Комарицына (Баранова) Антонина Максимовна

Родилась я 17 июня 1922 года в Халтуринском районе Малышевском с/с д. Барановы. До войны последнее время бригадиром работала в колхозе, потому что мужчин никого не было. А до этого еще я была в лесу целый год, лес рубили в Опарино. Конечно, оттуда пришлось сбежать, нарубили по 60 м3 - нас поставили на распиловку, а кадровые рабочие нам говорят: «Девки, бегите отсюда, пока вас на лесосплав не отправили»! Нам пришлось бежать, шли 105 км. пешком. Хлеба нам там давали по 800 г., придешь в магазин, эти 800 г. получишь, хлеб свежий, съешь. Утром встаешь, идешь в лес, на обеде через край супу тарелку выпьем и опять до вечера.

В начале у Опарино беженцев задерживали, ловили и судили. Так две ночи мы ночевали на улице; до того дошли, что ноги у нас все опухли, ночевать нас никто не пускал. А потом уже пустили. Это было до войны, мне 17 еще не было. Приехала я, у меня заболели ноги, я не ходила. Потом подлечили, и собрание сделали - поставили меня бригадиром. Мама плакала: «Что она ребенок, что она знает»? А председатель был в нашей деревне, он и говорит: «Я все сделаю, только надо что измерить, кого-то куда послать». Бригада в колхозе все делала. Я и до этого пахала, боронила, навоз накидывала - вы не знаете эту работу. В колхозе тогда за трудодни работали, ни денег, ни хлеба, ничего не давали. Плоховато было.

Моя бригада молотила, я еду домой, уже темно. Брат у меня маленький был и думаю, что это лошадь какая стоит у нашей ограды. Захожу - никого нет, пошла к соседке, - там у меня брат-то был. Она говорит:

- Тоня, тебе повестка пришла.

- Куда?

- В армию, - пошла к председателю колхоза, говорю.

- Василий Николаевич, все, я наработалась бригадиром.

- Как, что?

- Повестка.

На другой день поехали в Халтурин, комиссию прошла и сразу в Котельнич. Очень сладко все досталось.

А. Б.: В начале 41 года в деревне ощущали приближение войны?

У нас ведь ни радио, ничего не было, но говорили, что война-война потом конечно. У председателя колхоза была дочка, так он ее на военный завод в Киров устроил. А меня в армию взяли. Нас было из района 11 девушек, 5 человек взяли, а 6 обратно послали. Потом выяснилось, что кто слепой, кто глухой оказался, а мы что, мы пошли.

А. Б.: С какими чувствами Вы в армию шли?

А не знаю, нас ведь 2 недели везли в товарном вагоне, до Москвы нас не пустили, вернулись обратно, проехали через Горький и в Беломорск привезли. Собралось нас 80 девушек, тут у нас учеба была, обмундировали, в каком-то дому мы жили. Учение прошло, и сразу нас распределили по постам.

А. Б.: Сколько учеба продолжалась? Из чего состояла?

Устав, винтовку учили, разбирали, противогаз. А сколько - не знаю. По специальности изучали самолеты, у нас ведь были «Киттихаук», «Аэрокобра», наши Ил-4, Пе-2, Юнкерсы-88, Яки. Знаете, как самолеты мы учили? Если нам покажут крыло, мы и то должны ответить, какой самолет летит, какой фюзеляж, хвостовое оперение, шум мотора. Шум мотора Юнкерса-88 и Пе-2, нашего бомбардировщика, сходит, но только тот продолжительнее - Ю-88.

А. Б.: Как воспроизводили эти шумы?

На слух. Например, сидим, едим, жили в землянках. У нас был сержант и 4 девчонки. Летит самолет, сержант спрашивает: «Какой самолет летит»? Мы же не видим какой. Ага, «Аэрокобра»! Встанем, посмотрим - да, точно «Аэрокобра». Я хоть и малограмотная была, но винтовку сразу разбирала, складывала. По самолетам книжки были, что чего - все самолеты были, наши и немецкие.

Как нас бомбили?! Мурманск горел весь на моих глазах. Стоит зима, снег, а 5 самолетов «Юнкерс» летит, и спускают целыми ящиками зажигалки. Они очень сильные, вот огонек такой синенький [показывает руками высоту пламени сантиметров 20 - 30 - А. Б.], упал на дом, тот дом уже горит. Последним сгорел железнодорожный вокзал, много людей сгорело. Стали бомбить, и бомба упала на цистерну с горючим.

Американцы были. Дежурный пришел один раз и говорит: «Разведчик, смотри, сейчас пойдет караван». Пароходы наряженные подошли к нам.

Надо за продуктами идти. А наш пост не в самом Мурманске был, а на сопке. Как начнут бомбить, сразу ложишься в снег и часа по полтора лежишь, на полушубке вот столько снега настынет. Что, встанешь.

А. Б.: Как называлась часть, в которую Вы после учебки попали?

Стояли на посту, позывной «Фиалка».

А. Б.: Позывные сами придумывали?

Нет, командир роты. Стояли мы в лесу за поселком Ёна. Когда направили на посты, нас было 90 девушек, день стоим в лесу, а ночью шли. Прошли километров 90 до Ёны, а перед выходом командир лейтенант построил и сказал: «Были вы гражданские, а сейчас уже военные. Пойдем к озеру, дорога очень хорошая - олени ходили. Здесь летают самолеты на бреющем, и если вы увидите или услышите самолет, сразу ложитесь в снег». Мы что, легли, плакать давай. Улетели самолеты, командир говорит, что скоро дойдем, город большой, хороший. Да скоро ли дойдем, ой! Я шла самая последняя, а по озеру, оказалось, я самая первая. Шли, ноги обмозолились - женщины есть женщины.

