Я родился в 1925 году на Урале, но детство мое прошло в Алтайском крае, в городе Бийске.
Отец мой 1897-го года рождения, в Гражданскую войну воевал на Алтае с Колчаком. После Гражданской войны он уже был офицером запаса и в марте 1941 года, когда начали собирать сибирские дивизии, и шла подготовка к войне с Германией, его призвали на полевые сборы в одну из дивизий, которая формировалась у нас в Бийске, и направили офицером в автодорожный батальон. А осенью 1941 года эту дивизию направили под Москву. Она воевала под Волоколамском. Кстати, отец и дядя моей жены тоже воевали в этой дивизии.
Мама моя 1905 года рождения. Она была учительницей, работала в школе. В марте 1941 года, во время родов младшего брата, скончалась…
В семье нас было четверо детей: старший брат 1923 года рождения, который в 1941 году окончил аэроклуб и был призван в армию, мы с Геннадием – братья-близнецы, и младший брат.
В 1941 году мы с Геннадием учились в 8 классе. В июне у нас начались каникулы и всех учеников старших классов направили на Горный Алтай, на сельхозработы. А у меня тогда появился интерес к железной дороге. Так я пошел в железнодорожное депо и подал заявления на курсы помощников машинистов. Там и услышал о начале войны.
На курсах мне дали несколько уроков по устройству паровоза и железной дороги, а потом назначили кочегаром на паровоз. А он старый был – «овечка». Ездили мы от города Бийска до Барнаула, там 140 километров. Приезжали в Барнаул, разворачивались, и обратно. Ездили в любое время. Но работать приходилось в основном ночью.
Так я работал до сентября, но работа оказалась для меня тяжеловатой. Дома я не жил, вставать приходилось рано. Да тут еще и новый учебный год начался. Наши ребята с Горного Алтая вернулись, пошли в школу. Я и подумал: «Мне тоже дальше с ребятами учиться хочется», – и ушел из депо.
Жили мы тогда тяжело. Отец был на фронте, старшего брата тоже призвали. Осталась только бабушка, да мы втроем. А никто же не работает. Жить стало не на что. Отец, правда, первое время присылал деньги, но потом они как-то перестали приходить…
Потом нам за 10 километров от дома выделили участок для покоса. И вот мы с бабушкой ходили туда. Она меня научила косить. Мы косили траву, сушили ее и продавали сено. На это и жили.
Так мы прожили до декабря 1942 года. 27 декабря мне и Геннадию исполнилось по 17 лет, и нас призвали в армию. К нам тогда пришли из военкомата, всех построили. Затем вперед вывели тех, кого призывают и объявили: «Товарищи ребятишки, вот ваши товарищи, им исполнилось 17 лет. Так что с сегодняшнего дня они считаются военнообязанными. Поэтому расставайтесь с ними». А мы, ну мальчишки же еще, думаем – мы будущие фронтовики! Храбримся перед девчонками.
Из военкомата нас отправили в Томск. Там в это время было много эвакуированных училищ. Мы с братом попали в Днепропетровское артиллерийское училище. И с января 1943 года мы стали курсантами этого училища.
Это училище готовило «противотанкистов». Так что мы, в основном, изучали там 76-мм орудие ЗиС-3. Изучали и другие системы, но, основной была ЗиС.
Командир училища, командиры отделений, взводов, батарей и дивизионов у нас были фронтовики. Они уже успели повоевать, были ранены и после излечения направлены в училище. Начали они нас дисциплине обучать. Сами понимаете, пришли ребятишки из школы. Какая дисциплина?
Учится мы должны были полгода. Нам, когда в училище прибыли, сразу сказали: «На фронте противотанковая артиллерия имеет большое значение, поэтому ваша задача – за полгода стать грамотными артиллеристами».
В июле мы должны были сдавать экзамены. А тут как раз началась Курская битва, на которую мы никак не успевали. Так что командование решило продлить срок обучения еще на полгода, что бы мы уже были не какими-то «полуподготовленными», а настоящими офицерами-артиллеристами.
В декабре 1943 мы окончили это училище. Нам присвоили звания младших лейтенантов, и мы стали готовиться к отправке на фронт. Так получилось, что, хоть я с братом и учился в одном взводе, но его отправили в минометчики на Ленинградский фронт, а меня «противотанкистом» на 1-й Украинский.
