Кристальный Моисей Иосифович

Начнём с краткого знакомства.

Меня зовут Моисей Иосифович Кристальный. Я родился в 1920 году в городе Зеньков (по-украински Зиньков) Полтавской области Украины.

Моими родителями были Иосиф Менделевич Кристальный, 1895 года рождения, и Зельда Моисеевна Рузинова, 1896 года рождения. Папа мой не имел образования, а у мамы образование было приличное-она закончила Зеньковскую женскую гимназию. Мамин отец умер, её мама вторично вышла замуж и была женщиной состоятельной. Она определила свою дочь в гимназию, несмотря на процентную норму для евреев и на значительные затраты.

Папа был участником Первой Мировой войны и в 1916 году был ранен. Он был избран в полковой солдатский комитет, но из-за ранения уехал домой. В Зенькове папа сперва устроился дровосеком в Зеньковский горсовет, а потом-возчиком на мельницу: возил туда зерно, а обратно-мешки с мукой. Так он работал до середины 20-х годов.

Кроме меня, в семье росла дочь Эсфирь, девочка очень разумная, но неорганизованная.

Мне известно, что на войну Вы уходили из Харькова. Как Вы попали в Харьков?

В начале 1927 года папа пришёл домой и сказал: "Женя (он так называл маму), дети растут, Мише (мне) семь лет, Ире (моей сестре) три с половиной, надо что-то делать!" И мы переехали жить в Полтаву. Тогда в Полтаве были кустарные производства. В одной из артелей папе выдали машинку и материал, и они с мамой начали вязать чулки. Жили мы не совсем хорошо, потому, что в следующем, 1928 году, мы получили посылку от дедушки-чёрные сухари.

Папа был человек очень подвижный и, в отличие от меня, очень компанейский, легко сходился с людьми. Это было время, когда евреев посылали работать на землю, создавались еврейские колхозы. И вот в конце 1928 года или в начале 1929 года-точно не помню-папа по линии ОЗЕТ (Общество земледельцев евреев трудящихся) поехал в Крым в один из таких колхозов. Он написал маме письмо, что он устроился, работает и что он приедет, когда соберут урожай. И был прицел у папы такой, что он заберёт маму и нас с сестрой с собой в Крым. Я не знаю, что у мамы сработало, может быть, какое-то чутье, но она сказала папе: "Ты знаешь, Ёся, я в Крым не поеду! У меня тут старенькая мама, это так далеко. Будем здесь что-то менять." Папа привёз из Крыма заработанные деньги, можно было некоторое время прожить.

У папы был брат, младше него на 9 лет, 1904 года рождения. Звали его Абрам Менделевич. Этот брат рос уже без мамы, когда дедушка овдовел, и видно не очень сладко жилось, и Абраша поехал устраиваться в Харьков. Что он там делал, я не знаю, но, когда папа вернулся из Крыма, Абрам Менделевич уже закончил в Харькове кредитно-финансовый техникум и работал в сберкассе. По тем временам для зеньковского еврея техникум-это было вроде академии!

Папа решил написать Абраше, и брат папе ответил: "Знаешь, я уже несколько лет в Харькове и должен получить кооперативную квартиру. Там будет большая комната. Приезжай с семьёй, как-нибудь устроимся."

В 1929 году я пошёл в школу, во второй класс, и в первые мои каникулы мы переехали в Харьков, к брату моего папы, который тогда жил в доме на улице Тринклера.

Как дальше продолжалась в Харькове Ваша жизнь до войны?

После переезда в Харьков, в начале 1930 года, папа начал искать работу. Был тогда в городе так называемый Харчпромкомбинат (пищевой и промышленный комбинат, по-украински), у которого в лесу за посёлком Красный Октябрь (это 8 километров от Харькова) было подсобное хозяйство. Папа, мама и сестра жили в этом подсобном хозяйстве, папа работал конюхом, а мама-дояркой. А потом его из конюхов перевели возить на подводе ячменную шелуху с пивоваренного завода "Красная Бавария" в это подсобное хозяйство на корм скоту.

Дядя Абрам определил меня во второй класс. Я очень скучал по папе и маме, поэтому я переехал жить к ним в посёлок. В третий и четвёртый класс я ходил учиться из посёлка, где мы жили, в школу на Лысую гору. Часто ходил я туда пешком, а обратно удавалось подъехать на подводе. Такой был не я один.

Это был уже 1932 год. Я закончил четвёртый класс и перешёл в пятый, а сестра должна была начать учиться в первом классе. И родители решили: как ни будет тяжело, мы должны переехать туда, где дети должны учиться. Папа поехал в город и снял две маленькие комнатки на Лысой горе, на улице Черниговская, 51. С этого времени и до 23 июля 1941 года я прожил в этой квартирке.

Папа устроился в поликлинику, которая там была недалеко. Помню, фамилия главврача там была Шлемензон, и он принял папу работать завхозом. Мама не работала. Наступило 1 сентября, я пошёл учиться в 5-й класс, а сестра- в 1-й.

Я учился в 16-й семилетней школе, где директором был Климентий Леонтьевич Бондаренко, очень приличный человек, и это для него ещё слабое определение. Я учился очень хорошо (это не для хвастовства, а так оно и было), и Бондаренко меня знал. Когда папа, бывало, приходил на родительские собрания, Бондаренко после собрания уводил папу в сторону и давал ему хлебную карточку. Это показатель! В Израиле мы часто ступаем не на ту дорогу. Надо гордиться своим еврейством, но не надо перегибать, не надо!

Зимы 1932-1933 годов и 1933-1934 годов были очень холодные. Жизнь была тяжёлая, не было средств, жили мы еле-еле. Я говорил своей покойной жене ещё когда мы жили в Ленинграде: "Муся, если бы папа увидел, как мы сейчас живём, он бы сказал маме (на идиш): "Женя, это же богачи!" Я до последнего дня своей жизни буду благодарен своим маме и папе за то, что они считали и делали: дети должны выучиться, дети должны иметь профессию.

Был уже 1935 год, я закончил 7 классов на Лысой горе, а дальше учиться и негде. А на Ивановке, за стадионом "Локомотив" была 91-я школа. И вот я поступил туда в 8-й класс и проучился там недолго, но не терял связи с Климентием Леонтьевичем Бондаренко. А его к тому времени перевели директором 5-й транспортной средней школы г. Харькова, которая подчинялась Управлению Южной железной дороги. И поэтому до конца 8-го, 9-й и 10-й классы я проучился в 5-й транспортной школе.