Подошли к берегу озера, стоит барак.

- Это что, наш город?

- Нет, это начало города.

- Ладно. А это что? - говорят школа, тоже одноэтажный домик.

Все подошли, пошли уже строем, зашли в сосняк - сосны большущие. Шли-шли, часовой стоит - девчонка, забор из проволоки. Остановились, она позвонила, нас принимают. Заходим: электростанция, я в деревне жила, такой не видала, и 6 землянок в 2 ряда, а одна сзади их без крыши. Командир выходит.

- Устали?

- Устали!

- Ведь придется еще идти.

- Ой, больше не пойдем.

- А как? - посмеялся, потом говорит, - нет, нет, давайте раздевайтесь, здесь оставляйте вещмешки. Сейчас в баню пойдете.

Как хорошо, сходили в баню, нас в столовой накормили, на нарах под голову шинель, и надеваешь шинель, - отдохнули, - двое суток не спали. И нас на посты отправили. 7 землянок - это наша рота была.

А. Б.: В красноармейской книжке написано, что Вы сначала служили в 3 роте 73 отдельного батальона ВНОС, Карельский фронт. Что собой представлял пост? Каковы были действия и обязанности каждого на посту?

4 девушки и сержант. В лесу вырублена поляна, на ней стоит сруб размером с баню, туда мы пришли. Стоит стрелюжина. Внутри три доски для нашего отдыха, дальше три дощечки для сержанта, маленькое окошечко, печка и ведро железное. Получили продукты сухие, надо готовить, говорит сержант, а все говорят, что не умеют. Антонина Максимовна, давайте с вами варить. Положили всего по горсти, оно полезло наверх. Как звали сержанта, забыла. Мы недолго там были, пост прикрыли, меня в штаб перевели. У самых верхушек елок - вышка стоит - 29 ступенек было, пройти, подняться. Было 2 железные банки в избушке и шнур, за который подергаешь, баночки похропают - сержант выбегает. У нас винтовка, бинокль есть, по 2 часа стояли - хоть какой мороз - все равно 2 часа стоишь. Ты пришла с поста на вышке - дежуришь у телефона. Если время завтрака или обеда подошло, то я должна его приготовить. У нас котелки были, потом 2 часа отдыхаю. После 2 часов будят, опять на пост надо идти, так вкруговую все было.

Посылал сержант нас за продуктами. Сопка наша была 1,5 км. По озеру чукчи перевезут, и на сопку поднимаешься - с собой винтовка, 25 кг. продуктов, а чтобы до верха подняться, еще перила сделаны. Когда пойдешь, то сержант звонит в роту, предупреждает, что у него человек ушел за продуктами. Придешь,доклаываешь начальству, что пришла с такого поста, получишь продукты, опять докладываешь, что пошла. Сержант в самую высокую гору сбегает, берет мешок с продуктами. Я любила ходить за продуктами. В первую очередь приду, в домино сыграю, в «козла», тогда уже докладываю. Девчонкам тяжело, а я привыкшая такая. Так примерно, в неделю раз надо было ходить.

У нас одна девушка из Вологды, вторая - тоже кировская, не знаю, из какого района. Была девчонка из Москвы, и я кировская. В армии если кировские были, то это самый близкий человек.

А. Б.: Что можете сказать о наблюдении? Как часто пролетали немецкие самолеты?

Когда мы на первом посту стояли, то не очень часто летали. Когда в Мурманске, то очень часто, каждый день. Если не каждый день, то через день. Как-то за продуктами я в роту ходила, а бомбили как! Днем стоим на вышке, а ночью у своей землянки стояли в карауле. Еще на «Фиалке» стояли, лес, олени ходили. Сучится, ой кто-то идет, а что я сделаю. Это финны были. В засаду ходили, в 73 мы были. Мужчина ездил на лошади за дровами - лошадь придет, человека нет. Мы в лесу у финской границы лежали ночью. Лежишь и думаешь, сегодня я жива, а завтра буду ли? Командир тихонечко подходит: «Ну, как»? «Ничего»! А что ничего?!

Так и не поймали диверсанта. Они очень хитрые, на лыжах пройдут 15 км., а лыжня одна и след от одной пары палок. Когда и где они возьмут человека, никак у нас не могли предвидеть. Хоть и дозоры были, кроме нас в засаде.

А. Б.: На «Фиалку» Вы в 43 попали?

Да, наверное. Все уже забыла.

А. Б.: Служба в Мурманске также была организована или чем-то отличалась?

Еще до того как я не ушла на новый пост, в столовой дневальным была, в кузнице работала. Там я ногу сожгла, два месяца лежала. Наши делали бомбоубежище в сопке, а рядом была землянка. В кузнице делали буры, вроде лома. Он тупится, его в кузнице нагревают докрасна и обрубают. Эти буры я носила ночью - туда унесла готовые, обратно несу негодные. Один раз взяла молот, дайте-ка я отрублю. Раз отрубила, отлетело хорошо, другой раз. Вдруг забирают всех мужчин, и в кузницу надо человека. Молотобоец был кировский, не помню, какого района, а старшина был из Советского, парикмахер Миша тоже из Советского района. Старшина и говорит, что давайте Баранову на молотобойца поставим, у меня больше некого, а у нее хорошо получается.

