? Деревню сожгли, так они все в лесу, что говорить? Конечно, не все деревни сожжены, а те, где были партизанские отряды... Случай был. Партизанский-то отряд был, как его фамилия, я его видел лично.

А. Б.: Ковпак?

М. Н. Ш.: Да. Мы когда освобождали, деревня, - уже не помню, как называлась, - их отряд стоял в лесу. С лошадями, сколько штыков - не помню. И вот он ехал этой деревней в сопровождении отряда в середине его на вороном коне. И охрану у него ехала.

А. Б.: С партизанами его удалось поговорить?

М. Н. Ш.: Нет. А партизаны, такие вот гражданские, так они что? Как и мы.

А. Б.: Что можете сказать о взаимоотношениях старших и младших по возрасту на войне?

М. Н. Ш.: Я не знаю, у нас не было трения между солдатами, - ни старших, ни младших. Мы уважали старших. Что ведь я тогда ещё? А вот помню, у нас были пожилые - ведь война, - мы их уважали больше чем себя. Это уж не скажу.

А. Б.: А они как к вам относились?

М. Н. Ш.: Душевно. Как фамилия, забыл, убили потом его, жалко и теперь. Тот - человек. Душевные были старики, они же век прожили, можно сказать, по 50 лет было им.

А. Б.: Земляков как-то выделяли среди всех солдат?

М. Н. Ш.: А вот земляки-то. Я вот попал в начале войны, когда отступали, хохлы всё были. И я попал к ним. Так не поверишь, наверное, веришь или нет, я каждую ночь: люди на отдых, меня в караул. Да, да! Потом ещё двоих дали, тогда уж хоть мне подмена была. А потом был один командир, он из Молдавии, жил в Одессе, он тогда приголубил меня. Я подчинялся ему, всё такое, куда деваться - тогда полегче. А то каждый день: как ночь - Шураков в наряд.

А. Б.: И это в окружении они себе такое позволяли?

М. Н. Ш.: А как?

А. Б.: Потом когда Вы уже в артиллерийском полку служили, у Вас были земляки из Кировской области?

М. Н. Ш.: Нет. Отступали, один земляк был - это мы переправлялись через старую границу, там тоже река. И мы познакомились-то как? Земляк, видимо, в реке поймал рыбу, я его не спросил, не знаю как. Или силком отобрал у местных? Но он предложил сварить уху. Ну, разговорились - кто откуда. Это только его одного я за всю войну встретил.

А. Б.: А потом эти землячества как-то выделялись на фронте? Владимирские, псковские?

М. Н. Ш.: Нет, у нас не было этого. У нас были и сибиряки, и белорусы, и украинцы, и кого только не было. В общем, все разные - нет, чтобы выделить кого-то, не знаю. Не было.

А. Б.: Что может рассказать о взаимоотношениях между рядовыми и командирами?

М. Н. Ш.: Слушай, я вот не вспомню ни одного конфликта между рядовым и ... У меня только один был конфликт, когда отступали, уж расскажу я, так и быть. У нас был комбат, мы пешком, а он на лошади. У него была на рессорах бричка, и его возил хохол один. Он его где-то опрокинул, и тот его разжаловал. Комбат меня вызвал: "Ты лошадей умеешь запрягать"? Только он узнал, что я на лошадях ездил. Я говорю, что умею. Стал у него ездовым. Ну что, делать? Думаю, чем пешком, так лучше на лошади. Ну ладно.

Приказал сходить, получить масло у старшины. Где это масло взяли, я не знаю. Я дошёл до старшины, он уже знал, что я тут ездовым. Я уже дня два ездовым был или три. Ночью тревога, к чёртовой матери, я запрягаю. Поехали, а он пошёл пешком: почему, да как, не моё дело, он мне докладывать не будет. А хлеба нет, голодный я. А один был друг у меня в отделении, в котором я прежде был - командир и солдаты, вместе мы. Они голодные, спрашивают: "Есть ли у тебя что"? Я говорю, что нет ни хлеба, ничего. Один товарищ Болковой, не знаю где, в деревне достал каравай хлеба - такой низенький, но большой. Ну, он принёс. Я говорю, что надо его попридержать - вон получил котелок целый масла. "О, давай съедим! Может, не дожить нам будет"? Ну, я на удочку пошёл - давай, с этой буханкой мы котелок масла съели. Дело к вечеру, остановились. Комбат приказал лошадь выпрячь, меня к себе подзывает:

- Ехал, видел картошку на поле? Сходи, накопай и сваришь её. Масло получил?

Получил, но по тревоге масло я оставил там. - А я ещё когда не ушёл к нему, говорю, что комбат меня сейчас пристрелит за масло. Мне говорят.