Я получил отличный аттестат и в 1938 году без сдачи экзаменов поступил на исторический факультет Харьковского Государственного Университета имени Горького [ныне имени Каразина-Б.Г.]. Если по-честному, я думал поступать на математический факультет, но Бондаренко у нас преподавал историю, а он мне несколько раз говорил: "Миша, я знаю, ты хочешь на математический, и там тебе будет неплохо, но я советую: иди на исторический." Ну, что делать-ребёнок! И вот я три года проучился на историческом факультете до июля 1941 года.

Было ли лично у Вас ощущение надвигающейся войны перед 22.06.1941?

Мы были все убаюканы Договором Риббентропа-Молотова (0т 23.08.1939), поэтому если кто скажет, что он что-то чувствовал, то это, по-моему, неправда.

Чем Вам лично запомнился день 22.06.1941?

22 июня 1941 года я готовился к экзамену по педагогике, последнему экзамену за 3-й курс. На следующий день я его сдал, сдавал я его Гуревичу, который у нас имел прозвище Пи. Сдавал я экзамены на отлично, и этот сдал на отлично тоже.

Как Вас призвали в армию?

Ну, мы же истфак, мы все комсомольцы, началась война-мы все добровольно идём на фронт! Но до войны занятия на истфаке происходили на улице Совнаркомовской, и почти рядом располагался райвоенкомат Кагановичского района города Харькова. Вся наша группа прошла через военкомат, и вот почему я не числюсь добровольцем; я попал в армию с 23 июля 1941 года.

Вначале нас повезли в Чугуев. В Чугуеве, как я потом понял, были летние лагеря Харьковского военного пехотного училища. До войны был Харьковский Военный округ(ХВО), которым командовал, как мне помнится, Дубовой.

Командарма Дубового расстреляли в 1938 году?

Тогда не только его расстреляли. Была медицинская комиссия, где принимали в пехотное училище. Я всё прошёл, кроме глаз-и тут я загремел в 4-й запасной полк ХВО, чьи казармы находились в Харькове на Холодной Горе. В этих казармах я пробыл до середины августа. Казармы были почти пустые, и младший командир, младший сержант Назаренко, учил меня уставам и строевой подготовке.

Потом в одну прекрасную ночь казармы наполнились, это призвали учителей Харьковской области. Меня включили в эту роту, и вечером 15-го или 16-го августа 1941 года нас по-быстрому завели в склад ОВС, выдали ботинки, обмотки, форму х/б БУ, винтовок не было, но были противогазы.

И мы пешком шли 3,5 суток и дошли до Святогорска [в те годы-поселок Банное-Б.Г.], это рядом со Славянском. Там были летние лагеря, и я в этой роте проходил подготовку к отправке на фронт, кстати, была очень неплохая рота.

Уже кончалось почти время пребывания в этой учебной роте, и вдруг однажды вечером в казарму приходит старшина роты (или дежурный по роте, уже не помню), перечисляет фамилии и объявляет, что старший политрук Усиков вызывает нас на беседу.

Думаю, что за повод, вроде всё нормально. Оказалось, что в то время из 4-го запасного полка отправлялись эшелоны на фронт, и комиссарами этих эшелонов назначались политруки из состава полка, а заменить их было некем.

И вот Усиков отобрал 7 или 8, а, может, и больше человек, чтобы заменить ушедших на фронт политруков. Дальше, почти как у Этуша: комсомолец, отличник, спортсмен-и я получаю 4 треугольника в петлицы и попадаю зам. политрука пулемётной роты (станковые пулемёты "Максим"). Я этот пулемёт до этого видел, может быть, один раз

В это время своего начальника, политрука роты, я не видел; он, в качестве комиссара эшелона, отвозил команды на фронт, а потом возвращался назад в 4-й запасной полк.

Я привык работать. Если я - зам политрука, значит, должны быть политзанятия, должны быть политинформации. Кроме того, у меня три курса университета, а грамотный человек в то время в армии-человек не лишний. Что касается пулемёта, я его освоил, сдал экзамен. Всё у меня шло нормально.

И вдруг вызывает меня политрук (три кубика в петлицах) и говорит: "Моё время кончилось. Я 2-го октября еду на фронт. Ты поедешь со мной?" - "Поеду!". Я знал, куда я еду, я знал, что такое фронт?

Мы выехали 2-го октября, ехали больше недели и приехали 13 октября 1941 года под Калинин (ныне Тверь). Вышли из эшелона, и тут началась "торговля". Я жду час, пока дойдёт очередь. А оказывается, это было время, когда создавался Калининский фронт, которым командовал Конев, ранее командовавший 19-й армией. И, соответственно, создавали батальон охраны штаба Калининского фронта. Я уже не помню всех тонкостей, как это было.

Словом, я оказался в составе Отдельного 66-го батальона охраны штаба Калининского фронта. К вечеру мы прибыли в деревню Волково, где перед нами выступил наш батальонный комиссар Соловьёв. А я стоял рядом с врачом, молодым, из запаса, только-только институт закончившим.

Чем я занимался в этом батальоне? Это батальон охраны, передовой нет, не штаб дивизии и даже не штаб армии. Конечно, вахтенная служба и работа с личным составом, как зам политрука. Что-то читал в газетах, что-то рассказывал людям, что-то рассказывали мне, следил, как мы получаем письма и так далее. А политруком роты был старший политрук Косенко, хороший человек. Может быть, глупо с моей стороны так говорить, но мне везло на хороших людей.

Так прошло примерно месяца четыре, и у нас сменился комиссар батальона. Им стал батальонный комиссар Башкин Фёдор Константинович. А у меня был приятель из соседней роты, Толя Кахнов. Он был сам из Дальнего Востока, как я теперь понимаю, был из кулацкой семьи, их определили туда, они строили суда в Комсомольске-на-Амуре, а Толя был призван в армию ещё в 1940 году, он закончил 10 классов и стал зам политрука, выше меня на полторы или две головы. Мы как-то подружились, советовались друг с другом, я с 1920 года, а он с 1922. И так мы дожили до осени 1942 года, когда Сталин издал приказ о введении единоначалия в армии и об отмене института комиссаров.

Тогда нас вызвал батальонный комиссар Башкин и сказал: "Знаете, у меня батальон, это мне подходит по возрасту, а вы только начинаете жить. Я вас рекомендую на курсы при военно-политическом училище, которое до войны было в Ленинграде."

И мы с Толей, а это был уже ноябрь 1942 года, поехали в город Шую, районный центр Ивановской области, где во время войны размещалось Ленинградское военно-политическое училище им. Энгельса. Начальником училища был генерал-майор Попов, а начальником учебного отдела был майор Остроброд, разумный парень.

Всё было нормально, мы с Толей попали на трёхмесячные курсы, и вдруг на третьем месяце учёбы на вечернем построении командир роты вызывает: "Кристальный, два шага вперёд!" Я вышел. Командир всех распустил и говорит: - Вы знаете немецкий язык?