Пошла я молотобойцем - везде надо поработать. Работали все ночью. Смену проработала, на другую пришли, до обеда поработали. На кухню сходили, покушали, там нам оставили. Пришли, только начали, я первый раз отрубила хорошо, второй раз отрубила, и кусок красного железа мне в левый сапог упал. Кричу: «Ой, снимите»! Тут часовая стояла, пока из-за горна бежала, у меня прогорело в самом изгибе. Чулок, портянка и нога сгорела. Кузнец говорит, что надо масла у офицеров взять помазать, никто не скажет, раз такой случай.

Я уже встала, одна нога в сапоге, а другой ступить не могу и поднять не могу. Кузнец говорит, что за лошадью сходит. Я отказалась, и ночью метров 500 ползла до землянки на коленках. А в Мурманске камень один, если дождь, то все заледенеет. Приползла, сестру разбудила, она с нами в землянке была.

- Ой, Аля, как я ногу сожгла!

- Где?

- В кузнице.

- Врача-то боюсь будить, она больно ругается, - она посмотрела, все почернело. Она пошла врача будить, та спросонок заругалась.

- Я сказала ночью не будить!

- Так ногу сожгли, - меня сестра увела в перевязочную, тут же в землянке. Врач подошла, заругалась.

- Где это тебя угораздило?

- Я в кузнице работала, - как-то она мне ответила?

- Башку не подставила?

А. Б.: Хорошо ли рану обработала?

Не знаю, перевязали рану, рыбьим жиром намочили. Вымыла колени грязные в ручье, пришла, плакала-плакала. Утром сестра пришла, перевязку должна делать. Все девчонки: «Что случилось»? Я на ногу ступить не могу. Месяц или полтора так пролежала, приехал врач-мужчина. Наша врач говорит ему, что одна лежит с ногой. Меня сестра привела, развязала, он говорит.

- Сколько работаю, такого ожога не видал. Что ты ее в госпиталь не отправляешь?

- Я в госпиталь отправлю, у нее ногу отнимут, она ведь молодая еще. - Он сказал, я не знаю что, врачи ведь по-своему говорят, - чего-то добавить в рыбий жир.

Добавили в рыбий жир, салфетку с утра положили, а я как заору. Думала крышу всю снесу. Все офицеры сбежались, думали кого-то режут.

- Аля, убери скорее, убери!

- Баранчик, надо все равно, - она говорит.

- Погоди, я сейчас наберу немножко терпения, ты скорее туже только завязывай, - с этого у меня стала нога подживать.

Долго болело в самом изгибе, я все на перстиках, на пяту не могла ступить. Стало заживать, я у старшины прошу разрешения в столовую сходить, надоело в землянке есть. Туда-то дошла, а обратно хоть на коленках ползи. У меня все рыбьим жиром пропахло, мою койку простыней обмотали, чтобы меньше пахло. Меня перевяжут, я приду, ногу развяжу, и у меня стало подсыхать. А то только подсохнет, они все это оборвут, и снова не заживает. Перед перевязкой я снова все забинтую, и у меня стало поживать.

Стало подживать, я вместо дневальных сидела. Дневальному давала возможность поспать, а дежурному говорю, что при появлении проверяющего я дневального успею разбудить.

Это было после того, как я с «Фиалки» приехала. А еще до этого меня поставили баню топить офицерам. Мне солдаты принесут листа березового, я сделаю веники, истоплю, все вымою. Веники заварю, прихожую всю вымою. В первую очередь приезжал генерал с красными лампасами. Когда он должен приехать, то обязательно у бани должен часовой стоять. Старшина часового что-то не поставил. Он приехал.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте, - а я в нательной рубахе, докладывать не имею права.

- Баня готова?

- Готова.

- Можете идти, я сейчас буду мыться, - еще посмотрел, а написано, что банщица Баранова. - А вы знаете, кто пришел?

- Нет, не знаю.

- Не знаете? Ну, я пошел.

Дежурного ищу и говорю, что не знаю, кто в баню пришел мыться. Часового нет, он побежал докладывать генералу. Тот распекает: часовой с поста ушла, банщица меня пустила, не зная, кто я. Гауптвахту банщице 5 суток. Он обязательно после бани приходил в офицерскую столовую пить. Потом говорит дежурному, что баня очень хорошая, напарился. Его специальный человек там парил, веника три на него уходило. Ладно, на гауптвахту не посадим банщицу.

Однажды девчонка пришла помыться, а нас строем водили в баню. Она хотела подворотнички постирать, решила вымыться. Баня плохо готова, она там угорела, и я почему-то угорела. Вышла, пошла к прачечной, там никого нет. Кричу дежурному, что здесь люди угорели. Дежурный прибежал, видит Курбатову угоревшую, а я шла в ватнике, упала и сижу вся не своя.

Второй раз на гауптвахту меня хотел посадить командир роты. Нам же разговаривать ни с кем было нельзя. А я поговорила, пограничник мне позвонил, - молодые ведь. Когда нас чукчи перевозили через озеро, они все слово говорили, больно хорошо запоминается - насагаим. Вы не знаете, что это такое? Я с пограничником разговариваю.

- Ах ты, насагаим! - Командир роты услышал.

- Кто у телефона? - Я трубку положила. Через некоторое время он звонит, сержант взял трубку - Кто у тебя у телефона?

- Я только с улицы пришел, сейчас посмотрю. Баранова.

- Гауптвахту ей, я завтра приду. Что же она такие слова говорит по телефону?

- Какие слова?

- Она сказала насагаим. Ты, знаешь ли, товарищ сержант, что это за слово?

