Я родился 22 июня 1922-го года, в селе Новый Курлак, Анненского района Воронежской области.
Семья у нас была большая, моя мамочка родила пять девочек и четыре мальчика. В 1928 году мы переселились ближе к Борисовглебску, там чернозем был и мы эту местность как целину осваивали. Всего туда переехало тридцать семей, создали колхоз имени Молотова.
Безграмотность тогда была страшная, у меня бабуля ни читать, ни писать не умела. Для ликвидации безграмотности были созданы ликбезы. Преподаватели в них были, те которые окончили четыре класса церковно-приходской школы. Так что я с бабулей ходил на эти курсы. За три месяца она стала читать, писать, а потом и говорит: «Внучек, а немецкий будем изучать?» Я говорю: «Бабуля, слава богу, что ты русский то изучила!» «А я бы и немецкий…». Потом у нас в поселке организовали четырехлетнюю школу, а семилетка находилась в трех километрах от нашего поселка.
Я был пятым или шестым ребенком в семье. Мой отец был участником Русско-японской и Гражданской войн, во время Гражданской он воевал в Чапаевской дивизии. Старший брат окончил артиллерийскую школу, участвовал в боях на Халхин-Голе и в 1942 году погиб. Другой брат был авиационным штурманом, старшая сестра во время войны была бригадиром тракторной бригады, младшая сестра окончила педучилище.
2 августа 1930 года, недалеко от нас, был совершен первый в Советском Союзе групповой десант. Мне тогда было восемь лет, и у меня появилась мечта – летать как птица. Детское такое мышление было – крылья пришивал, с крыши прыгал, с моста прыгал. Мама за меня так переживала, и сестра и сестра тоже, а отец… Он во время Гражданской войны в Чапаевской дивизии служил и воспитывал нас. Помню, я его спрашивал: «Слушай, пап, как же это, казалось бы, в таком пекле не могут выдержать человеческие нервы, а ты остался?» А он «Ванек, пока не поздно, закаляй себя с детства. В истории твоей жизни будут и благоприятные, и экстремальные условия, а чтобы выживать в экстремальных условиях, надо готовить себя ко всем невзгодам, и хорошей и плохой жизни. Закаляй себя, и не отказывайся, не в коем случае, от физического труда». И я с детства закалял себя. Позже я часто вспоминал его слова.
После окончания седьмого класса, я поступил в техникум, отец хотел меня агрономом сделать, и, одновременно, стал заниматься в Воронежском аэроклубе. В 1940 году я совершил свой первый прыжок и стал такой известностью у нас в районе. Был у нас такой секретарь комсомола Мобрыкин Иван Петрович, так он посадил меня в свой лимузин, это уже в 1941 году было, и возил по совхозам и колхозам – рекламировал: «Комсомол на самолет!»
22 июня мы услышали выступления Юрия Левитана: «Внимание, внимание! Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза!» Так мы узнали о начале войны. Сразу же началась мобилизация, в деревне остались одни женщины. В военкомате я военкома попросил направить меня в десантные войска, ну и попал в Марксштадт, где проходило формирование.
В марте 1942 года наш батальон выбросили на Волховском фронте в тыл к немцам. Бросали ночью, с минимальной высоты, с принудительным раскрытием. У нас задача была – построить площадку, чтобы на нее могли планеры приземляться. Командование считало, что в районе нашего приземления будут немцы, но их, слава Богу, не было. Мы базировались в местечке Александрия, там немцев никогда не было, там даже колхоз сохранился. Мы начали строить площадку, боеприпасами и продовольствием нас обеспечивали партизанские отряды. Площадку мы построили, но в мае месяцев командование приняло решение о нашем выходе. Часть батальона вывезли самолетами, часть вышли сами.
Прибили в Капотню и там нашу 1-ю воздушно-десантную бригаду преобразовали в 109-й гвардейский стрелковый полк 37-й гвардейской стрелковой дивизии. В августе 1942 года нашу дивизию направили под Сталинград. В середине октября наша дивизия дралась в Сталинграде. С четырнадцатого на пятнадцатое октября – это был самый тяжелейший день. Мы держали оборону в районе Тракторного завода.
Старший политрук Петр Иванов, он потом там погиб, обвешанный гранатами, ходил по ходам сообщений и говорил: «Товарищи, разведка доложила, что на нашем участке идут шестнадцать фашистских танков с танковым десантом! Нам приказано удержать позиции до наступления темноты, чтобы обеспечить переправу частей 62-й армии». Фашисты превосходили нас в людях один к десяти, в танках один к двенадцати, но никак не могли прорваться к переправе. Командующий 62-й армии, Чуйков, в своих воспоминаниях так написал: «Хорошо, что во время прибыли десантники. С десантными кинжалами там, штыками, в десантной форме, и так фашистов встречали, через плечо бросали как мешки с соломой. Но весь полк погиб, но никто не скажет, что они не выполнили наказ Родины!»
Шестнадцать танков прошли через наши головы, бой всю ночь шли, а утром смотрим – трупы у стен навалом валяются. Командир нашего 109-го гвардейского полка был ранен, командование на себя взял лейтенант Иванов. Я был легко контужен, но отказался от госпитализации, и начальник штаба полка, полковник Комалков, назначил меня делопроизводителем полка, я писал донесения, наносил на карту обстановку. Потом Комалкову потребовалось уточнить обстановку, он ушел и не вернулся, погиб… Начальником штаба полка стал один младший лейтенант. Я сформировал и возглавил команду из писарей, команды охраны КП, нас человек девятнадцать.
Комдивом у нас генерал Жолудев был, хороший десантник такой, с орлиным носом – красавец. Его командный пункт при бомбежке завалило, воздуха не хватает и по радио просил: «Подайте мне воздуха по трубе, чтобы руководить подразделениями боя и наладить связь».
А у меня в подчинении двое местных было, юнцы совсем, и они пошли разведывать путь, чтобы раненных отвести. Они вернулись, а мы уже в окружении были. Я приказал переодеться в немецкие шинели и так мы вышли. Отправили раненных на другой берег, нам в помощь разведроту дали, и приказали вывести наш 109-й полк. Мы его вывели и снова заняли оборону.
Я к тому времени уже дважды был ранен и тут меня еще раз ранило, тяжело. Очнулся я уже в госпитале в Ленинске, меня в палату для безнадежных положили. Там я еще брюшной тиф подхватил.
Помню, голова кругом идет, в ушах сплошная музыка и артиллерийская канонада… Но врачи… Я очень благодарен врачам. Помню, ко мне подходила капитан медицинской службы, женщина, и с ложечки поила меня рыбьим жиром. Подойдет, откроет мне рот, а он противный, так она по головке погладит: «Сынок, сынок! Будешь живой, пей!» – и ложку в рот…
После госпиталя меня направили в Нахабино, на курсы командиров стрелково-парашютных взводов. Там я встретил Победу. Радость была огромная. 24 июня я участвовал в Параде Победы. Прошли Красную площадь, потом идем по улицам Москвы, в нас букеты цветов бросают, завалили, невозможно было пройти. Я один букет схватил, смотрю, бумажка там: «Хочу познакомиться с победителем! Сокольский переулок, дом такой-то». Елки-палки, думаю, москвичка, ну как тут с ней встречаться! Я двух слов связать не могу! А правофланговый со мной шел Федя, царство ему небесное ему и он говорит: «Вань, да ты что, фашистов не боялся, а тут… Да ты что!»
А нас, когда мы к параду готовились, от метро Сокольники разместили. Вернулись мы туда, нам привезли водку в ящиках, накрыли стол, ну, закуска там была, икра черная, икра красная… Я немножко поддал, смелости набрался, и пошел. Деревянный одноэтажный дом, я подхожу, стучусь мне дверь открывают, смотрю – капитан, весь в орденах. Прошел в комнату, там стол, на столе бутылка «Столичной», закуска: «Ох, победитель, давай, а то один сижу. От Москвы до Берлина прошел. Как тебя зовут то?» «Иван Яковлевич». «А меня Иван Иванович». «Так я по записке!» «Так моя дочка тут чудит! Давай, дорогой, выпьем за победу!» – и тот первый тост я никогда не забуду: «Много нас Иванов, на святой Руси, выпьем сто стаканов, только подноси!»
Потом и девушка пришла, так я со своей женой и познакомился. 24 июня 1945 года познакомился, а в октябре 1946 года поженились. Я парашютный шелк достал, и ей из этого шелка свадебное платье сшили. Мать ее, она была против, чтобы дочь за десантника выходила: «Дочка, я не советую тебе ни за летчиков, ни за парашютистов, сломают голову, останешься вдовой преждевременно!» Но она мать не послушала. Потом даже вспоминала: «Вот, мамочка, ты не советовала мне за Ванечку, а мы с ним так душа в душу!»
После войны я, сперва, на интендантских должностях служил. Но потом настоял, говорю: «Я окончил курсы командира парашютно-десантных взводов. Прыгать хочу, хочу быть начальником ПДС». Мне генерал говорит: «Давай я тебе внеочередное звание присвою, только останься». Я говорю: «Нет, не пойдет!» В 1953 году окончил отделение начальников парашютно-десантной службы Высшей офицерской школы. Служил начальником ПДС, испытывал новые парашюты.
В 1963 году у меня очень неприятный случай был. Я тогда организовывал показательные прыжки для космонавтов, и был у нас такой парашютист – Никитин Николай Константинович, он был парашютистом-инструктором Центра подготовки космонавтов. Я был выпускающим и вел всю предпрыжковую подготовку. Я первого выпустил, нормально. Второй прыжок выпустил, потом полторы секунды интервал, скорость была двести-двести десять километров в час, и третьего.
Николай Константинович он рекордсмен, хорошо умел свободно владеть телом, свободно планировать, но у него и раньше были такие ошибки, при испытании парашютов он часто падал на купол и тут они голова в голову столкнулись с Новиковым и оба погибли.
Это было семь часов утра. Я в шоковом состоянии. Потом приехали из прокуратуры Московского гарнизона, просмотрели все мои журналы по предпрыжковой подготовке, посмотрели приборы и прокурор сказал: «Ну, делать здесь нечего». И все.
- Спасибо, Иван Яковлевич. Еще несколько вопросов. Голод 1933 года вас коснулся?
- Да, голод был, но мы, как говорится, на подножном корме его перенесли. Вокруг щавель рос, чеснок дикий, крапива. Потом, рядом с домом у нас водоем был, я очень любил рыбачить и вот это нас спасло. Ну и, кроме того, колхоз многодетным семьям помощь оказывал.
- А корова была у вас?
- А без коровы там невозможно! Корова обязательно. Я сейчас не помню две или одна у нас была, но корова была. Потом кроликов было навалом. Вообще семья у нас трудолюбивая был, мы даже иногда дрались, чтобы выполнить работу взрослого.
Наверное, все это и заложило фундамент моего организма. Потом уже, во время войны, нам на Волховском фронте пришлось поголодать, но ничего, перенес.
- Когда вас призвали и направили на формировку, что входило в обучение?
- Круговая оборона, в тылу противника, да и в уличном бою там же неизвестно откуда будет противник. Освоили мы все виды вооружения десантных войск, изучали танки противника.
Кстати, в Сталинграде случай был. Там у стен тракторного завода немецкий танк стоял, немцы его бросили. Мы с переводчиком, Сашей Халамайзер, в этот танк сели. Я на приборную доску смотрю и говорю: «Слушай, давай запустим». Он мне показал, вот на эту кнопку запуск и так далее. Мы танк легко запустили, а потом я за рычаг взялся, так танк как развернулся, и стену разрушил и сразу заглох. -Прыжки были?
- Обязательно. Мы прыгали без запасного парашюта, во время войны никаких запасных парашютов не было и никаких отказчиков не было. В общем, прыжков пять-шесть мы, наверное, сделали…
- С аэростата не прыгали?
- Нет, на формировке сразу с самолета. С аэростата я уже после войны прыгал.
- Как на формировке кормили?
- Отлично. И на фронте тоже. Только на Волховском поголодать пришлось. В Сталинграде, если не было горячей пищи, выдавали десантный паек трехсуточный. Там и спирт в шоколадке был – чайком запьешь и в голове зашумело. Десантные пайки были очень хорошие. Питались мы конечно лучше чем в тылу.
- А оружие у вас какое было?
- У меня ППШ с диском. Вообще у всех писарей ППШ были, но в полку все владели всеми видами оружия. В Сталинграде я с ПТР воевал.
- Спасибо, Иван Яковлевич.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