- Сказать, что знаю, будет преувеличением. Я немецкий язык учил.

- Так вот, Вас забирают в роту, которая сейчас создаётся, в роту контрпропаганды.

Тогда это было новое дело. Сталин говорил и писал (я читал тогда ещё документы), что воевать будем на чужой территории, не отдавать ни пяди земли. А как воевать, если в дивизии нет ни одного человека, способного провести допрос на немецком языке?

Нашу роту в шутку называли 116-й: в роте было 100 офицеров и 16 курсантов.

У нас, 16-ти молодых, были курсантские погоны, и в роте мы были основная рабочая сила. Рота была не совсем обычной.100 офицеров уже прошли фронт. Некоторые из них были значительно старше меня, с большим жизненным опытом, я у них многому научился.

Например, капитан Зильберг Леонид, майор Карасик, капитан Симовский, они прибыли с Северо-Западного фронта, майор Магазинер до войны преподавал в институте в Одессе, Быховский Виктор Аронович. Многие были с учёными степенями.

7 месяцев подряд мы, помимо хозяйственных работ, денно и нощно, по 10-12 часов в день, штурмовали немецкий язык. К нам приставили двух немцев-коммунистов (одного по фамилии Штумпф, фамилии другого я не помню) и дали очень квалифицированных преподавателей. У нас были лекции по тактике, была строевая подготовка, но это было подсобное. Дело пошло, подобрались молодые хорошие ребята, из 16 курсантов 8 было в нашем отделении, было хорошо общаться.

По окончании курсов мне присвоили звание лейтенанта, и я уехал на 4-й Украинский фронт, которым командовал Толбухин, в то время ещё генерал армии.

Перед тем, как перейти к рассказу о Вашей фронтовой судьбе, ответьте, пожалуйста, на несколько общих вопросов.

Оставался ли у Вас кто-либо из родных на оккупированной территории?

Мои родные успели эвакуироваться только благодаря моему двоюродному брату Мише Шварцу. Он, на 15 лет старше меня, будучи санитарным врачом в городе Харькове, эвакуировал в Узбекистан какой-то дезинфекционный отряд. И вместе с этим отрядом эвакуировались все те мои родные, кто на это время оставался в Харькове. Кстати, первое письмо от них я получил только в июле 1942 года, обратившись письмом в ЦСБ (Центральное справочное бюро) в Бугуруслан-было во время войны такое учреждение.

А Ваш дядя Абрам Менделевич Кристальный?

Абрам Менделевич Кристальный жил тогда не в Харькове, а в области: его жена была больна туберкулёзом и нуждалась в сельском воздухе и специальном питании. Дядя был призван на фронт в первые дни войны и пропал без вести на Калининском фронте в октябре 1941 года. После войны его дочь, моя двоюродная сестра, пыталась разыскать его следы, но совершенно безуспешно.

Какое у Вас было личное оружие?

Пистолет ТТ.

Был ли у Вас на фронте ординарец?

Ординарец был положен командирам, начиная с комбата. А у меня не было подчинённых.

Каким было Ваше тогдашнее отношение к Сталину, к высшему командованию? Было ли Вам что-нибудь известно о потерях Красной Армии в 1941-1942 годах?

Отношение к Сталину и к высшему комсоставу складывалось под влиянием тогдашней пропаганды и было сугубо положительным. А данные о потерях очень мало пропагандировались в армии. Кроме того, что я во время войны читал: "Красную Звезду", может быть – "Правду" и "Краткий курс истории ВКП(б)".

Деликатный вопрос: женщины на фронте.

У меня никаких связей с женщинами на фронте не было. Во-первых, я был молодой, во-вторых, у меня для этого никаких условий не было. Если бы Вы спросили, например, тех, у кого такие условия были, может быть, был бы другой ответ.

Тяжёлый вопрос: как хоронили наших погибших?

Хоронили наших по-разному. Было время, когда хоронили в братских могилах, особенно в первые годы войны. Панихида была почти вся свёрнута, можно было сказать пару слов, и всё. Это, скорее, вопрос к похоронным командам.

Были ли у Вас на фронте какие-либо приметы?

Я был 100%-ный атеист. Я в отношении религии считаю так: каждый волен исповедовать ту религию, которой он придерживается, это его право. Что касается меня, то я этим вопросом не занимался, не занимаюсь и сейчас.

Давайте перейдём к описанию Ваших фронтовых будней.

Пожалуйста, но давайте, прежде всего, установим правильные барьеры. Я не герой войны, я рядовой её участник (не в смысле воинского звания). Таких, как я, были тысячи. Я не поднимал роту в атаку и не кричал:" Ура! За Сталина!" Я не был пехотным командиром, я был политработником. У меня был определённый круг обязанностей, и я эти обязанности выполнял.

Моисей Иосифович, Вы награждены двумя орденами, и в обоих наградных листах написано, что Вы, в определённых случаях, поднимали бойцов в атаку!

Я-честный человек, и хочу это чувство пронести до конца. Что писал информатор дивизии в наградных листах, я не знаю.

Вернёмся к Вашему отъезду на фронт,

В штабе 4 Украинского фронта меня не задерживали. С нами переговорил начальник 7-го отдела Политуправления фронта, и я попал в резерв 51 армии. Я думал, что я сразу попаду в дивизию, но дело том, что я попал к начальнику 7-го отделения политотдела армии майору Кудрявцеву. Проходит несколько дней, а это уже 1943 год, количество пленных увеличивается, а работников в отделении не прибавляется.

А тут ещё началась такая операция. Мы начали читать и расшифровывать немецкие письма:солдат с фронта семьям и, в гораздо больших количествах, от семей солдатам. По тону писем из дома можно было установить настроения и общий моральный климат в немецком тылу. Письма были написаны принятым в гитлеровской Германии готическим шрифтом, и я через две-три недели научился его читать.

Эту работу мы выполняли вместе с майором Ховановым, до войны преподавателем Плехановки [Институт народного хозяйства им. Г.В. Плеханова-Б.Г.]. Хованов был очень эрудированный специалист, но ему плохо давался немецкий язык.

И вот в один прекрасный день меня вызывает майор Кудрявцев и говорит:

- А Вы знаете, мы решили Вас в дивизию не посылать, Вы нам нужны здесь.

- Нет, товарищ майор, я молодой и пришёл на фронт, чтобы воевать. Вы тут мне замену найдёте, а меня направьте в стрелковую дивизию.