- Нет, не знаю.

- Не знаешь - плохо. Это по-русски ругательство.

Как раз мое дежурство на вышке было, а кругом все лес. И вот такой промежуточек между елок. Так приметно, если смотреть в бинокль, кто-то пройдет - значит, к нам уже идут. Я внимательно смотрела, когда к нам должен прийти командир взвода. Сержант говорит, чтобы внимательнее смотрела и останавливала. Он в гору идет, я по уставу кричу. Остановился. Сержант выскочил докладывать, все в порядке. Курбатова пришла меня менять, говорит, что еле тройку по уставам поставил, так гонял. Я пришла, доложила, винтовку поставила. По уставам гонял, по самолетам гонял-гонял. Сказал, что придется пятерку поставить и гауптвахту отменить.

А. Б.: На «Фиалке» телефон стоял в землянке. Связаться по нему с кем можно было?

С ротой, а уж они дальше отправляли. На «Фиалке» один раз командир взвода звонит, бдительнее смотреть за самолетами. Два поста пропустили, но где-то самолет есть. Я тоже была на посту, сержант пришел, смотрим, а он у нас на озере сидит. Какой самолет, сержант был отличник. Все книжки мы собрали, не могли узнать, что за самолет. Передали о нем, но не знали, когда он улетел или пешком ушел. Он тогда высадил десантников, не наших конечно. Тогда к нам приходили двое на пост, дежурили двое суток. Двух человек поймали, а остальные ушли, было 5 человек.

А. Б.: Получается, что этот пост недалеко от советско-финской границы был? А от других постов далеко было?

Да, недалеко. На счет других я не скажу.

А. Б.: А от роты до поста сколько было?

Километра 4 - когда мы ходили за продуктами.

А. Б.: Рота была у подножия сопки, а ваш пост на верху?

Да.

А. Б.: Что о службе в Мурманске можете сказать?

Когда мы приехали, у нас старшина был кировский. Все в землянке были: радисты, связисты. Он приходит и говорит: «Баранчик, ты знаешь что? Пойдешь ли на место разведчика к сержанту Герасимову»? Она застрелилась, наша девушка кировская. Знаю, что Аня звали. Я сказала, что пойду. Он говорит, что скоро опять набор будет. Какие мужчины есть у нас, их забирают на передовую, а нас на их места ставят. Ногу сожгла уже в Мурманске, в кузнице работала, баню там же топила. Стояли на посту.

А. Б.: Как вы думаете, почему на вашем посту застрелилась девушка?

Все ведь были молодые, красивые-то были-не были. Зенитчики ходили в столовую мимо нашего поста, она с зенитчиком познакомилась. Кто как относится, как сейчас, так и во время войны. Она полюбила, свидание назначила. В место назначенное он не пришел, а пришла девчонка в столовую и сказала: «Ты не думай, он не придет». И как будто она из-за парня застрелилась.

А. Б.: Если бы Вы не пошли на пост, то могли отправить на передовую? Кем отправляли?

Не приходилось, кто его знает. Девчонки были медсестрами, тогда не разбирали, знаешь ты или не знаешь, помогай. Телефонистками, радистками были, но их для этого учили.

А. Б.: Вы боялись попасть на передовую?

Знаете что, мне еще 18 лет не было. В 20 я домой пришла [смеется - А. Б.]. В деревне жили - ничего не видели, ничего не слышали. Пока меня не взяли в армию, я не знала, что такое железная дорога. Привезли - каждого шороха, каждого слуха боялись. А потом думаешь, ой Господи!

А. Б.: Как позывной у этого поста был?

Не знаю, у нас было 12 телефонов. Когда налет на Мурманск, то под нашей вышкой был РП. Я заметила, сразу передаю на РП радистам, в городе аэростатчикам, зенитчикам, всем им должны мы передать. Командование на этот пост приходило. Передаешь: сколько самолетов, каких типов, по какому курсу, на какой высоте. Не дай Бог летят немецкие, я скажу - наши летят.

На этом посту тоже 4 девчонки и сержант, по 2 часа чередовали. Немцы прилетали бомбить Мурманск, отбомбили, пролетят кругом. Весь Мурманск был сожжен, все дома.

А. Б.: Какие самолеты летали?

Бомбардировщики «Юнкерс-88» и истребители «Миг-9».

А. Б.: «Мессершмит-109»?

Да.

А. Б.: На каких высотах они предпочитали летать?

Метров на 800 бывало, на 1000. Больше на 1000. Мы это тоже определяли на глаз. Здесь тоже только бинокль был. Я на этот пост пришла, когда у меня родители померли. Я ездила на похороны в апреле. Тогда я баню топила, тогда меня старшина на этот пост поставил. В первый день пришла я, сержант Герасимов говорит:

- Ну, Баранчик, вы будете вечером вдвоем стоять.

- Нет, я одна, - я пошла, он раза два приходил, мол, не боишься ли. Я не боялась так-то, Аню не видела, остальные-то ее боялись. Потом на второй день я тоже пошла, он опять говорит:

- Давай вдвоем?

- Да нет, я пойду, - пошла во время с 10 до 12. Стою, мороз был, винтовку обняла руками и к груди прижала. - Ой, Анька, Анька, застрелилась, ума-то нет. Знала бы мою маму, сказала бы - как я здесь живу.

