Я родился в 1919 году в Туле. Мой отец был оружейным техником, а мать домохозяйкой. В это время в стране был голод и на заводах создавались поезда, которые ездили в деревню за продуктами, чтобы обеспечить свои цеха. В такие поездки отец всегда брал с собой мать и вот, в одной из этих поездок, мне тога года 1,5 было, или 2, у меня начался страшный понос. Мать тогда с трудом нашла старика-врача, к которому меня и потащила. Врач меня осмотрел со всех сторон и сказал матери: «Ты женщина молодая, еще нарожаешь. А сын твой не жилец. Просто давай ему есть, что он просит». Мама тогда видела, что я с жадностью абрикосы ел стала давать их мне и заснула. Утром проснулась, видит, я лежу в обнимку с абрикосами и соплю. Но понос исчез.
Когда я окончил 7-летку, отец отправил меня учиться в Тульский оружейно-пулеметный техникум, он тогда назывался машиностроительный. Этот техникум подчинялся Тульскому оружейному заводу, который готовил для себя технических специалистов. На одном экзамене присутствовал начальник учебной части Тульского оружейно-технического училища. Он всех выслушал, а потом подошел ко мне и сказал: «Знаете по своим знаниям, вы вполне подходите нам. Поступайте к нас в училище и вы получите законченное образование». Я согласился и в 1937 году был зачислен в это училище. Так и началась моя военная служба. В 1939 году я окончил училище и был в Белорусский военный округ, где участвовал в войне между Польшей и СССР.
К 1941 году я был переведен в аппарат военной приемки Тульский оружейный завод. 22 июня я был в ночной смене на заводе. Вернулся со смены, лег спать, и в это время ко мне прибежал сменный техник и кричит: «Слушай, война началась! Иди слушай Молотова». Я выбежал на улицу и услышал заявление Молотова, где он сказал свои известные слова, что враг будет разбит и победа будет за нами. После начала войны встал вопрос об эвакуации Тульского оружейного завода в Златоуст, где. В течении месяца, мы должны были создать оружейно-пулеметный завод по выпуску пулеметов «максим», возглавлял эту работу Устинов и директор завода Чистяков.
Тогда пришел приказ Устинова, где было написано, что оружейно-пулеметный цех должен быть или эвакуирован, или взорван. Разумеется, у нас ни у кого рука не поднялась бы взорвать то, что сами строили. Под Златоуст поехали директор завода и главный инженер, потом сообщили, что для нас там выделена площадка, на которой мы должны были развернуть пулеметный цех. Инженеры там стали возводить фундамент, а мы на Тульском оружейном заводе готовили станки под эвакуацию. Мы их все разбирали, упаковывали в ящики, аккуратно нумеровали. Потом пришел эшелон, мы станки погрузили на платформы и поехали в Златоуст. Там станки так же аккуратно снимали и сразу же ставили на фундамент, в результате наш пулеметный цех не работал только когда станки ехали от Тулы до Златоуста. А в Златоусте его ставили на фундамент, подключали электричества, и начинали работать. Надо сказать, что когда мы приехали в Златоуст, то цеховых стен еще не было, только фундаменты под станки. Рабочие спали на земле, рубили лес, жгли костры, возле костров грелись и готовили пищу. Но ни о каких удобствах никто не думал, никаких разговоров о сложностях не было. Все – рабочие и инженерный состав были настроены на выпуск пулеметов – все для фронта, все для Победы
Так я работал в Златоусте, пока там не сформировали команду и не послали в Ижевск, было принято решение на базе мотоциклетного цеха создать там мастерскую по производству «максимов». Я оказался во главе этой группы. В 1942 году со мной произошла казусная история и я, с этой должности, ушел на фронт. Зимой 1941-1942 года морозы были ужасные и вот. Во время Битвы за Москву, к нам пришла телеграмма о том что пулеметы, которые были приняты мною, не работают. То есть одиночными они стреляют, а вот очередью нет. Меня срочно снабдили всеми документами, лекалами и приборами и я выехал в Москву. Когда я приехал в Москву, меня встретили представители НКВД и сказали: «Вы принимали эти пулеметы?» «Я». И мы поехали на Бабушкинский склад. Я пришел на склад. Там стояли стеллажи с пулеметами. У меня