Был конец ноября 1943 года, и меня направили в 263 стрелковую дивизию, которая форсировала Сиваш, а после, в числе других частей, захватила плацдарм на южном берегу и удерживала его до апреля 1944 года. [263 стрелковая дивизия упомянута в Приказе Верховного Главнокомандующего №104, как часть под командованием полковника Волосатых; Приказом Наркома обороны №0102 дивизии присвоено наименование "Сивашская". Более подробную справку см. Приложение 1. - Б.Г.]

4 Украинский фронт, преодолев Сиваш, почти полгода стоял в обороне. Эти месяцы были очень тяжёлые: воды нет, помыться негде, подвоз еды ограничен, наша авиация помогала с продовольствием, которое попадало в ДОП (дивизионный обменный пункт), а потом передавалось в войска.

Сперва я попал в штаб 10 армейского корпуса, в который входила дивизия, и поэтому пришёл я в дивизию под вечер, нашёл землянку политотдела. А землянка ещё без крыши. В Северном Крыму леса нет, потом мы землянку перекрыли стеблями кукурузы. Начальника политотдела в это время не было, был его заместитель. Я переночевал.

Докладываю о себе заместителю начальника политотдела. В ходе моего доклада он говорит: "Это шестой." Я не понял, какой я шестой, чего я шестой. Оказывается, до меня в политотделе дивизии было пять инструкторов по работе среди войск и населения противника, одни были ранены, другие погибли. Тогда я понял, почему я шестой.

Начал знакомиться с полками, в дивизии было три стрелковых полка. Познакомился, приняли меня неплохо. Нужно начинать работать.

На курсах нас учили, что нужно вести дневник наблюдения за противником; этот документ будет давать понимание изменения настроений в вермахте на определённом участке фронта. Я начал вести дневник, вёл его недели две, а потом понял, что дневник не позволяет в достаточной степени оценить силы противостоящего врага.

Я Вам скажу, что в первый месяц мои возможности были ограничены. Чем занимались инструкторы политотделов по пропаганде среди войск противника в начале войны? В основном, двумя вопросами. Первое-распространение листовок среди немецких солдат, второе-допросы пленных.

Листовки нам присылал ГлавПУР, всем остальным запрещалось писать тексты и печатать листовки. Для того, чтобы доставить их противнику, нужна авиация, а это уже прерогатива не дивизионных, а армейских пропагандистов.

На мою долю оставались допросы пленных. Пленные в то время попадали в дивизию не так часто, и вначале я должен был познакомиться и установить хорошие отношения с помощником начальника штаба дивизии по разведке, или, как мы его называли, ПНШ2.Это был майор Илонен Роберт Георгиевич, человек положительный, он начинал службу ещё до войны. Я представился ему, сказал, что буду помогать при допросах пленных. В дивизии уже был штатный переводчик 2 отделения штаба, старший лейтенант Виноградов Павел Алексеевич, до войны закончивший факультет немецкого языка института иностранных языков; он хорошо знал немецкий язык. Часто мы с Виноградовым вдвоём вместе работали. Это было всегда срочно и в любое время суток.

Потом я подумал, что всё это, конечно хорошо, но надо и что-то другое делать. В одной из бесед ещё в штабе 51 армии я слышал от начальника 7 отделения политотдела армии разговор о том, что надо нам как-то было сделать так, чтобы с пленным немцем можно было поговорить и попытаться его переубедить.

В феврале 1944 года я попробовал это сделать, и мне это удалось. Это было непросто сделать не для меня, а для штаба дивизии. Дело в том, что они должны были этого пленного немедленно передавать в штаб армии. Мы добились, чтобы нам его оставили. Всё прошло прилично. Мне в этом в организационном плане помог Лёня Гусев, кстати, харьковчанин. Он был комсоргом 997 полка нашей дивизии.

Мы не ходили провожать этого пленного за линию фронта, но проводили его до места перехода. И потом на следующий день, тоже перед вечером, он вернулся и привёл 17 немцев в плен.

В Крыму складывалась такая обстановка, что мы должны были начать наступление в Северном Крыму со дня на день: 51-я армия генерала Крейзера, 2-я гвардейская армия генерала Захарова и Отдельная Приморская армия генерала Ерёменко. В 20-х числах марта 1944 в Крыму в течение 3-х или 4-х дней были сильные заносы; снег шёл такой, что ни мы, ни немцы практически не стреляли.

Северный Крым мы освободили за неделю, сравнительно легко, но сходу Севастополь мы освободить не смогли. Немецкий генерал-лейтенант Еннеке за те полгода, что мы стояли на плацдарме, успел подготовить вокруг Севастополя сильные инженерные сооружения. В состав вражеской группировки входили также румынские дивизии.

У меня однажды получилось так. Вдруг звонит из политотдела армии подполковник Незнамков и говорит: "Товарищ старший лейтенант, к Вам приедут два румынских генерала со звуковкой (это агитационная машина) и они будут выступать". Я этому Незнамкову говорю: "Товарищ подполковник, я бы и рад их принять, но у нас кажется румынские части сменились немецкими." Я добился и доложил об этом начальнику разведки майору Илонену. Илонен говорит: "Какие румыны! Это будет пустое дело." Они приехали и уехали, но политотдел армии был не виноват. Это была недоработка разведотдела армии.

В декабре 1943 года я получил звуковую установку. Это были два больших ящика, перетянутые ремнём, весом по 16 килограммов каждый. В одном ящике работающее устройство, в другом-питание. Я пошёл к начальнику политотдела и говорю: "Товарищ полковник, как я могу их доставлять?" И он решил, что мне выделят лошадь и телегу хозвзвода, прикрепят к этой лошади солдата Пахомова (родом из-под Сталинграда), Пахомыча, как я его называл.

И вот почти каждый день, когда стемнеет, летом позже, зимой раньше, мы доезжали на телеге до штаба батальона, дальше нельзя было. А дальше вместе с Пахомовым мы тащили эти ящики на передовую. Перед этим я договаривался, что я буду передавать из такой-то роты, и там мне заранее в помощь давали какого-то свободного солдата.

К утру я возвращался в политотдел. Помню один раз мы стояли в гористом месте. Я иду, весь в грязи, а навстречу начальник политотдела: "А, ты уже пришёл!"

Какой, по Вашему мнению, был результат этих передач?

Первый результат, который мы видели, был огонь противника по нам, когда они засекали место передачи. Мы вели передачи обычно на флангах и по ночам. А ночью даже на фронте солдаты спят, так что слышали нас преимущественно передовые посты и часовые противника.

Как Вы вообще получали задания, что нужно делать в течение дня?

Ежедневно у нас в политотделе были летучки, на которые я иногда опаздывал, потому, что возвращался с ночной работы. Кроме своих прямых обязанностей я также выполнял задания, относящиеся к работе всего политотдела (проверки и т.д.).