Вышка была огорожена невысоким забором, и вдруг за забором стоит мама, это мне показалось. Как мама на ферме в чем работала. Вы можете не верить, а когда я из дома поехала, мне дали молитву читать. Я стала читать «Воскреснул Бог» - как ветер дунул, у меня, думала, шапка упала. Вот теперь боюсь пошевелиться, туда или сюда посмотреть. На РП звоню, спрашиваю, сколько времени сейчас. А только что я проверяла время, мне сказали, что недавно проверяли. Лейтенант вышел и спрашивает, не испугался ли разведчик. Я по эту сторону смотрю, в другую - он догадался, что я испугалась, и предложил за меня постоять. Я отказалась, мне осталось полчаса стоять.

Меня сменили, я пришла, свет не зажгла, поставила винтовку. На верхнюю кровать залезла, сержант услышал и спрашивает, почему я свет не зажигаю. Потом догадался, сказал, что зря его не позвала, он бы за меня постоял. С этого поста нас перевели в Мурманск, там было подземное убежище с лестницей круглой. Там была комнатка сержанта, наша комната.

А. Б.: На «Фиалке» и под Мурманском Вы в ночное время дежурили?

А как же?

А. Б.: Какой смысл, если у Вас только бинокль?

А шум мотора, мы должны были по шуму мотора определить. Бывает шум мотора где-то, сразу звонишь сержанту: «Товарищ сержант, не могу узнать, где шум мотора»? Он тоже с биноклем.

А. Б.: Насколько точно ночью можно было по шуму определить направление или высоту?

Видите, в Мурманске какая погода была? Летом круглые сутки солнце, зима - круглые сутки ночь. Летом ночью солнышко темнее светит, пасмурно. Так и определяли, сержант больше. Сержант на РП дежурному звонит, оттуда сообщают, наших самолетов на вылете нет. Это значит - кто-то летит не наш, таким способом.

А. Б.: Главное было удостоверить, что это не наши?

Да, да.

А. Б.: Как с точки разведчика ВНОС прикрывали Мурманск наши истребители?

Что я могу сказать? Летят отсюда немецкие по 5 штук, и наши, бывало, Александр Викторович, не знаешь какие тут самолеты. Они так переплетутся, немецкие и наши, только смотришь - один упал, потом там загорелся. А какие в воздухе - трудно определить. Во время воздушного боя мы стояли на посту.

А. Б.: От Мурманска как далеко был пост?

Не очень далеко 1 пост у нас был, а второй уже в центре города был, когда было выстроено подземное убежище. Нас тогда никуда не отпускали, и мы никуда не ходили. От окраины города наш пост был километров 5, не больше. В центре города были аэростатчики, мы видели, когда их поднимали. Там наши девчонки были.

А. Б.: Наши истребители заранее в воздухе находились до прилета немцев?

На счет этого я Вам не скажу. Наш пост был спасательный для всех, потому что мы сразу передавали, как самолеты летят. И наши в то время подлетают, наготове.

А. Б.: При встрече наших истребителей и немецких самолетов наши были выше или ниже их?

С разных направлений и немцы и наши прилетали, когда как. Немцы не все из одной точки летали, только с одной стороны. На счет высоты не скажу - мы определяли тип самолетов. Бой жутко смотреть.

А. Б.: Какой был порядок расположения самолетов в немецкой группе?

Равносторонним клином.

А. Б.: Сколько самолетов обычно было в группе?

По 5 самолетов, но во время боя они идут партия за партией. Отбомбятся и заворачивают. А налеты, знаете, какие были, не то, что 10 самолетов, а и все 20 и 30, и наших и немецких.

А. Б.: Наши каким строем летали?

Не скажу. Мы следили не за нашими, а за немецкими. Главным было это.

А. Б.: Вы не обязаны были следить за результатами боя?

Нет, во время боя все начальство наше приходит вплоть до командующего. Передаешь ему в первую очередь, у нас вышка была от земли в 3 ступени. А мы в это время только предавали: сколько, на какой высоте, по какому курсу и какие летят. Летят-то 5 бомбардировщиков, а «Хейнкель-88», разведчик, он же летит рядом. Как и наши Пе-2 летали не в одиночку, рядом Яки. Истребитель очень быстро летит, а те тихо. Истребитель и так летит, и этак еще облетит, тоже не по одному летали.

А. Б.: Вы не помните такого, что немецкие истребители бросали своих бомбардировщиков? Или они всегда старались их прикрывать?

Не скажу тоже. Начальство смотрит во время боя, а мы только передаем. Про бомбардировщики передавали, а про истребители также не передавали. На наши 12 телефонов мы еле успевали всем передать.

А. Б.: Получается, что Вы не были обязаны следить за ходом воздушного боя и его результатами?

Нет. У меня в руках всегда бинокль и винтовка, смотришь, где и как, передаешь на РП, который был под нами. Дежурный выходит, командует.

А. Б.: Может, сержант за боем должен был смотреть?

Сержант тоже с нами во время налета. Звонишь ему, он тут как тут; наша землянка была в 50 метрах от поста.

А. Б.: Для себя как Вы определяли, сбит или не сбит самолет?

Это тоже не скажу. Только скажут, что наш или немецкий подбит, это нам говорили после окончания боя. Сержант нам говорил столько-то наших сбито, столько-то немцев.

А. Б.: Как Вам кажется, в воздушных боях, кто чаще победы одерживал?

Что-то не скажу.

А. Б.: Что помните о советских локаторах под Мурманском?

Локаторы были. Мы были маленькие, нам все не докладывали. А наш разговор какой - мы знали одну свою землянку. 2 часа на посту, 2 у телефона, если подошло время завтрак готовить, я его готовлю. После завтрака я 2 часа отдыхаю, а потом я снова иду на пост, и так по кругу. За продуктами ходили в роту, метров за 200, а как начнут летать, то часа по 1,5 в снегу лежали.