После училища я был направлен в стрелковую дивизию, не помню сейчас ее номер. Она Краснознаменной была, а за Киев ей присвоили почетное наименование Киевская. Но тут такая история приключилась – когда я прибыл в штаб 1-го Украинского фронта, на фронте шли тяжелые бои с танками. И меня, вместо этой дивизии, направили в противотанковую бригаду РГК.
В бригаду, она тогда стояла под Бродами, со мной прибыло еще четыре моих однокашника. И так получилось, что ребят назначили командирами взводов, а мне взвода не хватило. Командир бригады мне и говорит: «Слушай, пока для тебя места нет. Командиром батареи мы тебя не имеем права назначить. Молодой еще. Пока место не появится, останешься при мне связным командира бригады», – «Слушаюсь».
Так я остался при штабе, а остальные ребята поехали по своим взводам. И той же ночью немцы атаковали как раз те батареи, в которые поехали мои друзья. Все четверо сразу же погибли… Танки их подразделения просто раздавили… А я живой остался, повезло.
На следующий же день, в войну-то все быстро решалось, прибыло пополнение, и меня назначили командиром 1-го огневого взвода батареи. В батарее три огневых взвода и взвод управления.
Вот с этого момента я уже начал воевать. Прибыл с пополнением во взвод. Расположились на переднем крае, еще окопаться не успели, звонит комбат. Говорит: «Кто свободный, на обед приходите. Я несколько бойцов у пушек оставил, а с другими побежал. Там недалеко было. Только я до кухни дошел – начался артиллерийский обстрел. И как раз по моим пушкам бьют. Тут уже не до обеда. Я бегом и к пушкам.
Прибежал – слава Богу, мои целы. Правда, два ящика с боеприпасами взорвалось. Но мы ящики всегда хранили отдельно, чтобы, если уж взорвутся, то своих бы не задело. Одну атаку отразили, стали готовиться к следующей.
Ночью еще одна атака. Отразили ее и остановили немцев у этой деревушки, Броды.
Когда обстановка немного стабилизировалась, пришел приказ перебросить нашу бригаду с 1-го Украинского на 2-й Украинский. За три дня собрались, сели в эшелоны и поехали. Прибыли в Молдавию, город Бельцы. Там мы простояли до августа. В августе началась Ясско-Кишиневская операция. В первый день этой операции наша бригада участвовала в артподготовке. Потом оборону немцев прорвали, и мы перешли в наступление. Дальнейший мой маршрут был таким: Румыния – Венгрия – Австрия – Чехословакия. Если где намечалась немецкая танковая атака, то нас быстренько снимали с позиций и перебрасывали на то направление.
Прибыли, окопались, готовимся атаку отбить. При этом как бывало: успел окопаться – хорошо, не успел – так танки встречай.
9 мая 1945 года мы встретили в Чехословакии. У нас в батарее был специальный взвод управления с телефонами и радиостанциями. Они постоянно держат связь со штабом. Связисты первые и узнали, что война кончилась. Так-то мы уже раньше слышали, что войне конец, но уверенности не было. А тут связисты сообщают.
Мы тогда как раз одну деревушку окончили обстреливать. Собирались продолжать движение. Вышли на магистраль, которая вела на запад. Только в колонну построились, начали двигаться, а тут крик: «Война окончилась! Война окончилась!» Все сразу как заорут: «Ура!» Мы тут же пушки от машин отцепили, станины раздвинули, стволы как можно выше задрали, и давай залп в сторону немцев! Без всякой команды.
Отлупились, опять команда: «Собирайся». Собрались, дальше поехали. Километров 20-30 проехали, остановились. Все уже расслабленные, война же кончилась. Собрались: «Давайте это дело обмоем». Одна батарея, другая, третья. Все радуются, «Ура» кричат, и тут на соседней батарее взрыв… Там взвод пообедать собрался, ну и Победу отметить, а недалеко деревушка была, в которой немцы сидели. Они видят – собрались солдатики, раз – и несколько мин по ним. Там же все пристрелено было…
Последний бой мы приняли 11 мая. Немцы тогда старались прорваться к американцам и, как правило, оставляли заслоны. Идем, видим населенный пункт и оттуда – бах, бах, стрельба идет. Сразу команда: «Развернуться, боевой порядок принять».
Приняли. Разведвзвод наблюдает, старается, дает указания куда стрелять. Пока развернемся, пока заслоны собьем – немцы уже на полсотни километров удрали. Сворачиваемся и опять за ними. Так мы их до 11 мая гнали.
