Я родился в 1918 году в селе Корекозево. Мои родители были старыми коммунистами и жили в Ленинграде. После революции отца послали на усиление в Калугу, где в конце марта 1921 года его убили. У матери на руках осталось трое детей. Старшая сестра, я, мне тогда три года было, и младшая сестра, ей шесть месяцев было. Воспитывал меня мой крестный, он учителем был, а мама устроилась санинспектором. В 1931 году я поступил в Калужский педагогический технику. В 1935 году окончил его и работал учителем в селе Гремячево. Сначала был преподавал во 2 и 3 классах, потом в 5 и 6.
В 1939 году у меня была отсрочка на 4 года, но тогда как раз ввели всеобщую воинскую обязанность, и в сентябре 1939 года меня призвали в армию. Попал в 383-й стрелковый полк, который находился в Белоруссии. Командиром полка был майор Бабаян и 90% ребят у нас в полку были с высшим и среднем образованием.
В 1940 году наш 383-й стрелковый полк входил в Литву. Из Белоруссии мы шли пешком, примерно, по 60 километров в сутки. Шли, шли и шли. В общей сложности, туда и обратно, мы прошли 1300 километров. Дошли до какого-то леска, нас там переодели, потому что мы все потрепанные были, а потом вошли в Вильнюс. Сейчас говорят о том, что мы их оккупировали. А тогда нас там встречали хлебом и солью, столы были накрыты. Нас встречали, как освободителей. Мы там побыли один или два дня вернулись и обратно, в Белоруссию.
Когда вернулись в место дислокации, к нам приехали представители воздушно-десантных войск, отбирали добровольцев. Вызвали меня, спрашивают: «У тебя есть желание поехать в десантные войска?» Я говорю: «Да». «Собирайся, и завтра поедете».
Так я попал в старейшую, 214-ю, бригаду воздушно-десантных войск. Бригада располагалась в 70 километрах к западу от Минска, в местечке Марьина Горка.
Сразу же в бригаде началась тренировка. Готовили нас очень хорошо. Во-первых, физическая подготовка – летом кроссы, зимой лыжи, мы каждый день на лыжах 10 км туда и обратно бегали. Потом началась подготовка к прыжкам. Сперва, мы прыгали в ям с сеном, тренировались кольцо выдергивать. Это сейчас цепляешься за трос и прыгаешь, а тогда мы кольцо вручную выдергивали. Потом начались прыжки с самолета. Аэродром находился в 7 км от части, так что нас утром поднимали и мы 7 км пешком шли до аэродрома. Там были самолеты ТБ-3, четырехмоторные, скорость 120 километров в час. Мы сели в самолет и полетели. Причем, как только в самолет сели, так сразу тишина, ни Ванек, ни Колек. Прыгали в бомболюк. Причем, в первый раз непривычно было – кольцо выдернул, и уже не падаешь, а вверх летишь. Так и прыгали. В мае 1941 года на базе нашей бригады был сформирован 4-й воздушно-десантный корпус, в составе 8-й и 9-й бригады. Я попал в 8-ю.
Перед войной у нас часто тревоги были и 22 июня тоже тревогу объявили. Мы, сначала, не знали в чем дело, а оказалось война. В первый же день немцы разбомбили наш аэродром и уничтожили самолеты, мы остались без колес. Началась обычная пехотная работа.
Правда был один случай. В ночь на 15 июля группу десантников, в количестве шестидесяти человек, выбросили в тыл к немцам. Привезли нас на аэродром и там поставили задачу. В районе местечка Горки Могилевской области скопилось большое количество немецкой техники, примерно 300 единиц. Они на окраине леса, в ржаном поле, ждали горючее. И вот мы, 60 человек, должны были обнаружить и уничтожить эту технику. И смех и грех…
Пока мы собирались, пока летели – уже рассвет. Когда самолеты подлетали к немецким позициям, по нам открыли огонь, позже я узнал, что многие самолеты вернулись обратно с убитыми и раненными десантниками. Самолеты начали бомбить немцев, а за бомбами прыгали мы. А с земли по нам огонь…
Я тогда командиром взвода уже был, до войны я замкомандира взвода был, а тут война, командира нет, вот мне и приказали принять взвод. Приземлился на опушке леса, со мной два солдата, а немцев там полно – танки, охрана, бронетранспортеры. К нам немцы бегут, кричат: «Рус, капут!!!» Я ребятам говорю: «Подпустим, поближе, а потом покажем, кому будет капут». Подпустили, открыли огонь. У нас, кроме автоматов, по две бутылки с бензином было, мы ими должны рожь поджигать. В некоторых местах мы поджечь смогли, но немцев-то там… Сотни единиц одной только техники, а нас из 60 только человек 30 осталось…
Немцы опомнились, открыли по нам огонь из пулеметов. Куда деваться? Бегом в деревню, где у нас был назначен сборный пункт. Захожу в деревню, меня бабушка встречает: «Бабушка, у вас в деревне есть немцы?» «Немцев не видела. Видела, сверху летели ангелы, может, это было немцы». Я говорю: «Это мы летели, мы русские». «А может вы немцы?» «Нет, что вы!»