А. Б.: Вы к 44 году могли в распознавании самолетов с сержантом сравниться?

За это мне и дали значок «Отличник ПВО», только его вместе с гимнастеркой украли.

А. Б.: Получается, что вы ни одного самолета незамеченным под Мурманском не пропустили?

По-моему, никогда. Если что, так у нас сержант тут как тут. Если я что-то не могу, тогда он говорит какой. Наши командиры за это нас не наказывали.

А. Б.: В 82 батальоне Вы воевали в Польше. Что можете о той службе сказать?

Пришли, через границу пешком шли, встретили нас - все ахнули, что девки идут [смеется - А. Б.]. Нас направили туда, когда Вислу форсировали, на третий день форсирования попали. Еще были 3 танка наших не вытащены из Вислы, неделю целую вытаскивали их. Приехали, нам поляки даже хлеба не давали, у нас паек сухой закончился и хлеб. Потом сержант пошел спрашивать, как нам быть; по воздуху нам продуктов не доставить и по земле. Поляки сказали, что дадут хлеб, 10 кг. муки дали на 5 человек и пекарню предоставили. Сержант с одной туда ходил. Вода, кастрюля и мука - ни соли, ни дрожжей. Муку свалили, водой залили и чего? Постояло, утром пришли, испекли - принесли как кашу. Потом командир еще пошел.

Может, я скажу неправильно, но наших русских никто не уважал.

А. Б.: Ни одного доброжелательного случая не было?

Нет. Реку форсировали, тут же наши были. Только мы приехали, нам дали лошадь и меня поставили старшей. Мы были в Лодзи, а надо на лошади ехать в Серадз. Мужчина пожилой был, и парня дали, чтобы по пути линию телеграфную исправить, все оборвано. Дали 2 катушечки, я должна стоять с винтовкой, чтобы парень натягивал, мне трубку дали проверять. Парень был поляк.

Не знаю, сколько мы ехали, пожилой говорит: «Паненка, хочешь посмотреть братскую могилу»? О, если бы Вы знали, сколько там людей, не разбирали, наши ли, поляки ли - у кого рука, у кого голова, так брошены. Я часто потом хотела, так бы эту могилу раскопала. Постояли, она еще была не завалена - 3 дня прошло, все еще собирали. Едешь, где сыро, затянуло - там лежит человек. А сколько было лошадей убитых на этой центральной дороге! В армию брали тяжеловозов, такие молоденькие. Дорогу опростали, с обеих сторон их свалили.

Мы приехали, мне потом благодарность объявили за восстановленную линию. Что я буду под винтовкой держать - винтовку за плечо. Тут же собирала, прогон-два есть, следующего нет, проволоку подберешь, поляк сделает, потом опять едем дальше.

В Серадзе надо было пост организовать, это была больница. Больницы не было. По-моему, четвертый этаж и в крыше сделано отверстие. Поляки стали давать хлеб, прибавили потом буханку, 2. Но надо что-то еще? У нас были сухари. На первом этаже жил сторож, он по-русски хорошо говорил. Он нам приносил дровец печку топить. Дров не было, так он угля принесет. И мы ему всегда нальем, если покушать варим. Рядом была психбольница, воды не было. Нам сказали, что воду будут носить с улицы по лестнице. Психбольных этих заставляли, они нам флягу принесли, и мы им по 2, по 3 сухарика дали - они так рады были. На второй день смотрим, у нас 4 фляги. Говорим, нам надо только 2. Что, опять по 2 сухаря всем дали - жалко. А как они ели? Мы золу выгребем, что не доедим - в ведро и в канаву, дальше проходившую. Утром ранехочко стоишь на посту, смотишь, придут, роются, все в рот тащат. Что тащат в рот? А потом получше стало, наши стали проезжать. Как-то пахты привезли, нам ведро налили.

Мы своих солдат боялись больше поляков.

А. Б.: Почему? Безобразничали?

Война есть война. У нас только одна москвичка с ними общалась. Она на ночь сходит и на платье себе принесет, и на костюм. Я не занималась этим. Не занималась потому, что у меня родители померли. Всем девчонкам писали родители: приезжайте, какие Вы к нам приедете, такими примем, угол дадим. А мне кто угол даст? Я раз до 10 под «наганом» была, но я знала, за что я умру. Я прожила 45 лет с мужем, и он не скажет, что я такая.

А. Б.: Что можете сказать об отношении к себе как к женщине в армии со стороны мужчин?

Так что? Это строго-настрого запрещалось. Если узнают, что она гуляет с тем-то, то ее переводят в другое место. А если она уже в положении, у нас ведь врачи, их сразу домой отправляли.

А. Б.: Аборт не делали?

Нет, ни в коем случае.

А. Б.: Много по беременности из батальона и из роты уезжало?

Я вам ничего этого не скажу, потому что мы все 4 человека жили, общения-то у нас не было. Мы и в Польше не ходили, один раз только у сержанта попросили в костел сходить. Пришел к нам из МВД с собакой большой. Я с поста пришла, хотела эту собаку угостить колбасой с хлебом, а она все головой отворачивается, как я ни подам. Я спрашиваю, собака колбасу не ест? Мне: от вас она ничего не будет есть [смеется - А. Б.]. Вечером с 8 часов нам выходить не разрешали, да и так-то мы не выходили. В 8 часов везде стреляют, кто стрелял? Не знаю. Эту собаку застрелили, 24 пули в нее всадили.