спрашивают: «Какие ваши пулеметы?» «Вот эти». «Хорошо. Берите любой, смотрите. Печать о том, что пулеметы приняты ваша?» «Моя». «А подписи?» «Тоже мои». «Ну раз все ваше вы и отвечаете». Взяли пулемет, поставили на стенд попытались стрелять. Он одиночными стреляет, а очередью не стреляет. Рядом сидит НКВДшник и говорит: «Ну что можете сказать по этому поводу?» А что я могу сказать? Надо пулемет разбирать, осматривать. Я пулемет полностью разобрал, тщательно все проверил, собрал обратно, поставил на стенд, а очередьми пулемет так и не работает. Я сидел и думал: «Почему он не работает?» А я никогда не курил, и тут, когда этот НКВДшник закурил, меня как будто осенила мысль – проверь надульник. У «максима» на стволе утолщение, плотно обмотанное сальником, чтобы, когда ствол откатывается назад, вода не протекала. Я стал стрелять, а он не откатывается. Оказывается, на пока пулеметы ехали, все сальники замерзли, превратились в ледышки, и, естественно, пулемет не мог работать. Поэтому мы сальники удалили, разморозили, я их заново перемотал, после чего пулеметы стали отлично работать. Мне сказали, что ко мне претензий нет. Дали мне документ и я опять уехал в Ижевск, где написал рапорт с просьбой отправить меня на фронт, потому что переживать из-за таких штук… Руководство сказало: «Хочешь на фронт – поезжай», – и я был назначен начальником мастерских артвооружения 49-й танковой бригады, которая тогда формировалась в Горьком. После окончания формировки бригада была направлена на фронт. Спустя некоторое время меня вызвали в ГЛАВПУР и провели со мной беседу. Спрашивали о том, о сем, о жизни в целом. По окончании беседы мне сказали, чтобы я на следующий день явился в гостиницу «Славянка», в такой-то номер. Я туда пришел и мне устроили подробный допрос – кто я, что я, где родился, где учился, какие у меня настроения, а потом сказали, чтобы я зашел завтра. Я на следующий день пришел завтра, сидят эти же 3 человека и говорят: «Товарищ Кочетов, вы нам подходите. Сдайте свой партбилет на хранение». Я партиблет сдал, мне дали такую бумажку, где было написано, что я отдал свой партбилет на сохранение, но что за задание я тогда не знал. На второй или на третий день после этого меня вызвали и сказали: «Вы будете работать в польской армии». Я сказал, что я не поляк и польского языка не знаю, а мне: «Партия велела». Направили в учебный центр в Рязань и сказали: «Вот здесь ты будешь учиться». И там я учил польский язык, польские песни и так, постепенно, превратился в поляка. Уже через год я свободно владел польским языком, все документы оформлял на польском языке, иногда у меня пробивался русский акцент, но меня принимали за осадника.
Где-то через год меня перевели в действующую армию Войска Польского, с которой я наступал на Варшаву. После освобождения Праги мы меня назначили начальником учебно-боевого центра польской армии, т.е. я пошел на повышение. В этом центре мы занимались тем, что ремонтировали оружие для Войска Польского.
После окончания войны я был направлен на военный завод в Радоме, передо мной была задача, наладить производство производство оружия и снабжение им частей Войска Польского.
В 1949 году я был обратно переведен в Советскую армию и направлен в Закавказский округ, где служил до 1967 года.
- Когда вы узнали, что началась война, у вас было ощущение, что война будет долгой и тяжелой?
- Нет. Были убеждены были, что быстро немца разгромим. Но потом все изменилось. У нас были карты, и мы каждый день отмечали на этих картах что происходит.
- Никогда мысли о поражении не было?
- Никогда. Об этом никто никогда не думал и не допускал
- Юрий Дмитриевич, в 1941 году в Ижевске, на базе мотоциклетного цеха, вы должны были развернуть пулеметный. Откуда были станки?
- Мы переделали станки, на которых выпускали мотоциклы.
- Женщины и дети на заводе работали?
- Полно. Особенно было много 14-15-летних ребят, которые, иногда прямо у станков спали. Смена кончается, он ложится на полу и засыпает. Потом поднимется и опять работать.
- В 1942 году вы написали рапорт с просьбой отправить вас на фронт. Многие на заводе такие рапорта писали?