Потом стали выходить к своим. Шли через Темный лес, немцы же в первые дни по дорогам шли, как на марше, а мы их обходили. В конце концов, мы вышли на опорный пункт.
На фронте мы пробыли примерно полтора месяц, а потом наш корпус отвели к Москве. Там мы получили пополнение, начались занятия.
В декабре 1941 года мы находились в районе Раменского. Тогда мне присвоили звание младшего лейтенанта. Немцы подходили к Москве, обстановка была очень напряженная. 6 декабря началось наступление нашей армии, в результате которого немцев отбросили на 100-150 километров от Москвы.
В январе пришел приказ на выброску нашего корпуса в тыл врага, Вяземская воздушно-десантная операция. Сначала мы должны были десантироваться под Калугой, в район Воронцовского аэродрома, но у немцев хорошо работала разведка, так что выброситься смог только один батальон нашей 8-й бригады, после чего немцы разбомбили аэродром. Мы вынуждены были вернуться обратно.
Где-то в начале февраля мы с Внуковского аэродрома снова полетели в тыл противника. Приехали на аэродром, построились. Смотрим – самолеты стоят, ТБ-3 и «дугласы». Нам выдали сухпаек на трое суток, посадили в ТБ-3 и мы полетели. нас в самолет. Летели, летели, смотрим, садимся. Вернулись обратно. Вышли, передохнули, выпили по стопочке, закусили и опять полетели. Опять садимся. И только с третьего раза нас смогли выбросить. Я только потом узнал, что первый раз летчик не смог пересечь линию фронта, сильный противовоздушный огонь. Второй раз линию фронта он пересек, обнаружил сигнальные костры, которые партизаны должны были жечь, но выходило так, что это не наши костры, слишком близко к фронту, тогда много случаев было, когда немцы ложные крестьянские костры жгли, а на них десантников бросали. И только с третьего раза нас смогли выбросить.
Обстановка была очень сложная. Метель, пурга. Куда летишь не видишь, где опустишься не знаешь. Очень неблагоприятные условия были. Приземлился в лесу, на кустарник.
В этот же день, а может на второй, в расположение нашего батальона сел ТБ-3 со штабом нашего корпуса. И вот, когда из самолета начали выходить штабные офицеры, появился немецкий «мессер» и обстрелял самолет, в результате чего погиб командир корпуса генерал Левашев. Вместо него комкором стал Казанкин, который начальником штаба корпуса был.
Началась война в тылу противника. Наша задача какая была? Поскольку наши войска остановились и не могли дальше двигаться, мы должны были предотвратить подход свежих сил немцев. В основном мы действовали по ночам, поскольку немцы интеллигентные были, на ночь чистили зубы и ложились спать, а мы их атаковали. 26 февраля я был ранен.