Я познакомился с начальником разведки, а потом установил хорошие отношения с офицерами и солдатами дивизионной разведроты. Это же они добывали пленных. Это была очень неплохая рота, там служил, например, такой старшина Иван Бурдаев (он скорее был комвзвода), который участвовал почти во всех операциях, которые вела рота. Он был охотник, родом с Севера. 263 дивизия в 1941 году формировалась на базе Архангельской и Вологодской областей. [Бурдаев Иван Николаевич, 1908 г.р., к концу войны старший лейтенант, командир 316-й отдельной разведывательной роты 263 Сивашской стрелковой дивизии, кавалер 6 боевых орденов-Б.Г.]

Я с этой ротой в какой-то степени подружился; при первой встрече рассказал им, кто я такой, откуда, в чём смысл моей работы. Командиром роты был капитан Дубровин. Потом его перевели начальником разведки соседней дивизии, и перед штурмом Севастополя во главе роты стал капитан Подольцев.

Штурм Севастополя начался 16 апреля 1944 года. Потери были значительные, за это время дивизии пополнялись несколько раз. Я не знаю, как в других дивизиях, но в нашей 263-й был сформирован передовой отряд. В состав отряда входили 3-й батальон 995-го полка (командир полка полковник Волков Михаил Иванович), сапёры, орудия ОЗАДа (отдельный зенитно-артиллерийский дивизион). Командовал передовым отрядом командир батальона, я находился в отряде, как представитель политотдела дивизии. Когда мы пробились к Севастополю, там уже шёл бой за вокзал. В этом бою погиб капитан Подольцев. [Подольцев Иван Григорьевич (1910-1944), капитан, командир 316-й разведроты 263-й Сивашской стрелковой дивизии, погиб в рукопашном бою, Герой Советского Союза (посмертно) - Указ от 24.03.1945 - Б.Г.]

Кстати, это был не первый такой отряд. Перед нами была сформирована такая же передовая группа, в которой политотдел представлял старший инструктор по партработе майор Соловьёв из Николаева.

Когда мы освободили Севастополь, это означало, что мы освободили Крым. Вы не представляете, какой был салют! Из всех видов оружия и кто хочет! Потом я добрался до Херсонеса, оттуда уходили из Крыма немцы, цепляясь за последние пароходы, и многие враги там погибли.

На нас посылались наградные документы; не хочу хвастать, но мне говорили, что я был представлен к ордену Красного Знамени. В ходе штурма Севастополя 263 Сивашская дивизия была передана из 51 армии генерала Крейзера во 2-ю гвардейскую армию генерала Захарова. В процессе перехода многие наградные документы, наверное, затерялись, поэтому за Севастополь никто из политотдельцев ничего не получил.

После Севастополя 263 дивизию перевели в Дорогобуж и Ельню, в резерв Ставки ВГК. Как происходило перебазирование, ведь стрелковая дивизия по штатам военного времени – это 14 483 человека плюс тонны вооружения и самых разнообразных грузов?

Из Севастополя в Ельню мы добирались по железнойдороге, а где-то и пешком. Ия не думаю, что дивизия тогда имела штатную численность. Ну и, конечно, у нас не было количества машин, достаточного на всех.

Перед рассказом о боях на заключительном этапе войны ответьте, пожалуйста, на ещё несколько общих вопросов.

Что на фронте для Вас было самым страшным?

Фронт-это та же работа, но это и напряжение физических и моральных сил. Вот ты есть, вот тебя нет. Самое страшное-итоги боя, мёртвые-это страшно. Я не верю тем, которые говорят, что им на фронте было не страшно. Задача была в том, чтобы преодолеть этот страх и выполнить то, что было положено сделать.

Встречались ли Вы на фронте с власовцами?

Нет. Армия Власова была на Северо-Западе. Его армия не вышла из окружения. А потом произошло то, что произошло.

Влияло на Вашу работу с немцами Ваше личное к ним отношение, была ли по отношению к ним ненависть?

Я думаю, что была, конечно, ненависть. Мы знали о том, что сделали немцы, мы в какой-то степени знали о судьбе, постигшей еврейский народ. Мы видели их поведение. Я Вам больше скажу. В 1943 году мы допрашивали немцев, это было за Миусом и за рекой Молочной, так некоторые пленные держали себя весьма высокомерно. Это был враг, и никакой философии.

Как Вы относились к населению освобождённых от оккупации советских территорий?

По-доброму. Мы относились по-человечески. Я больше скажу: ведь этих людей впоследствии призывали в армию. Если мы под Севастополем несколько раз пополняли дивизию, так это за счёт населения, которое в недавнем прошлом было под оккупацией.

Какие у Вас были отношения на фронте со СМЕРШ, с особистами?

В 263 дивизии со СМЕРШ отношения были нормальные, деловые. Других отношений не было. В отдельном батальоне на Калининском фронте, когда я был замполитом роты, была однажды попытка со стороны особиста батальона, старшего лейтенанта Иванова потребовать, чтобы я докладывал о комиссаре батальона. Я сказал: "Товарищ старший лейтенант! Это не моя практика. Этим я не занимался, не занимаюсь и думаю, что заниматься не буду". Второй раз вызвал. Я сказал ему: "Я остаюсь при том же мнении, при котором был".

Что Вам известно об участии штрафников в боевых операциях Вашей дивизии?

Перед тем, как мы прорывали оборону на Сиваше (когда уже перешли Сиваш), первой в бой была брошена офицерская штрафная рота. Они сделали своё дело. Не то, чтобы я лично знал кого-нибудь из штрафников, но факт такой был. Насколько мне известно, больше нашей дивизии штрафников не давали.

Видели ли Вы на фронте заградотряды?

По-моему, видел. После приказа 227 осенью 1942 года видел двух синефуражечников в полном вооружении. Перед ними шли два солдата, или сержант и солдат, и было понятно, что они будут сурово наказаны.

Как воевала дивизия в дальнейшем, после Ельни?

Мы в Ельне не задерживались, с началом операций в Прибалтике дивизия была передана 1-му Прибалтийскому фронту, участвовала в боях за Шауляй. После освобождения Шауляя дивизия принимала участие в оборонительных боях при контрнаступлении немцев, а затем с боями продвигалась на юго-запад, к границе с Восточной Пруссией.

12 января 1945 года началось наступление 3-го Белорусского, а затем и нашего, 1-го Прибалтийского фронтов. Наша дивизия заняла города Тильзит [ныне г. Советск Калининградской обл.-Б.Г.], Рагнит [ныне г. Неман Калининградской обл.-Б.Г.], Лабиау [Ныне г. Полесск Калининградской области-Б.Г.].