Н. А. - Спасибо, Аполлон Григорьевич. Еще несколько вопросов. 22 июня 1941 года. Советская довоенная пропаганда строилась на тезисе «малой кровью, могучим ударом». Когда началась война, думали ли вы, что она будет долгой и тяжелой, или, все-таки, думали, что немцев быстро разобьем?
А. З. - Откровенно говоря, была полная уверенность, что Советский Союз – это непобедимая страна. Какая там Германия? Мы наплюем на нее! Сейчас в кулак соберемся и как дадим ей по шее! Было убеждение, что война долго не продлится. Ну, кроме того, мы еще пацаны были, особо войны и не боялись. А вот когда наших отцов под Москву послали – тут уже заволновались.
Н. А. - 1941-1942-й год. Немцы под Москвой, на Волге и на Кавказе. Никогда не было ощущения, что страна погибла?
- Нет. Особой опасности мы не ощущали. Когда немцы уже под Москву подошли, тут уже, опасения были. Но всегда верили, что немцев разобьем.
Н. А. - В 18 лет вы окончили училище и были назначены командиром взвода. Какой был средний возраст солдат в вашем взводе?
А. З. - Постарше. Командир одного орудия, старший сержант, ему лет 19-20, а другим орудием чуть ли не старшина командовал, так он еще постарше. Мне повезло – оба опытные фронтовики.
Н. А. - А как они к вам относились? С одной стороны фронтовики, с другой вы, пороху не нюхавший командир?
А. З. - Знаете, они мне беспрекословно подчинялись. Где я сказал, что делать – они без звука. Но вот в первых боях – я только направление показал куда стрелять, а дальше они уже сами наводчикам указания давали: «Вот по этому танку бей». Им виднее, опыта больше. Потом-то, конечно, за год боев и я кое-чему научился.
Н. А. - Каков был средний уровень образования солдат?
А. З. - У меня во взводе, минимум – неполное среднее, семь классов.
Н. А. - А национальный состав?
А. З. - У меня во взводе 6-7 национальностей было. Русские, украинцы, несколько казахов, киргиз, молдаванин.
Н. А. - По-русски все хорошо понимали?
А. З. - Конечно. Команды же надо выполнять. Все прекрасно понимали, все по-русски говорили. Матерились, правда, каждый по-своему.
Н. А. - Какие орудия были в вашей бригаде?
А. З. - У меня 76-мм ЗиС-3. Кроме того, в бригаде были еще 57-мм ЗиС-2.
Н. А. - Аполлон Григорьевич, многие артиллеристы говорят, что даже в 1944 году возникали проблемы со снарядами, особенно с бронебойными.
А. З. - В нашей бригаде такого не было, потому что очень важные задачи у этих бригад. Мы же все время впереди пехоты, танки выбиваем. А прорвутся танки – они же нашу пехоту подавят. Так что, в нашей бригаде, недостатка боеприпасов не было. Ежедневные, ежечасные бои, но тылы непрерывно снаряды подвозили.
В первую очередь, нам боеприпасы подвозили.
Н. А. - Какие снаряды использовали?
А. З. - Бронебойные, подкалиберные, они более толстую броню пробивали, фугасные.
Н. А.- Какова тактика противотанкистов?
А. З. - Прибыли на передовую, пушки отцепили, и машины быстренько в тыл уходят. Командир батареи место взвода указал и к следующему взводу. А мы окапываемся. Если успели – окопались, замаскировались и ждем атаки. Пока атаки нет – надо ориентиры назначить. Пушки по ориентиру пристреливаешь, там отдельное дерево, там отдельный дом, там то-то. Пристрелял по этому ориентиру, и, если оттуда танки пошли – ты уже знаешь, какой прицел, какая дальность, и даешь уже определенную команду. Номер такой-то, дальность такая-то, ориентир такой-то. У меня во взводе два орудия было, я только направление обязан дать, да «огонь» скомандовать. Сам в ровике сижу, рядом командир орудия, а расчет за пушкой. Самое главное – как можно быстрее отбить эту атаку. Вот, помню, один из первых боев: поставили нас впереди пехоты, сзади деревья. Идет танковая атака. Немцы лупят, танки идут, гремят. За ними пехота, из автоматов лупит. Сзади деревня горит. А ты садишь и садишь.
Отбили атаку – команда «Вперед!» Машина быстро подъехала, пушку к ней прицепил и дальше двигаешься.