В районе деревень Песочня и Ключи мы должны были соединиться с 50-й армии генерала Бондарева. В результате недельных боев мы Песочня и Ключи заняли, а армия Бондарева не пробилась. Получили приказ, выходить из тыла, но мне этого делать не пришлось. При штурме Песочня был ранен…
Там такой пригорок был, мы на него спустились, хотели сразу на ура, но не получилось, нас минометным огнем встретили. Опять поднялись. Уже недалеко было и нас опять накрыли… И так три раза. Во время из одной атак я был ранен в спину, пуля под лопатку вошла. Потерял сознание, ординарец меня оттащил, положил под кусты. Февраль, снег, мороз. Какое-то время спустя я очнулся – тишина. Только слышу тук-тук. Вижу - по полю немцы идут, наших тяжелораненых добивают. Второй батальон в полутора километрах терпел поражение, наш батальон пошел к ним на помощь, а раненых оставили, такая обстановка была… Пока одного раненого унесешь – десятки погибнут…
У меня мандраж. Лежу с пистолетом в руках. Немец метрах в трех от меня прошел и я опять сознание потерял. Сколько лежал без сознания не знаю. Очнулся уже на аэродроме, кто меня подобрал – не знаю. Мне уже рану обработали, я лежал на носилках. Меня погрузили в самолет и отправили к нам, в самолете я опять сознание потерял. Попал в госпиталь в Жуковском. Только на 4-е сутки пришел в себя. Лечащий врач хирург, полячка Станислава Бронеславовна, говорит: «Володя, мы не надеялись, что ты выживешь. Очень большая потеря крови». В госпитале вообще все удивлялись, как я вообще не замерз при такой кровопотере, сутки же на снегу пролежал. Но повезло, мне только пальцы на ногах подрезали, больше ничего. Семь месяцев я пролежал в госпитале.
После госпиталя я хотел вернуться обратно, но, так как у меня ножки подрезаны были, мне сказали, что я уже не могу служить в воздушно-десантных войсках. Попал в стрелковый корпус, с которым прошел всю войну. Был офицером связи корпуса. Освобождал Белоруссию, Польшу, участвовал в штурме Кенигсберга и Берлина. 2 мая, в Берлине, оставил подпись на Рейхстаге. Потом наш корпус погрузили на машины и направили в Чехословакию, где война для меня и закончилась.
- Владимир Алексеевич, вы еще до войны начали служить в воздушно-десантных войсках. Существует кинохроника, где показано десантирование с крыла ТБ-3. Вы так прыгали?
- Нет. С крыла мы не прыгали.
- Когда вы первый раз прыгали к немцам, какое настроение было?
- Никакого страха я, например, совершенно не ощущал. Как будто какая-то игра.
- Кто вам ставил задачу, как командиру взвода?
- Командир батальона капитан Полосков.
- Какие задачи осуществлял ваш взвод?
- У меня был разведвзвод, так что три раза мы ходили в разведку. А вообще – как все.
- Поддерживали связь с конницей Белова, армией Ефремова?
- Мы не пересекались ни с конниками, ни с армией Ефремова. Потом уже, когда дошли до Песочня, наш корпус соединился с конницей Белова.
- С партизанами встречались?
- Партизанские отряды там были. Они помогали нашему корпусу, вместе с корпусом Белова, выйти к своим.
- Чем вы были вооружены?
- Автомат ППД.
- Хороший автомат?
- Работал хорошо. Но вот в летнее время, если пыль попадет – все…
- Как его крепили во время прыжка?
- Как правило, на груди.
- Вещмешки были?
- Нет. У нас были брюки с большими карманами, на поясе кинжал, гранаты, запасной диск.
- Что входило в сухой паек?
- Сухая колбаса, хлеб, сухари, масло. Все в кармане было.
- Во время Вяземской операции как вас снабжали?
- Сперва, у нас свои продукты были. Потом, в первые дни десанта, мы находились в деревне Жердевка, хорошая деревня была, хорошие дома, там нас местное население подкармливало. Потом, нам с самолетов сбрасывали, но многое попадало к немцам. А когда шли к Песочне, то увидели в лесу лошадь. Набросились на нее, зарезали, разделили по кускам. Правда, я этот кусок съесть не успел, так с ним в госпиталь и прилетел.
- Во время Вяземского десанта, как вы были одеты?
- Очень хорошо. Плотные шерстяные брюки, хорошие меховые куртки, обшитые сверху брезентом, шерстяное белье, теплые валенки.
- За эту операцию вы были награждены?
- Был представлен, но ничего не получил. Потом уже был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны .
- После госпиталя вы были офицером связи стрелкового корпуса. В чем заключалась ваша работа?
- Поддерживать связь с частями корпуса, через офицеров связи дивизии.
- После войны встречались с сослуживцами из 4-го воздушно-десантного корпуса?
- Да. У нас был Совет ветеранов 4-го воздушно-десантного корпуса, в который входило 246 человек, которые участвовали в Вяземской операции. А сейчас остался я один… Все люди ушли…
- Спасибо, Владимир Алексеевич.
| Интервью: | А. Драбкин |
| Лит.обработка: | Н. Аничкин |