Не бойся, иди. - А в лесу дело-то было. Я когда пришёл, он вытаскивает пистолет. А там, видимо, мои дружки-то уже тут подкопились тоже.

Только попробуй, и ты жить не будешь. - Он не могет понять-то кто, что.

Пять суток ареста! - Понимает, что отступаем. Мне - Копай! И будешь сидеть тут!

А тут было кладбище, ещё немцами выкопано, могилы-то они не заполнены. Ну, в первую могилу садись. И моего друга Болкового поставили охранять меня, а ведь дело-то было осенью, снежок был. Не вовсе снег, а иней был такой. Он говорит, что я там застыну. Там вот солома - сходи за соломой, пока он на посту стоит. Я сходил, соломы бросил, лёг и лежу. Я, может, минут десять или полчаса полежал, слышу - верещит этот комбат, увидел, что я на соломе лежу. Этому Болковому - пять суток!

Понимаешь, отступали? Он повёл, у нас ни ремня, снято всё с нас и руки назад. В деревню заходим - надевайтеемни. Привёл он нас в какое-то здание, я не знаю где, ночью так, этот штаб тут. Там были выкопаны траншеи - война, так приготовились - бомбить будут или что, мало ли? Нас с Болковым туда, хохол он. Сидим, застыли, холодно - а мы в гимнастёрках, ничего у нас нет кроме них. Голодные. На наше счастье кто-то позвонил в штаб, что так-то и так - двое сидят арестованных в гимнастёрках. Кто уж звонил, не знаю? Местные? Вот из штаба приехали, освободили. Этого комбата в 44, наверное, году я его встретил. Это было - мы отступали, - а я его встретил, он был командиром дивизиона самоходных пушек. В наступление пошли, и убило его.

А. Б.: Скажите, пожалуйста, как Вы оцените роль спиртного на той войне?

М. Н. Ш.: О, ты что! 100 грамм каждый день, это уж обязательно. Я раз ещё выспорил!

А. Б.: Просто некоторые говорят или пишут, что русские на той войне всегда пьяными воевали.

М. Н. Ш.: Это не правда. 100 грамм давали, но со ста грамм солдат не опьянеет. Нет, уж чего не было, того не было. Один был случай, так это и то было - нас отвели на пополнение. Когда было упразднение комиссаров, у нас комиссар дивизиона - он работал председателем облпотребсоюза Могилёвского. И в аккурат наша часть, когда мы шли к Минску и в этом районе были, он приезжал к нам. Да, так это мы не в бою были, к нам пополнение должно было прийти.

Тогда он привёз бочку, я не знаю, говорили спирт, но, по-моему, водка. Просто её раздавали. А чтобы в бою - я этакого случая не слыхал.

А. Б.: И даже когда населённые пункты захватывали, там оказывались запасы спиртного, даже тогда не было?

М. Н. Ш.: Не знаю, у нас этого случая не было, чтобы солдаты напились.

А. Б.: Сталкивались ли Вы с заградотрядами?

М. Н. Ш.: Нет.

А. Б.: Какое отношение у Вас к ним на той войне?

М. Н. Ш.: А чёрт его, я в этих делах ... к этому не относился ... судить не в моих ...

А. Б.: Соблюдали Вы какие-то приметы на войне?

М. Н. Ш.: Приметы? Не знаю, мне кажется ...

А. Б.: Молились?

М. Н. Ш.: Молился. Вот это могу сказать - я прошёл войну с молитвой. Когда я уходил в армию, мне один родник - у него Библия была - он мне выписал 90-ый псалом. С этой молитвой я ушёл и пронёс всю войну, и привёз домой.

А. Б.: То есть она была на бумажке написана?

М. Н. Ш.: На бумажке. А носил её - у меня был кошелёк, ну вот такой длины, такой ширины - там, значит, у меня крест был - благословление, и эта молитва. Я к кальсонам к внутренней стороне пристёгивал и так всю войну пронёс.

А. Б.: А крест этот откуда у Вас?

М. Н. Ш.: Мать дала.

А. Б.: Что сказала?

М. Н. Ш.: А благословила, и всё.

А. Б.: Родник, родственник Ваш, он что сказал про эту молитву?

М. Н. Ш.: У меня бабка ходила к нему, он племянник. Она принесла.

А. Б.: Как надо было с ней обращаться? Её надо было просто носить или читать?

М. Н. Ш.: Так читать, конечно.

А. Б.: Как часто?

М. Н. Ш.: Сперва-то когда я ещё служил, чтобы никто не видел, читал.

А. Б.: Вслух?

М. Н. Ш.: Ну, нет. Про себя, чтобы никто не видел.