- Писали, но немногие. И отпускали немногих. Понимали, что надо оружие делать, а тот кто ушел в армию уже не мог этим заниматься.
- В 1942 году вы ушли на фронт. Какие у вас были задачи в 49-й танковой бригаде?
- Главная моя задача, чтобы все поврежденное вооружение, вернулось в бой. Еще я был командиром расчета зенитного ДШК. У меня был случай, во время авианалета недалеко от моего пулемета упала бомба. Я потерял сознание, ко мне приползла медсестра посмотрела и увидела, что я живой, а моих помощников убило, и пулемет разворотило. Меня осмотрели – у меня ни царапины, и я обратно пошел в мастерскую.
Но главной моей задачей было ремонт оружия.
- В среднем каков процент возвращения оружия?
- Процентов, наверное, 40 мы возвращали.
- Романы на фронте случались?
- Все люди. В ряде должностей без женщины не обойдется, это официантки, поварихи, писаря. Все это были женщины, куда же без них. А раз есть женщины – естественно возникали связи
- Как кормили на фронте и в тылу?
- В тылу, не очень было, а на фронте прекрасно кормили. Никаких претензий ни у кого не было.
- Как в советской армии относились к замполитам?
- Нормально, никаких конфликтов не было.
- Юрий Дмитриевич, в 1943 году вас перевели в Войско Польское, а вообще много советских офицеров было переведено в Войско Польское?
- Хватало. Но про меня мало кто знал, что я русский. Я, после подготовки в учебном центре, по-польски говорил, только иногда русский акцент пробивался.
- Если сравнить, снабжение оружием, техникой – какая-нибудь разница между Войском Польском и советской армией была?
- Нет. Все одно и то же.
- Какая форма удобней – польская или наша?
- Одинаково.
- В советской армии выдавали 100 грамм. Было такое в Войске Польском?
- Нет. Я пил сколько хотел, но официально не выдавали.
- В Войске Польском были ксендзы. Вы с ними сталкивались?
- Конечно. В соответствии с польским уставом я обязан был ходить в костел на мессы. И ходил, слушал мессы, а иначе, как бы я не мог бы командовать, если бы все видели, что я другой веры.
- А внутреннего напряжения не было, ведь в Советском Союзе атеистическое воспитание было?
- Нет.
- Во время войны в Польше существовало две подпольные организации – Армия Крайова и Армия Людова, что вы можете про них сказать?
- Армия Крайова была полностью на содержании Англии, они поставляли оружие, боеприпасы, деньги. Они же планировали операции против Армии Людова. АКовцы убили очень много русских офицеров и солдат.
- Вы сами с Армией Крайова сталкивались?
- Сталкивался, конечно. Один раз я пошел на охоту, и там на меня вышла группа ребят, поинтересовались, кто я, откуда и все. Потом мне рассказали, что это были хлопцы из Армии Крайова.
- А вообще как польское население относилась к Войску Польскому и советской армии?
- Все было нормально. Они смотрели на нас как на воинов. У многих складывались семьи, были романы между полячкой и нашим солдатом.
- А в Германии как местное население относилось?
- Вот тут было плохо. Дело в том, что поляки немцев терпеть не могли. Было очень много случаев, поляки убивали немецких пленных. Поляк там, где мог поиздеваться над немцем, он так и делал.
- В советской армии были разрешены посылки из трофейного имущества. Было ли такое в Войске Польском?
- Никто ничего не посылал. Я, например, за всю службу в польской армии, не переслал ни одного грамма. Я служил честно и бескорыстно, и так служило большинство.
- Войско Польское входило в состав 1-го Белорусского фронта, которым, последовательно командовали, Рокоссовский и Жуков. Вы можете сравнить двух этих маршалов?
- Жуков был суров, он ни с чем не считался, он требовал выполнения, а Рокоссовский был человек мягкий. Он беседовал с людьми, интересовался у кого как дела. Он к себе людей притягивал, но чересчур притягивать нельзя, так армия распускается, и тогда нужен Жуков. Это были разные командиры, с разным подходом.
- Я слышал, что на фронте говорили: «Где Жуков – там смерть».
- Нет, такого не было.
- Где вы встретили 9 мая?
- В Варшаве. Кричали ура, стреляли в воздух.
| Интервью и лит.обработка: | Н. Аничкин |