В Вашем наградном листе написано, что 24 января 1945 года Вы заслали пленного немца на территорию противника, и он привёл в плен 21 немца с оружием.

На самом деле, было не совсем так. Этого немца взяли в плен в боях за Лабиау. Я его пять дней обрабатывал, рассказывал ему о положении на фронте и так далее. Наконец, он пошёл в немецкий тыл и действительно вернулся, и привёлс собой 21 немца с оружием.

После взятия Лабиау, уже в составе 3-го Белорусского фронта, мы с боями двигались вперёд. Враг оказывал ожесточённое сопротивление. В феврале 1945 года наша дивизия участвовала в отражении контрнаступления Земландской группировки противника. В марте 1945 года, в составе 43-й армии, находясь в обороне, дивизия проводила подготовку к боям за Кёнигсберг.

На моей памяти ни к одной операции так не готовились, как ко взятию Кёнигсберга. Там каждая улица была форт. В дополнение к старинным крепостным постройкам нацисты построили различные оборонительные сооружения.

Основной боевой единицей в сражении за взятие Кёнигсберга был штурмовой отряд В этот отряд, как правило, входила стрелковая рота с приданной ей артиллерией, миномётами, сапёрами, наподобие того передового отряда, который был создан в нашей дивизии при освобождении Севастополя.

Я видел артподготовку в Севастополе, но такой артподготовки, как при взятии Кёнигсберга, я до этого не видел и не слышал. Плотность огня была огромная, особенно много было орудий больших калибров артиллерии РГК.

В течение операции по взятию Кёнигсберга я находился на НП 993-го и 997-го полков, выполняя задания начальника политотдела дивизии полковника Артюхина. В первый день, 6 апреля 1945 года, мы большого успеха не достигли. Успех был достигнут 9 апреля; в этот день капитулировал комендант крепости Кёнигсберг генерал пехоты Отто Ляш, отдавший приказ гарнизону сложить оружие. Количество пленных было огромное.

После взятия города мы находились ещё некоторое время в Кёнигсберге, получили пополнение, и нашу дивизию в составе 43 армии перебросили на 2-й Белорусский фронт, сменить в обороне какие-то воинские части. Мы прибыли на место, но воевать нам уже не пришлось.

В политотделе я был не один, я жил вместе с другими пропагандистами, тогда они назывались агитаторами: майор Николай Иванович Попов, директор школы в какой-то казачьей станице, и старший лейтенант Яков Товьевич Цвит, попавший к нам в сентябре 1944 года на два месяца на стажировку и задержавшийся до конца войны. Я дружил с помощником начальника политотдела 263 дивизии по комсомолу капитаном Павлом Кузнецовым. Мы были с Пашей самые молодые, и как появлялась какая-то дырка, нас, как говорится, туда и заталкивали.

Мне с Пашей Кузнецовым было приятно работать, он меньше меня учился, но был в армии с 1940 года, и часто мы, находясь вместе, друг другу что-то рассказывали. Тогда ещё помнилось многое из того, чему учили в университете.

И, кстати сказать, весть о Победе нас застала в дороге. Нас направили проверить состояние 995 полка, занявшего оборонительный рубеж. Мы зашли на перекур в артиллерийский полк, там был заместитель командира полка майор Гулькин. Мы пришли ночью, 8 мая, а он уже выпивший. Мы думаем, что такое? А он рассказал, что они поймали радио, что подписана капитуляция. Не знаю, какое радио они поймали, наше или американское, но вот так мы узнали, что закончилась война.

Как Вы сегодня оцениваете работу политотделов в армии во время войны? Какую роль они сыграли?

Я считаю, что во время войны политотделы сыграли важную положительную роль в поддержании морального духа Красной Армии, в воспитании ненависти к врагу, в обеспечении победы над нацизмом.

Почему Вы приняли решение остаться служить в армии? Как дальше проходила Ваша служба?

После войны передо мной встал вопрос о необходимости получения профессии. Я понял, что должен продолжать служить в армии, так как мои родители должны были помогать моей сестре, и не могли бы мне помочь материально для продолжения учёбы. Но мне удалось попасть на учёбу только с третьей попытки.

Вы три раза сдавали экзамены?

Нет, это произошло по-другому. Просто это был мой третий заход.

Первый заход был, когда я узнал, что в 43 армии было направление на учёбу в Военный институт иностранных языков, в Москву. Я обратился к начальнику 7 отделения политотдела 43 армии подполковнику Быховскому. Он ответил: "Мы уже приняли решение. Учиться поедет капитан Радченко." Радченко был такой-же инструктор, как и я, только из другой дивизии.

Второй заход. Однажды в разговоре с прокурором дивизии, майором Савченко, я сказал, что очень хочу пойти учиться. И вот примерно через полмесяца меня приглашает майор Савченко: "На нашу дивизию пришла разнарядка на одно место в военно-юридическую академию. Вы хотите туда пойти учиться?" - "Да, товарищ майор!" - "Тогда я собираю документы." И через некоторое время он сообщает мне, что меня приглашает на беседу прокурор армии. Прокурор армии, подполковник, поговорил со мной и сказал: "Вы нам подходите!" - "Спасибо, товарищ подполковник! Разрешите идти?" - "Идите!" Я жду неделю, месяц. Движения нет. Я обратился к начальнику политотдела дивизии и услышал в ответ: "Тебе отказал политотдел армии."

Третий заход. Однажды по служебным делам в нашу дивизию приехал инструктор политотдела корпуса майор Бойков. Он хорошо знал моего товарища Пашу Кузнецова и зашёл к нему, когда я там присутствовал. В ходе общего разговора Бойков сказал: "Я привёз вам хорошую весть. Объявил приём слушателей Высший военно-педагогический институт. На вашу дивизию есть три места. Одно место - на экономический факультет, одно - на факультет истории СССР, одно - на факультет партийно-политической работы. Два места уже заняты, остался экономический." Тогда я обратился с просьбой к начальнику политотдела дивизии полковнику Артюхину; он согласился, стали собирать документы. Из политотдела корпуса послали документы на политуправление 2 Белорусского фронта, где документы утвердили.

Итог: 16 декабря 1946 года три офицера 263 Сивашской стрелковой дивизии Арсений Светушков, Пётр Данилов и Моисей Кристальный вышли из поезда на Московском вокзале в Ленинграде и направились в Высший военно-педагогический институт.