А. Б.: А в каких случаях?

М. Н. Ш.: А когда бывает, знаешь, ведь я деревенский. Когда бывало тяжело - прочитаю. Когда и на фронте иду в бой, я уже немного-то её запоминал, и хотя псалом не короткая, где-то, может быть, слова путал, но я про себя читал.

А. Б.: Вы могли бы оттуда хоть какие-то слова вспомнить сейчас?

М. Н. Ш.: Из этого псалма? Могу, я могу его весь прочитать.

(смеётся)

А. Б.: С каких слов она начиналась?

М. Н. Ш.: Она называется "Живущие помощь".

"Живущие под кровом Всевышнего, Всемогущего покоится", - говорит Господь. Ты прибежище моё и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю".

А. Б.: А заканчивается как?

М. Н. Ш.: Погоди, я уже запутался. В начале первого, так там "защита". Не убоишься - уже со второй части. "Огни, летящие днём, язвы, ходящие во мраке

А. Б.: Что Вы думаете о роли комиссаров на той войне?

М. Н. Ш.: Комиссар, видишь что? Если так говорить, ведь это воспитательная часть, и мне кажется, они большую роль сыграли. Потом комиссаров не было, были заместители по политчасти - это же самое, только название другое.

А. Б.: У себя во взводе, роте как часто вы их видели?

М. Н. Ш.: У нас ведь были политруки, комиссар был дивизиона, полка. А политруки, если вместе все, то ежедневно. А если я там в окопах сижу с пехотой вместе, так комиссару зачем туда идти ко мне? Там свои политруки есть.

А. Б.: Вы видели их там в окопах?

М. Н. Ш.: Да, были.

А. Б.: Просто разные есть мнения на этот счёт. Сейчас опубликованы воспоминания артиллериста Демидова. Он командовал батареей, дивизионом. И он пишет, что комиссары в его батарее и дивизионе свои обязанности не исполняли. Они только на кухне сидели, и ничего не делали.

М. Н. Ш.: Это ведь, слушай, от кого зависит? Раз обязанность не исполняет, надо его убрать.

А. Б.: Так нельзя его было убрать.

М. Н. Ш.: Тогда и судить нечего.

А. Б.: Как нечего?

М. Н. Ш.: Так он командир, поставил бы вопрос перед командованием, его бы убрали. У нас такого не было.

А. Б.: У вас подобного не было, понятно. А у вас они что? Приходили газеты читать?

М. Н. Ш.: Ну, они, допустим, какую-то лекцию прочитать придут. Придёт он в окоп, допустим, в траншею, окоп, вот он соберёт нас сколько-то человек: газету принесёт, обстановку на фронте обрисует - мы-то откуда что знаем? И вот в таком смысле они, и после комиссаров заместители по политчасти - это же самое, ту же функцию несли.

А. Б.: Были женщины в частях, где Вы служили?

М. Н. Ш.: Были. У нас была связист, телефонист - женщина. Девушка, да.

А. Б.: Какое к ней было отношение?

М. Н. Ш.: Так что? Она приехала такая - ведь часто обрывы, всё такое, сейчас говорили, - её не посылали, а у телефона она дежурила. В окоп с пехотой её не посылали.

А. Б.: Она одна была?

М. Н. Ш.: У нас в отделении одна была. В других тоже были.

А. Б.: Ну и какое к ним отношение было?

М. Н. Ш.: Я не знаю, потом оказывается, она связалась, - это же я узнал позднее - у нас там был повар. Их обоих, я не знаю куда ... Этого повара тоже в связь перевели из поваров. Я не знаю, её куда дели.

А. Б.: Вы считали, это нормально, что женщина на передовой?

М. Н. Ш.: Нет. Во-первых, знаете что? Она ведь всё-таки женщина. Землянка, для неё отдельную землянку никто не выроет - и куда она? Ей всё время надо быть настороже. Я имею в виду, ведь ей неудобно - и раздеться надо, и то-другое. Ведь она женщина.

А. Б.: В вашем взводе они какую позицию выбирали? Они старались какого-то мужчину себе выбрать защитника? Или они сами по себе были?

М. Н. Ш.: Эта у нас была - так она сама. А была другая, - не знаю, кем она была в полку, в штабе полка, - так она с комиссаром полка имела связь. А кто его видит? Никто. Но она-то его обижала; она к моему комбату ходила. Опять нас на пополнение отвели, что-то недели две стояли, - так она ходила каждую ночь к нему. Комбат вызвал меня: "Шураков, ты будешь у меня дежурить от стольки-то до стольки-то часов". Каждую ночь она приходит, ты её отведи в штаб лесом. Это туда-обратно. Туда отведу я её, в штаб подведу - там ведь тоже охрана штаба - до охраны. Она уходит, а мне одному потом лесом. Прихожу, вот уж тут он - конечно, за это спасибо - сто грамм мне нальёт за это. А так женщины - нет! Её никто не обидел, чтобы обидеть её чем-то. Нет. Никто её не упрекнул ни в чём. И у нас с телефонисткой нашей ...