Вообще, нас называли смертниками. Мы же с танками один на один. Если пехотинец видит, что дело плохо, он в тыл уйти может. А мне куда деваться? Пушку на себе не утащишь. Так что стой!
Н. А. - Вы работали только с прямой наводки?
А. З. - Нет, и с закрытых позиций приходилось. Особенно, при начале операции. Перед наступлением готовили огневые позиции, намечали ориентиры. Вот во время Ясско-Кишиневской, от моих позиций до переднего края было может километра три-четыре. Так мы около двух часов с закрытых позиций по противнику садили.
Н. А. - Как обеспечивалась связь с командованием?
А. З. - В каждой батарее был специальный взвод управления. У них радио, телефоны. Они непрерывно поддерживали связь с вышестоящим штабом. С командиром батареи всегда радист. Комбат обстановку запрашивает, ты ему передаешь. Связь была непрерывная: и по телефону, и по радио.
Н. А. - С пехотой взаимодействовали?
А. З.- А как же не взаимодействовать?! Вот у меня в первом же бою было: я пушки выставил и пошел поесть. А тут обстрел. Я бегом на огневую. Перед моими пушками боевое охранение, и я слышу – гууу – танки идут, стрельба. И тут связист мне: «Товарищ командир, пехота огня просит! Говорят, сейчас их задавят!» У нас направление пристрелено, и я дал огня. А не имел права! Я же танков не вижу, только по ориентирам бью. А должен был только прямой наводкой, только по танкам! Но пехота кричит: «Дайте огня!» Я и дал, по глупости. Выдал свое расположение…
Но ничего, живой остался, отбили мы ту атаку.
Н. А. – Какое у вас личное оружие было?
А. З. - Пистолет ТТ. Но, помимо своих пистолетов, мы все имели трофейные. У меня был «вальтер». А потом, я в Венгрии нашел «браунинг».
Мы там одну железнодорожную станцию взяли, и я пошел посмотреть, что там. Молодой еще, пацан совсем. С солдатом на своей машине заезжаю на станцию, к вокзалу подъезжаю – все пути забиты эшелонами с венгерскими солдатами, кругом венгры, наших никого. У меня пистолетик, солдатик с автоматиком. А мы ж с венграми воюем…
Но ничего, пронесло. Зашли на вокзал. Там все разбросано. В дирекции посмотрели, открыли ящики стола – ага, хорошенький «браунинг» лежит. А чего ему лежать-то? В карман его.
 |
Семья Зарубиных, встреча после войны. Слева направо – старший брат, Аполлон Григорьевич, отец, брат-близнец Геннадий. |
Н. А. - Командование как относилось к трофейному оружию? Просто некоторые говорят, что глаза закрывали, а другие, что боролось.
А. З. - У нас просто было – есть и есть.
Н. А. – Тягачи в бригаде были наши или ленд-лизовские?
А. З. - Большей частью ленд-лизовские или трофейные. Я вот больше половины войны провоевал на немецких «Фордах». По-первой-то у меня были наши ЗиС, а потом я захватил два «форда» на гусеничном ходу. Вот они очень удобные. Осенью и весной грязь. Наши машины буксуют, солдатики их толкают. А мой гусеничный не только свою пушку тащит, но еще и застрявших.
Ну и «студебеккеры» были.
Н. А. - А если сравнить наши ЗиСы и «студебекекеры», что лучше?
А. З. - «Студебеккер». Здесь даже сравнивать нельзя. Прекрасные машины, трехосные. Я помню, даже захватил один «студебеккер».
Едем. Смотрю – стоит, бедненький. Нормальный, не разбитый. Я шоферу говорю: «Попробуй-ка его завести». Он завел, все нормально, все работает – «Ну давай в тыл его».
Н. А. - Эмблемы противотанкистов носили?
А. З. - Да. У нас специальная эмблема была – такой ромбик, а в нем две скрещенные пушки.
Н. А. - Какой в бригаде был примерный процент потерь?
А. З. - У меня за время войны разбито две пушки.
Вообще, я считаю, что мы теряли процентов 50. И не только личного состава, но и пушек, и машин. Больше всего попадало в походе. Вот выдвигаешься колоннами. Если в темноте не успел место занять – сразу немцы налетали… «Мессеры» постоянно кружились… Идешь на марше – смотришь – над тобой вьется карусель: «мессершмиты» и наши «ястребки». Раз – один задымился, шлепнулся и взорвался. А ты даже не знаешь кто.