Среди поступавших на учёбу были и такие кандидаты, которые уже имели высшее образование. Мы к экзаменам готовились втроём: лейтенант Толя Зотов, капитан Саша Зверев и я. Сдали мы экзамены, и меня рекомендовали на мандатную комиссию. На мандатной комиссии я сказал, что, хотя и поступаю на экономический факультет, но, учитывая 3 курса исторического факультета университета, которые я закончил, прошу зачислить меня на исторический факультет. Начальник мандатной комиссии, начальник института генерал-майор Афанасьев, поправил:"У нас не исторический факультет, а историко-партийный!" Просьбу мою удовлетворили. Я был зачислен на второй курс историко-партийного факультета Высшего военно-педагогического института.

Вы были довольны тем, что поступили в Высший военно-педагогический институт?

Я считаю, что мне очень тогда повезло. О Высшем военно-педагогическом институте я остался очень высокого мнения. Институт не только давал знания, он учил самостоятельной работе. В институте работали хорошие преподаватели: доцент Мишарин, доцент Чекалин, доцент Америн.

Особенно мне запомнился преподаватель диалектического и исторического материализма профессор Александр Павлович Маркузе. В годы войны в блокадном Ленинграде профессор Маркузе часто читал лекции в воинских частях. Лекции Александра Павловича, кроме всего прочего, учили меня методике преподавания социально-экономических дисциплин.

Мы в институт все приехали после фронта. Жажда к знаниям была большая, и мы с этим начинали все. Мы очень трепетно относились к занятиям, и это занимало очень много времени. Я понимал, что сегодня я - в Ленинграде, а завтра - в Петропавловске-на-Камчатке, и что надо взять все, что можно, от культуры Ленинграда.

Весной 1946 года на вечере в Ленинградском институте иностранных языков я познакомился с девушкой по имени Муся Соломоновна Мословатая. Мы разговорились и вроде как-то поняли друг друга с первого взгляда. Она-ленинградка, хорошо знала Ленинград, а главное-она знала о культуре и искусстве то, что я совершенно не знал. Я до войны в опере был один раз, "Евгений Онегин" смотрел. Второй раз я был в опере в Харькове в 1945 году, когда ехал после войны в отпуск к родителям. Всё!

Она знала театры, она хорошо знала актёров, она знала музеи… Короче говоря, то, что я что-то стал знать в области искусства - она "виновница", она первая, кто меня с этим познакомила. Я понял, что наши дороги во многом сходятся: и в вопросах понимания жизни, и в вопросах понимания приличий. И я однажды возьми и задай вопрос: "Мусенька, а если мы поженимся, ты поедешь со мной? Потому, что я в Ленинграде человек временный." - "Вопросов нет!" И в ноябре 1947 года мы поженились.

Как проходила Ваша воинская служба после окончания Высшего военно-педагогического института?

23 февраля 1949 года я получил диплом с отличием Высшего военно-педагогического института. Поскольку я закончил институт с отличием, то, по Приказу Министра Обороны, я имел право выбирать военный округ и получить два месячных оклада. Два месячных оклада я получил, мне присвоили очередное звание "майор", но выбрать место дальнейшего прохождения службы мне не предложили. После выпуска из института я был рекомендован ГлавПУРом на должность преподавателя социально-экономического цикла в Хабаровском военном пехотном училище.

Для дальнейшего прохождения службы я прибыл в Хабаровск. Дело в том, что перед началом военных действий с Японией были созданы три фронта: Забайкальский, 1-й Дальневосточный и 2-й Дальневосточный. Командовал операцией маршал Василевский, и была создана Ставка Главного командования советских войск на Дальнем Востоке (Ставка ГК СВДВ). После войны фронты были преобразованы в военные округа Дальневосточный, Приморский и Забайкальский под единым управлением Главного Командования войск Дальнего Востока (ГК ВДВ). Командующим там на тот момент был Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский.

На беседу о моей службе меня пригласил заместитель начальника отдела пропаганды политуправления ГК ВДВ полковник Назаров. Он сообщил мне, что свободной должности преподавателя в Хабаровске для меня нет, и предложил мне должность начальника вечернего университета марксизма-ленинизма в Петропавловске-на-Камчатке. Я объяснил, что не могу принять его предложение, так как моей дочери только-только исполнилось 7 месяцев.

При следующей встрече через две недели полковник Назаров предложил мне должность пропагандиста политотдела в дивизии Забайкальского военного округа.

Сокращение названия округа-ЗабВО-в шутку офицеры расшифровывали между собой так: " Забудь вернуться обратно". Я был направлен служить пропагандистом политотдела в 8-ю пулемётно-артиллерийскую дивизию, которая дислоцировалась в районе станции 79-й разъезд [ныне станция Шерловая-Б.Г.] Забайкальской железной дороги, бывшей частью знаменитой КВЖД.

В апреле 1949 года я прибыл в дивизию, представился начальнику политотдела. Он очень хорошо меня принял, его заместитель-тоже, и я влился в этот коллектив.

С раннего утра мы ездили по полкам проверяли, как идут политзанятия, как проводятся политинформации и т.д.

И вот в один прекрасный день мне говорит начальник политотдела: "Товарищ майор, у нас дивизионная партийная школа(ДПШ) не может закончить учебный год, потому, что Ваш предшественник получил перевод в Киевский ВО. Возглавьте школу!"

В этой школе было, наверное, человек 40-50. Это 1949 год, а эта система партийных школ начала свою работу только с 1946 года. С организацией учебного процесса в ДПШ я упорно проработал более полутора месяцев, привлёк к проведению занятий других работников политотдела. Учебный год в школе мы закончили успешно.

После завершения учебного года я полетел за семьёй в Ленинград. Я летел через Москву и, будучи в Москве, зашёл в ГлавПУР к полковнику Стреметову, который предлагал мне ехать в Хабаровск на преподавательскую работу. Я изложил ему мою ситуацию.

Полковник Стреметов хорошо меня принял и сказал, что моя просьба о преподавательской работе будет удовлетворена. И когда в начале августа 1949 года я приехал в дивизию с женой и с дочкой, туда уже поступил приказ о моём переводе в Читу, преподавателем на Окружные курсы усовершенствования политсостава. Но начальник политотдела дивизии меня попросил: "Товарищ майор, начался учебный год в дивизионной партийной школе. Организуйте учебный процесс с новым набором слушателей ДПШ." Я до 20 сентября никуда не ехал. А 20 сентября 1949 года приехал в Читу на Окружные курсы усовершенствования политсостава преподавателем истории партии.

Это была подполковничья должность?

Майорская, но это была работа по моей специальности. Приехал я, представился начальству, а жить-то мне негде. Мне говорят, чтобы за оставшиеся до начала учебного года 10 дней я подыскал себе жильё, но ЗабВО - округ первого разряда, много воинских частей, а жилья нет. Наконец, нам выделяют две комнаты, 32 квадратных метра, в бывшей татарской мечети. Высоко, комнаты очень холодные.