Я стояла на посту, и поляки нам первые сказали, что война кончилась. У нас уже тогда телефон был настоящий, я сержанту звоню. Она спрашивает, кто тебе сказал, а наши еще ничего не говорили. Поляки сказали утром, а наши после обеда. Все радуются, что живы-здоровы, домой поедут, а не знаю, куда мне поехать. Мне пришлось не в Киров поехать, а в Пермскую область, где жила старшая сестра. Трое ребят у нее, старик-свекор, мужа не было. Там работала в колхозе вольнонаемной, там хлеба аали, заработала 3 центнера хлеба. Зиму в лесу работала на приемке леса. Потом хотели меня замуж выдать, я рассердилась и в Киров домой уехала.

А. Б.: В Польше немцы через ваш пост часто летали?

Нет, не летали. Нас хотели с первой демобилизацией, а нельзя было отпустить.

А. Б.: Как Вы во время войны относились к немцам?

Как бы сказать? Мы их не видели, только раз в Польше видели, когда немцев гнали строем около леса, а русский солдат ехал на бричке с поляком и решил по строю из автомата стрелять. Они бросились бежать, человек 5 упали. Тогда я видела, что немцы - такие же люди как мы. Только этот строй ушел, тех, кто остался лежать, может, еще живых стали раздевать, ботинки снимать. А те, кто это делал, кто снимал. Конечно… Я и до сих пор кошку не трону. Я на лошади хорошо ездила, потому что в колхозе была, знала, как запрячь. В Польше я и две девчонки на лошади ездили; там жила немка с ребятами. Курбатова и одна из Москвы ходили к ней домой, а я стояла около лошади, у нее взяли варенья, тряпок каких-то, мне до сих пор ее жалко - она как плакала, у нее ведь ребята были. Я бы этого не сделала.

Я и сейчас живу одна, все соседи приходят ко мне денег занять. Я всем хочу помочь.

А. Б.: В боевой обстановке на посту какие чувства Вы испытывали?

В Польше я стояла в карауле у овощехранилища. Было Рождество - поляки поют, пляшут, музыка играет, а я стою около дверей. Здесь стена, машины стояли для молотьбы - ток по-колхозному, в стене была лазея. Слышу шорох, снега не было, подстыло. Я кричу стоять, кто идет. Замолчали. Не знаю, сколько времени прошло, снова шорох. Стой, кто идет, сейчас стрелять буду, затвором хлопнула. Шороха нет. Потом мне дежурный звонит, предупреждает о приходе кладовщика с двумя девчонками, сообщает мне пароль. Я их остановила, они мне сразу пароль сказали, впустила.

Этот шорох раза 3 или 4 останавливала. Разводящий пришел, привел мне смену. Я ему докладываю о шорохе, спрашиваю, был ли дозор. Нет, не было. Я пришла в помещение для караула, винтовку поставила, ремень ослабила, легла на нары. Дежурному рассказываю о шорохе, и вдруг звонок: «Товарищ дежурный, в ружье! У Вас часового ранило»! За какие-то 15 минут девка пришла, встала, шорох перешел на дорогу, а потом сюда. Она сперва остановила, потом в воздух выстрелила, а они ей разрывной пулей выстрелили и в пятку ранили. Все убежали, а я опять у телефона должна. Потом они пришли, рассказывают, как Лиза орет - тут ли нога, тут ли нога.

Война кончилась, и она написала письмо, командир роты нам его читал. Она писала: «Дорогие девушки! Вы, наверное, все живы-здоровы, а я все лежу в госпитале. Сперва ногу отняли до колена, потом выше колена». Девчонка, можно сказать, совсем неграмотная, родители были старенькие, не знаю, были ли живы. Так больше и не знаю.

Когда стоишь, думаешь, что вы, паразиты, поете песни, а мы-то как. Я за 3 года не думала, что буду жива. В Ёне кругом лес, стоишь у землянки - придут двое-трое, что сделаешь? Когда там высадили десантников, стою, вижу, очень близко у дороги куст вереска шевелится. Кто-то идет. Звоню сержанту, он вышел, говорю, что кто-то там есть. У нас там еще канава сделана, мы с ним к ней пошли. Он говорит, чтобы я близко рядом не шла. А все поближе к нему, вдруг кто меня схватит. Всю ночь он со мной смену стоял, и с другой стоял, сам боялся туда сходить. А ветром куст шевелит! Когда рассвело, узнали, что это просто куст был. Много было всяких происшествий.

А. Б.: Что для Вас на войне было самым страшным?

Бомбежка. Баню не каждый день топили, а в остальные дни стояла на посту. Больше начинали бомбить ночью, встанешь к стене: «Неужто, Господь-батюшка меня не сохранит? Неужели не останусь жива»? Дежурный выйдет, крикнет: «Разведчик, встань ко стенке»! Да уж что, стена-то не двигается, некуда больше. А больше что? В засаде лежишь, кто-то где-то пробежит, может вица, может белка. Думаешь, ну все, копец сейчас! Женщина есть женщина.

А. Б.: Какая форма у Вас была?

Шинель, шапка, брюки, и юбка, и ватники. Летом носили юбку, зимой ватники. Юбки с самого начала были. Нижнее белье было и теплое, и такое. Все, что положено женщине, все было.

А. Б.: Как организовывалось питание?