Особенно большие потери были в Венгрии. Там же Трансильванские Альпы, потом эта низина Венгерская… Колонна двигается, смотришь – летят. Сперва, обычно, «рамы», разведчики. Летят, высматривают, где движется колонна, где на привал встали. Потом передают и налет… Большие потери, как правило, при налетах бывали.
Н. А. - К замполитам как на фронте относились?
А. З. - Нормально. Меня вот на фронте в комсомол приняли. Я бы не сказал, что там какие-то были трения среди обычных офицеров и политсостава, и что замполит в тылу остался, а остальные на передовой. Не было такого. Да и думать об этом некогда было, воевать надо.
Н. А. - Со СМЕРШем сталкивались?
- Я нет, но СМЕРШевских работников опасались. Они работали втихаря. Бывало, во взводе майор внезапно появится, не представиться никому. Ога – значит СМЕРШ. Командование их, конечно, знало. А мы, младшие офицеры, мало с ними сталкивались. Потом, правда, бывало, кого-нибудь вдруг прищучат и увезут. Мы понимали – СМЕРШ приезжал. А если в СМЕРШ попал – уже не вернется.
Но брали за провинности разные, например – за самострелы.
Н. А. - Самострелы были?
А. З. - В нашей бригаде я не слышал. А так – всякое бывает. Атака идет, а он боится. Если не отразит – он попадает в плен. А как немцы с пленными обращались, мы знали. Вот он и пальнет себе в руку или в ногу. Там же не разберешься – сам ты, или тебя кто. Но, если СМЕРШ услышал, там шепнул кто-то про самострел – то все.
Н. А. - Аполлон Григорьевич, по вашему мнению, как награждали в бригаде? Скупо, или по заслугам?
А. З. - Нормально награждали, я считаю.
Н. А. - Как в войсках относились к Сталину, коммунистической партии?
А. З. - Я тебе вот что скажу, я сам кричал: «За Родину, за Сталина». И все наши солдаты считали, что Сталин нам обеспечивает победу. Конечно, мы тонкостей не знали, нас же из школы призвали. Те семьи, которые непосредственно попали под репрессии, те, конечно, говорили об этом. А мы даже не знали.
Н. А. - Как кормили на фронте и в училище? Пайка хватало?
А. З. - Бывало голодно. Но это когда кухня отстанет! А так – за каждой батареей полевая кухня закреплена. Так что кормили нормально.
Но, бывало, тылы отставали. Мы-то вперед перли. На привал встанем. Комбат командиру взвода звонит, говорит: «Приходите на кухню». Приходишь. Успел повар на обед что-то сварить – хорошо, не успел – значит ешь сухой паек.
Бывало, что мы и курочек подстреливали, и другую живность.
А если немецкий склад найдешь – не запрещалось консервы брать, или еще что. На это особого внимания не обращали, мародерством не считали. Солдата-то кормить надо.
Н. А. - Сто грамм выдавали?
А. З. - Обязательно. Как только приехал солдат на обед, обязательно выдавали. Если успевали подвезти!
А в Венгрии… Там же вина было полно. В каждом доме подвал. А в подвале до потолка вот такие чаны с этими винами.
Правда, я тогда не пил, все отдавал другим. За всю войну я, может, и выпил пару раз, сгоряча. Сейчас уже не помню.
Н. А. - Табачное довольствие выдавали?
А. З. - Да. Офицерам, как правило, папиросы, солдатам – махорку. Но я и не курил тогда, так что все отдавал.
Н. А. - Вши были?
А. З. - Были.
Н. А. - Как с ними боролись?
А. З. - Приезжали, как их называли, женские батальоны, банно-прачечные. И устраивали нам баню, меняли белье.
Но, как правило, они не успевали за нами. В основном, мы ставили палатки. Разводили в палатке костер, ставили на него бочки с водой. Горячая вода, холодная. Еще какие-то приспособления были, на которых белье прожаривали, вшей уничтожали.
Н. А. - С бандеровцами сталкивались?
А. З. - Помню, когда одну деревушку отбили, пошли вперед. Проходим мимо деревянного забора, а на нем огромными буквами написано: «Хай жыве Степан Бандера». Такие лозунги мы часто встречали. Мы тогда не знали, кто такой Бандера, но уже соображали, что это основной наш враг.
Н. А. - Аполлон Григорьевич, вы с бригадой прошли Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. С румынскими и венгерскими войсками сталкивались?
А. З. - Да.
Н. А. - Если сравнить немцев, венгров и румын. Как вы их оцениваете как солдат?
А. З. - Самые лучшие немцы были, упрямые такие. Венгры тоже неплохо воевали, а румыны – те плохие вояки.
Н. А. - А как вообще к немцам относились? Ненависть была или как к солдатам?
А. З. - Знаешь, ненависти не было. И в плен их брали. Он по тебе стрелял, так ты тоже по нему стрелял. Когда ты видишь, что уже без оружия, он уже руки поднял – это уже не враг.
Но и жалости к ним тоже не было. Вот в Будапеште, мы же его два месяца штурмовали… Штурмовать город, сами понимаете – из-за угла пушка не стреляет. Значит надо пушку вытащить и направить. Пока ты ее вытаскиваешь, пока ты ее устанавливаешь, направляешь, они по тебе бьют. Вытащил. Видишь, откуда они бьют – первый, второй, третий этаж – бьешь туда. Жалости, что разрушаешь дом, не было.
Н. А. - Как местное население относилось к Красной Армии?
А. З. - В Венгрии местное население нас боялось. Когда деревня занята, немцев нет – у нас ни разу случая не было, чтобы по нам стреляли. К концу войны в Венгрии и многие венгерские солдаты форму снимали и надевали гражданскую одежду.
В Австрии не так как у венгров было, они, все-таки, почти что немцы. А в Чехословакии нас везде радушно принимали.
Н. А. - Трофеи брали?
А. З. - А почему же нет? В первую очередь – хорошие пистолеты и часы. Конечно, мы не отбирали, не снимали, просто многие же бежали, бросали все это.
А сколько всяких складов занимали. Помню, заняли мы один городишко, я пошел посмотреть, что где лежит. Нашел какой-то склад продовольственный. Там и шнапс был, и вино, и водка, и продукты.
Н. А. - В Чехословакии и Австрии, кроме советских войск, были еще и союзники. Вы с ними встречались?
А. З. - Нет, с союзниками я лично не встречался. Я встречался только с их «студебеккерами».
Н. А. - Приметы какие-нибудь на фронте были?
- Знаете, вот я часто до сих пор думаю: «Почему же это я живой остался?» А потом понял: «А, я знаю, почему». Когда мы с братом после войны домой приехали, бабушка и говорит: «А вы ведь все живые остались, никто не умер. И знаете почему? Я за всех за вас в церковь ходила, свечки ставила». Вот верь или не верь. А вот представь себе, я каких только перепалках не был, и даже не ранен, а только контужен.
Геннадий, брат мой: у него вообще страшный случай был. Они в Германии какой-то городишко заняли, расположились в саду, спят. И тут страшнейший взрыв. Оказалось, в 10-ти или 20-ти метрах – огромный штабель немецких мин. И когда немецкий снаряд попал в этот штабель с минами, он взорвался весь, а они живы все остались.
Н. А. - На фронте выжить надеялись?
А. З. - Вот что самое интересное, я начинаю вспоминать… уже, слава Богу, много времени прошло… вот где бы я в какие-то сложные ситуации не попадал – я никогда не думал, что меня убьют, что я погибну. Не было даже чувств таких.
Н. А. - Вы были командиров взвода. Как бы вы описали хорошего солдата?
А. З. - Хорошего солдата? Кто хорошо умел выполнять свои обязанности. Заряжающий, подносчик, наводчик – каждому свое. Ты команду дал «Бегом!» – он бегом, развернул пушку, окапывается, не халтурит – это хороший солдат.
Хорошего солдата сразу видно, как и лодыря. Мне, к счастью, лодыри не попадались.
Н. А. - А какими качествами должен обладать хороший командир?
А. З. - Во-первых, должен знать пушку свою, ее возможности. Уметь правильно определить направление, подготовить огонь. Видишь, что солдат задержался – матом на него. Вот и все.
Н. А. - И последний вопрос. Война снится?
А. З. - Вот чего нет, того нет. Вот хоть убей ты меня. На фронте разные моменты бывали, и страшные, и смешные. Их вспоминаю, но не во сне, наяву. А война не снится.
| Интервью и лит.обработка: | Н. Аничкин |
Благодарим сотрудником 31-го пансионата ветеранов труда г. Москвы за неоценимую помощь в деле организации встреч с ветеранами пансионата.