Прожили мы там месяца три. И вдруг кто-то мне сказал, что в деревянном доме напротив мечети, по улице Ленской, освобождается комната. Я пошёл, посмотрел, комната 11,5 квадратных метров, в комнате печка, протапливается дровами.

Стоял в комнате шкаф из КЭЧ (тогда военные не покупали мебель, её выдавали, в магазинах мебели просто не было), стоял канцелярский стол с тумбами. В этой комнате мы прожили до конца 1953 года.

Округ сократился (до округа третьего разряда), курсы объединили с Окружными командными, и мы переехали в Иркутск. 19 июня 1952 года мне присвоили очередное звание подполковника.Летом 1952 года был объявлен набор в адъюнктуру Военно-политической академии им. Ленина, в том числе на заочное отделение.

В октябре 1952 года меня вызвали в Москву. Я сдал приёмные экзамены, прошёл мандатную комиссию, был зачислен в адъюнктуру на заочное отделение. В течение 1952-1954 годов сдал все кандидатские экзамены и приступил к работе над диссертацией, тема которой была "Борьба КПСС за дальнейшее укрепление союза рабочего класса и крестьянства в годы индустриализации и значение этого союза для упрочнения обороноспособности СССР". Отношение к заочникам в адъюнктуре-вещь известная, у меня сменилось три научных руководителя.

Я написал диссертацию, введение и первая глава её были прорецензированы (написанная вторая глава не была прорецензирована), осталось написать заключение и список литературы. Но 30 июня 1956 года вышло Постановление ЦК КПСС "О культе личности и преодолении его последствий".

У меня был приятель по адъюнктуре, подполковник Куржунов Виктор Михайлович, начальник цикла Ульяновского танкового училища. Я позвонил ему и спросил: "Виктор Михайлович, наши диссертации, даже если будут завершены в срок, наверное, не будут допущены к защите?"-" Наверное, так". На этот счёт я не получил из академии никаких сообщений.

Ещё в 1955 году курсы, где я преподавал, были расформированы. Меня перевели в единственное военное учебное заведение округа-Иркутское военное авиационное техническое училище (ИВАТУ). Для меня это, в какой-то степени был шаг назад: раньше я преподавал офицерам, имевшим военное образование, а теперь нужно было преподавать курсантам-выпускникам средней школы. Были разные варианты, но для их реализации нужно было переезжать, а я уже получил в Иркутске в кирпичном 3-х этажном доме комнату 26 квадратных метров, большую, светлую, тёплую. У нас родился сын в 1955 году, дочка пошла в первый класс. Я остался в Иркутске, преподавать в ИВАТУ, и пробыл там до конца марта 1967 года (прослужив в ЗабВО 18 лет).

Как Вы уволились из армии?

В 1966 году исполнилось 25 календарных лет со дня начала моей службы в рядах Советской Армии. Я служил старшим преподавателем в ИВАТУ, на подполковничьей должности в звании подполковника, которое я получил в 1952 году. Дети подрастали, их нужно было учить. И тут оказалось, что мы можем быть прописаны в квартире родителей жены в Ленинграде. Я подал рапорт об увольнении из армии, моя просьба была удовлетворена, и 31 марта 1967 года был издан Приказ по ИВАТУ об исключении меня из списков офицерского состава и об увольнении в отставку.

Я получил разрешение на прописку в Ленинграде, и 7 июля 1967 года приехала ко мне семья. До приезда семьи пытался найти работу. В этих поисках зашёл в общество "Знание" и узнал, что в отделение общества в Калининском районе требуется работник. Я проработал там больше года. Пользуясь случаем, посещал все интересующие меня лекции в Центральном лектории; все полезное, что узнавал - использовал.

Впоследствии я перешёл на работу пропагандистом в Пушкинский гарнизонный Дом офицеров, а затем с 1 октября 1969 по июль 1987 года (в течение 18 лет) работал в Ленинградском окружном Доме офицеров. Большую помощь в устройстве на работу мне оказал мой старый институтский друг, полковник в отставке Зотов Анатолий Иванович.

Теперь несколько слов о моей семье. Может быть, мы не дали нашим детям всё, что было возможно в принципе, но мы дали им всё, что могли мы дать.

Дочь закончила химический факультет Ленинградского университета. Сын закончил школу, отслужил в армии, и затем закончил факультет радиотехники ЛЭТИ(Ленинградский электротехнический институт).

В связи с отъездом в Израиль наших детей с их семьями мы с женой 28 декабря 1992 года репатриировались в Израиль.

И в заключение Вашего рассказа. Если бы Вам предложили сегодня встретиться с Вашим ровесником-немцем, фронтовиком и Вашим бывшим противником, Вы бы захотели это сделать?

Во-первых, я сегодня не владею настолько немецким языком. Последний раз я говорил по-немецки во время сдачи кандидатского экзамена в Военно-политической академии, это было в 1954 году. А, во-вторых, мой сверстник-фронтовик, если он дожил до моих лет, что он мне будет рассказывать? Что это не он, что это всё Гитлер? Я думаю, мне это будет неинтересно.

Приложение 1.

263-я Сивашская стрелковая дивизия сформирована в июле 1941 года в Архангельске. В течение Великой Отечественной войны воевала в составе войск Юго-Западного, 4-го Украинского, 1-го Прибалтийского, 3-го Белорусского и

2-го Белорусского фронтов. Наименование "Сивашская" получила в апреле 1944 года за форсирование Сиваша. Принимала участие в освобождении Крыма и Севастополя, в боях за Шауляй, во взятии Кёнигсберга (Калининград), закончила войну в Данциге (Гданьск, Польша).

15 бойцам и командирам дивизии присвоено звание "Герой Советского Союза".

12 воинов дивизии-полные кавалеры ордена Славы.

Старшина 369 отдельного истребительного противотанкового дивизиона 263 Сивашской стрелковой дивизии Николай Иванович Кузнецов (1922-2008) - один из четырёх воинов Красной Армии - Герой Советского Союза и одновременно полный кавалер ордена Славы.

Приложение 2.

Высший военно-педагогический институт создан в 1940 году на базе военно-педагогического факультета Военно-политической академии им. В. И. Ленина. Располагал 4-мя факультетами, курсами переподготовки, адъюнктурой. Осуществлял подготовку преподавателей общественных дисциплин для военных училищ и академий, пропагандистов для войск. Дислоцировался в Калинине, Ташкенте, а после войны-в Ленинграде. С 1946 года носил имя М.И.Калинина. Многие выпускники института стали видными политработниками, военными педагогами, учёными. В 1958 году институт вновь преобразован в военно-педагогический факультет Военно-политической академии имени В.И. Ленина