Один раз в Мурманске нам дали первый раз пельмени варить. Стали варить, и вдруг бомбежка. Мы были на посту 1,5 часа, пришли, а у нас пельмени-то не видно, землей всю кастрюлю засыпало. Придешь, и ложки, и тарелки на полу, в землянке земля осыплется. Постояли, ой-е-ей, миленькие пельмешки, так мы вас и не поели.

А. Б.: Как стирались, мылись на войне?

Мылись хорошо. Первое время в учебке стоял дом с окошком в одно стекло, дадут 3 ковша горячей воды и ведро воды холодной, что хочешь мой. Лицо, голову или ноги.

А. Б.: Голову хватало помыть?

Да, мылись [как передать интонацию этого да? - А. Б.]. Строем ходили в баню, так тоже много воды не давали.

А. Б.: Как можете определить отношения солдат и офицеров?

Я опять же скажу, мы не все общались. Я была деревенская ворона, всего боялась, дружить, можно сказать, ни с кем не дружила [смеется - А. Б.]. Когда пришла из армии, стала дружить, да и то, 26 лет вышла замуж, все не шла. Родила троих сыновей, первый умер. Один сын в Афганистане был, у него два сына. Второй сын сварщик, здесь на Филейке живет.

А. Б.: Вы говорили, что 10 раз под дулом «нагана» стояли. Как Вы думаете, чем это зверство мужчин на войне объясняется?

Ну что, дружат. Когда мы в Польшу приехали, один из Пермской области узнал, что есть наши русские девчонки и пришел. Он лейтенант. Я уж скрывалась, обманывала, что встречаться не хочу. Потом он пришел, ждал меня, пока я переодевалась. Я переоделась, он пришел и спрашивает:

- Скажи, любишь меня или нет?

- Любить я никого не люблю, а уважать - всех уважаю.

- Война скоро кончится. Можно надеяться?

- Когда кончится, тогда и говорить будем. - Он «наган» достал. Говорю. - Стреляй, я ничего не боюсь, мне все равно. Я знаю, что умру и знаю, за что умру. - Потому что у меня родителей, родни нет, мне места никто не даст.

Еще 2 брата было: один умер 20 лет, а второй-то жив.

А. Б.: Я понял, что Вы его не одного боялись, а вообще всех наших, которые мимо проходили?

Наши настолько были озлоблены, как сказать. Боялись мы. Не знаю. У меня есть приятельница Надежда Григорьевна, выходила замуж там [на фронте - А. Б.]. Я и не думала где-то замуж выходить. На заводе с мужем познакомилась, 45 лет вместе прожили, двенадцатый год живу одна сейчас.

А на войне так они говорили: что Вам стоит. Все равно по возвращении не поверят, что девчонка. Вот так. Я и не старалась встречаться, пусть у меня родителей нет. «Приедем, ничего ведь нет, ничего не купишь, а здесь можно заработать», - из Москвы у нас девка была, о-о-ой! Просила меня за нее тогда подежурить, я дежурила.

А. Б.: Те, кто к Вам приставали, они были из тыловых частей?

Лейтенант был на танке. Большинство у нас женщины были.

А. Б.: Они фронтовики были?

Фронтовики. Что ты, они уговаривают - мужчины все одинаковы. Вы, наверное, тоже такой же [смеется - А. Б.]? Все неженатые, все холостые, а впоследствии узнаешь, что и ребята есть. Так что…

А. Б.: Как Вы относились к религии на войне?

Меня, наверное, Бог спас. У меня отец был верующим, и мама. Но отец все время в церковь в Русаново, за 5 км. каждое воскресенье ходил. Раньше ведь ни газет, ни радио не было, он сходит, узнает, там проповедь батюшка прочитает. Когда я пошла, мне тетя, тятиного брата жена дала молитву «Воскреснул Бог», мама меня благословила крестиком, его я все время носила с собой. Почему я так думаю?

Стояла на посту - кто-то ведь отвел, мог бы в меня выстрелить, - каких-то 15 минут прошло. Я всем говорю - крест-от вешай. Внук сейчас в Москве в сервисе работает, и ему говорю. Я верую в Бога, и Вам советую. Хоть и говорят, что нет Бога, нет, есть.

А. Б.: За что Вы воевали в той войне?

А я не знаю, за что. Взяли и взяли.

А. Б.: К Советской власти у Вас какое отношение?

Ой, не знаю, как Вам сказать. Я неграмотный человек, куда пошлют, туда и иду. Послали в лес, в лесу работала. Послали в армию, в армии отслужила.

А. Б.: С заготовок-то убежали?

Как сказать? Голодным-то больно плохо работать. Сперва 3 девчонки работали и парня давали. Парень хоть кряжи-то носил. Я любую елку спилю, распилю, но, бывает, зажимает, так всяко поднимаешь. А кряжи носить как? Особенно в апреле месяце, когда под снегом уже вода, а работали в лаптях. Я до 5 класса все в лаптях ходила, не знала, какие ботинки были. На кладбище снимем лапти, и в школу босиком ходили. Так что вот, что?

А. Б.: Что такое та война для Вас сейчас?

Нас много ли осталось? Только тем обидно, что пожалели бы, за дорогу не платить. Нет, это ладно - денег дают, пенсию получаем. До нынешнего года я бесплатно к сестре ездила туда и обратно, а в прошлом году я даже в Москву ездила бесплатно, когда сестры дочка заболела. А нынче полностью - никакой льготы нет. Дали льготу на электричку [смеется - А. Б.], а куда мне, электричка в мой сад не ходит. Конечно, не дай Бог, эту войну никому, не знать и не участвовать. Сейчас живу, а сколько болезней. От чего они сделались, эти болезни?