А. Б.: Когда Вы вернулись после ранения домой, как Вас встречали?

М. Н. Ш.: Приехал я в Котельнич из госпиталя, ну ладно, там уж не стоит. Вспоминать не буду. Приехал в Котельнич на костылях - одна нога завязана, в фуфайке, нет в бушлате. Как попадать? Машины не ходили. Зимой, декабрь. Даровской мужичок стоит, на лошадке - я подошёл, так-то и так. Согласился до Макарья подвезти, вот и на лошадке доскрипели. Туда приехали ночью. Куда я один пойду? Думаю, почта всё равно работает, пойду туда. На почту пришёл, позвонили в Сретенье, чтобы за мной приехали. Вот брат приехал за мной, увёз. Вот так. Там дома мать.

А. Б.: Тогда после войны в сороковые, пятидесятые годы к ветеранам какое отношение было?

М. Н. Ш.: Как сказать? Я не обижусь. Я работал, хоть инвалид - бригадиром 30 лет отработал в колхозе. Наградили меня, правда, медалью за трудовое отличие. Когда пришёл, я на курсы счетоводов - счетоводом в колхозе работал, а потом уже бригадиром-то стал.

А. Б.: Мучили Вас воспоминания, сны о войне в то время?

М. Н. Ш.: Когда пришёл?

А. Б.: Да.

М. Н. Ш.:

(вздыхает)

Как же? Оно и сейчас вспоминается, а тогда ведь само собой. Свежо было всё. Сейчас забываться стало многое.

А. Б.: А не было такого чувства, что из мирной жизни хотелось обратно к товарищам на фронт?

М. Н. Ш.: Так я ведь уже в 44-ом ... Какой мне на фронт, я инвалид уже был. Что из меня? Что я приеду?

А. Б.: Разное было. А Вы были признаны негодным к строевой?

М. Н. Ш.: Нет, я инвалид. У меня и сейчас первая группа.

А. Б.: Вы чувствовали, у вас какое-то особое чувство к мужчинам, не воевавшим на фронте, возникло?

М. Н. Ш.: Которые бегали, дезертировали?

А. Б.: Нет, не обязательно.

М. Н. Ш.: Нет. Значит, были какие-то причины, раз его не брали.

А. Б.: То есть, Вы их не осуждали?

М. Н. Ш.: А что его осуждать. Знаешь что, таковых ... У нас все были на фронте. Стариков только, кто остался. Некого. Старики-то были. Таких не было: чтобы молодой, не ушёл на фронт.

А. Б.: Как повлияло участие в войне на вашу дальнейшую жизнь?

М. Н. Ш.: Видишь вот здоровье-то какое? И голова разбита, и всё.

Интервью и лит.обработка:А. Бровцин

Наградные листы

Рекомендуем

Ильинский рубеж. Подвиг подольских курсантов

Фотоальбом, рассказывающий об одном из ключевых эпизодов обороны Москвы в октябре 1941 года, когда на пути надвигающийся на столицу фашистской армады живым щитом встали курсанты Подольских военных училищ. Уникальные снимки, сделанные фронтовыми корреспондентами на месте боев, а также рассекреченные архивные документы детально воспроизводят сражение на Ильинском рубеже. Автор, известный историк и публицист Артем Драбкин подробно восстанавливает хронологию тех дней, вызывает к жизни имена забытых ...

«Из адов ад». А мы с тобой, брат, из пехоты...

«Война – ад. А пехота – из адов ад. Ведь на расстрел же идешь все время! Первым идешь!» Именно о таких книгах говорят: написано кровью. Такое не прочитаешь ни в одном романе, не увидишь в кино. Это – настоящая «окопная правда» Великой Отечественной. Настолько откровенно, так исповедально, пронзительно и достоверно о войне могут рассказать лишь ветераны…

Мы дрались на истребителях

ДВА БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ. Уникальная возможность увидеть Великую Отечественную из кабины истребителя. Откровенные интервью "сталинских соколов" - и тех, кто принял боевое крещение в первые дни войны (их выжили единицы), и тех, кто пришел на смену павшим. Вся правда о грандиозных воздушных сражениях на советско-германском фронте, бесценные подробности боевой работы и фронтового быта наших асов, сломавших хребет Люфтваффе.
Сколько килограммов терял летчик в каждом боевом...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus